Его последнее письмо

      Стройная женщина лет сорока с небольшим с черными длинными распущенными волосами бесшумно подошла к камину гостиной Слизерина. Отблески огня отражались холодным блеском от ограненных изумрудов невероятно красивого колье на ее бледной шее. В руках она держала малахитовую шкатулку, поверх которой лежал бумажный конверт. За окном изредка проплывали русалки, издавая стоны (сегодня была гроза, и под водой это тоже чувствовали), перебивая редкий треск горящих поленьев. Но она ничего не слышала, погрузившись в свои мысли. Редкие студенты спускавшиеся в столь поздний час ночи из спален, уже привыкли к ее появлению каждый день каждого последнего весеннего месяца ежегодно, потому не обращали внимания, словно она была статуей. Со стороны так и выглядело: еще лет десять назад ученики восхищались ее необычной не европейской внешностью, но последние годы о ней ходила совсем другая слава — будто у нее приступы сумасшествия, которые и проявляются вот такими впаданиями в ступор. Некоторые ученики посмеивались над «живой статуей», другие побаивались и обходили стороной .Она не винила их: ее проклятие прогрессировало с каждым годом и избавления от него не было. Все чаще она замирала вот так, будучи в человеческом обличье, как свойственно замирать рептилиям. Она уже давно не оборачивалась змеей и боялась этого. Потому что понимала, что это может стать ее последним превращением, и обратно уже не выйдет. А потому предпочитала вот такие замирания, так она хоть немного чувствовала себя женщиной. Женщиной, которая все еще любит и ждет того, кто оставил ее много лет назад, но до сих пор не вернулся, хотя был жив. Женщиной, которая еще надеется на встречу и все еще ждет ее с тем, кого любит…       В первые годы она плакала, потому что безумно скучала, она понимала, что занят, но ей хотелось, чтобы вернулся, забрал ее, не хотелось бросать все и уходить в неизвестность, потом она злилась, что он ее бросил, забыл о ней, а она его не может, что полюбила такого безответственного юношу, а потом даже стала бояться встречи, потому что… Она всегда следила за всей информацией в новостях, что касалась его, уже тогда ученики начали посмеиваться над ней, называя помешанной, когда слыша его имя, она могла вырвать у кого-то газету прямо в большом зале вовремя завтрака. Жадно глотая любую информацию, что могла относиться к нему, она все больше пугалась того, во что он превращается, она понимала, что тоже причастна к этому, но тогда, когда он был с ней, все его замыслы не казались столь ужасными и реальными, тогда она просто была влюбленной девушкой, которую он понимал и принимал, как и она его… Но Он изменился. И Она изменилась… Она не чувствовала, что сможет на него повлиять, сможет остановить, изменить что-то, он заходил все дальше, а вестей от него самого — хоть одного письма ей — за все эти годы так и не было. Хотя он знал, где она. Какое-то время она и правда металась, не зная, что делать — бросить все и бежать к нему или остаться тут, ведь вдруг он ее даже не помнит, и лишит жизни, как остальных… А вдруг он и правда пытается достичь той цели, чтобы вернуться к ней с триумфом? Душевные терзания не могли продолжаться вечно, она совсем перестала заботиться о себе: погруженная в свои мысли, она не чувствовала даже холода, когда пошла зимой в летней мантии за ингредиентами в аптеку Хогсмида — вскоре из-за этого она заболела, слегла с лихорадкой в том же больничном крыле, где работала целителем школы, а выхаживала ее уже новый целитель Хогвартса — мадам Помфри, присланная для работы в Хогвартс из Больницы Святого Мунго. Новая целитель напомнила ей даже ее саму в прошлом. Она была юна, примерно того же возраста, как и когда начала работать целителем в Хогвартсе сама Нагайна. С ее заботой, поддержкой словом добрым и позитивным настроем, она встала на ноги, но с тех пор не испытывала тех чувств к Тому, как прежде. Он словно перестал существовать, как и та девушка, что он любил внутри нее. Ее змеиные инстинкты наоборот обострились: все чаще ей хотелось мяса кролика с кровью, слух и зрение стали поражать даже коллегу целителя, что не зная о проклятии маледиктуса старшей подруги, дивилась, списывая это на побочное действие приготовленных ею зелий вовремя лечения.       