***
Первые две вещи, которые мозг Сону фиксирует, когда он приходит в себя — это острая головная боль и знакомый запах кондиционера для белья, исходящий от свежих простыней. Его память совершенно размыта — головная боль, видимо, от похмелья. Мягкое одеяло, натянутое до подбородка, его собственное, и он по-прежнему одет в уличную одежду. Похоже, просто напился где-то и благополучно вернулся домой. — Утречка! — щебечет голос рядом с ним, и Сону непроизвольно вопит, потому что, как бы он ни был пьян вчера, он уверен, что не приводил никого к себе. — Кто ты, блять, такой?! — Сону визжит, пытаясь прижаться спиной к изголовью кровати. Воспоминания возвращаются к нему потоком. Он вырубился на улице, прямо на глазах этого чудака в белом, который — что подозрительно — знает его полное имя. Стоп, а как он попал к нему в квартиру? Незнакомец вручает ему стакан воды. — Я Чанмин, — отвечает он с сияющей улыбкой. И у него ямочка на щеке. Очаровательно. Сону осушает стакан и ставит его на прикроватную тумбочку. — Неужели? Не объяснишь, почему ты влез ко мне домой? — Сону скрещивает руки на груди. — Как грубо, — обиженно отвечает Чанмин. — Я нёс тебя сюда на своей спине. А пароль ты ввёл сам. — Не грубо, а вполне справедливо. Ты не ответил на первый вопрос, и я не об имени спрашивал, если что. Чанмин моргает, глядя на него. — Ну, скажем так, я твой ангел-хранитель, — говорит он осторожно. Сону усмехается. Худший подкат, который он только слышал. Чанмин довольно красив, но из-за пугающего блеска его глаз внутри Сону растёт дурное предчувствие. И эта милая ямочка, будь она проклята. Сону молится всем богам, чтобы он не оказался серийным убийцей. Сону слишком молод и красив, чтобы умирать. Чанмин раздражённо цокает, и за его спиной раскрываются крылья из белых перьев. Сону наверняка выпил много алкоголя, но он однозначно не помнит, чтобы употреблял наркотики прошлой ночью. Крылья за спиной Чанмина сияют неземным светом, и это никак не может быть эффектом от дешёвых флуоресцентных ламп в комнате Сону. — Что за хуйня! — восклицает он, вскидывая руки. При этом нечто слабо мерцает на внутренней стороне его левого предплечья, и он на мгновение отрывает взгляд от аномалии перед собой, чтобы взглянуть на это. Это похоже на татуировку, но в то же время нет: пять чёрных линий, пересекающихся между собой, образуют пятиконечную звезду, заключённую в идеальный круг по ширине его предплечья возле локтевого сгиба. Под определённым углом линии мерцают. Переливающиеся, неразборчивые руны вспыхивают вдоль них, а затем исчезают так же быстро, как и появлялись. — Ты даже заключил с ним договор на крови? Кажется, твой моральный компас испорчен сильнее, чем я думал, — комментирует Чанмин, глядя на метку с лёгким неодобрением. — Договор на крови с кем? Что это такое?! Что ты такое? — Сону готов упасть в объятия нервного срыва прямо сейчас. Крылья Чанмина слегка трепещут, и выглядит он совсем невпечатлённым. — Ты можешь успокоиться? Не хочу повторять дважды. — Как я могу успокоиться, когда говорю с крылатым парнем?! — Сону заламывает руки, желая проснуться от этого странного, вызванного перепоем сна. Чанмин вздыхает и хватает левую руку Сону, прижимая два пальца к середине пентаграммы, нарисованной — эта штука смывается или нет?! — на его коже. Сону шипит, когда метка загорается от прикосновения, и выдёргивает руку из хватки Чанмина. Облако чёрного дыма клубится и расползается у подножия кровати Сону, обретая форму стройного силуэта. Когда Сону моргает, силуэт превращается в человека — человека ли? Он задыхается, когда незваный гость поднимает голову и пронзительно смотрит в глаза Сону. Тот самый красивый мужчина из бара! — Привет, Чанхи, — говорит Чанмин, приподнимая подбородок в знак приветствия. Мужчина по имени Чанхи переводит взгляд на Чанмина. — А, ты. Я как раз задавался вопросом, почему меня затянуло сюда. Явно не этот паршивец позвал, — его голос звучит сладко, словно