Чертова дюжина

      Говорят, что барышня на корабле к беде. Это не было правдой: на галеоне капитана Учиха была одна женщина — отважная пиратка Узумаки Карин, славный воин и ужасный сквернослов в гневе. Будь хоть миллион возможностей убрать ее из состава команды, Саске «Красный Глаз» Учиха ни за что не нашел бы хоть одну на то причину. Карин была незаменимой, тем самым звеном, связующим шайку отпетых грабителей и картежников, однажды встретившихся в каком-то порту и ставших единым целым. В ее необходимости капитан никогда не сомневался, а к подбору команды подходил с особым пристрастием.       Поэтому не терпел споров относительно своих решений.       — Я сказал нет, — сузив темные глаза под нависающей над ними треуголкой, твердо и четко повторил Саске.       Его квартирмейстер обладал неспокойным нравом и часто позволял себе лишнего, но Саске, голосуя за Суйгецу на эту должность, знал, что такой пират, как он, точно справится с наладкой повседневной жизни команды. Выбор стоял между ним и Шикамару, но второй продемонстрировал Саске особую тягу к картографии, поэтому беспрекословно облюбовал штурвал, став штурманом. Однако Саске все еще не терпел возражений, поэтому звякнувшие о стол кольца на пальцах Суйгецу упали на чашу весов, голосующую в пользу раздражения.       — Нам нужен плотник, ты и сам это знаешь! А этот парень еще и прекрасно показал себя в бою, — давил и голосом на барабанные перепонки, и руками на лакированное красное дерево Хозуки, нависая над Учиха, будто мог себе подобное позволить.       Саске лишь посмотрел на его перстни, украшенные дешевыми камнями, а затем медленно перевел взгляд в глаза, моментально заставляя пирата, славившегося выигранными битвами и успешными разбоями, сжаться. Суйгецу громко сглотнул и отшатнулся: любой, кто был вхож в воду, знал, что глаза Учиха могут становиться красными, если их обладатель дойдет до верхней точки кипения. Никто и никогда не видел этого вживую, но и не сыскать на целом свете тех, кто хотел бы увидеть. О красноглазом пирате говорили и не встретившие свою родственную душу — люди, которые с рождения не могли различать цветов. И Учиха это тоже веселило не меньше. Он и сам мог только смутно осознавать, что красный, который сравнивают с огнем, вероятно, убийственно красив, но только смутно осознавать — до недавних пор. Пока не смог лично оценить все краски мира.       Еще про Саске ходила легенда, по которой он однажды испепелил взглядом одного из своих боцманов. И только его старший брат знал историю целиком, не смея произносить вслух, что капитан галеона «Кирин» не пепелил никого, просто ходячее недоразумение, покидая его каюту ночью, опрокинуло на себя керосиновую лампу и само загорелось. Спасти его не удалось, но корабль потушить успели. Отсюда и слухи поползли про красные глаза и их возможность управлять огнем.       У пиратов на каждого прозвище находилось, а к носителю оно прилипало въедливее родного имени. У брата Саске — Итачи — тоже оно было: Черный ворон. И здесь история похожая — все знали людей, знакомых с теми, кто точно видел, как вороновы крылья вместо рук у старшего Учиха в бою вырастали, а сам он становился птицей с кровавыми глазами, лишал клювом противников зрения, оттого и прямых свидетелей его превращений нет. Только слухи, а правды в них — ни гроша. Был Саске во многих битвах с Итачи, сражался плечом к плечу и птиц никаких не видел. Но ворона черного он брату все же подарил, чтобы поддерживать легенду — страх Итачи стал нагонять пуще прежнего.       — На «Кирине» уже двенадцать членов экипажа. По моей палубе не будет шастать чертова дюжина, — голос Саске по температуре достигал вод, омывающих айсберг. Он снял с себя треуголку, которая словно стала мала в размерах, и напряженно растер пальцами пульсирующие виски. Вспомнил о головной боли, появившейся в тот же час, как они ступили на берег. — Мы готовы к отправке?       Суйгецу рвано выдохнул. То, как капитан самовольно сворачивал все споры, оставляя последнее слово за собой, не на шутку раздражало пирата. Он не голосовал за Саске, когда проводились выборы, но точно знал, что никто иной на эту роль не сгодится. Оставил право воздержаться себе.       — Нам нужен плотник, — снова повторил квартирмейстер.       — Мне нужен ром, — ответил Саске, позволяя потяжелевшим векам закрыться.       — Ты так суеверен, что готов пустить ко дну корабль, лишь бы не брать тринадцатого члена экипажа?       Глаза пришлось снова открыть, а солнечный свет, пробивающийся сквозь окна капитанской каюты, заставил потерять Суйгецу в пространстве — его силуэт размытым пятном стоял перед взором, на мгновение облачаясь огнем. Земля в этих краях славилась двумя вещами: отличным ромом и треклятой водой. Бытовало мнение, что местные жители черпали из моря у берега ведрами свой источник жизни, из него же готовили еду, которую продавали пиратам на ближайшем рынке. И Саске грешил, что головные боли и кратковременные видения горящего Суйгецу — результат пребывания в гавани и потребления этой грязной пищи. Если они не снимутся с якоря до заката, он свихнется и точно подпалит кого-нибудь из команды.       — Когда возьмешь главенство над собственным кораблем, тогда и будешь решать, что делать с суевериями, — последним, что придумал Саске для облегчения головной боли, стало стягивание тонкой повязки, удерживающей волосы в хвосте. И пусть не сильно, но это помогло убавить пульсацию в висках.       Суйгецу еще с минуту пытался сверлить его гневным взглядом, но не выдержал, а уходя, хлопнул дверью так, что задрожали цветные витражи. И натянутые нервы капитана тоже.       Ничего предосудительного в суевериях не было. Саске был лично знаком с одним пиратом, который отказался бы выходить в море, будь в его экипаже тринадцать человек. Совершенно исключено: лучше отправиться на корм рыбам, чем допустить существование чертовой дюжины под своими парусами. И тот пират бы уверенно встал на сторону капитана «Кирина» в этом вопросе. Он был достаточно мудрым для своих лет. Морской штиль и пират всем пиратам, едва ли ему кто-то мог бы предъявить за излишнюю суеверность — таких бы смельчаков не нашлось. В его честь называли детей; его имя выкрикивали портовые девки, ублажая заблудших пиратов; его приключениями хвастались неудачники, и они же украшали легенды о молодом капитане — грозе морей — мелкими подробностями, которых, может, и не было, а может, и были вдвойне.       Учиха вслух бы никогда не признал, что исходится трепетом и благоговением, когда слышит имя легендарного разбойника. Он мог лишь сухо подтвердить, что имеет к единственному обладателю фрегата «Расенган» глубокое уважение. Но в действительности его восхищение граничило с одержимостью, а свой язык он считал недостойным для произнесения имени.       Наруто.       Безродный, бесплеменный, абсолютно не известный никому, не имеющий даже фамилии. И это не помешало парню, рожденному где-то в случайном переулке одного из торговых портов, стать тем, кем он стал: не просто устрашающим прозвищем, а настоящим именем. Легендой при жизни.       Саске собственными глазами видел, как самые грозные и отвязные пираты, слыша имя Наруто, теряли связь с реальностью, тупили взгляд, и единственным признаком жизни оставалось лишь беспокойное бормотание заклинаний, отгоняющих беду. Слагали легенды, что, если на горизонте показывался ярко-желтый парус, быть беде — команда «Расенгана» никого в живых не оставляла.       Теперь Саске мог видеть его паруса.       