В последние пару лет она не чувствовала уже ничего. Да, на ее лице, которое больше стало напоминать маску, все еще проявлялись признаки заинтересованности, когда она слышала о нем, правда теперь, она слышала не о Томе Реддле. А то имя, что когда-то помогла придумать ему. И связанные с ним события уже не ранили ее душу, как прежде, не вызывали они и осуждения. Просто она любила когда-то Тома Реддла. А его больше не было. Ведь иначе… он бы пришел за своим дневником к ней, так?       Необычно громкий скул-крик проплывающей мимо окна русалки, заставил ее дернуться — она чуть не уронила малахитовую шкатулку. Что держала в руках. Испуганно она оглянулась вокруг, но все было так же. Часы на каминной полке уже показывали 2 часа ночи. Еще предстояло прождать 4 часа. Раньше это было невыносимо. Все время ожидания было для нее душевной мукой. Она сама не знала, чего ждет. Ясно было, что Том не появится на пороге гостиной, как и вряд ли использует камин для связи или перемещения. Некоторые из его сторонников уже вне закона. И в Хогвартсе ему вряд ли когда-нибудь будут рады. Но… она продолжала ждать, что он придет. По привычке. Потому что ей так хотелось. Она понимала, что он не придет. Не верила в то, что появится. Но все равно, каждый год, как шутили ученики — «по традиции» — каждую ночь мая проводила в гостиной слизеринцев. Гостиной, где они когда-то ночами встречались вдвоем, он накладывал чары снижения слышимости на двери спален учеников, а иногда даже запирал… --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Девушка с блестящими черными, как смоль, волосами, аккуратно собранными в пучок и заколотыми двумя красивыми палочками «с висюльками», как называл их Том, наконец-то вошла в гостиную. Том был очень рад видеть целительницу у себя, а не в больничном крыле. Положение старосты давало ему некоторые привилегии, в числе которых была возможность отправить всех студентов пораньше спать по комнатам. Потому сегодняшний вечер никем из них просто не мог быть испорчен. А Том очень хотел, чтобы все прошло идеально. В конце концов, девушка наконец-то согласилась на свидание, которого он так давно добивался. Гулять с учеником открыто по коридорам замка она не могла, но и из лазарета его уж как неделю выписала, хотя он очень старался задержаться там подольше, что она явно понимала и, кажется, намеренно поддерживала его игру и несколько раз продлевала больничный, полученный им после травмы вовремя матча по Квиддичу.       Оказавшись в гостиной Слизерина, Нагайна сначала почувствовала себя неуютно. Большая комната с каменными стенами, от которых веяло холодом и мутная вода за окнами, придавали пустому помещению унылый вид. Однако, уходить было поздно, юноша стоял у камина, улыбался, глядя на нее, и явно ждал, чтоб она подошла. В тот момент Нагайна сама не понимала, почему пошла на это. Ее пугало, как быстро вошел к ней в доверие и вызвал симпатию у нее этот парень. Ему всего 16, а ей 21. Всего пара недель с ним в больничном крыле сблизили их, чего не бывало с другими. Но он и не был таким, как все. В первый же день, попав с переломом правой руки и неудачно удаленной из нее костью (в попытке выправить ее самостоятельно, выполнив движение палочкой левой рукой), он выругался на змеином языке при ней. Естественно, никто из товарищей по команде рядом не понял этого шипения. Но она ясно расслышала. И вечером, когда после принятия лекарств, он застонал, она услышала это еще раз, и решила ответить. К ее удивлению, он, действительно, ее понял. Они провели всю ночь пытаясь узнать больше друг о друге, переодически его лихорадило, потому она сидела рядом на его кровати и меняла то и дело тряпку на голове, и рядом же так уснула, как ей помнилось, облокотившись на тумбочку, но проснулась она почему-то в его объятиях, хорошо, что их разделяло одеяло, да и никого больше не было в палате. Естественно, он этого не помнит, он спал тогда до обеда, в то время, как она проснулась с утра, проспав часа 2 с половиной. После этого ему стало лучше, боли все еще были, но лихорадки не было. Каждый вечер они допоздна болтали на разные темы. Он оказался интересным собеседником с большими амбициями. Но вот он вылечился, а это значило, что они теперь не скоро увидятся, и ей… ни с кем особо так долго не общавшейся в замке, очень не хотелось терять его, как собеседника… Кажется, он это понял, потому предложил прогуляться как-нибудь вечером по просторам замка, но