Весна начнётся с тебя

but there's something in you I can't be without I just need it here

— Ну и в общем ту ночь я провёл с ним. Антон застывает с сигаретой у рта, взглядом — где-то на боку кирпичного жилого дома, в районе седьмого этажа. В этом есть что-то трагичное — мгновенная оледенелость, отражающаяся в его глазах. — Прикол. Игорь с ним согласен, кивает почти беззаботно, сплетает с его дымом свой. Они курят на обратной стороне здания офиса, подальше от людного крыльца и посторонних глаз. Немного веет курением за школой, немного иллюзией побега в бесцветие обычного декабрьского полудня. — Странно, мне казалось, что ты к нему равнодушен. Игорь усмехается. Носком кроссовка пинает в сторону бутылочную оранжевую крышечку. — Мне тоже так казалось. Вообще это немного неправильно — к Арсению нельзя быть равнодушным, его можно либо активно недолюбливать, либо обречённо сдаваться его колдовскому очарованию. И всё же Игорю казалось, что Арсения вполне можно избежать, не дуреть и не влетать в него разбивающимся лобовым — иллюзия держалась до момента, пока Арс сам не направил на Игоря своё внимание. Точка невозврата, в которой пропадаешь и находишь себя уже в одной с ним постели, губами ищущего пульс над его ключицей. — Когда это началось? Игорь хмурится — помучить себя захотел, Антош? Что ещё тебе поведать — как я раздевал его в полумраке, как мы перед этим пролили вино на отельный ковролин? Как я ебанулся и за одну ночь хотел выучить расположение всех его родинок — и как у меня в итоге это получилось? — Когда я понял, что Арсений мне нравится? Хм, — Игорь выдыхает дым и задирает голову — над ними размытость облаков, блёклая и усыпляющая серость. — Я точно по нему не грезил годами, нет, ничего такого. Я просто… ну, признавал, что он пиздатый, просто как факт, оценил его, как явление. Типа, как если принесли где-то в офисе прикольного котика, и я обязательно пошёл на него посмотреть и полюбоваться. — А потом ты этого котика трахнул. — Понял, хуёво пока с аналогиями, — Игорь покашливает в кулак, там же глушит неуместный смешок. Он как будто на допросе, но при этом хочется пожонглировать и прокрутить на носу мячик. — Короче, я признавал, что Арсений — красивый и привлекательный мужик, флиртовал с ним иногда, но с ним нельзя не флиртовать, ты это даже не замечаешь за собой. Возможно, он мне нравился просто по умолчанию, с ума я по нему не сходил. А потом случился ШиШ. — Блять, — Антон выдыхает хохотком и прохаживается вокруг, будто его немножко сорвало. — Ёбанный в рот, ебучий этот ШиШ, блять, я так и знал, что было что-то не так в тот вечер. — Определённо, — Игорь бодро кивает. — Я попил кофе с Мари Краймбрери, мне сделали капельницу, Арсений Попов сел при мне на шпагат и потверкал. Вечер запомнился мне уж точно. Антон останавливается. Склоняет задумчиво голову набок — отросшие на затылке волосы слегка завиваются вверх, капюшон толстовки расправлен поверх капюшона куртки, торчащие пряди чёлки так хочется пригладить рукой. — То есть тип просто расстегнул рубашку и перед тобой жопой потряс, а ты уже поплыл? — Антох, давай-ка, во-первых, без ханжества — ты знаешь, что поплыть можно легко. Во-вторых, это Арсений. С ним никогда не бывает ничего просто. Антон хмыкает — правильно, сейчас же самое время нахваливать Арсения, давай, Игорь, закапывай себя сильнее. Выкидывает окурок, тут же поджигает новую сигарету — зажимает в зубах, выдыхает медленно, снова смотрит куда-то на чужие этажи. — Получается, ШиШ с тобой был в октябре, и только аж в декабре вы переспали? А чего ты ждал так долго? — Антон спрашивает без желчи — ему действительно интересно. — Почему не завалил его прям под капельницей, ты имеешь в виду? Ну ты же знаешь, я долго могу всё сваливать на прикол. Дотягиваю до момента, когда перестанет быть смешно. Оно ведь и у них так было — весело и прикольно, Антон постоянно смеялся, утыкался носом в плечо, заваливался лохматой башкой Игорю на колени. Игорь тоже смеялся, перебирал пальцами пряди, забывался и пристраивал руку на Антоновом бедре. Любил пошутить и изобразить, что они вот-вот поцелуются. Однажды они прям дошутились. — В октябре я болел, как ты помнишь, всю последнюю неделю практически. В ноябре… Хуёво помню ноябрь, если честно, чё я там мог делать — дохуя сниматься, как обычно? Занят был короче, не до соблазнения Арсения было. — И до декабря ты с ума по нему сходил? — В декабре был покерный турнир. — А… А причём здесь покерный турнир? — Это важно. Здесь Игорь не смеет пиздеть. Сочи всегда был про них — их дурные три дня для молодожёнов, их ценное время на двоих, пусть даже и толпа вокруг, пусть нужно думать о карточных комбинациях и сопоставлять риски, а не представлять их с Антоном тупые догонялки по Красной Поляне. В Игоря это уже впаяно намертво, разогнано по кровотоку и вшито подкожно — Сочи и Антон, Антон и Сочи, Антон и чёрная кромка гор на вечернем небе, Антон и балконные сплетни, Антон и свидания под бутерброды с колбасой, Антон и стянутый с плеч белый отельный халат, Антон и его руки кольцом на шее, Антон-Антон-Антон, пока сбивается напрочь дыхание, пока его лежащие на прикроватной тумбочке смешные рок-н-ролльные очки ловят на стёкла отражения двух тел. Никаких трясущих жопой Арсениев, никаких порочных мыслей о том, что этого голубоглазого из Импровизации тоже можно разложить на изломанных складками простынях. — В начале декабря мы были в Сочи. И под “мы” я имею в виду прям нас с тобой. Я не думал о нём, когда был с тобой. Когда ты и Сочи — мне нахуй весь мир не нужен. Правда, за которую Игорь готов разбиться головой об асфальт — прям с того самого балкона сочинского казино, на котором они с Антоном прожили свою отдельную маленькую жизнь. — Спасибо за уточнение, — Антон чуть растерянно кивает, бегло оттягивает торчащий из-под куртки рукав толстовки. — Я сейчас без сарказма. Правда, благодарю. Игорь хочет верить, что он хоть что-то сейчас спас. Что-то сакральное и нерушимое, как Сочи и магнолии, как фонари и плиточные тропинки вокруг круглых кустов, как Антон, откидывающий в смехе голову, и ощущаемое при одном только взгляде на него цветное и непривычное счастье. Устал ли Антон от этого разговора? Устал ли он от Игоря? Представляет ли он Арса, усаживающегося Игорю на бёдра, или хоть немного себя бережёт? — Почему ты решил мне рассказать? — Потому что… Мы с тобой в отношениях? — Хорошо, а почему ты переспал с другим, если мы с тобой в отношениях? Ну блять, ну Антош. Ну потому что я мудак, очевидно. И потому что Арсений так ловко прогибался в танце, что мне захотелось проверить, будет ли он так же прогибаться под моей рукой. — Мы никогда не обсуждали вопрос, — моментально всплывшее в голове “моего блядства” Игорь отгоняет подальше, — моногамии. — А это прям надо обсуждать? — Антон прищуривается, делает паузу на затяжку. — Я думал, это как бы очевидный момент в отношениях. — Не со мной, — Игорь усмехается — неуместно, есть такое, но прорывает само. То ли защитное, то ли опять же потому что мудак. — Хочешь сказать, за время наших отношений ты прям кроме меня нигде и ни с кем? — Прикинь? — теперь очередь Антона усмехаться — нервно и немного пугающе, как если бы он порезался о стекло и не знал, как бы обшутить осколки и кровь. — Вот это я еблан, получается. Игорю вдруг становится тошно — впервые за этот разговор. Мысль — запоздалая, мимолётная и болезненная, как случайный порез — проносится по краю сознания — господи, он ведь действительно мог разбить Антону сердце. Своей ублюдской выходкой и своим ублюдским отношением к ней. Ох. Наверное, это действительно стоило обсудить — Игоря и его проблемы с моралью, с верностью и привязанностью. Наверное, стоило изначально выглядеть более виноватым. Наверное, стоило себя одёрнуть, когда рука полезла наглаживать Арсово колено в такси. — Да нет, это я еблан, конечно, — Игорь пялится отрешённо на свои кроссовки, долбит пальцем по сигарете, пока она не проломится, выкашливая пепел. — Да, у меня есть проблемы с моим, так сказать, отношением к понятию измены, с моим видением проблемы в этом явлении. Очень много проблем в одном предложении. Очень много проблем во мне. — Хочешь сказать, ты не видишь проблемы в том, что изменил мне? Боже, Игорь наизнанку готов вывернуться и сложиться в мусорный пакет, лишь бы не присутствовать при этом всём. Как будто их впихнули в киношную сцену, которую Игорь с удовольствием бы промотал, но нет — проживай, выруливай, кайся. — Это так странно звучит. — Как, слишком драматично? Глупо, ебануто? Как истеричка себя веду? — Антон вразрез своим словам звучит на удивление спокойно. — Я просто не ожидал, что у нас может быть такой разговор. На такую тему и вот так серьёзно. Просто я до этого никогда… — Никогда до этого не изменял парням? — Антон невесело улыбается. — Да. Ну, я думал реально, что между парнями это как-то легче воспринимается. Антон приподнимает