мёд. Он с головы до ног в чёрном. Тёмная безрукавая рубашка резко контрастирует с его бледными плечами, а длинные ноги прекрасно смотрятся в облегающих кожаных штанах и ботильонах. Он выглядит таким же опьяняюще желанным, каким Сону помнит его с прошлого вечера. — Кто-нибудь может, пожалуйста, объяснить мне, что происходит? — умоляет Сону, цепляясь за простыни так, будто от этого зависит его жизнь. — Ну разве он не очаровашка? Полный ужас ему к лицу, — говорит Чанхи. Зрачки его глаз на мгновение сужаются до вертикальных линий, а радужка вспыхивает кроваво-красным. Но когда Сону издаёт сдавленный вопль, Чанхи моргает на него карими, невинными, человеческими глазами. Метка на руке Сону пульсирует тупой болью. Чанмин без энтузиазма хлопает в ладоши. — Поздравляю, Ким Сону. Ты заключил сделку с дьяволом.***
Неделя выдаётся для Сону странной, изнурительной и слегка травмирующей. Ему приходится платить довольно высокую цену за свою беспечность во время небольшого кутежа в баре, меньшая доля которой выпадает на двух его новых соседей по комнате — именно так их стоит называть, если кто-то спросит — которых он приобрёл за одну ночь. Для начала Чанхи весьма настойчиво поправил заявление Чанмина. Он не дьявол, нет. Он всего лишь бессмертное существо — не так уж и отличающееся от Чанмина, просто в загробной жизни они оказались по разные стороны — которое услышало, как Сону проклинал своего бывшего в разговоре с барменом. И которому под силу по щелчку пальцев решить все проблемы Сону за ничтожно смешную цену — его душу. Он настаивал, что это была отличная сделка, на которую Сону с готовностью согласился и подтверждение которой явно виднелось на его руке. Первые несколько дней это и правда приносило определённую пользу. Его злопамятного босса уволили («Ты уверен, что он не был, ну… одним из вас?» — поинтересовался он у Чанхи. «Как ты смеешь сравнивать меня с настолько отвратительно мерзким человеком?» — ответил тот обиженно), он получил повышение и прибавку к зарплате, что было не лишним, учитывая, что ему теперь нужно кормить ещё два рта. И он наконец преодолел свой блок в написании песен, в котором застрял на те несколько тяжёлых недель до разрыва с бывшим. А затем его бывший чуть не попал под машину, и ситуация перестала казаться просто чередой случайных совпадений. — Этого мало? Его лечащий врач сказал, что у него сломано восемь рёбер и пробито лёгкое, — говорит Чанхи, явно озадаченный огорчённым выражением лица Сону. — Оу. Ты говорил, что желаешь ему умереть самым мучительно болезненным способом. Я собирался устроить это, но кое-кто… Он поворачивается к Чанмину, который затыкает уши эйрподсами Сону и громко подпевает песне, над которой тот работает в последнее время, избегая пристального взгляда Чанхи. — …решил быть паинькой и уберечь его от опасности, — заканчивает он. — Уберечь от опасности?! У него лёгкое пробито! Я не желал ему ничего из того, что сказал в баре, взаправду! — Сону чуть не плачет от отчаяния. — Понятно, — не похоже, чтобы это уточнение обеспокоило Чанхи. — Я недооценил твой злой умысел. Быстрая смерть была бы милосердием. Он должен страдать от всё более и более изнурительных травм, это будет лучшим способом мучить его. Чанмину хватает наглости рассмеяться. Разве не он должен быть здесь голосом совести? Для того, кто называет себя ангелом, он кажется достаточно терпимым по отношению к Чанхи. Его ничуть не беспокоит, что Чанхи создаёт неприятности каждый раз, когда не слоняется по квартире Сону. Как тогда, когда он прогуливался по окрестностям и спровоцировал две банды на массовую драку. Или когда он шатался без дела возле ближайшего университета и потом восхищался гениальными методами мухлежа в учёбе, которые придумали некоторые нечестные студенты. Когда на днях Чанхи был в плохом настроении и грандиозно разозлился на местный сатанинский культ, который по ошибке вызвал его в свой сырой и грязный подвал, Чанмин сказал: — Ты легко