Это был великий капитан, отважный. Под его флагом с водоворотом ходили только истинного бесчестия бандиты, но сам он всегда чурался нападений под покровом ночи. Только открытые атаки, только правый абордаж. А солнце он использовал в качестве отвлекающего маневра — вынуждал оппонента подставлять лицо лучам и временно слепнуть в битвах. Живых свидетелей его разбоев можно было по пальцам пересчитать — Итачи и Саске как раз входили в их число. Поговаривали даже, что его корабль имеет не то магическую особенность создавать своих клонов, не то Наруто владел целой эскадрой, но Саске был уверен, что жалким пиратам просто стыдно признаваться, что их судна пали жертвой команды из одиннадцати таких же смертных человек.       Однажды, во времена, когда мир для Саске еще был черно-белым, а моря и океаны — серым неспокойным потоком воды, младший Учиха, решив дать своим бандитам возможность размяться, замыслил нападение на корабль собственного брата, с которым случайно пересекся где-то в южных водах. Красный Глаз, в отличие от многих, имел привычку использовать залповое оружие — это лишало возможности захватить чужую команду и ценный провиант, но гарантировало отправку вражеского корабля на морское дно. «Вражеским» считалось любое судно в зоне видимости. Только и у «Кирина» благодаря модификациям имелась собственная слава: Саске был единственным в мире капитаном, чей корабль стрелял настоящим огнем. Никто не знал, откуда такие новшества, а спросить не было возможности — Саске атаковал без предупреждения, как истинный разбойник, а затем уплывал на всех парусах, выискивая новую жертву.       В тот день корабль брата он топить не собирался, скорее, хотел поздороваться с эффектным появлением. Но «Аматерасу» Итачи не выглядело как судно, заметившее приближение чужого корабля, хотя Саске и думал, что всему виной его «Кирин». Лишь подплыв достаточно близко, Саске понял, что вся команда Итачи сосредоточена на отражении атаки, но не его.       Сказать, что Саске никогда не видел такого наглого нападения, ничего не сказать. Капитан вражеского судна ринулся в бой самым первым, даже не позволив своему квартирмейстеру раздать указания команде. Как сноп искр, пират ворвался на палубу «Аматерасу», раздаривая выпады саблей направо и налево и отражая чужие атаки. Он словно весь светился в лучах закатного солнца, а улыбка не сходила с его лица, даже когда бой принял сам Итачи. Саске не осознавал, как сорвался с места и перелетел на канате почти через всю палубу «Аматерасу», но лишь для того, чтобы устранить Итачи ударом плеча и кинуться грудью на выставленную вперед саблю. Он был совершенно безумен в этот момент — улыбался ответно и до искрящихся брызг стали о сталь напирал с катаной на капитана «Расенгана». Учиха просто знал, что должен быть здесь и сейчас в бою против наглого пирата, даже если этот поединок станет для него последним.       Если в превращения в черного ворона Саске не верил, то живого почти в шесть с половиной футов ростом огненного лиса младший Учиха увидел своими глазами. Именно таким при первой встрече перед ним предстал Наруто — не было ни единого сомнения в том, что перед ним тот самый капитан. Слышать о нем рассказы и видеть вживую — абсолютно несопоставимые вещи.       И что самое необъяснимое — Саске прозрел. Он увидел все, что окружало его всю сознательную жизнь, в деталях, в мелких подробностях, в цветах. Каждое выбивающееся из тугого каната волокно обрело оттенок, каждая царапина на палубе заполнилась красками.       Мир перестал быть черно-белым в тот момент, когда Саске обрел свою родственную душу.       И глаза Наруто, в которых смешались цвета прибрежных и глубинных вод, лишь распаляли азарт Саске: в них он видел те же интерес и жажду боя, облегчение и отчаянную радость, восторг и восхищение, что испытывал сам. И Саске понял, что отступать его родственная душа не умеет, равно как и Саске. А потому эта битва для них — одинаково умертвленных — станет последней: с катаной в одном сердце и саблей во втором. И лишь этой идеей жил опасный танец на клинках, пока три смешавшиеся в едином бою команды сражались за не понятные никому цели.       С толку сбивала сочная палитра красок, хлынувшая в сознание сносящей с ног волной, но Учиха не мог запретить телу рефлекторно отражать удары. Особенно когда смотрел в глаза цвета неба, что точно так же выдавали внутреннюю борьбу, пока велась внешняя. Учиха даже не нарочно мысленно отметил, что, вероятно, капитан перед ним бывал гостем в индийских водах или имел дела с торговцами, потому что его веки, как и у Саске, были густо подведены каялом.       Или Наруто просто разграбил чье-то судно, в качестве трофея обретя кохль.       — Сдавайся, — прошипел Саске, не пытаясь унять дрожь в руках, когда лезвие его катаны просвистело в дюйме от сонной артерии под солнечными и влажными от пота волосами, — возможно, пощажу.       — «Расенган» не сдается, — в ответ прорычал Наруто, и Саске почувствовал вибрацию его голоса на собственных ребрах. Губы, покрытые сухими трещинками, растянулись в улыбке, искажая три ровные полоски на каждой щеке. В прижатых темной банданой к голове ушах Саске смог рассмотреть несколько сверкающих на солнце колец с драгоценными камнями — тогда он не знал названий этих цветов, но сумел не дать себе дотронуться до них пальцами.       Саске не видел, как Суйгецу атаковал кого-то с такой силой, что противник рухнул на колени, забрызгивая своей кровью бонет «Аматерасу»; не видел, как Итачи вступил в рукопашную с, видимо, боцманматом «Расенгана», выронив свою шпагу и почему-то не применив пистолет; не видел, что его Карин в схватке рубанула по ванту, а он от натяжения снес нескольких копошащихся внизу пиратов. Саске ничего этого, кроме слепящих яркостью глаз, не видел.       Он не смог сдержать себя от ответной ухмылки. Учиха никогда не задумывался о том, что мир способен быть иным. Что привычная серая картина, постоянно стоявшая перед глазами, может стать такой удивительной благодаря другому человеку. Он знал о родственных душах, слышал и другие истории о том, что кто-то был рожден со способностью видеть цвета, но никогда не уделял этому особого внимания. Потому что не мог видеть так.       А теперь он прозрел настолько, что позволил себя победить — знал ведь, как Наруто использует солнце, и осознанно подставил под его слепящие лучи лицо.       Ему даже не было горько, когда капитан желтопарусного фрегата «Расенган» обезоружил его, оставив между горлом Учиха и его же катаной два перста. Свою саблю Наруто держал в правой руке за черноволосым затылком. И ровно под линией роста волос Саске ощутил огрубевший от морской соли большой палец, который поглаживал покрытую потом из-за длительного боя кожу, успокаивая. Не то нежное касание, не то глубина морских глаз, но что-то Саске заставило выдохнуть с откровенным облегчением.       Их бой был закончен.       Капитан «Расенгана» улыбаясь потянулся вперед, к уху Саске.       — Ты поддался, — Наруто прошептал это так близко, что губы ощутимо тронули ушную раковину.       — Нет.       — Обманщик.       Разбойники справлялись с морскими узлами отменно — по рукам и ногам связанные команды «Кирина» и «Аматерасу» не больше чем через четверть часа лежали полусидя (а некоторые и вовсе навзничь) на палубе фрегата Итачи, ожидая дальнейших действий от противника.       Безымянный пират с «Расенгана» присел на корточки перед Саске со скомканной тряпкой в руке.       — Убери это от его лица, — шикнул Наруто своему пирату, который собирался воткнуть кляп в рот Красного Глаза. Саске услышал, как связанный Итачи забранился в грязную тряпку, пытаясь зубами ее прокусить. — Киба, убери.       Боцман, что назывался Кибой, недоумевающе покосился на своего капитана и нерешительно отвел кляп подальше от Саске, и Учиха в этот момент заметил, что он старательно избегает встречаться с ним взглядом.       — Глаз моих боишься? — шепотом спросил Саске у Кибы, чуть наклоняясь вперед. — Правильно делаешь.       Пират отпрянул так резко, словно Саске не говорил с ним, а дарил Черную метку. Лицо Кибы исказилось ужасом, мгновенно поворачиваясь к Наруто в поисках поддержки. Но тот лишь улыбался и рассматривал Саске с очевидным интересом.       — Действительно боится, — подтвердил капитан «Расенгана». — И не могу с ним не согласиться. Я тоже не видел ничего подобного. Страшно красиво.       Саске склонил голову набок, медленно скользя взглядом по обласканному солнечными красками лицу Наруто и задерживаясь на уверенной улыбке: как же он ошибался.       Когда команда Наруто покинула палубу «Аматерасу» в полном составе, капитан «Расенгана» медленно опустился на корточки, чтобы быть наравне с Саске. В сумерках сверкнуло сталью лезвие наточенного ножа, который Наруто носил за поясом: крепкая загорелая ладонь, ставшая мозолистой от плетения морских узлов, положила клинок между согнутых в коленях расставленных ног Саске, у самых каблуков на высоких начищенных ботфортах.       — Уверен, ты справишься, — Наруто перевел взгляд на Итачи, и где-то в мире, очевидно, со дна поднялась Атлантида, потому что капитан «Расенгана» кивнул в самом уважительном жесте, какой мог бы иметь Кодекс пиратов, если бы слово «уважение» хоть что-то значило для им подобных.       И Саске обронил только слово, утратившее всю бранность, как только обрело звуковую форму:       — Идиот.       Наруто ловко обвил канат, надежно закрепленный на рангоуте грот-мачты кем-то из команды Итачи, вокруг запястья и, прежде чем исчезнуть за бортом, крикнул через плечо:       — Встретимся через две полные луны!       Красный Глаз лишь теперь заметил, что кормовой флаг на «Аматерасу» был не совсем черным, как думалось всегда.       — Как называется этот цвет? — спросил Саске, медленно поворачивая голову к брату. Тот скосил глаза на свой нос, напомнив, что утратил возможность вести беседы.       Позже Саске узнал, что Итачи всегда ходил под бордовыми парусами.       После первой встречи Красный Глаз стал куда более внимательным: он мог часами изучать карты, теперь уже умея определять сушу и воду не по выгоревшим на солнце названиям, а по цветам. Это упростило жизнь в разы, но так или иначе маршруты, которые он строил, сводились к местам, где мог оказаться Наруто.       Саске должен организовать нападение на «Расенган» любой ценой. Он был унижен и оскорблен — это он говорил своей команде; он был до тошноты увлечен — это капитан «Кирина» признавал лишь в своей голове.       Обретя новый — красочный, фантастический, удивительный — мир, Саске упустил нечто более важное: на корабле Итачи его пленили дважды.       Поэтому пират мог лишь ухмыляться некогда озвученной заносчивой правоте, когда ровно спустя две полные луны в Карибском море под покровом ночи «Кирин» подкрался к «Расенгану». Команда, разумеется, точно знала, у кого какие обязанности: поменьше шума, побольше пользы. В отличие от Наруто, Саске планировал опустошить все трюмы, а найденный провиант и порох изъять в качестве трофея — на «Аматерасу» в прошлый раз не исчезло ни сантиметра каната. Итачи тогда только хмыкнул, что новое поколение пиратов удивляет его своей доблестью. Саске же знал, что Наруто напрочь забыл, для чего нападал на корабль Черного ворона.       В ходе обсуждения плана часть команды «Кирина» осталась недовольной, что в легкой фразе выразил вездесущий Суйгецу: «Ты хочешь оставить всю его команду в живых?».       Но под фиолетовыми — с недавних пор — парусами не принято было обсуждать приказы капитана. Поэтому уже через десять минут команда «Кирина» опустошала запасы «Расенгана», а Саске вальяжно прокладывал себе путь в капитанскую каюту. Лишь в ее витражном стекле, сотканном из сотни цветных стекляшек, горел свет.       Он вошел, разумеется, без стука, но по закинутым на дубовый стол ногам в высоких натертых до блеска ботфортах и хитрому прищуру голубых глаз Саске понял: его ждали.       — Ты поддался, — припечатал он, забыв скрыть в голосе досаду: чертов пират.       — Нет, — Наруто убедительности ради приложил руку к тому месту, где должно бы располагаться сердце у всех, кроме пиратов, хотя мгновением ранее держал обе скрещенными на груди. Его светлые брови удивленно приподнялись, и Саске это оценил, хмыкнув, как и оценил любую другую черту лица с приятным оттенком бронзы кожей.       — Обманщик.       Саске слишком долго задавался вопросом, так ли мировосприятие Наруто изменилось после встречи с ним, если он непринужденно растворился с волновыми брызгами? Если не изменил себе и не сорвался на поиски родственной души сразу после бегства? Саске этого хотел, но Наруто сумел не только разорвать тот контакт, но и увеличить между ними расстояние на тысячи морских миль. Не компас вел «Кирин», а внутренний голос капитана: он точно знал, что скорость его галеона должна быть не меньше двенадцати узлов в час, и даже был рад сильному ветру, чувствуя без обращений к шкале Бофорта, что он не меньше восьми баллов. И вот теперь в капитанской каюте, наполненной маслянистым теплым светом керосиновой лампы, все встало на свои места.       — Легендарный капитан «Кирина», — выдохнул Наруто. — Красный Глаз, держащий в страхе не только воду, но и сушу. Строптивый и темпераментный пират, который никогда не проигрывает, никого не оставляет в живых, — голос капитана «Расенгана» звучал необычно: точно такой интонацией Саске говорил о нем Итачи и до первой встречи, и в особенности — после. — Знал бы ты, Учиха Саске, какой калейдоскоп мне подарил в тот день. Тогда я впервые увидел фиолетовый закат, знаешь?       Они синхронно пришли в движение: Саске сделал медленный, но уверенный шаг к столу, за которым секунду назад восседал Наруто, а теперь спокойно поднимался, чтобы обойти единственное разделявшее их препятствие.       — Ты напал на корабль моего брата…       Учиха назвал бы Наруто адмиралом — по всем параметрам однозначно, если бы это слово не казалось оскорблением всем пиратам. На нем была белая рубаха из чуть просвечивающего хлопка с расстегнутыми на груди петельками-завязками. На черной бандане под золотистыми волосами болталось украшение из цветных бусин, пристегнутое к ткани колечком, — в прошлый раз этой детали точно не было.       — …связал нас как палубных крыс…       Ему определенно шли обнаженные ключицы и открытые по локоть руки, ему также шел ореховый запах кожи, который Саске стал ощущать так явно, когда приблизился почти вплотную, оставив только расстояние для перехвата катаны из-за пояса — если понадобится.       — …и трусливо сбежал.       — Ты пришел красть или убивать? — у Наруто был до жути спокойный и размеренный голос, будто его корабль сейчас не брала штурмом шайка пиратов. И вещи, которые он спрашивал, совсем не вязались со звучанием слов.       — Все вместе, — так же спокойно ответил Учиха. Его скользящий взгляд зацепил пристегнутый к поясу Наруто кремневый пистолет, и Саске укоризненно покачал головой. — Не успеешь, — он сделал шаг, заставляя Наруто отступать, пятиться назад, но делать это так уверенно, словно сам запланировал этот ход: даже когда его остановил дубовый стол, ни один мускул на лице пирата не дрогнул. Его морские — кристально-голубые — глаза, подведенные каяловой тенью, потемневшие, пожалуй, из-за освещения, внимательно изучали лицо перед собой.       — Можно многое успеть, если постараться, — Наруто позволил себе сесть на деревянную поверхность. Саске же шагнул между раздвинутых в стороны колен, зная, о чем говорит каждый жест Наруто: это все провокация. Красный Глаз оперся руками о столешницу — на которой, кроме пирата, еще находились карты и чертежи «Расенгана», — по бокам от обтянутых парусиновыми штанами бедер, и решительно наклонился вперед — так, что Наруто должен был снова попятиться, но он, напротив, даже не моргнул.       Только показал зубы в честной улыбке.       Ухо Саске рефлекторно дернулось на звук: где-то на нижней палубе с грохотом упали бочки, а из трюмового отсека раздался звонкий крик Карин.       — Твоя команда всегда так медлит? — Наруто с интересом посмотрел на дверь. Казалось, его забавляла и удивляла ситуация, он бы, наверное, даже не отказался принять в ней участие: от его кожи волнами исходил азарт, а Саске мог с точностью сказать, с какой скоростью бьется его пульс на шее.       — Какая разница, если они сделают свое дело чисто, — чуть холоднее отозвался Саске: позор «Кирину» и всему экипажу обеспечен, ночь будет долгой и гнетущей, пока капитан не отчитает каждого, кто отличился особой бесполезностью.       — Женщина на корабле — быть беде, — вздохнул Наруто. В его экипаже действительно не было женщин: ну надо же, легендарный пират, а в суеверия верит. — Полагаю, шум не входил в ваш план? — Саске внимательно наблюдал за тем, как Наруто, опустив взгляд, осторожно взял его левую руку в свои ладони и с силой надавил большими пальцами на вены запястья, заставляя кулак разжаться — он и не вспомнил бы, когда успел его стиснуть. — Знаешь, почему они не стесняются греметь?       — Потому что они пираты.       — Потому что корабль пустой, — поправил Наруто. — Ни одной живой души, кроме меня. И провиант с коробками, набитыми кубинскими сигарами, конечно.       Пират склонил голову вбок и подарил Саске виноватый взгляд. Учиха раздраженно цыкнул и выдернул руку, чего Наруто явно не ожидал: он вновь потянулся навстречу, но Саске успел сделать шаг назад.       — Твои штурмуют «Кирин»? — вопросительно констатировал Саске. Когда Наруто кивнул, Учиха почувствовал, как паршиво досада расползается по груди. Нет, игра этого пирата его не удивила — она распалила и подогрела задор, вот только Учиха всегда готов был впасть в ярость, если на его борту шарился кто-то незнакомый. Его брезгливость не даст даже ступить на палубу, пока боцманы не отдраят ее после наглого вторжения.       О том, что «Кирин» могли уничтожить, и мысли не было.       — Они возьмут не больше того, что вы возьмете у нас, — попытался подбодрить Наруто. — Если пожелаешь, я дал им список. Поверь, не более того.       — На моем корабле нет коробок с кубинскими сигарами, — фыркнул Саске, вновь подступая. Приглушенный свет не смог скрыть, как расслабились плечи пирата перед ним.       — Считай это подарком. Я запрещаю своим курить, они дуреют в долгом плавании, если табак кончается.       — Команда копирует повадки своего капитана.       — Значит, мы должны объединиться, — голубые глаза были настолько близко, что Саске мог рассмотреть в них собственное удивленное выражение. — Непобедимая команда под едиными парусами.       Саске прикрыл веки, отвечая:       — Бредишь.       Наруто предлагал невозможные вещи. Объединить команды, плавать под одним флагом. Будто не понимал, что пираты так не живут; у пирата есть свой собственный отличительный знак и безграничное море врагов. Будто верил, что Саске отдаст свои штурвал и свободу в чужие руки. Тогда на звании капитана можно ставить крест, а для такого опытного пирата, как Саске, это равносильно получению Черной метки.       Под руками Саске вновь зашуршали карты: он увидел простроенный на одной из них маршрут с отмеченными в нескольких местах крестами точками. Зная Итачи и его охоту за сокровищами, нетрудно было догадаться, что Наруто ищет какой-то клад.       — Золото Кортеса, — подсказал Наруто, не глядя в карты, а отвечая на неозвученный вопрос, лишь ориентируясь на залегшую между сведенных темных бровей тень.       — Проклятое золото Кортеса, — поправил Саске. — Ты точно идиот, если ищешь его.       — А кто его не ищет?       Итачи. Итачи не искал золото Кортеса и советовал Саске не делать этого. И Саске почти произнес мысль вслух, но стук в витраж его оборвал: команда была готова к уходу.       — Это проклятое золото, Наруто.       Искать проклятье, но верить в приметы — лишь истинный идиот был способен на такое.       — И я найду его раньше тебя, — с хитрым прищуром заявил пират. — Обещаю, найду.       — Нет, — Саске понимал, что ввязывается в авантюру, которая ему не принесет никакой пользы, вот только Наруто, как и сам Учиха, сдаваться не умел: это можно было звать делом чести, если бы у пиратов она имелась.       — Найди к нему путь раньше меня и останься капитаном «Кирина», хорошо? — дыхание Наруто было сладким. — Но если я тебя опережу, тогда мы разделим один флаг на двоих, идет?       — Я мог бы взять тебя в плен, — прошептал Саске, кожей губ касаясь чужой.       — Ты уже.       Рука Саске потянула бандану вниз, заставляя голубые глаза погрузиться во мрак под плотной тканью. Язык сперва мазнул по чужим губам на пробу, а затем в поцелуе разомкнул их, чтобы проникнуть чуть глубже. Наруто мгновенно обхватил его руками со всех сторон, прижимая к себе вплотную, и Саске не смог не ощутить жар его тела с откровенным возбуждением, упирающимся в собственный напряженный пах. Наруто целовал нежно и чувственно, Саске нетерпеливо прикусывал губы в ответ; его распаляли блуждающие под камзолом и обжигающие опытом руки, его накреняло и шатало от предвкушения, будто судно не было приковано к песчаному дну якорем, а билось о скалы во время лютого шторма. Капитан «Расенгана» на чудовищно долгое мгновение отстранился, чтобы припасть горячими губами к обнаженному его же рукой бледному плечу, и Саске выдохнул так облегченно, что мог бы загореться стыдом, если бы уже не горел жадностью и требовательным голодом.       На пол упали свитки с королевскими несломанными печатями, стоило бы подумать об их нахождении здесь, у отвязного пирата и грозы морей, но даже материальное явление Морского дьявола едва ли смогло бы прервать процесс и обратить на себя внимание. Руки Наруто — Саске был уверен — отлично справлялись не только с плетением сетей и вязкой узлов, найдя сейчас край пояса штанов и нырнув за него, чтобы крепко сжать затвердевший член и заставить колени Саске подкоситься. Что-то рассыпалось из опрокинувшейся склянки, когда Красный Глаз с треском порвал белый хлопок на бронзовой груди.       Еще несколько нетерпеливых стуков в витраж заставили стекло задрожать. А Саске — выругаться.       — Они атакуют, капитан! — вскрикнула Карин, и ее силуэт сразу исчез.       — Не должны, — заверил Наруто, но все же прекратил изводить Саске пальцами.       — Какой был приказ?       Саске не мог думать. Не сейчас.       — Украсть что-нибудь легкое и быстро, — Наруто выдохнул во влажную шею, замедляя поцелуи. Пришлось отстраниться. Наруто почему-то нахмурился, добавив: — У тебя нет плотника.       