бровь. Картина мира Игоря совсем искажённая, больше из каракулей и небрежных мазков — Антон, должно быть, впервые в неё вглядывается вот так пристально и осознаёт, какая она неправильная. Ты не первый, кого я разочаровал, хочет сказать Игорь. Но ты один из немногих, кого я не хотел бы терять. — Не легче, Игорь, — Антон покачивает головой и улыбается так, что Игорю хочется вынуть из себя пару рёбер, чтобы так не ныли. — Совсем. Что ж, будем знать теперь. Удивительно, конечно, как в Игоре чудесным образом уживаются эмпатия и бесчувственность — защитный цинизм не раз спасал Игорю жизнь, но здесь явно что-то другое, здесь позорный побег от себя самого и от последствий своих ебанутых деяний — и от Антона, от которого он может оставить одни руины. Он ведь всё-таки решил ему в этом признаться — выходит, какую-то проблему в своём поведении он всё-таки видит? — Есть ещё одна вещь, которую тебе важно сейчас услышать, — Игорь смотрит на Антона внимательно — на волну скошенной набок чёлки, на линию губ, касающихся сигаретного фильтра. — Я люблю тебя. Это не издёвка, это больная Игорева искренность — я что-то сломал между нами, но я здесь, перед тобой, и перед тобой я останусь. Это не измена, если меня направляло природное любопытство — действительно ли Арсений такой гибкий, в какой тональности он стонет, какая на ощупь его лишённая одежды кожа. Это не измена, если я всё ещё люблю тебя — этим Игорь и успокаивается, мысленно жмёт самому себе руку и смотрит на Антона — выжидающе, будто с берега на тёмную водную гладь — по его взгляду надеется прочесть, что всё у них в порядке. Вот только Антон на него больше не смотрит. — Я хочу сделать паузу в наших отношениях, — говорит он, разглядывая серую кашу сугроба. Игорь чувствует, как его небрежно касается чужой дым, смотрит, как мерцает огонёк сигареты, зажатой между длинных пальцев. Вокруг тихо, безветренно, звук приглушили у всего живого и назойливого, даже машины не шуршат со стороны парковки. Игорь закуривает ещё одну. Антон Шастун, который посылает тебя нахуй — это что-то новенькое. И Игорь достаточно отбитый, чтобы ему это даже нравилось. — Ты имеешь в виду не видеться? Или прям даже не переписываться? — В переписке я бы паузу тоже сделал. Игорь кивает. Есть смутное ощущение, что он Антону подсказал — как будто иначе Антон бы про переписки не заговорил, негласно оставив хоть какое-то окошко для коммуникации. А может, стоит просто поумерить веру в собственное всевластие. Представить дивный мир, в котором люди что-то делают сами, а не из-за твоих хитрых манипуляций. — Хорошо, как тебе будет угодно, — Игорь соглашается, конечно же. Не ему сейчас возражать, да и пауза не сведёт его с ума — не сведёт же? — Угу, — Антон кивает чуть заторможенно, встряхивает плечами, видимо, сгоняя озноб. — Я пойду тогда, — выбрасывает очередной окурок, накидывает капюшон толстовки на голову и прячет руки в карманы. Идёт, правда, не в дверь чёрного входа — хочет вернуться в здание в обход, ну или же надумал прогуляться, побродит по парковке или дойдёт до сквера. Игорь не должен чувствовать такого отчаяния, глядя ему вслед, — они ведь увидятся ещё не раз, на совместных съёмках или просто в коридорах, но что-то ноет и рвётся вдогонку. Как будто он и правда не увидит его ещё очень долго — примерно двенадцать вечных зим. — Скажи, это действительно важно, что это был именно Арсений? Антон оборачивается — в нём нет злости и ненависти, нет даже призрачной тени желания выстрелить Игорю в лицо. Больше болезненного принятия и горькой разбитости — и всё это поверх такой неправильной, такой обессиливающей привязанности. — Конечно, блять, это важно. Игорь кивает — такой послушный, такой понимающий, просто золотце. Антон уходит, и это, наверное, самое подходящее, что он мог с Игорем сделать в таком пейзаже, в таком безветрии, в таком стынущем беззвучии декабря. Игорь остаётся один — он и ворох мыслей, улёгшихся мягко в пыльном облаке, будто после взрыва. Смотрит на свою тлеющую сигарету, на тёмный едва оттаявший за пару дней асфальт, вновь готовый укрыться в белое. Начинается снегопад. // — Что брал за щеку Фунтик, Игорюш? Игорь отрывает взгляд от телефона — голос Азамата прозвучал инородно, как случайная фраза, пробившаяся в рое помех. Сам он угрюмо смотрит со своего офисного стола, подперев щёку рукой. — Карамельку… Блять, что? — Просто проверил, слушаешь ли ты меня, — Азамат, не меняя позы, отпивает кофе из кружки. — Опять фотки Шастуна смотришь? Да блять, Азамат, ты и твоя ебучая проницательность. Да, Игорь действительно просматривает профиль Антона. А именно видео, где его коротко стригут и красят в белый. Это что за преображение, это нервный срыв? Очередной всплеск бунтарства? Мир настолько обречён, что под Новый год заслужил смотреть, как состриженные без сожалений завитки летят на пол? До чего ты его довёл, Игорь, до чего ты довёл всех нас? — Ему не идёт, — выносит свой вердикт Азамат, просматривая это же видео у себя в телефоне. — Катастрофически не идёт. Обрить и забыть, ждать, пока отрастут. С прискорбием. Игорь не знает, что и думать — как будто есть в этом что-то импульсивное, как будто Антону срочно понадобилось стать кем-то другим, чтобы отстраниться от реальности, видеть в зеркале того, с кем рядом не рисуется добавочно такой привычный образ. Реальность и правда ощущается искажённо — буквально на днях они смеялись на корпоративе, трепались без умолку возле бара, опять делали вид, что они в песне “Когда я стану кошкой” — мы с тобой одни, хотя со всеми. Игорь помнит, как говорил-говорил-говорил взахлёб, и Антон не сводил с него взгляд, смеялся и был самым очаровательным, уставшие глаза расцветали лучиками, отсветы лампочек игрались в его волосах медью и золотом. Скошенные набок, отросшие на виске, Игорь всё подцеплял их будто невзначай и заправлял за ухо. Про Арса он планировал рассказать в тот вечер, но так и не решился. Игорь откладывает телефон. Короткие белые тоже хочется погладить, узнать вообще, чувствуются ли они как пушок на ощупь. Похлопать слегка ладонью, заговорить, чтобы скорее отрастали обратно в завитки. — Напиши ему что-нибудь поддевающее-уморительное, — просит Азамат, который обожает наблюдать за драмами в чужих комментариях. Игорь молча царапает шов на подлокотнике кресла. Ведёт взгляд в сторону и смотрит, как плавно мерцают огоньки настенной гирлянды. — Я больше ничего не пишу ему. В коридоре кто-то взрывает хлопушку. Праздник осыпается на тех, кто ему рад и кто его заждался, и дразнит издевательски тех, кто противится яркости и шуму. Азамат явно хочет расспросить подробнее, но тактично умолкает. Смена имиджа оказывается не единственной спонтанностью Антона, и прям под самый Новый год он улетает на Бали. Игорь таращится в телефон в праздничном ахуе — перекрашенный Антон на фоне моря и закатного неба кажется совсем чужим, будто он окончательно ускользнул за пределы досягаемости, затерялся в беспечном смехе за пеленой штормов. Планами на новогодние Антон особо не делился. Хотя Игорь и звал его в шутку — или всерьёз, никто никогда не знает наверняка — с собой в Шадринск, обещал задолбать прогулками и познакомить с мамой, чтобы она любила Антона больше, чем родного сына. В итоге в Шадринске отмечает только Игорь, пока Антон провожает год на другом конце планеты — контраст снега и морского берега будто разбрасывает их по разным планетам, и от этого неожиданно горько и тошно, что хочется прям под куранты связать из гирлянды удавку или зрелищно подавиться салатом — Игорь позже решит, как именно себя развлечь в гостях. Где-то в девять вечера Игорь ещё уверен, что поздравит Антона с Новым годом. В одиннадцать Игорь хочет сдохнуть и сомневается, стоит ли вообще как-то отсвечивать. В полночь Игорь уже достаточно пьян, чтобы под шум застолья без раздумий отправить Антону нейтральное “С новым годом” и накинуться на оливье как в последний раз. Ему даже лень выяснять, какая у них с Антоном сейчас разница во времени — пусть от незнания оторванность друг от друга ощущается острее, разрастается на вдохе поселившейся в рёберной клетке чёрной дырой. Ответ приходит в момент, когда Игорь почти срывает голос под “Салют, Вера” — надрыв от песни такой нещадный, что высветившееся на экране входящее моментально разгоняет пульс до предынфарктного. С новым годом С этого хочется выть в потолок. Так и выглядит их трагедия — им, придуркам с кучей внутряков и особых фразочек на двоих, поздравлять друг друга вот так скудно и пресно. Игоря зовут во двор запускать фейерверки. Он всё отнекивался, всё занят был — то едой, то пением, то пиздостраданиями — но всё-таки поддаётся на уговоры, страдальчески вздыхает и встаёт из-за стола. — Уже не боишься, что руки оторвёт? — спрашивают его обмотанные в мишуру такие же хмельные и шальные мужчины. — Уже похуй, — отмахивается Игорь, подхватывает со стола начатую бутылку и уходит с шумной