мог забрать души у них всех. Почему не стал? Это повергло в шок Сону, который гордился своей способностью разбираться в людях (за исключением тех случаев, когда он влюблён, Чанхи любит постоянно напоминать ему, почему вообще заварилась вся эта неразбериха). Чанмин выглядит милым и безобидным — ангелочком — когда улыбается, но его странным образом привлекают жуткие и мрачные вещи, как фильмы ужасов и японские аниме с монстрами-людоедами. Кукла Чаки в натуральную величину, сидящая в углу спальни Сону, — его недавнее приобретение. А однажды Сону поймал его за просмотром приложения для онлайн-шоппинга с телефона самого Сону, который он стащил. И он добавлял в корзину фигурки клоунов с фарфоровыми лицами, а Чанхи заглядывал в экран ему через плечо с нескрываемым отвращением. Складывалось ощущение, что эти двое… друзья. Мистические, бессмертные друзья с непостижимыми планами на их существование, которые запросто могут разрушить жизнь Сону одним щелчком пальцев. Поэтому Сону, который очень ценит свою жизнь, считает необходимым сделать их счастливыми и довольными, насколько это возможно. В целях собственной безопасности. Пока он не придумает, как свести метку Чанхи. — Нет! Никаких увечий, расчленений или чего-то даже отдалённо ужасного на подобии этого! Просто… Оставь его в покое, пожалуйста, — умоляет Сону, строя Чанхи свои лучшие щенячьи глазки. По какой-то причине пугающая аура Чанхи растворяется без следа всякий раз, когда он делает это. Чанхи фыркает. — Ладно. Ты слишком мягкий! Вот почему ты как магнит для говнюков, которые пользуются твоей добротой и топчут твоё сердце до тех пор, пока внутри тебя не останется безжизненный вакуум. — Да, это я, — отшучивается Сону. Болезненные отголоски недавнего расставания никуда не делись, но, честно говоря, за всю неделю он ни разу не вспомнил о своём бывшем. По крайней мере, до тех пор, пока информация о попытке Чанхи «помочь» не была доведена до его сведения. Две новые проблемы в его жизни насколько отвлекли его, что времени жалеть себя почти не осталось. Хотя не то чтобы он стал это делать, не имея на что отвлечься. — Ты что, плакать собрался? Возможно, не стоило мне спасать жизнь твоему бывшему, — говорит Чанмин, задумчиво нахмурившись. Чанхи бросает на Чанмина раздражённый взгляд. — Йа! Ты жалеешь об этом сейчас? Если бы ты не влез, неудачник, расстроивший Сону, уже не засорял бы землю своим существованием! — Хорош говорить об убийстве моего бывшего, а, — просит Сону и трёт виски. — А кто говорит об убийстве? Его чуть не сбил какой-то безответственный водитель, не я, — говорит Чанхи, прикладывая руку к груди, как будто Сону глубоко оскорбил его чувства. Сону хмурится, но уже не чувствует прежней грусти. Теперь ему хочется задушить Чанхи, потому что он раздражающий. Но он подавляет это желание. Потому что Чанхи — демон с лицом ангела, и даже если он выглядит до смешного очаровательно в огромном розовом свитере и вязаной шапке с кошачьими ушками на голове, он всё ещё пугает Сону немного. Самую крошечную, незначительную, мизерную малость. — В любом случае, — говорит Сону, пытаясь перевести разговор в более безопасное русло, не связанное с убийствами, — я умираю с голоду. Чанхи, сделай мне токпокки. — Говори уважительно, — Чанхи скрещивает руки на груди. — И я не твой личный повар! — Но ты говорил, что решишь любую мою проблему. А прямо сейчас моя проблема в том, что я умираю с голоду и хочу токпокки, — отвечает Сону тоном «я всего лишь констатирую факты». Раз Чанхи собирается поглотить его душу — или как это работает — после его смерти, он планирует выжать из этого договора всё возможное. — Или я могу заставить твой желудок исчезнуть, и ты больше не будешь чувствовать голод, — небрежно предлагает Чанхи. Милая улыбка на его лице совсем не сочетается с жуткими словами, вылетающими из его рта. Сону стоически держит позиции. — Я бы предпочёл токпокки Чанхи-хёна. Пожалуйста, — на всякий случай добавляет он, отзеркаливая улыбку Чанхи. Чанмин трясет Чанхи за плечи, требуя: — Мне тоже сделай! — Ладно, ладно! — ворчит тот. — Но сначала пополним запасы. В холодильнике Сону прискорбно пусто. — А не можешь просто создать ингредиенты? — спрашивает Сону. Чанхи отмахивается. — Сотворение больше по части босса Чанмина. — Но мне нравится ходить за продуктами! Пошли потратим все деньги Сону! — взволнованно восклицает Чанмин, вскакивая и выталкивая Чанхи за входную дверь. Вот так теперь выглядит жизнь Сону.***
