Огни ночного города становятся прекраснее с каждой новой звездой, которая зажигается на небосклоне цвета индиго. Воздух, все еще влажный и прохладный от прошедшего пару часов назад дождя, врывается в приоткрытое панорамное окно квартиры Аккерманов, ероша черные волосы девушки, сидящей на диване с чашкой чая в руке. С каждым днем она любит вечерние сумерки все больше, потому что еще совсем немного – и не придется сидеть в одиночестве. Она смотрит на электронный циферблат часов на руке и считает про себя: «Раз, два, три, четыре, пять». Ничего не происходит. Брови сходятся к переносице – перенятая у Леви привычка. Еще один взгляд на циферблат, отрицательное качание головой. Чашка с недопитым чаем отправляется на журнальный столик. Микаса кладет руку на спинку дивана и поворачивается к двери лифта, хмурясь так, будто та сказала ей что-то неприятное. Заветный звук раздается спустя пару мгновений.
- Я дома, - дорогой сердцу глубокий мужской голос отскакивает от стен, - Прости, консьерж задержал.
- А я уж было подумала, что ты передумал возвращаться домой.
Теплые объятия и крепкий поцелуй возвращает на ее лицо улыбку. Леви приподнимает уголки губ и опускается перед ней на колени.
- Как поживает Аккерман-младшая? – ладонь мягко поглаживает круглый живот.
- Решила, что каша на завтрак – это невкусно. Заставила печь кексы. И суп пришлось вылить, ей не нравятся брокколи. Зато блинчики с клубничным сиропом пришлись ей по вкусу. А еще она была очень рада слышать Эрена, потому что мой мочевой пузырь не выдержал ее удара, - Леви приподнимает бровь и косится на диван, стоящий в гостиной, - Я была на кухне. Пол вымыт.
- Отдадим тебя в секцию борьбы.
- Ее папа сам прекрасно справится с тренировками.
Подарок, сделанный Микасой в день свадьбы, заметно толкается в его ладонь, от чего прихожую озаряет широкая улыбка Леви, все еще сидящего на коленях. Он расстегивает пару пуговиц на длинной клетчатой рубашке и целует упругую кожу живота. Чувствует, как пальцы Микасы зарываются в его мягкие волосы и перебирают пряди. Нежность опьяняющим потоком мчится по венам с запредельной скоростью, веки тяжелеют и прикрывают глаза цвета ртути. Леви ластится к ней, как кот.
- На ужин есть что-нибудь кроме кексов и блинчиков? – спрашивает он, выйдя из душа с полотенцем на плечах.
- Да, мы договорились, что она даст приготовить тебе ужин, а я дам ей шоколад на ночь. Сейчас разогрею.
- Она же не даст нам спать, если ты съешь шоколад.
- Она согласилась только на такое условие.
- Вредная. Вся в мать.
- Нет, это она в тебя.
Запахи еды уже не так травмируют желудок Микасы, как это было на начальных сроках беременности. Вспоминать об этом не хочется ни ей, ни Леви, но запись в медицинской карте о госпитализации с обезвоживанием никогда не даст забыть тот ужасный день.
Flashback.
- Ты в порядке? – за дверью туалета раздаются мерзкие звуки, от которых по спине Леви скатываются крупные капли холодного пота, - Микаса!
- Я… - попытка вдохнуть воздух проваливается из-за очередного рвотного позыва, - Не знаю… Нет…
- Я вызываю скорую.
- Нет! Просто… - очередной рвотный позыв, но Леви не отходит от двери, дожидаясь ответа, - Побудь рядом…
Тихий щелчок замка на дверной ручке побуждает опустить ее, чтобы войти в замкнутое пространство мятного цвета. Микаса удобно устроилась на мягком зеленом коврике рядом с унитазом. В последнее время это место стало для нее чем-то вроде спальни, поэтому вокруг все обустроено уютно. Ее волосы неаккуратным гнездом лежат на голове, из глаз льются слезы. Она прикрывает лицо ладонью, но Леви не брезгует выделениями, оставшимися на ее лице.
- Эй, я здесь, - он садится рядом, взяв ее холодную ладонь в руку. Ее тремор передается и ему, когда Микаса прикрывает глаза и беззвучно рыдает, вытирая рот туалетной бумагой.