компанией на мороз. Так и начинается две тысячи двадцать четвёртый — величайший шоумен с петлёй на шее запускает фейерверки и под залпы загадывает, чтобы утро не наступало. Первые дни нового года Игорь проводит в добродушном пьянстве. Смотрит на наряженную в гостиной ёлку, на переливы цветных огоньков, на отвалившуюся с нижней ветки искусственную шишечку. Игорь вовсю развлекается — дует в полупустую бутылку, добиваясь звуков тоскливой флейты. Встряхивает и смотрит, как на стекле пляшут блики от люстры. Вспоминает зачем-то, как пальцы в кольцах водили по краю горлышка. Как лицо к лицу оказалось слишком близко, как можно было кожей поймать смешок и услышать звяканье нашейных цепочек. Игорь хмыкает. К ним с Антоном как-то с одной вечеринки привязалась дурная привычка тереться носами и лыбиться — Игорь даже представлять не хочет, как это выглядит со стороны. — Мы как эскимосы, — голос Антона ответными мурашками прокатывается по позвонкам. — Мы как хуесосы, — Игорь поглядывает вбок, пока смех Антона щекочет его щёку. — У меня профдеформация, уже хочу извиниться на камеру. Прости хоть ты, раз тут нет больше никого. — Бог простит, — Антон ловит в ладони лицо — кольца на мизинце, обоих средних и на одном указательном — сминает губами губы и закрывает глаза на пару мгновений раньше Игоря. Где-то во дворах грохочут салюты, окна отзываются на залпы чуть слышным дребезжанием. Игорь бредёт до кухни, снимает с кастрюли полотенце, приподнимает накинутую вместо крышки тарелку и накалывает на вилку вареник. Жуёт беззаботно, пока вдруг не накатывает из ниоткуда, отбрасывает из родной кухни совсем в другие стены, выкрашенные тенями сумерек и шебутным присутствием. — Помнишь, — Антон увлечённо помешивает трубочкой мятные листья в бокале, — как мы на стриме заказывали вареники, и там в меню были вареники с творогом и клубникой, и ты сказал типа “фу, не заказывайте, мы ж не трахаться тут собрались”? Игорь хрюкает в свой стакан с кофе. Звучит как что-то, что он вполне мог сказать в прямом эфире. Антон, получается, запоминает любую херню, которую Игорь бездумно ляпает себе под нос? Интересно. — Допустим, — кивает он чуть настороженно. — Ну так это, — Антон комично ловит в рот трубочку и шумно тянет через неё свой безалкогольный мохито. — Может, поедем ко мне и закажем вареников с творогом и клубникой? Игорь смотрит на Антона долго, безмолвно, с лёгкой безмятежной улыбкой. Пытается понять, был ли это сейчас самый позорный подкат в его жизни или наоборот самый восхитительный. — Во-первых, я всё ещё сомневаюсь, что это вообще вкусно. Во-вторых, я чё не знаю, как ты обожрёшься и лежишь кряхтишь? — Да почему только кряхчу, я много чё могу сделать, — Антон снова творит бурю в стакане, размешивая мелкие листья и превращая мохито по виду в бабушкин травяной настой. — Можем лежать и держаться за руки. — Ага, а чё не за члены? Просто лежим держимся за члены и вздыхаем, вспоминаем клубнику. Антон свистит тихим смехом — уже представил картинку, дуралей. Игорь ловит пальцем его браслет, подцепляет под ремешок и тянет к себе запястье. — Поедем сегодня к тебе, — подытоживает, оглаживая под оттянутым браслетом сплетение вен. — А там как пойдёт. Игорь застывает у раковины, пялится на повисшую с крана каплю. О да, мы в этой точке бытия — любая хрень теперь как мина, воспоминания могут рвануть из любого угла без предупреждения. Уже проходили подобное, вывезем и в этот раз. Отвлечься бы, попиздеть с кем-нибудь, пока окончательно не затянуло в воронку. Игорь затевает очередной “вопрос-ответ” у себя на канале — это и общение с подписчиками, и способ разгрузить голову — или сильнее загнаться, но это зависит от тем. Каким одним словом можешь описать себя в ушедшем году, вопрошает любопытный подписчик, и Игорь усмехается в экран, вздыхает и печатает ответ. Ветрено))) Ну и кому ты лыбишься, хочет спросить Игорь самого себя, но вопросов и так хватает, вон они летят ему один за другим. На удивление адекватные, никто не спрашивает Игоря по сотому разу про развод и не интересуется, правда ли он спит с Шастуном. А если позовут сниматься в Шоу из Шоу уже на телеке, ты пойдёшь? О, замечательный вопрос. Про ШиШ Игорю нравится не рассказывать, а загадочно улыбаться, отмазываясь тем, что таковы условия продакшена, шоу пока в разработке, разглашать детали ну ни в коем случае нельзя. Запрещено рассказывать про формат, про гостей, про то, как они с Арсением в шутку обещались уехать домой после съёмок вместе. К этим двоим? Хоть сто раз Иногда Игорю самому интересно, где вообще пролегает граница его ебланизма. Остаётся надеяться, что Антон слишком занят изучением островной фауны и точно не полезет читать комментарии в его канале. Хотя, если задуматься, в этом же нет ничего ужасного. Игорь просто ответил на вопрос подписчика, ответил честно и выразил восхищение форматом шоу — ладно, больше ведущими, но он ведь правда от них в восторге, да и не чужие они ему, в конце концов. Пока Игорь убеждает себя в том, что он в первую очередь шоумен, а не ублюдок, перед глазами как издёвка проносятся комментарии “скажи, а вы с Арсом общаетесь?” и “как тебе Арсений?” — Игорь пролистывает их с нервным хохотком, надеясь, что его игнорирование вопросов про Попова не покажется никому подозрительным. Это похоже на секундное помутнение — шёлковое касание, эхо от стен, рябь тёмных вод. Чёрная рубашка, расстёгнутая лишь наполовину, чтобы Игорь расстегнул до конца сам. Смех паразитом проникает под кожу, пальцы гладят ножку бокала, кругляшок на кольце чуть съехал вбок. Игорь поправляет его просто во имя перфекционизма, ведёт указательным вдоль выступающей вены, от запястья до локтя, пробирается под закатанный рукав. Рукав мешает, как и вся рубашка, потому она и слетает в итоге прочь, и вену теперь можно очертить до самого плеча — не пальцем, а губами. Игорь встряхивает головой, отгоняя обрывочный образ. Он не страдает по Арсению Попову, боже упаси, он же не совсем ебанулся, чтобы вляпаться в подобное. Ему всего лишь немного любопытно, будет ли Арсений флиртовать с ним в переписке, намекнёт ли, что не против снова увидеться. Проверять Игорь, конечно же, не будет. Просто Игорь будет иногда секундно подвисать, когда Арсения кто-то при нём упомянет. Просто, возможно, едва заметно вздрогнет, если вновь увидит на Арсе чёрную расстёгнутую наполовину рубашку. Игорь отвлекается от вопросов и пролистывает ленту. Там всё в фотографиях и видео с Бали от укатившей компашки — забавно, как в обычные дни Игорь обожает их всех, но именно сейчас, пока в расцвете их эпоха дорожной комедии про самых лучших и смешных друзей, Игоря они бесят всем составом. Антона на освещение отдыха прорвало особенно — на камеру попадают беспокойные рыбки в пруду, мокрый после дождя куст, зависшая над листком стрекоза, затаившийся под потолочной балкой жук-носорог, греющаяся в полосе солнечного света жёлтая ящерица. Почему-то именно на ящерице что-то щёлкает внутри, что-то тоскливое ворочается в Игоре и ноет, особенно когда слух улавливает приглушённую мягкость закадрового смешка. Чувства странные, озлобленность зреет и гудит где-то на периферии — видимо, Игоря злит, что Антон не делится чем-то лично с ним. Скинул его с радаров, как надоедливую муху, ползающую по мигающему экрану, запер от него особый кусок своей жизни, сделал из Игоря обычного подписчика-наблюдателя, которого никогда не подпустят дальше дозволенной черты. Пиздец, думает Игорь, он действительно расстроился из-за ебучей ящерицы. Снова нужно отвлечься, срочно задолбать голосовыми Бебура и Зою, срочно внушить себе идею, что мир Игоря не трещит и не сыплется, и голову вообще-то можно забить чем угодно и вовсе не обязательно мыслями об Антоне Шастуне. Идея, правда, закрепляется тяжко — Игорь открывает очередную бутылку, чтобы помочь. Первые дни января обычно сливаются в один — обрывочная муть без конкретных дат, потерянность в пространстве, во времени и в себе. День за днём Игорь продолжает уже привычный ритуал — проснуться с пустотой в голове, увидеть в ленте очередные отчёты с Бали, вспомнить о существовании Антона Шастуна, снова загудеть беспокойной башкой, стараться не думать об Антоне Шастуне весь оставшийся день и не стираться в тень, блуждающую бесцельно по квартире от стены до стены. Не думать об Антоне Шастуне — и снова пастись в его фотографиях закатов и волн, ящерок и птичек, коктейльных зонтиков и плетёных кресел. Выискивать его взглядом на снимках и видео, снятых кем-то другим, пытаться прочесть по угрюмому лицу, рад ли он, вечно недовольный и зацикленный на работе дурак, своему отдыху или только изображает восторженного туриста. Почему-то вот так сходу не получается поверить в то, что Антон действительно счастлив отдыхать и фотографировать рыжий кругляшок солнца над морем — как будто мальчик из полена пытается быть живым, странное и печальное зрелище. — Ты не умеешь быть