Саске знал, где его место сейчас — выстрел пушки это подтвердил. По верхней палубе разнесся топот, несколько пиратов промчали мимо — явно члены команды. Нападал не «Расенган».       С рыком Учиха отодрал собственные руки от чужого тела, храня еще теплые капельки пота на подушечках пальцев. Огромных усилий стоило сделать шаг назад и не смотреть в горящие желанием и голодом голубые глаза.       — Их разнесут в щепки! Почему медлят? — раздалось где-то совсем близко к капитанской каюте, и Наруто предупредил кивком, куда отступить.       Саске скрылся в тени, когда дверь с грохотом распахнулась, впуская того самого неотесанного Кибу, который пытался воткнуть грязный кляп ему в рот.       — На «Кирин» напал «Райкири», — с ходу доложил пират. — Еле удрали, капитан!       — Потери?       — Нет.       Наруто поравнялся с Саске, держа в руках черный с алой вышивкой камзол. Но Саске знал, что под ним все еще выпирает невыраженное признание правды: мир Наруто в тот день изменился не меньше его.       — Команда Красного Глаза рванула в бой, но сильно затормозила, пока здесь была занята. Хатаке их либо разобьет, либо уничтожит, — пират замялся, будто принимая решение. Саске готов был снять его тугодумную голову с плеч катаной, чтобы поскорее покинуть корабль Наруто и присоединиться к своим, как вдруг боцман неловко спросил: — Помогать будем?       Наруто дал ответ, который дал бы и Саске, окажись в подобной ситуации:       — Нет. Снимаемся с якоря и уходим, — какая-то вымученная улыбка появилась на его лице. — У «Кирина» нет плотника. Им бы девчонку на рукастого матроса заменить, хах. Не тринадцатого же члена экипажа брать, верно?       Он был великим капитаном, отважным. Безродным, бесплеменным, не имеющим даже фамилии. Учиха вслух бы никогда не признал, что исходится трепетом и благоговением, когда слышит имя легендарного разбойника, под чьим флагом с водоворотом ходили только истинного бесчестия бандиты. Будь этот пират в одной с ним каюте сейчас, точно сказал бы: ничего предосудительного в суевериях нет — лучше никогда не ходить в море, чем допустить существование команды из тринадцати человек, не место чертовой дюжине на палубе. Но вот уже три полных луны после их последней — третьей — встречи об экипаже желтопарусного фрегата не было вестей: он словно стал чей-то байкой, рассказанной ради рассказа где-нибудь в затхлом пабе богом забытых земель.       И Саске грешил на треклятую воду, отказываясь верить, что его череп раскалывается вовсе не из-за нее, а от нескончаемых мыслей о том, куда пропал «Расенган» вместе со всем экипажем.       Корабль никто не видел, о нем никто не слышал, он никем не был ограблен. Тишина, какой никогда в открытых водах не было. Саске, если бы не убедился в существовании Наруто из уст Итачи и своей команды, решил бы, что шумный капитан был ярким сном одной беспокойной ночью.       Но, кроме слов, о его реальности были настоящие памятные свидетельства: пробоина от удара «Райкири» по правому борту в трюме, которую наспех залатали Джуго и Чоджи; недоверие породнившейся команды; украденная при втором столкновении из капитанской каюты карта сокровищ, за которой, надеялся Саске, Наруто должен был явиться вновь; вложенный в качестве подарка в кармане футляр…       Саске достал серебряную шкатулку, звонко брякнувшую в корабельной тишине. Внутри все также была записка со словами «Пусть мир остается таким, даже если между нами океаны» и десяток осколков цветного стекла. Учиха подцепил пальцами желтое и поднес к правому глазу, прищурив левый: сквозь стекляшку мутное зеленоватое свечение каюты стало солнечно теплым, словно Наруто вновь заявился со своей командой, чтобы устроить грабеж.       * * *       Суйгецу отступать не желал. Он нарушил своим присутствием спокойствие, хотя Саске в нем совсем не пребывал: виски давило уже настолько крепко, что не помогали никакие манипуляции руками — перед глазами плыл заваленный картами и бумагами стол, а входную дверь не удавалось рассмотреть.       — Я привел его, — заявил квартирмейстер.       От боли не осталось сил на споры.       — Надеюсь, ром, — выдавил Саске.       И ром, к счастью, все-таки оказался в припасах Суйгецу: он поставил бутыль перед капитаном, придавливая донышком наверняка очень ценные бумаги. Учиха нашел свое спасение — припал губами к запятнанному горлышку, позабыв о прирожденной брезгливости. Тепло от напитка тянущей лавой потекло по внутренностям, обволакивая и обжигая, но легче от этого не стало.       — Капитан Учиха, — «он», как обозначил Суйгецу, оказался все тем же Омои — сыном кузнеца, по совместительству плотником, а значит, хирургом. Не имея на корабле такого члена экипажа, в открытое море можно было не соваться, но Саске, как постоянно фыркал Суйгецу, был чрезмерно самоуверенным и не думал, что когда-нибудь корабль придется чинить.       Суйгецу изнасиловал мозг Саске за последние три дня достаточно, чтобы Учиха не захотел даже смотреть в сторону приведенного.       — Ты не пират. На моем корабле не место сбежавшим от опеки родителей детям, — отрезал Саске.       — Я хочу стать пиратом. Красный Глаз, дай мне шанс, — Омои выглядел слишком крупным для человека, который мог бы аккуратно засунуть кишки обратно в брюхо и заштопать так, чтобы ничего не вывалилось наружу, но достаточно внушительно для того, кто справился бы с пробоиной.       Единственным фактом, который стал весомым аргументом в вопросе, было число: Омои оказался бы тринадцатым членом экипажа. И если против чертовой дюжины Саске скрепя сердце выступал на стороне Наруто, то избавляться от Карин категорически отказывался. И менять на Омои любого другого члена команды — тоже.       — Вода? — внезапно спросил Омои. — У тебя головные боли?       Саске только обреченно кивнул: значит, вода.       — Я ведь местный, мы тоже травимся, но от болей не страдаем. Мы выращиваем фрукт, его можно есть засушенным, только вкус мерзкий, — Омои вынул из кармана платок со скукоженными и почерневшими на солнце дольками, напоминавшими яблоко, и неловко протянул капитану, всем своим видом показывая, что ему можно доверять.       Красный Глаз не был бы в живых так долго, если бы имел привычку есть у кого-то с рук. Тогда Омои понял и положил кусочек в рот, пережевал, проглотил. Саске наблюдал за ним недоверчивым прищуром и рискнул взять дольку, когда спустя несколько минут сын кузнеца не рухнул навзничь.       По вкусу фрукт, напоминавший яблоко, оказался яблоком. Сухим, горьковатым, но все еще съедобным. Сперва Саске подумал, что сходит с ума, веря, что его головную боль может снять фруктовый кусочек, но, когда пульсация в висках стала медленно стихать, а затылок перестал сжиматься тисками, Учиха едва не рухнул на стол от облегчения. Он еще никогда не чувствовал себя более свободным.       — Что за… — прохрипел Саске, и даже Суйгецу удивленно перегнулся через плечо Омои, чтобы поближе рассмотреть целительные дольки.       — Говорю же, мы тоже травимся. Травились раньше, но теперь едим это. Для поддержания здоровья помогает, — Омои широко улыбнулся.       Саске не зря не любил эту местность — здесь все жители были на одно лицо. И этот парень ничем не отличался от сотни других — темнокожих и с выгоревшими на солнце короткими волосами. Учиха и в предыдущий раз, когда случайно здесь, на суше, встретился с капитаном «Расенгана», не запомнил ни одного лица.       