Месяц спустя Сону смиряется с фактом, что в ближайшем необозримом будущем он никуда не денется от Чанмина и Чанхи. Однажды он спросил их, почему они просто… не идут домой (у ангелов и демонов есть жилое пространство в человеческом мире?), но они просто обменялись многозначительными взглядами и ответили в один — это было жутко — голос: — Но нам нравится тусоваться здесь с тобой. Тогда он спросил, почему они «тусуются» с ним, если у них наверняка есть дела поважнее. Например, влиять на других людей, заставляя их делать добро или зло, или что-то в этом роде. Чанхи пожал плечами и продолжил наводить порядок в кладовке Сону. Он усмехнулся, когда Сону понял, что не ответом его не удостоят, и показал ему язык. Чанмин раздражённым тоном, потому что Сону оторвал его от просмотра «Заклятия» на плазменном телеке, сказал: «Очевидно потому, что мне нужно присматривать за Чанхи». Однако Чанхи не делал никаких пакостей с момента инцидента с бывшим Сону. На самом деле, он, похоже, неплохо освоился в домашней человеческой жизни. Готовит для Сону еду, убирает в его квартире и даже украшает его комнату небольшими эстетичными вещичками, которые приносит со своих ежедневных прогулок. Когда Сону указывает на это Чанмину, тот смотрит на Чанхи с гордым выражением лица. — Разве это не здорово? Упрощает мне работу. Сону не уверен на сто процентов, в чём именно заключается работа ангела-хранителя, но он готов поспорить, что безделье и просмотр богохульных фильмов ужасов на диване Сону в неё не входят. Чанхи приземляется на свободное место рядом с Чанмином, разрывая пакет с карамельным попкорном, который он стащил из кладовки. Чанмин обнимает Чанхи за плечи, не отвлекаясь от просмотра. Ещё он готов поспорить, что прямо сейчас двое людей (не людей) на его глазах нарушают какое-то из главных правил Великого Порядка Вещей. Он не совсем уверен, что хочет быть в этом замешан. Чанхи ещё теснее прилипает к Чанмину, опуская голову ему на плечо. Эти двое выглядит настолько раздражающе уютно, что Сону охватывает иррациональное желание присоединиться к ним. Что ж… Живём всего раз. Он фыркает и расталкивает их, заползая в образовавшееся между ними пространство. — Дай сюда, — требует он, выхватывая пакет с попкорном из рук Чанхи и игнорируя горящие щёки, когда Чанхи мило посмеивается над его выходками.***
— Что из себя представляют небеса? Сону терпеливо ждёт, пока Чанмин тщательно чистит крылья. Ему кажется, Чанмин не будет против вопроса, раз уж сам он собирается засорять пол комнаты Сону слабо мерцающими перьями. — Узнаешь, когда попадёшь туда, — рассеянно отвечает Чанмин. После небольшой паузы, бросив выразительный взгляд на пентаграмму на руке Сону, поправляет сам себя: — Если попадёшь. Сону закатывает глаза. — Если не попаду, тебя понизят в должности за халатность на работе, нет? Чанмин пристально смотрит на него. — Я никогда не отношусь к работе халатно. — Ага, — говорит Сону с сомнением, глядя на куклу Аннабель, сидящую за столом на стуле. Ещё одна вещь, которую Чанмин притащил домой после того, как пропадал где-то — и явно не защищал Сону — целый день. Кукла поворачивает голову в сторону Сону, и он издаёт совершенно немужественный вопль. — Не паникуй, это просто мой коллега. Он любит немного пошалить, — успокаивает его Чанхи. Он сидит на полу и собирает выпавшие перья Чанмина в аккуратную кучку. Кукла спрыгивает со стула и жутко ковыляет в сторону Чанхи, останавливаясь, чтобы