счастливым, — печально изрекает Игорь, пиная перед собой песок. — Кто бы говорил, — усмехается Антон, идущий впереди и белеющий спиной в широкой футболке. — Я и говорю, потому что по себе знаю, — Игорь оттопыривает карманы шорт, спускаясь за Антоном по песчаному пригорку. — Ты не наслаждаешься счастьем, не ценишь его. Ты думаешь наперёд о том, что оно закончится. О том, как будет потом хуёво. — А ты? — Антон оборачивается у воды — взлохмаченный и вьющийся от жары, мелкие волны звонко плещутся у его покусанных комарами ног. — Ты такой же, получается? — Я не могу испытывать счастье, потому что в принципе сейчас ничего не чувствую, — Игорь со вздохом почёсывает под лямкой майки обгоревшее плечо. — Таблетки убивают во мне сам концепт эмоции. — Так… Напомни, что мы сейчас с тобой собрались делать? — Отвяжем эту совершенно чужую лодку и попробуем доплыть на ней до островка, напевая песенку из мультика про порт и акваторию. — Я так понимаю, чтобы быть счастливыми? — Чтобы быть счастливыми, да. Шестого января Игорь устраивает себе предрождественское чудо и пишет Антону комментарий под фото. Удивительно, что не додумался до этого раньше — этот канал связи ему как будто не перекрывали, а значит можно не сдерживаться и поделиться, что именно его привлекло на данном снимке. Это не твоими ногами я вчера роллы ел? Иногда Игорь не хочет объяснять природу своих поступков даже самому себе. Каждый в его посыле увидит что-то своё — кого-то позабавит сравнение модельно длинных ног с палочками для еды, кто-то знатно охуеет от жуткой двусмысленности, веющей от фразы неуютным холодком. Главное, чтобы сильно не охуел Антон — пусть отдыхает, пусть фотографирует колибри и улиток, обляпывает шорты фруктовым льдом и ловит на палец божью коровку, ну или чем там ещё развлекают себя живые мальчики. Игорь пытается скорее забыть о собственной выходке и уходит на балкон перекурить, но сбежать от объяснений не даёт сообщение от Азамата. Ты хоть иногда перечитываешь комментарии перед тем как их отправить на весь мир? Игорь хрюкает в экран. Азамат мог бы смешно появляться за его плечом в белых одеяниях, отвешивать ему подзатыльник или просто устало на него смотреть в тревожной тишине. Предпочитаю не жалеть о порывах своей души)) А ещё люблю, когда ты меня отчитываешь как непослушного мальчика (отправляю не перечитывая) Азамат ставит под сообщение прищурившегося колобка, и Игорь, неспешно выдохнув дым, возвращается к пролистыванию ленты. Занятная деталь бросается ему в глаза: среди раздетых по пояс мужиков только Антон вечно маячит в футболке. Игорь бы подумал, что балбес просто обгорел на солнце, если бы не знал, что у Антона и правда есть свои нюансы с оголением. То ли надуманные комплексы, то ли приступ уязвимости, накатывающий всякий раз, когда одежда не прикрывает тело, то ли всё сразу — Антон не оголяется перед камерами, переодевается быстро и всегда спиной, не ходит без футболки у Игоря дома. Антон — мальчик-интриган — не дал себя толком раздеть в их с Игорем первый раз. — Повернись ко мне, — строго велит Игорь, разглядывая выступающие позвонки и родинку на лопатке. Он попытался стащить с Антона одежду, но тот крутанулся как-то суетливо и стянул с себя футболку сам. Странный манёвр, как показалось Игорю, ещё страннее — то, что Антон так и продолжает стоять к нему спиной. Антон поворачивается нехотя, прячет себя под замком скрещенных рук, будто ему зябко, смотрит Игорю куда-то за плечо. Первую секунду кажется, что это просто хохма такая, спонтанная сценка для хихиканья, но по напряжённому виду Антона считывается, что ему сейчас не до шуток. Игорь скептично изгибает бровь. — Ты прикалываешься надо мной? — он старается не звучать резко, хоть он и негодует. Тянет к Антону руку, оглаживает осторожно от плеча до согнутого локтя, чтобы хоть как-то расслабить — как дикого кота приручает, господи. — Ну-ка наоборот давай, покажи мне страсть, покажи мне грех и разнузданность. Антон в ответ фыркает, убирает с себя перекрёст рук и модельно выгибается, одну руку выставляет себе на бедро, другую — убирает за голову, чуть взъерошив на затылке волосы, корчит пафосно-сучье лицо. — Во-о-от, вот так всегда и делай, — Игорь усмехается, притягивает Антона к себе и целует в изгиб шеи — долго, будто губами выплавляет кожу. — Всего себя мне покажешь, и я сдурею от восторга. Игорь задумчиво отряхивает сигарету над пепельницей. Вообще, если прикинуть, фоток и роликов с Бали навалили уже прям чересчур — да, люди отдыхают, делятся впечатлениями и красивыми видами, и в Игоре явно шкворчит зависть, но сильнее добивает скучание, поэтому на очередной кружок от Ваша в бассейне или на ролик с кальянным дымом Игорю хочется по-змеиному шипеть. В какой-то момент это начинает раздражать. В какой-то момент Антона в ленте становится так много, что его, такого непривычного, такого чужого и далёкого, хочется забанить во всех соцсетях. За эту мысль Игорь и думает ухватиться — Антон Шастун его бесит. Отлично, на этом дальше и поедем — бесит шумом, бесит вездесущностью, бесит тем, как пытается мимикрировать под других, как повторяет по нескольку раз одну и ту же шутку, как тупит с ерунды и срывается на капризный тон. Бесит своей инфантильностью и нерешительностью — здесь бы Игорь хохотнул и признал, что это отчасти его типаж, что-то, во что он вляпывается уже во второй раз и вязнет в этом как в грёбанном болоте. Но сейчас важно думать не о типажах и предпочтениях, а о том, что от Антона действительно можно устать. Спасительная мысль, просто чудесная, она выведет Игоря из зацикленности и подарит осознание, что Игорь на самом деле не страдает, а наслаждается наконец-то покоем. — Ты, блять, заебал, — с чувством выпаливает Игорь лезущему под руку Антону — тот уже несколько минут без остановки жужжит и ноет над ухом, доводя Игоря до преждевременной седины. Антон гаснет моментально. Улыбка тает с лица, и сам он тоже — пропадает из зоны видимости, выскальзывает из стен и уносится куда-то с эхом голосов. Игорь пережидает тишину — такую теперь неправильную и неуютную — листает хмуро в телефоне забитый метками календарь, не выдерживает и вскоре идёт сам искать покинувший его источник шума. Находит Антона в одном из незапертых кабинетов — тот лежит на диване, вновь спрятавшийся под скрещенные руки, будто спит на сквозняке, уронивший голову набок и не реагирующий никак на вошедшего. Игорь подходит ближе, садится возле дивана на пол, касается согнутой руки. Антон не отвечает, даже глаза не открывает. То ли игнорирует, то ли действительно спит. — Прости, — Игорь оглаживает пальцем чуть выше заживающей ссадины на бледной руке. Антон вечно в каких-то царапках, откуда берутся только. — Можешь сделать мне какую-нибудь гадость в ответку. Антон открывает глаза, морщится недовольно. Тенят руки к капюшону Игоря, затягивает болтающиеся верёвочки так, что от Игоря остаётся торчать один нос. Фыркает, сцепляет руки в замок на груди и закрывает глаза. Игорь ослабляет резинки, стаскивает капюшон с головы, разглядывает скорбно стыки на светлом полу. — Я как будто пришёл тебя оплакивать, — Игорь поднимает голову, глянув по сторонам. — Ну-ка, — встаёт взять из вазы букетик белых искусственных цветов и возвращается к дивану, кладёт букетик Антону на грудь. — Прикол. Тебе нравится? — Ваще угар, возьми меня за руку скорее, — Антон протягивает Игорю руку, чтобы драматично ухватился, другую руку кладёт поверх цветов и жмурится, замирая. Приоткрывает один глаз, поглядывая. — Достаточно трагично выглядит? — Пиздец, у меня в носу реально щиплет. — Хорошо. — Как будто снова перед кроватью умирающего отца сижу. Антон осуждающе цокает. Продолжает лежать и не шевелиться, храня безмятежность на неподвижном лице. Игорь накрывает его руку поверх букета, опускает хмуро голову, разделяя развеянную в воздухе пронзительность прощания. Печальную сцену рушит заглянувший в кабинет Заяц, который чуть недоумённо подвисает в дверях. — Вы уебаны? — Уйди, не видишь, тут люди скорбят? — раздражённо отзывается Игорь, даже не повернув головы. Вздыхает глубоко, возвращая образу хрупкую невыразимость горя. — Мы там просто пиццу заказываем, думал, вдруг вы… Ну ладно, — Макс постукивает пальцами по дверному косяку и скрывается в коридоре, исчезает так же внезапно, как и появился. Комнату снова кутает безмолвие. Есть в этом уединении что-то возвышенное и одновременно дурацкое, умиротворяющее и подбивающее всё оборвать идиотским громким звуком. — И сколько нам так сидеть? — интересуется Игорь, так и не отпуская руки. — Пока не прочувствуешь, как сильно ты по мне горюешь. Момент рушит хоровое урчание животов. Игорь прикусывает губу, чтобы не заржать, предлагает осторожно: — Там вроде пиццу заказывать собирались. — Придёшь нашу пиццу есть? — Да вы заказываете их миллион коробок. Антон задумчиво молчит. В итоге открывает глаза и с горестным вздохом поднимается с