опасаясь сплетен, что их не так поймут, она отказалась. Пару дней его не было, и этого хватило, чтоб она начала скучать. На третий к ней прилетела бумажная птичка-записка, в которой было написано, что он будет ждать ее в гостиной Слизерина через пару дней, указан пароль. Она отправила в ответ такую же, что это рискованно, и их не поймут, на что получила «никого не будет, только мы, обещаю». На перемене он зашел к ней с букетом цветов — как оказалось, это успешный результат с урока трансфигурации и ему совершенно некуда их деть теперь, узнав это, она приняла букет, от которого сначала отказывалась. Еще несколько дней он присылал ей «птичек» с надеждами на ее приход, которых создавал между занятиями, рассказывая иногда, что происходило на них, тем самым их общение как бы продолжалось. И вот в назначенный день, она решила, все же прийти.       Нагайна подошла к нему, остановившись в метре от него, почему-то при этом смущаясь. Она вдруг поняла, что находиться здесь с ним вдвоем не то же самое, что в больничном крыле. Там она на работе, а тут — словно у него дома. От этого осознания, у нее учащенно забилось сердце, а взгляд сам собой уперся в камин. Том неотрывно наблюдал за ней, и чтоб как-то объяснить то, что отвернулась, она протянула руки к огню. Хотя в данный момент, первоначальный холод помещения ее совершенно не трогал, наоборот, даже стало жарко. Том быстро сократил дистанцию между ними, приблизившись сзади к ней и прошептал ей на ухо: «Тебе холодно?» От этого у нее побежали мурашки, и не успела она ответить, как он обнял ее сзади. От такой наглости она была одновременно в шоке, но в то же время, ей было приятно и не хотелось его отталкивать. Так они стояли какое-то время. Она лихорадочно думала, что сказать, чтобы нарушить затянувшееся молчание. Но ситуация совершенно не располагала к разговору. А разум отказывал.       Наконец-то он смог обнять ее, удивительно, что она его не оттолкнула, он ожидал этого, но, похоже, он сильно ее смутил, было забавно наблюдать за тем, как она сбита с толку. Ее щеки покрывал румянец с того самого момента, как она вошла, и именно это словно распаляло его, придавая смелости. Он действовал импульсивно. И в данный момент, ему совершенно мешали палочки в ее волосах, того и гляди повернет голову, и одна из них попадет ему в глаз. Продолжая обнимать ее одной рукой, второй он аккуратно вытащил сначала одну. Она вздрогнула, и он прижал ее сильнее к себе. Потом вторую палочку из пучка: волосы водопадом упали вниз, оказавшись весьма длинными и густыми, от них шел легкий приятный запах чего-то летнего и нежного. Том не разбирался в запахах, но этот ему определенно понравился, и он принюхался еще сильнее. Она повернула голову к нему и медленно подняла взгляд из-под ресниц. Ему безумно захотелось поцеловать ее в этот момент. Но она спросила: — Так… Что ты хотел обсудить?       Секунду он смотрел на нее, а потом не хотя разорвал объятия и приглашающим жестом указал на черный кожаный диван. На столике рядом стоял горячий чайник с уже заваренным мятным чаем и 2 чашки. Когда она села, он сел чуть дальше от нее, налил в каждую чашку чаю и начал рассказывать про то, как узнал о том, что когда-то Салазар Слизерин создал в замке дополнительное помещение и поместил туда древнее чудовище, которое будет подвластно его наследнику.       Остаток вечера, перешедший в ночь, прошел в беседе. Когда оба под утро начали поочередно зевать, Нагайна засобиралась назад, он предложил ее проводить, но так как все еще это могло быть приравнено к гулянию ученика среди ночи, ожидаемо получил отказ, но зато получил согласие на следующую такую встречу.       Их дальнейшие встречи были каждый раз разными. Но неизменно дальше было одно: она приходила к нему уже с распущенными волосами. Как бы отделяя так для себя работу и личное.       Иногда их встречи были больше дружескими, когда обсуждали за чаем загадки и тайны Хогвартса, иногда немного на грани дружбы и чего-то больше с флиртом, потому что во вторую встречу Том решил попробовать вместе с ней Мохито — магловский напиток, набиравший как раз популярность, который достал каким-то чудом, это вызвало в ней двоякие чувства: она должна была бы его остановить, но «либо ты сдаешь меня прямо сейчас, либо становишься соучастницей» — как лукаво заметил Том, с вызовом поглядывая на нее, на губах его при этом играла улыбка. «Он просто неотразим», — поймала она себя на мысли. Сдавать его она не собиралась, а после опробованного напитка, оба решили в следующий раз повторить его и попробовать смешать с огненным виски. Но третий вечер им пришлось перенести на неделю, потому что Тому нужно было «кое-что проверить», как позже оказалось, он нашел возможный вход в Тайную Комнату, о чем поведал ей за чаем.       