ухмыльнуться Сону. У него от этого дрожь пробегает по спине. Сону наблюдает, как кукла шепчет что-то неслышимое на ухо Чанхи, а затем обхватывает его шею хрупкими руками в зловещем подобии объятий. Чанхи спокойно хватает куклу за шкирку и швыряет об стенку. Она с громким стуком падает на паркет — безжизненная и, как догадывается Сону, больше не одержимая. — Эй! — кричит Чанмин, собираясь поднять любимую игрушку. — Я бы на твоём месте не трогал. Скверна Джэхёна осталась на ней, — говорит Чанхи. Чанмин всё равно берёт куклу, бросая на Чанхи многозначительный взгляд, смысл которого ускользает от Сону. — Я в курсе, над чем он работает и с кем. Улыбка Чанхи пропитана резкостью. — Ты же прилежный ангелочек? Не собираешься сдавать их, правда? — Не в природе ангелов предавать друзей, — высокомерно отвечает Чанмин. — С каких пор Джэхён стал твоим другом? — возражает Чанхи. Чанмин вскидывает брови. — Я про Джейкоба. Он смотрит на Чанхи с этим сложным выражением лица, и они ничего не говорят на протяжении минуты, безмолвно общаясь взглядами. Или может используют ангельско-демонскую телепатию, Сону не в курсе. Он помнит, что они уже делали так пару раз, и это по-прежнему раздражает. — Ты что-то замышляешь, — наконец нарушает молчание Чанмин, бросив на Сону жалостливый взгляд. — Такова природа демонов — постоянно что-то замышлять, — Чанхи поднимается и снимает перо, попавшее Чанмину в волосы. Он вертит его за очин, и оно загорается. Взгляд Чанмина провожает хлопья золы, медленно оседающие на пол. Сону чувствует на своей коже покалывание статического электричества, как будто воздух наэлектризован. — Но ты не станешь мне мешать, правда ведь? Потому что мы друзья. А ангелы никогда не предают друзей, — продолжает Чанхи медово-сладким тоном, снимая напряжение, и кокетливо хлопает ресницами, глядя на Чанмина. Тот подходит к нему с наигранно хмурым выражением лица. — Перестань, тебе это совсем не идёт, — упрекает он. Но затем заключает лицо Чанхи в свои ладони и сжимает его щёки так, чтобы губы вытянулись уточкой. Смех Чанмина звенит чисто, словно церковные колокола, и Сону думает, что нежный взгляд ангела куда больше говорит о его истинном отношении к попыткам Чанхи вести себя мило. Сону внезапно чувствует себя одиноким и неуместным, что смешно, учитывая, что он у себя дома. Его немного тревожит то, что он не может точно определить, кому завидует: Чанхи или Чанмину.***
По прошествии месяцев Сону больше не может игнорировать растущую внутри него привязанность по отношению к двум сверхъестественным созданиям, которые прочно обосновались в его жизни. Не раз он спрашивал себя, почему из миллиардов людей на планете они выбрали его. Не то чтобы он жаловался, уже привыкнув к тому, что они находятся рядом с ним 24/7. У них нет обычной человеческой работы, но Сону открывает для себя, что Чанхи поёт как ангел. Он обижается на это заявление, но в любом случае поддаётся на уговоры Сону всякий раз, когда тот просит спеть колыбельную перед сном. Так что иногда Сону подлизывается к нему с просьбой записать демо для некоторых песен, над которыми он работает. По выходным он ходит в танцевальную студию, чтобы развлечься, и Чанмин всегда рад составить ему компанию. Правда, его беспрецедентно и несправедливо божественные навыки в танцах здорово усложняют тренерам жизнь. Иногда Чанхи присоединяется к ним двоим, просто чтобы понаблюдать. Однажды ему стало скучно, и он заставил двух главных преподавателей по танцам подраться, подпитываясь напряжением и негодованием, витавшим в воздухе. Это случилось во время напряжённой недели, когда преподаватели готовили хореографию для многообещающей айдол-группы. За это Чанмин тщательно — и, к ужасу Сону, в буквальном смысле — искусал его сразу же по приходу домой, расстроенный тем, что Чанхи прервал занятие своими выходками. Тогда Сону впервые увидел Чанмина злым. Это был пугающий опыт, который открыл ему понятие «гнев Божий» с новой