дивана. — Пицца, — решительно кивает Антон. — Пицца вместо похорон. — Ага, — разделяет энтузиазм Игорь, цепляет Антона под локоть, пробегается мимолётной щекоткой. — Звучит прям как альтернативная вселенная, в которой мой батя просто опять нас с мамой разыграл и не умер. Игорь в угрюмой задумчивости подтягивает к себе по дивану пульт — интересно, а сильно ли он сам бесит шутками про умершего отца? Антон обычно всегда смеётся, но он по сущности своей смешливый и, хвала богам, не шугается от чёрного юморка, и всё же насколько ему неловко? Понимает ли он, что Игорь не отморозок и просто за юморесками пытается пережить травму? Или он считает Игоря отморозком, но его всё устраивает? Как сложно, и почему-то Игорь так и не подыскал подходящий момент, чтобы узнать у Антона, как он относится к его мёртвому отцу и шуткам про него — явно не сейчас его об этом спрашивать, мальчик там в ладошки медузок ловит, не надо его беспокоить. Игорь включает телевизор для фонового бубнежа, прощёлкивает каналы и натыкается на Шастуна во весь экран, вырубает телик и сидит пару минут неподвижно в тишине. Ебучие шоумены, вот они кто, не спрятаться и не скрыться — Игорь встаёт с дивана, проходит мимо телевизора как можно подальше — как будто оттуда может вылезти длинная рука и лупануть его по лбу — и сбегает скататься с шадринской компанией в бар. В Шадринске всё по-прежнему — такой же тоскливо родной, манящий изо всех сил мигающими магазинными вывесками и зияющий провалами тёмных дворов. Половина города опять забыла, что такое уличные фонари, дремлет в снегах мелькнувший между домами безлюдный сквер, привычно бегут вдоль дороги олени. — Просто вот олени, — буднично комментирует Игорь, снимая суетливую троицу на телефон. Едут медленно, чтобы непредсказуемая оленья ребятня не скакнула вдруг под колёса, водитель добродушно ворчит и пытается их пропустить, но через дорогу им как будто не особо надо в этот вечер. Досняв видео, Игорь проверяет ленту. Антон выкладывает у себя фото со смешной макакой — вот и синхронизировались, получается, оба сегодня немножко в мире животных. Игорь сам не замечает, как выпадает из неспешной беседы, и залипает в окно под играющее радио. Вспоминает, как они с Антоном читали про условия содержания минипига, почти уже решили покупать одного для Игоря, но передумали, потому что вычитали, что минипиги злопамятны и могут ударить рылом по ноге. Вспоминает, как ехали в такси и проходили идиотские тесты, выясняя раз и навсегда, кто из них какая песня Егора Крида, кто какой смешарик, кто какая сущность из славянской мифологии и у кого какая была бы кличка в криминальном мире девяностых. Вспоминает, как лежал пьяный на диване в баре, придавленный накатившим личностным кризисом и чужим весельем, которое не отзывалось в нём ни капли. Вспоминает, как в этом полумраке над ним склонился обеспокоенный Антон, и круглая люстра с бахромой за его головой светила как настоящий нимб. — Ебанный ангел, — Игорь пьяно смеётся, прикрываясь от света сгибом локтя. — И чем я вообще тебя заслужил такого? — убирает руку с лица и возносит её к потолку. — Пиздец, вселенная, всё ок? Бог, ты там совсем объёбанный сидишь? Антон пропускает мимо ушей поток богохульства, тянется к Игорю и отрывает его от дивана. Притягивает к себе, обняв и оправив смявшийся капюшон худи, кутает в оберегающее молчание, пока Игорь успокаивает под сжатыми веками круговерть стен и потолка, уронив голову на Антоново плечо. — У вас там всё хорошо? — интересуются откуда-то со стороны, где шумно, где Игорь устал притворяться, что он не на грани. — Всё прекрасно, — куда-то туда же отзывается Антон, хотя его вряд ли слышат, обнимает Игоря крепче, скрещивает на нём руки почти собственнически. Смотрит хищно из-за собственного плеча — как падший ангел с французской картины, только без знаменитой слезы. — У нас всё лучше всех. Игорь, всем телом навалившийся на Антона, почти отлетает в бессознанку — укачивают гулкие ритмы песни, которой он бы обязательно подпел, если бы был чуть более в адеквате. Зато подпевает Антон — мурлычет мотив, если точнее, хитовую песню превращает в подобие колыбельной. Игорь отзывается дребезжащим смешком, мычит невпопад, подстраиваясь под мурлыканье Антона, втягивает носом его одеколон, вбирает под кожу всего его, сросшегося с ним как будто намертво в моменте — полумрак и красные всполохи, биты и замедленный кровоток, дыхание шелестом по открытой шее — во веки вечные. В салоне переключается трек, и Игорь невольно вздрагивает, возвращаясь в реальность. Они подъезжают к бару — тут свои воспоминания, вереница позорных баек и похождения, о которых не станешь рассказывать в интервью. Игорь проверяет напоследок рабочую почту — кому ты всрался в период отпусков, уймись — проверяет как там дела у макаки, кривится на очередной поток пляжных фотографий и убирает телефон в карман. И не доставай его до завтрашнего полудня, пьяница, не натвори новых глупостей — Игорь кивает себе в зеркало заднего вида и вылезает из машины, давя желание потеряться в ближайшем сугробе. Игорь возвращается из Шадринска в Москву — ныряет из одной комы в другую, так же не рад обступившим стенам и виду из окна. Антон тем временем всё ещё на Бали — ослепляет белизной рубашки и возмущает короткостью шорт. В Москву Игорь привозит с собой очередную мысль, которую стоило бы повертеть в голове, вдруг приживётся — он не так привязан к Антону, как Антон привязан к нему. Смелое заявление от человека, который пасётся на чужом аккаунте больше, чем на собственном. К слову, Антон у себя на странице рекомендует ресторан, мол, будете если на Бали, обязательно сходите. Игорь фыркает в экран — ну конечно, Антош, обязательно заценим и перецелуем владельцу руки. И всё же вопрос важный — Игорь размышляет над ним, пока курит у подъезда и смотрит на присыпанные снегом кусочки конфетти. Мысль не с потолка взялась, и иногда Игорю кажется, что Антон на нём помешался, что он подвязал к нему слишком много личного, чтобы так просто от себя оторвать, что он задохнётся буквально, рассыпется и развеется по ветру, если Игорь основательно куда-то потеряется из его жизни. Вот тут ты и просчитался, дурак и клоун, — ведь это он предложил сделать перерыв в отношениях, а не ты. И даже не загнулся, надо же, живёт и радуется, как видишь. Игорь возмущённо давится дымом — ну да, предложил он, но ему же было и больнее! Через себя переступил, оторвал от себя кусок и умчал на другой конец света, лишь бы не так болело. И он правда нуждается в Игоре, в его жёсткости и стойкости, когда Антону хочется быть тряпичным и дурным, в его умении быть хладнокровным там, где Антону хочется паниковать и срываться — удивительно, как вообще Игорь умудрялся почти всегда быть целее и уравновешеннее, с его-то башкой, с диагностированной депрессией и с прописанным курсом таблеток. Здесь он возвращается к тому, что Антон инфантилен — на это, как Игорь уже понял, у него походу имеется пунктик. Ведь рядом с такими незрелыми нытиками хочется быть старше, мудрее и ответственнее, с ними получается быть лучше, чем ты на самом деле есть, таким легко заменить собой весь мир — опасно, Игорь, опасно и хитро, вот бы действительно искренне любить людей, а не просто подпитывать от них своё эго, да, Игорёш? Это как удар об стену — но ты же правда его любишь, долбоёб. Ты не врал ему, когда говорил я люблю тебя после признания в измене, ты повторял ему это пьяный, пока пытался расплавить его, такого же пьяного и шального, в кружащих объятьях. Ты сказал ему это впервые в чужих белых стенах на чёрном диване, в перерыве между поздними съёмками, в дыму электронки и под мерный гудёж потолочных ламп, когда ты дурел и млел от того, насколько ему идёт лежать на твоём плече. — Малыш, устал? — Игорь касается пальцами его чёлки — мимолётно, будто пробежался по струнам — сгоняет пряди вбок, ловит на себе вопросительный сонный взгляд. — Устал, поспим? Матом прогоним всех, кто к нам завалится. Антон отвечает протяжным зевком, снова закрывает глаза и укладывается обратно на Игорево плечо. Редкий случай — у Антона исчерпался запас болтовни. Какие у него по счёту съёмки сегодня, двенадцатые? Игорь перебирает его волосы, касается теплоты лба и просто так жмёт на кончик носа. Смотрит на белизну стены, на обрамлённый чёрным циферблат, на строгость острых цифр. — Я тебя люблю, — говорит он, взглядом пришитый к плывущей секундной стрелке. Это рождается в нём как вдох-выдох, сливается с дымом, вплетается в эфир мирозданья. За окном стынет чёрным квадратом ночь, Игорь не отрывает взгляд от часов, запоминает, как Антон дышит, когда почти задремал. Он не жалеет о сказанном, он абсолютно трезв, и это — точка невозврата. Секундная стрелка сливается с минутной, и Антон поднимает голову с плеча Игоря. Смотрит внимательно, будто с него сняло всю сонливость. Игорь гадает, что Антон ему ответит, но тот молча целует его в