Переломный момент произошел, когда он попросил ее проверить комнату вместе с ним, причем, двое одинаково боялись любого звука и шороха. Она ползла в виде змеи вперед него. Но в итоге, их ждал абсолютно пустой холл. По крайней мере, пока Том сам не прошипел: «Здесь есть кто-нибудь? Явись и говори со мной. Я — наследник Слизерина повелеваю тебе.». И вот тогда да, было страшно, ибо гигантских размеров страшный Змей выполз изо рта каменного изваяния. Нагайна тогда зажмурилась, спряталась за Тома, к счастью, юноша был уже чуть выше нее. Том уже сам договаривался на змеином с василиском, в том числе и о том, чтоб тот не смотрел прямо на них, но исполнял все его приказы или ее, если она будет передавать их ему. Змей соглашался, но шипение его, словно рык, отражавшееся эхом от стен, вселяло ужас в ее сердце. Она все сильнее вжималась Тому в плечо, не поднимая головы. Девушке было очень страшно, но парень вел себя так уверенно, и даже был рад, судя по интонациям, что она в какой-то момент подумала, не спятил ли он. Но он полуобернулся к ней, улыбнулся своей обычной улыбкой, а взгляд его не был безумным. Как будто они и не в Тайной Комнате, которую веками не мог никто открыть, а прям в гостиной Слизерина за чашкой чая беседуют. Змей уполз обратно туда, откуда выполз, а Том сказал, что этот огромный змей будет слушаться и ее, и ей нет нужды его бояться, после чего сказал «иди сюда» и обнял ее трясущуюся от страха. Он недолго гладил ее по спине, потому что она почти сразу попросила скорее уйти отсюда. Уже когда они вернулись наверх в гостиную, он сообщил ей, что она не должна бояться василиска, и что, если потребуется, он попросит ее даже спуститься туда одну к нему, и рассчитывает на ее помощь.       В дальнейшем, видя, что малость перегнул, парень вернулся к прежнему формату встреч, она еще немного волновалась, действительно ли, он контролирует ситуацию, но вскоре успокоилась под его заверениями, что все в порядке и не о чем переживать. На Рождество она подарила ему Дневник. Он хотел отметить праздник вдвоем, потому спустились они в Тайную Комнату. Место он выбрал это нарочно: во-первых, чтобы она перестала его бояться ведь «мы тут все шипящие», во-вторых, потому что тут их точно никто не найдет. Василиск больше не появлялся, если его не звали, и уходил, когда просили уйти. Нагайна успокоилась: не смотря на размеры змея, тот явно был предан юноше, как питомец. В тот вечер они смешивали веселящую воду с огневиски, танцевали под граммофон, что стащил Том из зала трофеев, подменив на трансфигурированную вазу. А в конце концов вернулись в больничное крыло, где заперли дверь, уселись на одной из коек и по очереди пытались заставить леветировать одновременно несколько коек сразу, выстраивая из них башенку, ставя друг на друга крест накрест, что дошла в итоге до потолка, после чего и вырубились оба там, где и были. Проснулись под настойчивое шипение со всех сторон: василиск счел своим долгом предупредить, что к ним направляется директор за средством от похмелья, которое замедляет его приближение, но времени у них все равно мало. Впрочем, как раз к приходу профессора Диппета, разобрать башенку уже удалось: все койки стояли по местам, пусть некоторые и криво, а Том старательно изображал больной живот, громко жалуясь на отравление накануне чем-то. Профессор, который тоже неплохо отметил Рождество с коллегой по трансфигурации — Альбусом Дамблдором — и медовухой, даже не заметил, что ученик и целитель тоже на трезвость не претендуют.       Со временем, грань дружбы между ними все больше стиралась: Том спокойно уже ее мог обнять, как и она его. Они могли дразнить друг друга, обижаться и даже как-то устроили шуточную дуэль, договорившись использовать только безобидные заклинания. Том учился у нее, а ей было с ним весело. Хотя временами она хмурилась, задумываясь о будущем. Что с ними будет. Конечно, они это обсуждали, но у Тома были грандиозные планы, которыми он охотно делился, а что думает делать с ней, он не говорил, вероятно, считая, что она последует за ним. Но для нее все бросить и отправиться с ним навстречу неизвестности, было сомнительной перспективой.              