- Я больше не могу, Леви. Хочу сделать аборт.
- Ты же знаешь, что уже поздно. Что я могу для тебя сделать?
- Принеси воды, пожалуйста.
Капли конденсата плавно стекают по поверхности пластиковой бутылки, которая уже спустя минуту лежит в руках Микасы. Леви снова садится рядом и помогает открыть ее, потому что сделать это трясущимися руками кажется нерешаемой задачей. У нее нет сил даже для того, чтобы приподняться и нажать кнопку слива. Микаса пьет маленькими глотками, но все, что попало в нее, в эту же секунду оказывается в унитазе. Брюнетка снова рыдает.
- Я вызываю скорую, Микаса. Ты уже неделю ничего не ешь и не пьешь. Ты вредишь себе в первую очередь.
- Они ничего не сделают. Сам знаешь ответ врачей: «Это токсикоз, мы ничем не можем помочь».
- Микаса, ты уже ходить не можешь, какой токсикоз? Я не могу потерять жену.
Еле заметная улыбка касается ее губ, и она приподнимает голову. Кладет дрожащую ладонь на его колено. Хотелось бы погладить его щеку, но сил не хватает на элементарное поднятие руки.
- Я… - рвотный позыв после очередного глотка воды, - Не знаю… Попробуй.
- Сейчас. Есть одна… идея.
Леви извлекает из кармана спортивных штанов мобильный телефон и использует быстрый набор на клавишах. Глухие гудки долго льются из трубки, прежде чем Микаса улавливает звонкий, но мелодичный голос.
- Ханджи! Красный уровень опасности. Спасай.
Его сумасшедшая подруга, с которой Микаса познакомилась на свадьбе. Сумасшедшая потому, что слишком громкая, слишком активная, слишком… Просто слишком. Она вся – один огромный комок «слишком». Но когда требуется помощь, на нее можно положиться. Брюнетка качает головой с очередным рвотным позывом, теряя нить их разговора, а когда возвращается в реальность, Леви убирает волосы, прилипшие к ее лицу, двумя ладонями.
- Что она сказала? – голос на грани шепота, у Микасы нет сил даже на разговор.
- Сейчас привезет помощь.
Леви обнимает Микасу, прислоняя ее корпус к себе. Гладит по отросшим волосам, приговаривая о том, что все будет хорошо. В его объятиях ей становится легче, но всего на пару мгновений. Как только раздается звонок в дверь, девушка снова тянется к унитазу. Мужчина неохотно оставляет ее и идет к лифту, чтобы набрать нужную комбинацию для того, чтобы впустить гостей.
- Наконец-то! – говорит он взволнованно, как только дверь лифта открывается.
- Где она?
- В туалете.
- Идти может?
- Не уверен. Я отнесу, если нужно. Какой план?
- Нас ждут в центральной окружной, но желательно поторопиться. Судя по тому, что ты описал, у нее полное обезвоживание. Счет идет на часы, если не на минуты.
- Понял, - Леви кивает, сжимая губы в тонкую полоску, и, захватив с дивана плед, бежит в туалет, - Микаса, едем в больницу. Микаса? – замечает безвольно развалившееся на полу тело, из носа течет алая струйка, пачкая зеленый коврик, - Микаса! Ханджи!
То, что происходило дальше, Леви смутно помнит. Но память отчетливо подкидывает ему образ тела любимой женщины, безвольно лежащей у него на руках. Она слишком тонкая, слишком легкая. Такая беззащитная и ранимая. Он должен был оберегать ее, не слушать, когда отрицала то, что ей нужна помощь. Не справился. Слабак.
Самобичевание и чувство вины наполняют каждую клеточку его тела, обрушиваясь на него ударной волной, сбивающей с ног. Ему хочется пустить себе пулю в лоб, чтобы не видеть ее такой. Взять себя в руки получается только после того, как его встряхивает Ханджи.
- Соберись! Ты ей нужен!
Врачи с каталкой стоят у лифта на подземной парковке. Для Леви все происходит, как в замедленной съемке. Как бы он не старался ускориться, выходит медленно и коряво. Ругаясь про себя всеми словами, которые знает, он прикладывает усилие, чтобы вытащить жену с заднего сиденья машины и не поломать ее.