Хотя… одно он все-таки запомнил. Вернее, не забывал. Остальные смылись волной забвения, даже при желании Саске не смог бы описать человека, которого они с Наруто ограбили ради забавы. На самом деле, тогда пираты — и свои, и чужие, и впервые встреченные — обнесли едва ли не каждый паб и палатку на рынке — Наруто хотел узнать, кто уместит в карманах больше ценностей, а Саске с удовольствием его победил.       — Говоришь, плотницкое дело знаешь? — хмыкнул Саске.       Уже к вечеру Омои, Джуго и Чоджи доложили о полном устранении пробоины, на что капитан довольно кивнул и распорядился Карин показать Омои его каюту. Шикамару, не дожидаясь указаний, построил новый маршрут — кроме широты и долготы штурман учитывал и призрачные слухи месячной давности о местоположении «Расенгана». Он остался единственным членом команды, который не поменял своего отношения к капитану после череды неудачных встреч с Наруто: родственная душа Шикамару выбрала морской простор и растворилась цветным миражом в буйных водах, поэтому он понимал Саске без слов.       По деревянной палубе стучали два десятка босых ног, разнося вместе с топотом пользу: команда готовилась в любой момент сниматься с якоря, и в такие минуты Саске любил находиться у штурвала. У пиратов нет сожаления и долгих прощаний с сушей — они рождались в воде и в ней же умирали, а редкие набеги на земли и еще более редкие проведенные на ней ночи не оставались в памяти приятным воспоминанием — все смывало первой же морской волной.       И только одну лишенную сна ночь Саске помнил, окунаясь в нее каждый раз, когда смыкал веки. А губы продолжали хранить сладость чужого дыхания и сорванный хриплый стон.       Вероятно, это и было причиной их слишком долгой стоянки в порту — Красный Глаз надеялся найти здесь зацепку.       Думая о Наруто, он не заметил, как крепко сжал одну из восьми рукояток штурвала, и почувствовал это, только когда пальцы стали неметь. Рядом беззвучно стоял Шикамару, наблюдая за стрелкой компаса и переводя внимательный взгляд на горизонт. И лишь Саске, зная этого человека почти десять лет странствий, мог с уверенностью сказать, что штурман ведет подготовку к какому-то важному разговору.       — Не нравится он мне, — спокойно произнес Шикамару, и Саске не нужно было смотреть на него, чтобы понять, что речь идет о новом плотнике.       — Мне тоже.       — Но «Кирин» уже не стремится ко дну.       — Это верно.       Капитан шумно выдохнул, закрываясь от закатного солнечного диска под треуголкой. Пальцы в кармане теперь крутили серебряный футляр, а цветные осколки в нем шумно перекатывались, звеня друг о друга.       Корабль был готов к отплытию, но часть команды продолжала торчать в порту — нескольких членов экипажа Саске отпустил в кузнечную с Омои, чтобы помочь ему принести выкованное специально на такой случай оружие и какие-то инструменты, которыми он собирался оправдывать свое нахождение на корабле. Едва солнце скрылось за ровной линией, на деревянном трапе, бранясь и таща из последних сил увесистый сундук, показались его пираты. Сердце уже истосковалось по попутному ветру и свисту в натянутых парусах, потому и грудь, скованная напряжением, расслабленно выпустила воздух при виде них.       — Отдавай приказ, — сказал Саске, напоследок звякнув драгоценной шкатулкой с самым обычным битым стеклом внутри, — мы отплываем.       — Есть, капитан, — отозвался Шикамару и сразу принялся раздавать указания.       Засвистели канаты, напряглись волокна парусины, ловя в свои объятия ветер, заскрипела цепь о якорный битенг. «Кирин» с полным трюмом краденного пороха и провианта пришел в движение — он двинулся не спеша, копируя повадки своего капитана. Пропитанное водой выбеленное солью дерево, думал Саске, точно обладает душой: галеон мог идти размеренно в самый шквалистый ветер и строптиво — когда за бортом была спокойная гладь. Учиха любил свой корабль — даже отдал ему второе место в сердце, которое теперь «Кирину» пришлось делить с Итачи.       — Я не верю, что это то самое золото, — заявила Карин, скрещивая руки на груди.       — Твое дело, — ответил ей Омои, склоняясь над своим сундуком. Когда Саске приблизился, он увидел, как в сгустившихся сумерках сияют золотом рассыпанные по деревянному дну монеты.       — Это что? — безучастным тоном спросил капитан.       — Благодарность… — вздрогнув от неожиданности, ответил плотник. Он мозолистыми пальцами собрал горсть крупных и на вид увесистых монет в ладони и, поднявшись, повернулся к Саске, протягивая ему все. — Спасибо за доверие, капитан.       На круглых, отлитых из золота, дублонах чеканным тиснением проходили по контуру слова из давно мертвого языка, а в центре сиял пиратский череп с пустыми глазницами — совершенно пустыми, но все тринадцать пар провалов словно смотрели в самую душу.       — Чур меня… — набожно зашептал Чоджи и начал креститься. Его лицо стало белым, а в глазах застыл ужас.       Саске разделял его состояние.       — Это Проклятое золото Кортеса? — спросил он, хотя и не нуждался в подтверждениях.       — Да, капитан, — ответил Омои, все также бережно держа в своих ладонях тринадцать золотых дублонов, от которых ощутимо веяло холодом. — Я слышал, что «Кирин» искал его, но, когда встретил вас, понял, что вы не из охотников за наживой. Моя семья передавала настоящую карту сокровищ из поколения в поколение, только у нас были точные сведения.       Саске слушал, не переставая смотреть как завороженный на сверкающий драгоценный металл в темных руках.       — Мои предки считали, что золото должно достаться только самому достойному пирату, который способен укротить моря и океаны, которому подвластны все четыре стихии. Земля не разверзлась и не поглотила тебя, капитан, когда ты ступил на берег. Твои паруса полны ветра, а в воде ты непобедим, — Омои без страха смотрел в глаза Саске. — Ты самый достойный, Красный Глаз, тебе подчиняется даже огонь. И в тебе нет жажды этого золота, какая есть в капитане «Расенгана».       Катана мгновенно стала продолжением руки — острое лезвие измерило своей длиной расстояние между капитаном и сыном кузнеца, который в страхе разжал руки. По пропитанной водой и солью палубе разлетелись звеня золотые дублоны, заставив не самых верящих в приметы членов экипажа пасть на колени, чтобы урвать хоть один.       — Что ты знаешь про «Расенган»? — почти прорычал Саске. Внутри вскипала такая ярость, что он и сам не удивился, если бы начал сжигать все вокруг взглядом.       — Ничего, честное слово! Он был в наших краях пару недель назад, — Омои скосил глаза на заостренный конец катаны, остановившийся в дюйме от его кадыка. — Я знаю только то, что вы очень близки. В ту ночь, помнишь? Вы были в доме моей невесты, вы же видели ее? Вы ведь были там с ней?       Саске нахмурился: в глазах Омои уже не было почтения и раболепия, какие были минутой ранее, сейчас он смотрел внимательно и ждал ответа.       — Какая, черт тебя дери, невеста? — Саске выплюнул вопрос, но смутно припомнил рыжую темнокожую девицу, у которой Наруто почти законно снял комнату. Почти, потому что она не сдавалась — дом принадлежал какой-то девушке, а они попали внутрь через главную дверь. Куда на всю ночь делась девица, сжимавшая в трясущихся руках подаренный Наруто бутыль рома, Саске было плевать.       — Каруи, — медленно протянул Омои, не сводя с Саске блестящих глаз.       — Близки, — ехидно подцепил Суйгецу. — Так ли?       Омои моргнул и улыбнулся — смена настроения произошла так резко, что Саске бросил быстрый взгляд на Карин, которая прижимала к груди золотую монету.       — Я только слышал, что грозный капитан Наруто предлагал Красному Глазу бороздить океаны под единым знаменем — водоворотом, — Омои говорил громко, чтобы все могли услышать. Медленно, чтобы каждый осознал. — Ваш капитан ему в ту ночь не сопротивлялся.       Учиха чувствовал на себе прикованные взгляды команды, ощущал кожей сгустившееся недоверие, которое впервые возникло, когда Саске запретил преследовать сразу «Расенган» после битвы на «Аматерасу» — Итачи тогда сказал, что нужно позволить своим отдохнуть и остыть, они семь ночей провели в борделях, пока Суйгецу не перестал с подозрением коситься на своего капитана.       Нет, всем было совершенно плевать, с кем Саске проводит ночи — это личное дело каждого пирата, которое обязательно стояло особняком в Кодексе, существуй бы он. Совсем другой вопрос — чувства. Они могли мешать таким, как Саске. Чувства — любовь и привязанность — порождали жалость и мягкость, которые ни солью не вытравишь, ни огнем не выжжешь. Об этом Саске и думал, когда Наруто предложил объединиться.       Мягкий капитан — слабый капитан. Слабый капитан — мертвая команда. Никто не пойдет под парусами Саске, который принимает решения не головой.       Шикамару возник за спиной Саске, как вспышка молнии, озарившая грозовое небо, оповещая:       — Начинается шторм, — он не мог сказать вслух, что Саске должен командовать, но Учиха и сам это знал.       — Сойдешь в первом же порту, — в унисон с грянувшим громом прорычал Саске. Капитан убрал катану в ножны и, сцепив руки сзади, расправил плечи, затем медленно и четко проговорил, глядя каждому члену команды в глаза: — Услышу хоть один шепоток за спиной — выпотрошу, а туши скормлю акулам.       Он резко двинулся прочь, бросая в воздух последнюю фразу, которую смогли расслышать все, несмотря на раскаты грома:       — Отдраить палубу.       Когда двери в капитанской каюте закрылись, раздражение и напряжение, сковывавшие Саске еще на палубе, схлынули. Он вновь стал ощущать подступающую головную боль и попробовал вытравить ее из организма забытым на столе ромом, но с каждым глотком пульсации усиливались.       Ему необходимо уходить дальше, вглубь океана, где воды темнее и привычнее. Ноги едва преодолели расстояние нескольких шагов, как тело рухнуло на застланную китайским шелком постель. Прежде чем провалиться в тягучий сон, Саске увидел бронзовую кожу в свете тусклой керосиновой лампы, облаченную скользящей по наготе бледной тканью, светящиеся сапфиры глаз и мягкую улыбку — тихий и хрипловатый, внушающий доверие, шепот попросил: «Пока отдохни».       Сон был недолгим и беспокойным, заставляющим очнуться внезапно в холодном поту с чужим именем на губах.       В пучине бескрайнего океана, где только ветер и волны знали свой путь, скрытым от нежеланных глаз за штормовой завесой оставался призрачный «Кирин». Саске знал свой корабль: здесь всегда царили беспощадность и беззаконие. Власть и жестокость переплелись в узелок разврата и преступной жажды, и каждая древесная доска на судне хранила в себе множество тайн и ужасов.       Среди этого темного моря безумия и греха было единственное яркое пятно в карманном футляре, служившее теперь последним оплотом надежды. Наруто был в том порту пару — сколько именно? — недель назад. Он жив, возможно, цел. Он жив.       Капитан высыпал из шкатулки стекло на помятую простынь, не обращая внимания на накренившуюся на прикроватном столике лампу. Буря разыгралась, но «Кирин» и не с таким справлялся — корабль пережил нападение «Райкири», дал достойный отпор и даже нанес значительный урон. Разбушевавшаяся стихия не могла стать помехой его цели: золото Кортеса найдено, Саске победил. Теперь осталось только отыскать Наруто и провозгласить себя вечным капитаном «Кирина», который будет ходить лишь под гербом Учиха на фиолетовых парусах.       Осталось только отыскать Наруто…       Но «Расенган» был затерян, как легенда — недосягаемая и опасная.       * * *       В темноте ночи, когда над кораблем Саске промелькнула последняя звезда, а шторм стих, поднялся шепот среди смутных теней. Они собрались — те, кто не подчинялся приказам и не боялся смерти, ведомые золотой лихорадкой. Это была попытка мятежа на корабле, выступление против правления своего капитана, который, по их заблуждению, подвластный собственному могуществу, угрожал каждой жизни на борту «Кирина».       Саске почувствовал зарождающийся бунт кожей. Он был единым целым со своим галеоном. Капитан точно знал, что «Кирин» стал бы флагманским кораблем его эскадры, если бы она у него была.       Тени сгущались не только в душах предавшей его команды, но и по углам кают, растекаясь плотным покрывалом по заложенной столетия назад древесине. Впитываясь в трещины, проникая в витражные щели.       Капитан чувствовал, как его непокорный корабль пытаются подчинить — он скрипел и дрожал, рвал паруса и путал канаты, узлами сплетал ванты. «Кирин» не терпел революций, он жил штурмом, в котором ушел под контроль Красного Глаза.       Тайные сговоры и планы на свержение капитана переплелись в зловещую симфонию, где каждая нота была каплей крови, пролитой во имя мнимой свободы — первой жертвой стал Шикамару, его пленили те, кто еще утром готов был прикрыть спину от коварного выпада клинком. Бунтовщики знали, что переворот требует отваги и смелости, и они верили, что платят именно эту цену.       Только Шикамару был безоружен.       Луна скрылась за густой шалью грозовых облаков, а море затянуло черной пеленой. Крики мятежников пронзили тишину, но капитан и без этого сигнала понимал: бунт на корабле поднят. Он обнажил катану и первым выступил на палубу, не позволяя врываться ничтожным предателям в свою каюту.       «Кирин» штормило не от внешнего беспокойства — море молчало; его словно пропитало ненавистью, как пропитывалось дерево смолью. Во главе бунта стоял Суйгецу — за ним оставался авторитет, заключавшийся в праве воздержания от выбора Учиха капитаном. Вторил ему Омои, подначивая остальных.       Саске не верил своим глазам: его команда выставила оружие против него. Он никогда не боялся бунта на корабле, потому что видел в каждом не пирата, а человека. Но теперь эти люди смотрели на него с опаской и невысказанным недоверием.       Учиха выступил на скрипучую палубу под пробивающийся из-за туч бледноватый лунный свет. В руке крепко лежала рукоять катаны.       — В первый раз нас разбили — мы смолчали, — начал говорить Суйгецу, и по его голосу Саске слышал, как сложно пирату сдерживать язвительность. — Ну одолели твоего капитана, с кем не бывает, скажи? Во второй раз, пока нас имел Хатаке со своей командой головорезов, мы тоже не сказали тебе ни слова, хотя ты торчал в капитанской каюте и не думал даже нам помогать. Что ты там делал, Саске? Книжки читал?       Учиха смотрел на него, не моргая.       — Давно ты задумал бунт? — вопрос прозвучал неосознанно, будто и не голосом Саске.       — С того дня, как ты надел треуголку, — не оставил его без ответа Суйгецу. — Я не предатель, Красный Глаз, я пират. А таковым сложно называться, когда команду ведет человек, который позволяет победить себя. Ты смог только достать карту, отлично! А потом что? Когда мы прибыли в порт, ты и думать забыл о нашей цели. Вдохновлял, убеждал, заставлял, а потом исчез с Наруто, чтобы вернуться и заявить, что золото Кортеса тебя больше не интересует? — рот Суйгецу скривился на последней фразе. Саске не видел смысла в разъяснениях, тем более перед мятежниками: это золото никогда не было его целью. — Такой был ваш уговор, да? Ты должен был помочь ему найти тайник ценой наших жизней? — он смерил Саске презрительным взглядом. — А мы должны ходить шавками под началом твоего любовника, а, Саске?       