Конечно, не все их встречи теперь происходили в Тайной Комнате. Он по-прежнему, «злоупотреблял, — как она называла, — положением старосты», запирая комнаты слизиринцев, чтоб до утра они могли спокойно побыть вдвоем.       Иногда они просто сидели всю ночь молча, наслаждаясь в тишине возможностью быть рядом друг с другом. Он сидел на диване и читал какую-нибудь книгу, держа ее в одной руке, облокотившись на подлокотник, а она сидела на ковре подле его ног, прислонившись к ним, и смотрела почти не мигая в мирно потрескивающий огонь, ощущая легкие нежные прикосновения его свободной руки к ее голове.       А в иной раз, Том увлеченно рассказывал о своих успехах на уроках, пока она лежала у него наполовину на коленях, наполовину на диване. Она обожала так лежать и смотреть снизу на его взволнованное лицо. Ему же очень нравилось, как она восхищенно на него смотрит, и он начинал перебирать ее шелковистые волосы, что было для нее весьма приятно.       А как-то раз Том позвал ее в ванную старост, сказав, что не может починить один кран, который как будто заколдован на горячую воду исключительно, других преподавателей ему звать неудобно, потому он решил сначала ее попросить о помощи. Когда они пришли в ванную, она оказалась наполнена, и не успела Нагайна что-либо сказать, как он толкнул ее в спину, и она с визгом полетела в воду. А он прыгнул следом. Она начала на него кричать, зачем он это сделал. А он… быстро поцеловал ее в губы, тут же отпрянув. Она замолчала и через две секунды вылезла из ванной, не зная, что сказать. Но на его вопрос «Ты придешь сегодня?», ответила короткое «да». Тем же вечером она пришла такая же взволнованная, как и в самый первый свой приход к нему в гостиную. Видя ее нерешительность, он спешно подошел к ней, обнял за талию одной рукой. А второй заправил прядь ее волос за ухо. После чего прошипел на парселтанге: — Ты будешь моей? — Да, — прошептала она также на змеином.       И он поцеловал ее. Долгий и одновременно короткий миг вышел медленным, нежным, и немного страстным. После он улыбнулся ей, а она, вернув улыбку, обняла его за шею.       Однажды Том попросил ее научить его французскому языку. Позже оказалось, что он предпочитает французский поцелуй, но пару фраз и слов он, действительно, выучил. Они даже придумали ему новое имя.       Время шло, а помимо романтических вечеров с поцелуями, дальше которых не заходило (впрочем, тормозить юношу Нагайне и самой хотелось все меньше с каждым разом, но все же, он не был совершеннолетним), Том не забывал и о собственных целях. В конце года случилось страшное: погибла девочка. Случайно. Том находился в Тайной комнате, когда однокурсники решили, что он куда-то пропал на сутки, о чем доложили преподавателям, за обедом за профессорским столом об этом узнала Нагайна, она сразу поспешила ко входу в Комнату и спустилась к Тому, забыв запереть дверь в туалет. Выбраться из комнаты самим было затруднительно — потому им всегда помогал василиск, так было и в этот раз, вот только в туалете оказалась девочка, а когда она услышала их присутствие, открыла кабинку, на что сразу обернулся змей, и… Она умерла. Это была первая их страшная тайна с Томом. Том быстро нашел виновного, что шокировало девушку. Однако, иного решения она тоже не могла придумать, потому ей оставалось лишь согласиться с тем, что придумал он. Однако, с того дня, как обвинили другого школьника, профессор Дамблдор как-то подозрительно на нее смотрел. И она старалась его избегать. Комнату они с Томом решили больше не открывать. Василиску сказали впасть в спячку до следующего призыва. Все это напряжение сводило с ума Нагайну. А Том наоборот как будто был не в себе, удивительно спокоен внешне, хотя она была уверена, что внутренне это не так. А еще он стал все чаще погружаться в раздумья, они все чаще сидели молча: каждый в своих мыслях — он лишь гладил ее по голове.       