- Вам нельзя! Ждите здесь!
Ожидание тянется густой мерзкой жидкостью, обволакивающей тело Леви и перемешивающейся со страхом, чувством вины и обвинениями в свои адрес. Ханджи сидит рядом, поглаживая его плечо. Тревожность достигает максимума, и нога начинает ходить ходуном. Если бы ногти не были такими короткими, как он привык, он бы сгрыз их до самого основания, а затем полакомился бы костями.
- Мистер Аккерман? – Леви моментально вскакивает, услышав свою фамилию, и подлетает к женщине средних лет, держащей в руках папку с записями, - Мы устранили угрозу жизни матери и ребенка. Но ее состояние еще не стабильно. Вы успели вовремя, но обезвоживание слишком сильное. Придется оставить ее здесь на неопределенный срок.
- А кровь? У нее носом кровь шла.
- Видимо, ударилась, когда падала в обморок.
- Можно к ней?
- Она спит, но вы можете пройти.
Кошмарный сон пробрался в реальность, будто где-то за углом притаился Фредди Крюгер в ожидании, когда Леви снова закроет глаза. Лучше бы он сам сейчас лежал на больничной койке с множеством трубочек, торчащих из тела. Тонкий писк аппаратов жизнеобеспечения привычно звучит в тишине палаты. Тусклый свет мониторов подсвечивает бледную кожу, ставшую почти прозрачной. Ее сердце бьется, это видно по зеленой линии, скользящей по одному из мониторов. Грудь вздымается в такт дыханию. Дрожащей рукой Леви прикасается к ее ладони. Теплая.
- Прости, что не успел раньше, Микаса.
Она просыпается от яркого луча солнца, как-то проскользнувшего сквозь плотно закрытые жалюзи. Ладонь крепко сжата, а под боком дышит что-то теплое. Наклонить голову так, чтобы она не закружилась, сразу не получается, и Микаса ответным жестом сжимает пальцы. Перед глазами пляшут мятлики, а мозг крутится в мертвой петле.
- Ты проснулась, - хриплый, до боли родной голос раздается справа, и девушка вымученно улыбается.
- А ты думал, я так просто тебя оставлю?
End of flashback.
- Как дела у Эрена? – Леви с желудком, полным еды, заваривает себе чашку чая. Пришлось постараться, чтобы съесть большую часть того, что приготовила жена. Остальное полетело в помойку, потому что запахи еды все еще раздражают Аккерман-младшую.
- Хорошо. Получил первую зарплату, и теперь хочет снять квартиру ближе к центру, чтобы чаще видеться с будущей племянницей. Спасибо, что помог ему с работой.
- Прекращай.
- Ты не обязан был после того боя.
- Он член нашей семьи, Микаса. Пусть и немного безмозглый.
- Кстати, о семье. Может, уже придумаем, как назвать дочь?
- Нет. Мы дадим ей имя тогда, когда увидим.
- Она так и будет «оной», пока не родится?
- Придется потерпеть. Но зато мы знаем ее фамилию.
- Мне кажется, что в процессе рождения, она пойдет на зов «Аккерман-младшая».
Вечер окутывает уютным коконом, стоит только прилечь головой на колени Леви и почувствовать в своих волосах его пальцы. И даже постоянная изжога не испортит ежедневный ритуал нежности от мужа. Пальцы проворно нажимают кнопки на пульте стереосистемы для того, чтобы включить любимый софт-рок. За окном давно стемнело, и Микаса настояла на том, чтобы не включать ни один из электроприборов. Огни ночного города – самая лучшая подсветка.
Прикосновения подушечек пальцев к ее волосам приносят удовольствие на грани. Леви хочется вгрызться в ее открытую шею, оторвать кусок и напиться ее крови, чтобы быть еще ближе, одним целым. Любовь распирает грудную клетку, и сердце готово вырваться из груди, разломав ребра так, что они потом не срастутся. Ее прикрытые глаза и пушистые подрагивающие ресницы заставляют улыбаться и нежить еще дольше, еще сильнее. Так, чтобы она захлебнулась и утонула в волнах ласки. Леви проводит пальцем черту от лба до кончика носа и останавливается на нем, пересчитывая любимые веснушки. Весной они становятся более заметными, и даже в темноте некоторые из них выделяются на молочно-белой коже.