щёку, достаёт телефон и разворачивает экраном к Игорю, чтобы показать ему смешное матерное видео про фокус на детском спектакле. Игорь жалит вдохом лёгкие — январь обнимает безветрием и дарит ледяные поцелуи, воруя из горла дым. Рука тянется за телефоном сама, проверяет всё тот же аккаунт — как же ты заебал, как там дела у тебя — убеждается, что дела прекрасны у всех, кроме него, прячет телефон обратно в карман и затягивается. Антон постит видео с водопадом, Игорь — наблюдает, как сонно сыплется из черноты неба снег. Если так вспомнить, то курить Игорь начал как раз из-за Антона — просто странно было стоять рядом с ним столбом и ждать, пока он докурит, пропахивая его сигаретами насквозь. А так к списку сближающего добавились ещё и совместные перекуры, а ещё Игорю нравится выпираться курить на балкон в трусах, пока мерзлявый Антон кутается рядом в накинутое на плечи одеяло, нравится подносить к его сигарете зажигалку, будто Антон не может прикурить сам, нравится смотреть на дым, слетающий меловыми штрихами с приоткрытых губ. Игорь стряхивает пепел на снег — ну и кто в итоге привязан, Игорёш? Разыграть с самим собой обманку так и не получается, приходится скорбно признать — ты скучаешь, ты привязан, ты влюблён. Ты думаешь о нём чаще, чем ты от себя ожидал. Тебя под курткой изъедает озноб, его под летней рубашкой щекочет незримыми пальцами бриз. С дымом кутает запоздалая мысль — Антону так пронзительно идёт белое. // — Привет. Игорь переглядывается со стеной, прежде чем откликнуться — всё в порядке, его можно встретить вот так случайно в коридорах и даже не умереть. Оборачивается, улыбается будничным приветствием — Арс улыбается до ямочек, до летящих под рёбра стрел. — Привет, — голос не подводит — ровный, как и пульс. Никаких всполохов, никаких обрывочных картинок в голове. — Снимался где-то? — Да нет, просто так заехал. В офисе всегда есть кто-то, кто рад меня видеть. Это что-то на пронзительно нежном — на нём свитер точно под цвет его глаз. Вязаный узор можно изучить пальцами, скользнуть выше, провести невесомо над кромкой ворота, где манит слегка тронутая бронзой кожа. — Где Новый год праздновал? — Так секрет же, — Арс круглит удивлённо глаза, мол, ты дурачок совсем что ли. — Там, где много солнца. Там, где море шелестом волн нашёптывает о том, что оно, обманчиво верное, ждало только его одного. Где резные пальмовые листья колышутся тенью на его избавившемся от одеяла теле, и рассвет, пробравшийся в раскрытые двери балкона, торопится коснуться его первее всех. Игорь только сейчас осознаёт, как близко друг к другу они стоят. Необратимость можно пересечь в один шаг, запустить её с обратного отсчёта парой фраз, плавящихся в едкий воск на языке. — Я плохой человек, я хочу узнать, что ты делаешь сегодня вечером. — Я плохой человек, я хочу ответить, что я совершенно свободен, но могу быть занят тобой, — Арс улыбается, опускает взгляд и кладёт ладонь Игорю на грудь. — Мы не будем больше плохими людьми, Игорь. Игорь не сомневается — Арсений мог бы его изувечить, выпотрошить, изъесть собой настолько, что Игорь окончательно забыл бы, как улыбаться без скрытого желания влезть головой в петлю. Проблема Игоря в том, что он намеренно тянется за подобным, но в этот раз хочется себя уберечь — и того, кто для душевного равновесия фотографирует ящериц на прогретых солнцем брёвнах. — Вы говорили с ним об этом? — Перед его отъездом, да, — Арс вздыхает, обходит Игоря по левое плечо, будто случайно скользнувшая тень. — Я принял решение покинуть коллектив. Игорь таращится в пустой коридорный проём, давится вдохом и спешно оборачивается. Арс смотрит на него с поразительным спокойствием. — Ты же шутишь щас? — Конечно. — Пиздец. — Игорь, при всём уважении, ты не первый мужчина, который внёс разлад в наш квартет, — Арс насмешливо фыркает, дёрнув мельком красную нитку на запястье. Ловит всё ещё недоумевающий взгляд Игоря, улыбается чуть мягче. — Мы справимся. Игорь настороженно хмурится — господи, что за бразильский сериал творится в их припизднутом коллективчике? — Ну вот теперь я хочу сплетен. — Расскажу как-нибудь, если снова угостишь коктейлем, — Арсений расцветает в игривость, но в секунду её сам же глушит, вернув лицу строгие черты. — В этот раз будут только коктейль и сплетни. Это всё здорово, конечно, но что-то же пошло не так в тот самый вечер? Почему они тогда уехали вдвоём, зная прекрасно, что потом придётся обоим смотреть в глаза человеку, на котором никогда и ни при каких обстоятельствах не хочешь оставлять шрамов? — Ну ты же всё-таки разрешил угостить тебя. Почему? Арс задумчиво скрещивает руки на груди. Взгляд застывает где-то за Игоревым плечом, где-то на стыке углов, о которые режутся тени. — Я подумал, что для Антона ты слишком плохой мальчик, — Арс улыбается, смотрит куда-то за пределы и потом резко — как выстрел, к которому не можешь быть готов — возвращает взгляд Игорю. — Вот и решил забрать себе. Игорь хмыкает, кривится в явном несогласии. Столько всего хочется Арсению ответить, но вот так сплетать с ним фразы — уводить себя всё дальше в гиблые воды. — Опять шутишь? — Уже и сам не понимаю. — Не скучно будет тебе сегодня? — О, не переживай, я быстро найду себе занятие, — Арс усмехается и достаёт из кармана телефон — собственно, в нём и кроются списки тех, кто не оставят его в одиночестве. — Ты тоже займи себя. — Есть идеи? — Игорь грустно улыбается. — Не знаю, заведи себе кого-нибудь, — Арс пожимает плечом, касаясь ладонью бежевой стены. — Щенка, например. Он скрывается за углом быстрее, чем Игорь успевает моргнуть и попрощаться — как наваждение, как странствующий дух одиноких дорог, ворующий у заблудших путников рассудок. Игорь поднимает голову к тусклой потолочной лампе. Волна откатывает, никого в этот вечер собой не сгубив. // Антон возвращается в Москву в середине января. Игорь узнаёт об этом по его посту про начало новой недели и рабочий ритм, зато в былые времена Игорь знал бы одним из первых, уже получил бы несколько фото в окошко самолёта, голосовое под приветственную речь командира экипажа и пару кружочков из такси по пути домой. А так приходится лишь подсматривать со стороны — дистанция, милый, наблюдай и не лезь, пока не позволят. В эти же дни они впервые видятся. Игорь заходит в кабинет, в котором Антон в базарной суете что-то громко обсуждает в компании Макса и Гороха — вы же только что отдыхали вместе, вас друг от друга не тошнит? И никакой киношности в этом пересечении, никаких замедленных поворотов головы и перебоев с сердцебиением — ну или последнее Игорь просто научился игнорировать, чтобы не ловить приступы от встреч с бывшими в офисных коридорах. Игорю просто… Хорошо. Будто что-то внутри перестало сквозить и ныть, стоило только увидеть лицо, мимику которого изучил до покалывания в рёбрах. И хочется обнять, утянуть за руку на диван и выпросить байки про остоебавший Бали — расскажи мне про море, расскажи мне про водопады, расскажи мне про всех макак и ящерок, про каждую пузатую рыбёху, которую пытался поймать в кристальной солёной воде. Антон в разгаре разговора, но уделяет момент и тянется похлопать Игоря по плечу — вот так, правильно, поприветствуем друг друга по-мужицки, без всяких вот этих вот. — Ебать ты загорел, — о да, отличная сцена воссоединения. Ебать у тебя на фотках короткие шорты были, Антох, я хуею. Надеюсь, ты не помнишь тот пиздец, который я написал про твои ноги. — Немножко, признаю, немножко зашоколадился, — Антон несёт хуйню, слава богу, ему тоже неловко вот так наконец-то встретиться. — А ты в целом как? — Я поскромнее, Антох. Футбол вот вчера валялся смотрел. — М-м. А роллы ел? Блять, вот же дрянь какая, ты посмотри. Игорь не успевает ответить, потому что к ним подходит Стахович показать пропеллер на кепке. Игорю всё это кажется бредом из полусна — Стахович, взявшийся из ниоткуда, будто домовой, крутящийся пропеллер, недосягаемость Антона, мужские вопли в коридоре, которым нет объяснения. Но Игорь держится, Игорь не подаёт вида, ему не привыкать к роли конферансье в горящем цирке. Воссоединения как такового не происходит. Пару раз их сводят общие съёмки, но это так — переброшенные друг другу фразы под общий гул голосов, всё под камерами или же при куче присутствующих, ни минуты наедине и возможности касаться дольше позволительного. Лишь раз Игорю удаётся обратить на себя долгий взгляд в перерыве — господи, ему удаётся урвать совсем какие-то крохи, потому что другого у них сейчас нет, и как только докатились? — Ты отдохнул хоть? — спрашивает будто невзначай, вылавливает в потоке помех — твой голос в ответ на мой голос, удивительно, что подобная обыденность стала для нас роскошью? Антон удивлённо моргает — как будто за возобновившимся графиком уже успел забыть, что не так давно был в отпуске. Он кивает в ответ чуть растерянно, уже почти набирает воздуха, чтобы рассказать какую-нибудь привезённую