После победы в матче и получения Кубка по квиддичу он повеселел и предложил отметить это, как раньше, сказав, что посвящает эту победу ей. Конечно, с товарищами по команде он тоже отметил: шумела вообще вся гостиная! Но к ночи все разошлись по постелям. Тогда пришла Нагайна. Они снова заперли все двери, наложили чары ухудшения слышимости и упали на диван. Он обернулся к ней и прошипел: — Ну, что скажешь, mon cherie? * Как наградишь меня?       *Прим.: (фр. «моя дорогая»)       Изогнувшись, девушка обернулась в момент змеей, проползла по его коленям, обвилась вокруг его руки, сделав петлю, поднялась к шее, к самому уху и щекоча его раздвоенным язычком, прошептала: «А что бы ты хотел, мой Лорд?» — он положил руку на ее голову, но она увернулась, проскользнула по его шее к другому уху, которое дразня задела языком, спустившись по груди на его колени. Он дождался, пока она уляжется полностью, обернется вновь девушкой, лежащей на его ногах, с раскинутыми, как полотно волосами. Да, вот такой она ему и нравилась. Манящей, дразнящей, интригующей, без этого строгого пучка, а живая, настоящая, с горящим взглядом и изогнутыми в улыбке губами, которые хотелось целовать. А она хулиганка их еще и облизывает и кусает, призывно смотря на него. Он запустил руку в ее волосы, намереваясь поднять, но она повернулась и поцеловала ее. А затем провела пальцем, по его груди до пупка, приподнялась, обвила его руками и поцеловала медленно, чувственно, проникновенно, просяще… Он помог ей усесться сверху и гладил ее по спине, отвечая на поцелуй. Ее одежда «вдруг» показалась лишней… --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------       <Продолжение будет доступно в версии 18+ или или выложено, как бонус, есил будут желающие, а сейчас мы тут не за этим, это версия общедоступная, поэтому на этом моменте я подробности сцены сворачиваю>Прим. Автора<…> -------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------       Стройная женщина лет сорока с небольшим с черными длинными распущенными волосами неподвижно стояла у камина. На ней было простое черное платье до пола. В руках она держала малахитовую шкатулку, на которой лежало письмо. По ее щеке скатилась слеза. — Нагайна! — Вдруг услышала она, и резко обернулась, думая, что ей послышалось, но в то же время ожидая увидеть его или пустую комнату.       Она ошиблась. В комнате, действительно, кто-то был, но точно не тот, кого она ждала. Перехватив шкатулку одной рукой, она смахнула слезы: чуть поодаль стоял директор Хогвартса Альбус Дамблдор. Он смотрел на нее очень грустно, как будто понимал ее боль, но собирался сказать не то, что ее сможет утешить. Она молча ждала. — Нагайна, я не хочу этого говорить, но думаю, ты сама это понимаешь. Время пришло. Тебе пора. Пора покинуть Хогвартс. Если ты хочешь сохранить остатки разума, тебе стоит покинуть это место, — он обвел взглядом гостиную, — которое вызывает столь болезненные воспоминания. И провести оставшееся время где-то, где будет куда спокойнее.       Нагайна молча слушала его. Директор не первый раз говорит с ней об этом. На работу ее принял еще профессор Диппет во времена обучения Тома. Альбус в те годы преподавал только, он стал директором чуть больше 5 лет назад, точно она бы не сказала, так как время для нее давно словно застыло. Но еще при вступлении в новую должность, он обсуждал с ней возможную в дальнейшем отставку по причине ее состояния, он обещал выплачивать ей достойное пособие ежемесячно и рекомендации, если она решит устроиться на работу где-то еще. Сначала ее оскорбило его предложение, через пару лет она поняла, что он прав, но попросила остаться еще на несколько лет, сказав, что все в порядке, она переживет это скоро и забудет Реддла. Не думала она, что директор проследит за ней в этом году. Но хотела ли она и дальше так приходить каждый вечер и каждый год? Тогда она слезно просила его остаться, потому что уверенно бы ответила «да». А сейчас… Она устала. Она больше… не хочет ждать. Она уже ничего не хочет.       Нагайна сделала несколько шагов навстречу Дамблдору, ее струящаяся длинная юбка до пола, шелестела словно шипение. Его шипение. Тома. «Chéri …» От этой внезапной мысли, она замерла. Ее руки задрожали. Опасно затряслась в них шкатулка. Профессор спешно подошел к ней и обхватил ее руки снизу до локтя, поддерживая шкатулку, с которой слетело письмо. Женщина этого даже не заметила: ее глаза вновь наполнились слезами.        — Нагайна, давайте я провожу Вас до комнаты, — спокойно произнес Дамблдор, глядя на нее поверх своих очков-половинок. Его взгляд был ясным и проницательным. Нагайна послушно кивнула.       