- Ты остановился. Опять считаешь веснушки?
- Прости, не могу отказать себе в удовольствии любоваться твоим лицом. Позволишь делать это до смерти?
- И даже после нее.
Микаса поворачивается так, чтобы ему было лучше видно ее лицо и улыбку. Ощущение щекотки на губах – и она приоткрывает их, чтобы облизнуть. Леви убирает пальцы.
- Эй!
- Мне щекотно.
Живот начинает двигаться, и Микаса морщится от неудобства. Снова ложится на бок и кладет ладонь на колено Леви. Еле слышно ругается, но до его ушей долетает пресловутое «Да твою ж мать, вылезай уже». Он тихо хмыкает и опускает голову.
- Ты собрала сумку?
- Да, стоит в шкафу. Ханджи просила позвонить ей, когда начнется.
- Зачем?
- Кто ее знает. Ты с ней дружишь дольше моего, должен был догадаться. И вообще, ее просьбы и решения почти в ста процентах случаев совершенно нелогичны.
- Но почти всегда она оказывается права. Поэтому я и спрашиваю, зачем звонить ей, когда начнутся схватки. Она явно что-то придумала.
- Мне уже страшно.
После съеденной шоколадки человек в животе начинает сходить с ума, и Микасе приходится отправиться спать в будущую детскую, чтобы дать Леви выспаться перед приемом экзаменов. Через неделю его работа плавно перейдет в трехмесячный отпуск, а сейчас каждый ночной час, проведенный во сне, для него подарок небес. Нервное напряжение, которое он предусмотрительно оставляет за дверьми университета, в котором преподает, постепенно достигает максимума. Микаса благодарна ему за спокойствие, которое разложено по углам их дома, но иногда в его глазах читается вселенская усталость. Множество раз они обсуждали вариант ухода из преподавательской деятельности. Его дядя, Кенни, при каждом звонке напоминает, что его боевые навыки могут пригодиться в других сферах, плавно намекая на то, что был бы рад видеть его на своем месте.
«Мне давно пора на пенсию, а лучшей кандидатуры на пост директора спортивной школы мне не найти. Никаких экзаменов и студентов. Правда, Микаса может начать ревновать из-за молодых мамочек, которые приводят на занятия своих детишек. Но я уверен, что ты не огорчишь ее».
По началу Леви даже не слушал Кенни, но чем ближе был последний семестр в университете, тем чаще он задумывался о перспективе смены рода деятельности, что стало темой разговоров с Микасой. Жена неизменно поддерживала любое его решение, будь то продолжение преподавания в университете или пост директора спортивной школы. С каждым днем чаша весов все больше склонялась в сторону согласия на предложение Кенни, но уходить с поста преподавателя нужно было так, чтобы не оставлять незавершенных дел или хвостов. Осталось только принять экзамены и сдать все документы.
Невесомый поцелуй в щеку свидетельствует о наступлении утра. Микаса чувствует себя развалиной: заснуть получилось всего пару часов назад, мочевой пузырь полный, низ живота болезненно ноет.
- Иди в спальню, родная. Я ушел.
- Когда вернешься?
- Если ты поможешь мне разобраться с табелями, то вернусь пораньше, но возьму работу на дом.
- Конечно, помогу. Только приезжай скорее.
- Как ты себя чувствуешь?
- Как на тридцать девятой неделе беременности. Хочется разродиться или сдохнуть.
- Первый вариант мне нравится больше. Если что – я на телефоне.
- А я в туалете. Удачного дня, родной.
Изжога снова начинает мучить ее пищевод, и желчь выходит наружу с мерзкими звуками, когда дверь лифта закрывается со звонком. Микаса удобнее устаивается перед унитазом, потому что знает, что ближайшие полчаса ей не светит другое местоположение. Усталость и безысходность накатывает волной, она снова плачет, когда на телефон, лежащий рядом приходит сообщение.
«Осталось совсем чуть-чуть. Я люблю тебя, родная. Ты выдержишь» - от абонента «Леви».
Микаса выдавливает из себя улыбку и прикрывает глаза.