стороны. Поэтому он мысленно поклялся никогда не злить Чанмина нарочно, пытаясь не пялиться на следы укусов на руках и плечах Чанхи. (— Клянусь, можно подумать, что это в нём течёт демоническая кровь, — угрюмо произнёс Чанхи, одёргивая по-модному свободный воротник рубашки. На обнажённой гладкой поверхности бледного плеча безошибочно угадывались следы зубов. Под наклоном его обнажённая шея выглядела настолько греховно восхитительно, что тоже напрашивалась на укус, и это не прошло мимо внимания Сону. Он тяжело сглотнул и изо всех сил постарался оторвать взгляд от этой картины.) В отличие от Чанмина-белки-вампира (как любит называть это Чанхи), Чанмин в хорошем расположении духа — милейшее существо в мире. Когда Сону возвращается домой после напряжённого рабочего дня, Чанмин всегда ждёт его с миской горячего рамёна и в любое время терпеливо выслушивает разглагольствования Сону о его работе. Он ласково уговаривает Сону доделать работу, когда дедлайн дышит ему в затылок, и отправляется с ним в мини-путешествия в поисках вдохновения, когда он выгорает и теряет мотивацию. Как-то зимой Чанхи отсутствовал на протяжении недели, а Сону застрял дома из-за сильного снегопада, поэтому был более угрюмым, чем обычно. Чанмин небрежно подметил, что имя Сону ему подходит — он нуждается в солнечном свете, чтобы радоваться жизни. Следующее, что помнит Сону — он оказался на тропическом пляже в плавках и шлёпанцах, и Чанмин позволил ему дурачиться в воде столько, сколько душе угодно. Это длилось не один час точно. Затем они в мгновение ока вернулись в квартиру. Сону, куда более весёлый и отдохнувший, чем до этого, удивился, взглянув на свой телефон — прошло не больше пяти минут. Чанмин просто сказал, что это ангельское благословение и что Сону следует принять это как должное. А ещё ни в коем случае не упоминать об этом перед Чанхи, который становится невыносимо самодовольным, стоит Чанмину сделать что-то неправильное. Сону отчётливо слышал, как он бормотал себе под нос о нарушении протокола. Чанмин позволяет Сону держать его за руку, куда бы они не шли. Один из их знакомых по танцам как-то спросил, встречаются ли они. И Чанмин только мило рассмеялся, обнажая маленькую ямочку на щеке, пока Сону поглубже зарылся носом в шарф, пытаясь скрыть румянец на щеках. По возвращению домой они обнаружили Чанхи, который тут же набросился на Чанмина с сокрушительными объятиями всем телом. Это болезненное напоминание о том, как ситуация обстоит на самом деле, стёрло глупую улыбку с лица Сону. Он отошёл в угол, стараясь не выглядеть жалко грустным, но Чанхи заметил это и тоже обнял его так сильно, что у Сону перехватило дыхание. — Бедный малыш, я и не знал, что ты так сильно по мне тоскуешь, — проворковал Чанхи, и Сону даже не стал возражать ему, потому что часть его действительно скучала по Чанхи. Та часть, которая непринуждённо подшучивала над демоном с комфортной лёгкостью, которая казалась всё более и более естественной. Та часть, которая любила, когда его баловали, даже если единственной причиной этому была их сделка. А, и та его часть, которая думала, что Чанхи выглядит чрезвычайно привлекательно с завитыми в локоны тёмными волосами и покрытыми вишнёво-красным блеском губами. Чанхи и близко не привязан к Сону в той мере, что Чанмин, но это не спасло от того, что и его в какой-то момент приняли за вторую половинку Сону. — Эти демки звучат офигенно, — сказала одна из коллег Сону после того, как послушала плавное пение Чанхи в своих шумоподавляющих наушниках. — Твой парень, тот милашка, который всегда выглядит так, будто только что с показа мод, записал это для тебя, да? Тебе стоит познакомить его с кем-то из рекрутеров нашего агентства. — Он не… — Сону запнулся на полуслове. Вероятно, то, что один человек считает их с Чанхи парой, не станет большой проблемой. Коллега Сону рассмеялась и послала ему понимающую улыбку. — А, не хочешь им делиться? Понимаю. Если у него будет