Не спеша он довел ее до больничного крыла, а в нем до комнаты, где спали они вместе с мадам Помфри. Он помог ей поставить шкатулку на тумбочку, накрыл одеялом, как маленького ребенка, когда она улеглась. Ее все еще била мелкая дрожь, а по щекам струились слезы. Профессор вышел, а затем принес ей чашку с успокаивающим мятным чаем. Он что-то рассказывал ей тихо про звезды, про то, что мадам Помфри сможет позаботиться об учениках, и про то, что в Больнице Святого Мунго готовы взять ее целителем, к тому же там они и сами смогут ей помочь, в случае чего. Но она его почти не слышала, а вскоре погрузилась в сон.              Убедившись, что девушка заснула, волшебник поднялся и, бросив последний взгляд на шкатулку, тихо удалился из комнаты. Завтра Нагайна покинет Хогвартс. Но пока никто из учеников не проснулся, необходимо забрать упавшее письмо в гостиной.              Нагайна проснулась от яркого полуденного солнца, что пробивалось сквозь занавески. Она лениво потянулась и улыбнулась: впервые за долгие годы, ей приснился хороший сон. С ним. Он звал ее к себе. Говорил, что пора соединиться. И почему-то она была уверена, что пора. И что он ее ждет. Она больше ни минуты не хотела оставаться в Хогвартсе. Никакой конец ее больше не смущал. Даже если он убъет ее — это станет избавлением от этой жизни. Она не хочет так больше жить, как жила эти годы. Она не хочет больше чувствовать ничего. Ей не нужно это место целителя, что предлагает ей директор Дамблдор. Ей не нужен никто и ничто. Кроме него и свободы. Она лучше станет змеей навсегда и будет слышать его шипение, чем останется здесь хоть день в человеческом облике. С полубезумной решительной улыбкой, она подошла к зеркалу. На нее смотрела женщина приятной внешности, но уже не юная красавица, не та, которой восхищался Том, но и она собиралась не к Тому, не к тому, кто ее любил ту. И любил ли? Это она еще узнает. Примет ли он ее в качестве змеи? Усмехнувшись своему отражению — женщине готовой на все и ко всему, она сняла колье, положила его в шкатулку поверх подаренного ею когда-то ему дневника, выдохнула. «Ну, вот и все, — подумала Нагайна, — прощай, человеческое обличье», она снова вернулась к зеркалу, взглянула на себя последний раз и вскинула голову, изогнулась, как когда-то прежде, позвоночник неприятно хрустнул, напомнив, что она не такая, как раньше, когда обороты давались легко, а дальше ее захватило превращение — тело вспомнило само, как это делать, постепенно удлинняясь, руки и ноги сплелись в одно, удлиннив ее тело, голову словно сжали в тиски, но через мгновение, стучавшая кровь в ушах и потемнение в глазах прошло. Чтобы увидеть себя в зеркале, ей пришлось приподняться на хвосте: да, вот она, ее змеиная форма. Она обернулась на шкатулку, после полуминутного размышления, пришла к выводу, что брать ту с собой нет смысла и возможности, да и… нужен ли теперь Тому его дневник, если он ни разу за ним так и не пришел? Тут он будет в сохранности. Дамблдор не выкинет ее вещи, он обещал вчера, что она может оставить здесь то, что пожелает нужным, в Хогвартсе сохранят это. С легким шуршанием она выползла из комнаты. Ей предстояло еще незаметно выползти прочь из замка. Уроки были в разгаре, а коллега ее не заметила, занятая приготовлением мази. Мадам Помфри — хороший целитель, хорошо, что у нее — Нагайны — появилась замена.              Когда мадам Помфри прибежала к Альбусу Дамблдору в кабинет получасом позже, чтобы сообщить, что Нагайна пропала, директор, с задумчивым видом стоявший у окна в своем кабинете, удивлен не был. Он только что наблюдал, как одна красивая длинная змейка неспешно пересекла всю лужайку от замка и скрылась среди деревьев Запретного леса.        — Не беспокойтесь, она предупредила меня, что аппарирует сегодня, как можно скорее, чтобы успеть на собеседование в Больнице Святого Мунго. Она просила передать Вам, что доверяет Вам полностью заботу об учениках, как доверяю и я. Вы можете возвращаться к своим обязанностям. — А, ну, я тогда… пойду, — неуверенно ответила сбитая с толку и расстроенная целитель и удалилась. Профессор тяжело вздохнул и перевел взгляд на открытое письмо, что лежало у него на столе.       __________________________________________________________________________________       