С течением дня боль в животе усиливается, но все еще терпима для того, чтобы заниматься привычными делами. Брюнетку напрягает только то, что она без конца бегает в туалет: мочевой пузырь наполняется даже тогда, когда жидкость в организм не поступает. От первой беременности неизвестно, чего можно ожидать, поэтому она не выпускает из рук телефон, чтобы в случае чего, сразу набрать Леви.
Случай предоставляется во второй половине дня, когда резкая боль прошивает нижнюю часть тела, а по ногам стекает прозрачная жидкость. Два гудка кажутся бесконечно долгими.
- Леви! Оно началось! Ай!
- Твою мать! Звоню Ханджи и еду!
Быстрый набор на клавиатуре, звонок Зое, два слова. Недоумевающие коллеги и студенты на экзамене не снижают скорости реакции Леви. Он кидает Смиту тихое «Микаса рожает», получает в ответ кивок и выбегает из аудитории, забывая на спинке стула пиджак.
Сутки, проведенные рядом с женой в предродовой палате, Леви запомнит на всю оставшуюся жизнь. Они будут являться ему в жутких кошмарах. Пальцы легкой ноющей болью иногда будут напоминать о вывихе, сделанном Микасой в момент схватки. Он стойко вытерпел ее боль и слезы, хотя и хотелось бросить все и самому разрезать живот и вытащить ребенка.
Ханджи всегда находилась поблизости, хоть ее и не пустили в предродовую. По видеосвязи в телефоне она давала советы и комментировала происходящее. Все-таки хорошо иметь в друзьях человека, связанного с медициной. Она старалась отвлекать Микасу разговорами и шутками, и иногда у нее даже хорошо получалось.
Где-то глубоко внутри Аккерман думал, что не сможет полюбить ребенка, доставившего столько боли его любимой женщине. Но стоило только увидеть маленькое синюшнее тельце, поднятое врачом, и услышать первый крик, сердце оттаяло, а из глаз потоком побежали слезы.
У него родилась дочь. Саммер Аккерман.
Восстановление Микасы проходило быстро, и уже через неделю их с малышкой выписали. Девушке было в новинку состояние организма, в котором не хотелось бесконечно блевать и спать, поэтому она настороженно заходила в квартиру и принюхивалась ко всему, что ее окружало, как кошка, попавшая в новую обстановку. Леви это рассмешило. Положив сверток с сопящей дочкой в кроватку, он крепко обнял жену.
- Мы дома. Мы все дома.
***
Первые месяцы в статусе родителей принесли бессонные ночи, и Микасу неимоверно радовал отпуск мужа. Он расправился со всеми делами в университете, пока она проходила реабилитацию после родов, и теперь был полностью предоставлен семье. Кенни готовил документы для передачи поста директора спортивной школы и убедил племянника, что ближайшие три месяца тот ему не понадобится.
- Она опять кричит. Ты ее кормила?
- Когда укладывала. Колики, наверное. Пойду укачаю.
- Я сам, спи. Ты и так намучилась.
- Чем я ублажила высшие силы, что мне достался такой чудесный муж, а Саммер – лучший папочка?
Леви улыбается и целует жену. Вылезает из теплой постели и идет в детскую, чтобы уговорить дочь поспать хотя бы пару часов. У него получается. Малышка на уровне вибраций его голоса чувствует, что нужно слушаться любимого папу.
Со временем колики перестают быть большой проблемой, и ночи становятся более спокойными. Саммер растет на глазах, и Леви уже не страшно оставлять их одних с Микасой дома, когда он уходит на работу. Жизнь обретает миллиарды новых красок и оттенков, когда в нее врывается маленький летний ураган.
***
- Она не хочет лежать, ты же видишь!
Саммер уже восемь месяцев, активность достигает своего пика. Леви ловит ее, ползающую на коленках по всей квартире и пытается уложить рядом с собой в вибрирующее кресло, пока допьет свой чай.
- Я всего лишь хочу допить чай! Саммер!
- Па-па, - тонкий голосок пронзает пространство, впиваясь в уши сладкими иголками. Девочка кладет в ротик большой пальчик и с улыбкой посасывает его, глядя серыми глазами на мужчину, потерявшего дар речи.
- Она… Микаса, она сказала… Она сказала «папа»?