байку, но его утаскивают поправлять грим и утверждать наряд на следующий мотор. Игорь зеркалит кивок в пустоту — теперь только так, Игорёш, теперь его уводят у тебя прямо посреди беседы, и ты не смеешь даже возмущённо пискнуть. Так Игорь добирается до февраля, так он мчится по последнему зимнему месяцу навстречу непонятно чему — веселью, конечно же, ведь так весело играть с Антоном в коллег и не больше, прям так же весело было стягивать с Антона его ужасно узкие кожаные штаны, попутно смеясь с их скрипучести, весело записывать кошмарный в своём бесстыдстве кружок в канал и под щипки в бок грозиться его опубликовать, весело притягивать к себе Антона одной рукой и смехом разгонять по нему щекотку от порозовевшего уха до дрогнувшего плеча. Весело очнуться вдруг и вспомнить, что завтра тебе тридцать три. Праздновать Игорь не собирается. Настроения нет, нет желания признавать, что время быстротечно. Не хочется объяснять людям, почему среди приглашённых нет Антона. Не хочется на собственном празднике дарить всем настроение поминок. Интересно, а думает ли Антон, что Игорь планирует вечеринку и не приглашает его? Узнаёт ли он втихаря у кого-то, делает ли при этом вид, что ему плевать, хотя совсем не умеет врать? Господи, Игорю так хочется перемотать время к моменту, где у них снова всё хорошо и это вынужденное молчаливое сопение по углам они обсмеивают тысячей шуток. Игорь зачем-то вспоминает, как ещё осенью они с Антоном продумывали Игорю тематическую вечеринку, тщательно, вплоть до оформления приглашений. Решали, как обыграть три тройки в возрасте — Антон пытался подвязать к кошачьим мордочкам, Игорь же свёл всё к жопам. Чудный был день, нравилось шутить, что планируют они не день рожденья Игоря, а свою свадьбу, у Антона из рукава свитшота торчали нитки, и Игорь их дёргал, пробирался к коже на запястье и дурел, когда в пальцы отзывался пульс. Мыслями можно иногда призвать, и нужный диалог подсвечивается значком нового сообщения — как чудо, которое Игорь ещё не успел загадать. С днём рождения, Ферреро)) Оставайся таким же элитным, блестящим и вкуснючим Игорь ставит на сообщение реакцию огонька. Вот, Азамат, погляди, кое-кто тоже не перечитывает свою писанину перед отправкой. На этом, к слову, когда-то и сошлись. Игоря бесит, что он ждёт от этого сообщения какого-то продолжения. Бесит, что он точно не продолжит ничего сам. Бесит, что он снова великодушно предложил человеку в отношениях сделать выбор и сам же теперь страдает. День, впрочем, удаётся пережить — поток поздравлений отвлекает от гнетущих раздумий, слова восхваления и обожания всё же вынуждают быть чуть помягче к себе хотя бы сегодня, объятья и поцелуи в щёки напоминают Игорю, что он вообще-то жутко тактильный, но постоянно об этом забывает. В офисе кто-то даже дарит подарки — замечательные, добрые люди, желающие сделать Игорю приятно, пусть даже он их никуда не пригласил. Поздравления порой могут свалиться с самых неожиданных мест — одно вот вываливается из Арсения. С Днём рождения, Игорь )) Веди все шоу мира, веди себя хорошо )) Игорь отвечает ему тоже улыбающимися скобочками. За скобочками не таится никаких подтекстов — свою черту они уже перешли, теперь же просто обмениваются отголосками случившегося. Поздравление, от которого в пару сообщений можно перескочить на предложение встретиться в отеле со звукоизоляцией и строгой политикой конфиденциальности — делать этого Игорь, конечно, не будет. Праздник, наступления которого так не хотелось, на удивление оказывается не таким уж отвратным. Антона Игорь за весь день так и не встречает — у него, судя по соцсетям, просто загруженная съёмочная среда. Ближе к ночи Игорь валяется дома под приглушённый музыкальный канал — тишины в доме Игоря не должно быть никогда, иначе он свихнётся — подъедает чипсы из пачки и листает папку камеры в телефоне. Столько жути накопилось, о большинстве фотографий Игорь даже не помнит, у дурацких снятых трясущейся рукой видео концовки обрываются на самых интригующих местах, на загадочные смазанные снимки приходится подолгу смотреть, чтобы разгадать обстоятельства и концепт. Игорь натыкается на видео, запись которого он точно помнит. Раздумывает, стоит ли смотреть его сейчас, но решает восполнить недочёт дня — раз не увиделись живьём, то наверстаем хотя бы вот так. Включённое видео шумит улицей, обрывками чьих-то уносимых ветром фраз. Антон на экране подпирает щёку рукой — трогательный и смешной, как будто сонный или как будто обиделся ровно на две минуты. — Скажи мне что-нибудь, что ебать как согреет меня, когда я буду по тебе скучать, — собственный голос за кадром звучит как чей-то чужой. — Когда ты там собрался по мне скучать, я же тебя заёбываю постоянно, — Антон смешно бурчит из-за прижатой к щеке руки. Поднимает в камеру чуть встревоженный взгляд. — Или… А-а, понял. Олеся увидела на мне метку смерти и попросила не говорить? — Да дурак, всё в порядке с тобой, — Игорь фыркает, тянет руку пригладить торчащий из чёлки вихор. — Ну скажи мне что-нибудь. Антон убирает от лица руку, становится мгновенно серьёзным. С такой настроенностью либо поздравляют с юбилеем, либо делают предложение. — Я всё то, во что ты верил все эти годы, — говорит он и смотрит при этом проникновенно в камеру — прямиком Игорю в душу. — Концерты, лейблы, группы, сборники, альбомы, — улыбается шире с каждым словом, почти сыпется с самого себя. — Я и есть всё это, всё остальное — бред, я и есть рэп, парень, я и есть рэп! Видео обрывается на хоровом хрюкающем смехе — смеющееся и жмурящееся лицо Антона остаётся застывшим на экране телефона. Игорю кажется, что его подстрелили. Он откладывает телефон в сторону, упирается взглядом в потолок. Слышит отдалённо из телевизора песню девушки, которая обещает стать суперзвездой и интересуется, идёт ли сейчас в Калифорнии дождь. Поздравить себя всё-таки не с чем. Возраст — всего лишь меняющаяся цифра после тройки, Антон Шастун — никуда не девается из его головы. Игорю даже жаль. Ни одна сомнительная мысль так и не прижилась, стендап-концерт под названием “Попытки не думать о Шастуне и прочие глупости” так и остаётся ненаписанным, публика в зале разочарованно гудит, Игорь на это лишь разводит руками. Ну что, доволен? — спрашивает Игорь у пустоты комнаты. Не особо, мог бы помучаться и сильнее, отвечает внутри бедовой башки полный ехидства голос. Игорь согласно кивает, мол, справедливо — Антон в его голове копирует кивок и безнаказанно лыбится, звеня связкой браслетов на выгнутом запястье. Игорь с тяжёлым вздохом закрывается от света люстры рукой — другая бессознательно обнимает фантомное присутствие. // Щенка Игорь забирает в последний день февраля — добавочный двадцать девятый, это из-за него зима и кажется такой бесконечной. Щенок — девочка мальтипу по имени Виски — понимает сразу, как бешено и бесконечно она будет любима. Игорь отдаёт ей всю нежность, которая копится в нём без выхода, не отрывает от груди и беспрестанно чмокает крошечную макушку, следит, чтобы щенок не прыгал с дивана на ещё не окрепшие лапки. Игорь учит щенка ходить в туалет в положенное место и празднует все удачные разы. Игорь покупает для щенка специальную лесенку для дивана и долго учит ею пользоваться. Наученный щенок сам спускается с лесенки, справляет свои дела на пелёнку, поднимается по лесенке обратно на диван и засыпает у Игоря под боком. Игорь едва не умирает от разрыва сердца. В первые дни Игорь забивает фотографиями Виски память телефона, записывает для Зои и Иры кружки, где срочно показывает в камеру подушечку на крошечной лапке и почёсанное пузико, отказывается от разгульного образа жизни и все вечера посвящает щенячьим заботам. Он даже уже успевает сходить с Виски на интервью — Коваль с горящими глазами слушает закадровые Игоревы истории о собачьих похождениях, обнимается с Виски до растроганных слёз и привязывается к ней, как к родной. Игорь уже подумывает увезти Коваля к себе домой, но вовремя себя одёргивает, обещает договориться по поводу Диминого участия в покерном турнире и старается не думать о том, как болезненно кольнуло от упоминания. Помирятся ли они с Антоном до турнира? Если нет, то Игорь заебёт его уже в Сочи — будет вылавливать его по барам и коридорам отеля, пьяный устроит представление под его балконом, зарычит и с ним в обнимку спрыгнет в бассейн. У Виски много кошачьих черт, одна из них — прилечь на больное место, поэтому она почти не слезает с Игоревой головы. Это как раз один из вечеров — когда Игорь лежит неподвижно и смотрит в потолок, разгоняется внутри собственных мыслей и разбивается об бетон, и Виски как чувствует, пытается утешить по-своему и затевает трогательную возню, с помощью зубов и лап сотворяя Игорю новую причёску. Игорь закрывает глаза и едва не скулит, когда заботливый щенок облизывает осторожно его лоб, подтягивает неугомонное тельце к лицу и чмокает кудрявый бок. Виски