ПИСЬМО ДЛЯ НАГАЙНЫ ОТ ВОЛАН-ДЕ-МОРТА

ОТКРЫТЬ ЧЕРЕЗ ГОД ПОСЛЕ МОЕГО ВЫПУСКА

Я поставлю на стол бокал Мохито,

Пододвину к себе шкатулку из малахита,

Ты опустишь смущенно голову мне на колени,

Твои черные волосы меня пленили.

Я достану колье из изумрудов,

Да, тебе, детка, с тобой великодушен,

Нас никто не увидит в столь поздний час,

Мои руки целуешь, лишь твой сейчас

И я не позабуду этих кратких встреч,

И когда нас не будет — я твой навек,

Я разделю с тобой душу, как дневник сейчас,

Что подарила мне раньше, пообещав:

Никогда не бросать меня, быть со мной

И всегда понимать меня — будучи змеей.

Сохранить, что знаешь, даже самый страшный секрет,

Защищать до конца меня, даже умереть.

И тогда я сказал, что очищу мир,

И к ногам твоим положу других.

Не посмеет больше над тобой издеваться никто:

Мое имя будет пугать их больше всего.

И тогда я проклятие произнес,

Впервые душу свою так расколов,

Меня огонь жег внутри, меня как будто не стало,

Я очнулся в руках твоих — в губы меня целовала.

Твои мягкие волосы струились волной,

А дождь за окном нам предвещал покой,

Я не знаю, кто именно над кем имел власть:

Нас обоих в ту ночь захватила страсть.

И тогда я поклялся тебя защищать,

И это последнее, что написал в ту тетрадь,

Что подарила на прошлое Рождество,

Когда попал к тебе в больничное крыло.

Ты восхитила меня своей красотой,

Ты была самой умной, но взгляд суров,

Ты была отстраненной, как я всегда,

Ты меня лечила и вот тогда

Прошипел проклятье, что ты поняла,

Прошипел, что больно — сорвалось с языка,

Ты ответила сразу, знала Парселтанг,

"Станет хуже, прости, боль мне не унять».

Но мне хуже не стало — был поражен,

Ты всю ночь со мной рядом — заботой окружен.

Я не помню, чтоб кто-то был таким со мной,

В ту ночь мне приснился один из лучших снов.

И я не предсказатель, но я знал тогда,

Что лишние изумуруды для Слизерина

Я заработаю, чтобы создать колье,

Которое будет отлично смотреться на тебе.

Прошепчи мне еще, моя змейка, шепчи,

Тебя буду гладить, читая книжку в ночи,

Прошепчи мне на ушко, как умеешь, нежно,

Прошепчи, что со мной, и все, как прежде,

Прошепчи, что я могу быть спокоен.

Окружи меня своей теплотою,

Иль свернись улиточкой на коленях,

Мне не хватает волос твоих черных длинных.

Но я буду помнить ту, что меня целовала,

Но я буду помнить ночь, когда не змеей извивалась,

Я запомню лицо твое, твой пронзительный взгляд,

Я буду их помнить, даже когда не сможешь читать.

Я не брошу тебя, мы с тобою навеки,

Не полюблю я другую — не заманят в сети,

Я посвящу свою жизнь очищению мира,

От тех, кто не должен использовать магии силу.

Просто следуй за мной — я стану великим,

Ты увидишь это, моя верная Cherie,

Я продолжу при всех звать тебя Нагайна,

Что ты была человеком — будет наша тайна.

Я вернусь через год другим человеком,

Но поверь моих чувств, не изменит время.

И я поставлю на стол снова бокал Мохито,

Только ты принесешь шкатулку из малахита.

И в ней будет Дневник, что отдал тебе,

Прошу надень тогда изумрудное колье.

Если я не вернусь следующей весной,

Знай, что сердце мое навсегда с тобой.

Попытайся найти меня, используя чувства,

Ползи по следам темного искусства,

Я его изучу так, как никто до меня,

Но хочу, чтоб ты знала: мне будет не хватать тебя.

Приползи ко мне, милая, обернись змеей,

Оставь этот замок, он не дом твой родной,

Ты придешь ко мне, верю, что меня ты любишь,

И потеряв облик людской, не позабудешь.

Я буду ждать тебя всегда, твой Волан-Де-Морт.

      __________________________________________________________________________________       Примерно в возрасте 40 лет Том Реддл таки вернулся в школу, по официальной причине — просить место преподавателя у Альбуса Дамблдора, который уже на тот момент был директором 9 лет. Но у него были и другие причины.              Одна из них — спрятать диадему, другая — забрать дневник. А третья — встретиться с ней. Но ее не было. Нагайна покинула школу буквально за год до этого. Конечно, она его нашла в дальнейшем. И они вновь приняли друг друга такими, какие есть. Она — того, кем он стал, не взирая на его поступки, а внешность уже была неважна, ведь он и вовсе принял ее — змею: после долгих поисков в животном обличье, стать человеком Нагайна больше уже так и не смогла. Их любовь трансформировалась, как и они сами. Однако, она вновь клала ему голову на колени, а он тихонько ее поглаживал. Она вновь обвивалась вокруг его шеи, а он спокойно носил ее на плечах. Но это уже другая история.