Красный Глаз знал простую истину: капитан остается капитаном, пока у штурвала его доверенный штурман или он сам. Поэтому выход был один — прорубать себе путь силой.       Каждый удар меча, каждый новый выпад предателей олицетворял собой ярость и безумие. Но капитан не умел сдаваться. Он отбивался от разящих атак, уворачивался, отступал, обманом приближая себя к цели. Не допуская мысли, что все предопределено: Саске загорелся идеей скинуть за борт каждого, кто сегодня посмел коснуться его клинком, но спасение «Кирину» это не принесло бы — Учиха Саске перестанет быть капитаном непотопляемого судна еще до рассвета. Потому что его команды больше нет.       Отбиваться приходилось ото всех разом — пираты не вели честных боев. Бывшая команда Саске яростно и беспощадно атаковала, и только Омои стоял в стороне, наблюдая. В руках он держал мешочек, в котором, как догадался Саске, лежало Проклятое золото Кортеса, управляя каждым членом экипажа.       Итачи его предупреждал, но Саске ввязался в авантюру, потому что хотел завоевать свою свободу. И поставить перед Наруто новые условия.       Азарт захлестнул его вновь, но битва не могла продолжаться вечно — энергия утекала, как морская пена с выбеленной солью кормы, а Саске начал пропускать удары. Виски обжигало болью, череп давило под треуголкой. Суйгецу достаточно было дождаться, когда капитан умрет от бессилия, потому что Учиха никогда не сдавался.       Как и «Расенган».       Саске втянул с болью воздух в легкие, раздирая грудь, и приготовился снова рубить, как в его голень кто-то резко и с силой вогнал каблук, заставляя рухнуть вперед — горло обожгло приставленной к коже холодной сталью, а на глаза упала завеса красных волос.       Когда Суйгецу с саблей наготове подступил, Саске судорожно подумал: «Только не на коленях».       Какая-то толика чести в этих пиратах была: его подняли на ноги и поволокли к плахе, попутно связывая руки нетугим узлом. Он мысленно схватился за эту возможность, решая, как освободится от пут и, даже будучи за бортом, вернется на палубу и казнит каждого без исключения.       Первым по доске пустили Шикамару — на его лбу горела внушительных размеров шишка, а взгляд был достаточно затуманен, чтобы подумать про него: не жилец. Наверное, поэтому его даже не связали, сделав ставку на то, что штурман сам уйдет под воду.       Волны встретили его тело со звонким всплеском, и где-то за горизонтом раскатился гром. Саске не знал, каким богам молиться, и не мог бы даже наугад назвать существующих, потому что в ушах стучала кровь, волнами по затылку растекалась боль, а в кармане его брюк прожигала дыру шкатулка.       — Учиха Саске, — твердым голосом провозгласил Суйгецу, стоя за спиной Саске и подталкивая его к краю доски. — Ты допустил бунт на корабле, не смог удержать власть над командой, не сумел обуздать «Кирин», — на каждом слове требовательная рука заставляла Саске делать шаг вперед. — Мы слепо шли за тобой, и вот, куда ты нас привел. Ты приговариваешься к смерти за свои бессмысленные цели. Тебе есть, что сказать напоследок?       — Сгорите синим пламенем, — ответил Саске, и каждый мятежник услышал его голос — неведомая сила вынудила отступить всех от плахи.       Всех, кроме Омои, который сменил Суйгецу. Саске почувствовал, как через голову на шею повесили что-то тяжелое и уже дернулся увернуться от груза, думая, что с камнем выплывать будет сложнее, но в глаза ударил яркий блеск золота.       — За Каруи, — прошептал плотник и с силой толкнул бывшего капитана галеона в спину.       Саске вошел в ледяное бурное море выпущенной стрелой — волны острыми иглами пронзили все тело от ног до макушки, которая мгновенно исчезла под водой. Холод сковывал и не давал пальцам двигаться, легкие рвало от недостатка кислорода, а изо рта вырывались драгоценные воздушные пузыри. Саске не знал, кто его связывал, но был рад, что такой бесполезный член команды все-таки имелся, — веревка без усилий ослабла и, скручиваясь, потянулась на дно. Вместе с оставляющим алые разводы клинком, напоследок искрящим сталью.       Руки сами пришли в движение, выталкивая тело на поверхность. Саске боролся за свою жизнь как никогда, выныривая, чтобы глотнуть воздух, пока волна вновь не захлестнула его. Не было мысли подумать, вынырнул ли Шикамару — Учиха был сосредоточен на собственном спасении. Просто дышать было недостаточно, нужно еще суметь удержаться на волнах, которые стремились утащить под воду.       Он сорвал с себя потяжелевший камзол, так стало гораздо проще. Учиха убрал с лица налипшие пряди, взглядом выискивая корабль. «Кирин» успел уйти достаточно далеко, чтобы пытаться нагнать его вплавь, но все еще оставался в поле зрения.       От холода посинели губы, хотя температура не была такой губительной, как могло показаться при вхождении. Вода просто была буйной, но от переохлаждения Саске не умрет.       Не умрет.       Эта мысль вновь поселила надежду, и Учиха наивно потянулся рукой к карману, чтобы проверить — серебряный футляр, окутанный алой вуалью, сверкнул в темноте глубины.       Где-то в грозовых облаках вновь раскатился гром, а стихшие на мгновение волны с новой силой набрали бег.       Саске приложил руку к тому месту, где у всех, кроме пиратов, должно было находиться сердце, и почувствовал струящееся тепло.       Понимание пришло с металлическим вкусом на губах.       Взывая ко всем богам, вытягивая из себя все крохи сил на крик, капитан, бьющийся о ледяные волны, приказал в самое небо — неподвластное ему и чрезмерно далекое. Рев раскатился над беспокойным морем и пронзил сгустившиеся черные тучи.       Когда голос, с надрывом прогрохотавший «Кирин!», стих, все вокруг на мгновение замерло — даже волна, норовившая утопить Учиха, замедлила бег. Грозовые облака забурлили, раскололся небесный свод оглушающим громом, а из центра, пышущей стихийным бедствием, воронки, образованной из угольных облаков, вырвалась ослепительная молния, пронзая корабль-предатель. Саске благоговейно смотрел на заискрившиеся фиолетовые паруса и не мог оторвать взгляд — его жажда мести нанесла удар на поражение, наказав каждого, чьи ноги касались проклятой палубы, захваченной шайкой бесчестных пиратов.       И, кажется, окутанный солью и ледяной пеной, мог собственной кожей ощущать жар, исходящий от облаченного синим пламенем дерева. Он смотрел не отрываясь, как с треском ломается мачта, погребая под собой всполошенную команду; как взрываются в трюме пороховые бочки, отнятые у другой не менее жалкой команды пиратов в одном из последних боев; как крысы бегут с тонущего корабля — горящие и жалкие — ныряя за борт в попытке спасти свою жизнь. Смотрел, пока волны штормового моря уносили его тело на многие мили от места, где свершилось его возмездие.       Вместе с исчезнувшей за линией горизонта огненной точкой пришло умиротворение: ураганный ветер, словно принимая форму внутреннего спокойствия Саске, стих, а бескрайний океан смилостивился над искалеченным телом, позволяя расслабиться. Тогда пришла и темнота. Веки сомкнулись, сознание погрузилось в пустоту, а тело под грузом золотого дублона медленно утянула глубина на самое дно.