По щеке бежит соленая капля, и Леви быстро смахивает ее пальцами. Смотрит глазами, полными блеска в синих крапинках, на дочь и не может дышать: легкие парализовало.
- Ты стал слишком чувствительным. Да, она сказала «папа».
Сердце и другие органы переполняются радостью, и Леви ловит себя на мысли, что готов разорвать в клочья жену и дочь от бесконечной беспредельной и безусловной любви к ним.
***
Саммер два года. Она слишком смышленая для своего возраста, и не отходит от папы ни на шаг. Но стоит увидеть на горизонте зеленоглазого шатена, Леви отодвигается на второй план.
- Хей! Летнее солнышко! Беги ко мне скорее! Дядя Эрен скучал!
Спотыкаясь о препятствия в виде разбросанных по квартире игрушек, малышка бежит к стоящему в дверях Эрену, раскинув руки для крепких объятий.
- Конечно, и папа становится лишним.
- Не злись на дочь. Тебя она любит больше.
- А так и не скажешь, - брови становятся на место, расходясь в стороны от переносицы, - Привет, Эрен.
- Привет, Леви. Спасибо, что разрешили забрать Саммер с ночевкой. Лили будет счастлива с ней повозиться.
- Только не давайте ей на ночь шоколад. И вообще на ужин без сладкого. Иначе спать она вам не даст.
- Ну папа!
Маленькая брюнетка морщит носик подобно матери, когда ей что-то не нравится, и скрещивает руки на груди. Она знает, что спорить с папой бесполезно, но уже нашла к нему подход, и добиваться желаемого стало гораздо проще.
- Хитрая маленькая лиса. Поцелуй папу, и папа разрешит съесть конфетку после ужина.
- Леви!
- Что? Я ее отец. Я могу разрешать и запрещать то, что посчитаю нужным.
Саммер протягивает ручки к Леви и крепко обнимает его за шею, оставляя на щеке влажный детский поцелуй. Папа спускает ее с рук на пол и подгоняет ладошкой за собранным рюкзаком, лежащим в детской.
- Может чаю, Эрен?
- Нет, спасибо, Микаса. Мне еще нужно забрать Лили от родителей. И у нас запланирован парк аттракционов для Саммер. Чем займетесь?
- Сексом.
- Леви!
- Что? Ладно. Ханджи с Моблитом позвали отметить какое-то новое открытие. Поэтому идем в ресторан. А потом секс.
Микаса прикрывает лицо ладонью: Леви совершенно не изменился. Говорит то, что думает.
- Во сколько привезти солнышко? – Эрен улыбается, глядя на сестру.
- Мы сами заедем. Заодно и пообедать сможем вместе. Вы как?
- Будем рады, - за ногу цепляется прибежавшая Саммер с рюкзаком за плечами, - Тогда до завтра. Пойдем, солнышко!
Дверь со звоном закрывается, и Леви притягивает к себе жену, положив ладонь на ее талию. Неторопливый и глубокий поцелуй, ноги Микасы подкашиваются. Слишком давно они не были предоставлены друг другу так, чтобы не отвлекаться на посторонние звуки и движения.
- Как на счет поменять местами ресторан и секс?
- Плохая идея. Как на счет добавить еще один секс перед рестораном?
- Согласен. В спальню.
***
- С днем рождения, папа!
За окнами кружат огромные хлопья снега, плавно опускаясь на асфальт. К утру город покроется белым пуховым одеялом. Огни ночного города становятся ярче, когда его окутывает снежная пелена.
Аккерманы отмечают день рождения Леви. Рождество задвинули на верхнюю полку, куда важнее праздник, посвященный главе семейства. Микаса в уютном длинном свитере сидит в кресле, и протягивает Леви маленькую коробочку после того, как тот похвалил рисунок Саммер, на котором она схематично изобразила себя, маму и папу.
- Что это? – Леви недоумевает, но с любопытством распаковывает подарок.
Открывает коробочку и не совсем понимает происходящее. Смотрит на Микасу, затем снова на подарок. Жена улыбается и не спешит объяснять. В коробочке – цифровой тест на беременность с положительным результатом.
- С днем рождения, любимый. Ты станешь папой во второй раз.