не раз его спасало, вот теперь и собака оправдывает своё имя вовсю. С появления Виски проходит почти две недели, а главная несправедливость так и остаётся нерешённой — с собакой до сих пор не познакомился Антон. Так быть не должно, ведь это как будто в самой вселенной случился сбой, а Игорю ну очень хочется сегодня спасти этот обречённый мир. А у меня собака Как есть, так и пишет, отправляет, ждёт. Если Антон Шастун не приманится собачкой, то его, к сожалению, не вернуть уже никак. Сообщение прочитывается быстро — у кого-то свободный вечер, ничего себе. Остаётся ждать ответа — Игорю кажется, что он никогда ещё на таком нервяке не смотрел на чьё-то “печатает”. Я видел) и лайкал Ах ты маленький негодник, думает Игорь, улыбаясь как последний дуралей. Думает судорожно, что ответить — приезжай, поспите вдвоём у меня на плечах? Надо полегче, чтобы не спугнуть, как-нибудь осторожно, чтобы не послали прям сразу и грубо. Приходи завтра к нам в офис, познакомишься с ней А то живёт и до сих пор ещё не познала сидение на ручках Антона Шастуна, непорядок Ладно, забегу Блин, мне что-нибудь принести с собой? Что она любит? Меня) Понял Тогда мы с ней точно подружимся) Игорь таращится в экран в неверии — он же правильно прочитал, он же не ёбнулся? Или ёбнулся Антон? Сам не понял, что написал, а теперь в ужасе бегает по потолку? Они так привыкли к вольностям и двусмысленностям, от которых розовеют уши, но уместно ли подобное между ними теперь? Выдержит ли завтра у Игоря сердце, если Виски решит лизнуть Антона в нос? Игорь испуганно прижимает собаку к груди. Больше пока Антону не пишет, чтобы ничего не испортить, постукивает нервно пальцами по колену. Косится на окно — лазурь робко пробивается сквозь серость облаков, пока совсем ещё лёгкая, акварельная, бледный солнечный отсвет ложится на пол, поддетые тени заостряются под углом. Это действительно была долгая зима. // Антона он узнаёт ещё издалека — по смеху. В этом ощущается что-то до одури правильное — будто стенам не нужно существовать вовсе, если в них не звучит этот смех. Переливы, искрящееся придыхание, голос, выученный до оттенков интонаций, искажающийся на шальном выдохе и выкрашиваемый теплом, от которого что-то поёт под кожей, откликаясь. Игорь выходит в коридор с собакой на руках — будто на крыльцо роддома. Мягкова выходит вместе с ним — она для Виски как крёстная мать, она наблюдала не раз, как Антон играется с её Толиком, она обязана засвидетельствовать, как Антон будет тискать теперь уже собаку Игоря, одобрительно кивнуть и благословить. Когда Антон появляется перед ними, Игорь по-дурацки застывает — сходу бьёт под дых сияние улыбки, белизна волос ярко и контрастно под черноту футболки. Золото тонких цепочек, пары браслетов и часов — мальчик-шик, мальчик-утончённая роскошь, мальчик-мне-это-всё-так-идёт-ты-не-отведёшь-от-меня-взгляд. Игорь протягивает собаку Антону — тот мгновенно рассыпается на сюсюканья, прижимает её к себе, как доверенное ему сокровище. Рядом умиляется Ира, улыбается и боится шевельнуться — Виски обнюхивает незнакомые руки, осваивается, нельзя спугнуть момент. Игорь, мысленно отлетев за земную орбиту, снимает момент знакомства на телефон. Антон с щенком на руках — как Мадонна с младенцем. Улыбается в камеру, приговаривает что-то ласковое. Сакральный и исцеляющий момент — Игорь чувствует, как преисполняется. — Ну привет, — Антон с благоговением заглядывает в щенячьи глаза, целует крошечный нос. — Привет, мой хороший. Игорь даже не хочет поправлять, что это девочка. Привет, мой хороший, хочет он повторить за Антоном — и смотреть при этом не на собаку. Игорь не сдерживает звуки умиления — стрела влетает в сердце в момент, когда Виски окончательно привыкает к Антону и умиротворённо укладывает голову в изгиб его локтя. Ира — то ли случайность от вселенной, то ли сообразила сама — отвлекается на что-то в своём телефоне и отходит прочь. Уйдя вглубь коридора, она с кем-то созванивается, окончательно оставляя Игоря и Антона наедине — не считая притихшего щенка. Игорь завершает видеозапись и опускает камеру. Со счёта собьётся, сколько раз он пересмотрит отснятый ролик, а пока он смотрит на Антона вот так, живьём — пока есть возможность. Смотрит и наконец-то говорит: — Я скучал. Антон поднимает голову — Виски преданно тянется лизнуть его подбородок. Игорь ждёт, что Антон будет насторожен, нахмурится недоверчиво и закроется от неуютности. Но он улыбается на удивление спокойно, гладит собаку в своих руках и никуда не спешит. Кажется таким недосягаемым и в то же время таким родным — до боли, до каждой бесценной мелочи. — Ты на покер едешь? — спрашивает он вдруг. — Конечно, — Игорь едва не захлёбывается. — А ты? — А то, — Антон с умилением наглаживает щенячий лоб. — Тренируешься? — Да нихуя. — Та же тема. Всех победим, значит? — Тотально разъебём. Антон отвечает довольным смешком, снова приподнимает Виски и жмётся щекой к её носу, укладывает её себе на плечо. Если бы этот момент никогда не случался в реальности, Игорь всё равно бы его воссоздал — выдумал бы из пустоты, впечатал бы в пространство и не отводил бы взгляд, чтобы не рассыпалось. Ударился бы об дверной косяк и рухнул бы без сознания прям здесь, в отключке пересматривал бы эту сцену на бесконечной перемотке, валяясь одиноко на полу в безлюдном коридоре. — Я тоже скучал. // Лететь до Сочи договариваются вместе — спонтанно, карнавально, безудержно. Мракобесие начинается уже в аэропорту, курортное настроение настигает в кафе перед отправлением, под взрывы воображаемого конфетти сопровождает в автобусе и на трапе, накидывает на плечи такие же воображаемые боа уже в салоне самолёта. С ними за компанию летит Серёжа — ещё в аэропорту насмотревшийся на цирк и севший у прохода, чтобы была возможность в любой момент встать и уйти. Конечно, он никуда не уйдёт — конечно, все сплетни он потом перескажет всей Красной Поляне и на камеру в приуроченных к турниру интервью. Коньяк они начинают пить тоже спонтанно. Предлагает Игорь, Антон соглашается — как будто они в театральном буфете, давно пропустили третий звонок и никуда не торопятся, потому что лучшие выступления у них всё равно друг для друга. Серёжа наблюдает за ними как за мартышками в ночном зоопарке — свет выключен, кругом тишина и мерный самолётный гул, они стараются ржать тише и переходят на сиплый свист, и их смешит любая дурость, они друг другу сами — дурость, помноженная на очаровательность. — Это рилс, — говорят они в один голос, хрюкают друг другу в плечи и снимают на телефон очередную юмореску. Потом пересматривают, ржут по новой, прикидывают, оценят ли их чувство юмора подписчики, или они сейчас слишком на ином уровне гениальности, буквально среди облаков. Игорю кажется, что он улыбается безостановочно, глядя на Антона, пытающегося договорить шутку и самого же рассыпающегося на сдавленный смех. Уходящую из-под ног землю легко ощутить, когда самолёт мягко проседает, проваливаясь в воздушные ямы, — когда сердце сбивается и забывает насчитать удар, тянущееся к чужому пульсу почти вслепую. Пространство замыкается, будто они вдвоём затерялись в своём собственном кармашке мирозданья. Пространства мало, и вот они уже листают бортовой планшет и выбирают место для своего совместного отпуска мечты, ориентируясь исключительно на смешные названия. — Давай купим домик на Алтае, — Игорь сам не заметил, как вместо места отпуска начал подыскивать им место для переезда. — Прям на горе? — Антон улыбается, близко-близко, и лучики вокруг его глаз снова цветут. — Прям да, прям на самой высокой, — Игорь подаётся навстречу, чтобы оба смешка слились в один, пьяно трётся носом о нос. — И будем спускаться целоваться в поле гречихи. Серёжа закашливается в своём сидении и натягивает на голову наушники. Утопает поудобнее в кресле, скрещивает на груди руки и закрывает глаза. Игорь поворачивается погладить Серёжу по голове, дует успокаивающе на лоб и заботливо укрывает толстовкой. В возне нечаянно задевает Антона локтем и с ойканьем оборачивается. — Прости, — говорит он — слишком серьёзно для извинения за случайный тычок локтем. Так странно, что он не сказал этого раньше — так странно, что Антон никогда от него этого и не требовал. Антон ничего не отвечает, только моргает сонно — алкоголь и беспрерывный хохот разморили его быстрее, чем он хотел. Снова утыкается в планшет, съезжает головой Игорю на плечо, силится держать глаза открытыми, но быстро сдаётся, так и оставшись на странице с горами Алтая. Игорь забирает у Антона планшет из рук, целует в макушку и смотрит в иллюминатор — там темнота, там чернильный разлив облаков, там скоро под ними будет море. И здесь, в этом самолёте, в гуле двигателей и полумраке, разбавленном экраном планшета, что-то как будто чинится — незримо, ощутимо лишь в лёгком касании губ, на кончиках пальцев, скользящих по открытому запястью. И наконец-то приходит весна. .