шанс дебютировать и стать певцом, вам придётся расстаться или бесконечно пытаться сохранить отношения в тайне. Сплошной головняк. Сону не сомневается, что Чанхи чертовски легко пройдёт любое прослушивание в любом агентстве. И что он, наверное, даже сделал бы это, чтобы попакостничать и похихикать, если бы эта мысль как-то пришла ему в голову. Вот почему Сону запретил ему когда-либо сопровождать его на работу. Того одного раза, когда он вмешался в рабочую жизнь Сону, было вполне достаточно. На самом деле, он никак не найдёт времени, чтобы переосмыслить свою новую реальность. Просто сесть, рационально оценить положение и найти здравомыслие признать, что это безумие — поймать краш на канонически библейское бессмертное создание. Что ещё хуже, на двух таких созданий. Если бог и король демонов существуют, им наверняка в удовольствие наблюдать, как у Сону едет крыша прямо сейчас. Всё, что ему нужно — быть хладнокровным и оставаться в старой-доброй человеческой френдзоне. Или что-то типа того.***
— Что из себя представляет ад? Чанхи поднимает голодный взгляд от стейка средней степени прожарки, который разделывает ножом, удостоив Сону поднятой бровью. Сону почти полчаса ныл ему, что хочет мяса, и Чанхи предложил сходить в ресторан западной кухни вместо того, чтобы покупать говядину хану, которую хотел Сону. Он согласился только потому, что это позволяло ему повоображать, что Чанхи ведёт его на свидание. Да, он ненадолго задумывался о том, чтобы подавить свою откровенно безумную тягу и к демону, и к ангелу. Но родители воспитали его предприимчивым, и он решил забить болт на то, насколько необычные обстоятельства поставили его в трудное положение. Он решил нырнуть с головой в это болото и посмотреть, что из этого выйдет. Он хотел, чтобы Чанмин тоже пошёл с ними, но тот отказался от приглашения ещё когда они были в квартире, говоря что-то о встрече на Небесах. А потом он исчез с внезапной вспышкой света, которая почти ослепила Сону. Чанхи аккуратно кладёт в рот кусочек стейка, и жуёт настолько медленно, насколько возможно, чтобы довести Сону до белого каления. — Ад — это человеческий концепт, не более, — наконец говорит он, сглотнув и чопорно промокнув губы салфеткой. — Обязательно говорить чёртовыми загадками? — ворчит Сону, кромсая свою порцию с куда меньшим изяществом. Улыбка, которую Чанхи дарит ему, тёплая и обманчиво добрая. — Что там Чанмин тебе ответил? А, точно. «Узнаешь, когда попадёшь туда», — он заливается смехом в ответ на угрюмый взгляд Сону. — Ты мог бы рассказать хоть немного. Ты обязан рассказать мне, я же буквально должен тебе душу после смерти отдать. — Обязан тебе? Единственное, что я тебе обязан — быть преданным, пока твоё человеческое сердечко не остановится, — усмехается Чанхи. — Именно, твоя преданность — моя. Так что, по сути, ты — мой бессменный личный слуга, который очень кстати наделён силами тьмы. А это значит, что ты должен ответить на мой вопрос! — Сону нетерпеливо стучит вилкой по тарелке. Чанхи издаёт тяжёлый, протяжный вздох. — Что ж, ладно. Первое, что ты увидишь, попав туда — исполинские ворота, построенные из костей проклятых, поверх которых написано «Оставь надежду всяк сюда входящий» А перед воротами стоит огромный трёхглавый пёс, у которого жутко несёт из пасти. Глаза Сону становятся похожими на блюдца. Он поддаётся вперёд с заново вспыхнувшим интересом, даже не допуская мысли, что Чанхи над ним прикалывается — ему не терпится узнать больше. — Вот как кучка давно умерших людей-словотворцев представляла себе вход в ад, когда писала о нём, — продолжает Чанхи с ухмылкой. Он плавно и грациозно уклоняется от кусочка морковки, который Сону швыряет в него. — Оборжаться можно, — огрызается Сону. Стоило это предвидеть. — Слушай, паршивец. Если бы каждый демон, призванный таким человеком, как ты, обожающим везде совать свой нос, болтал о тайнах нашего мира, это бы подтолкнуло больше людей к хорошим делам вместо плохих. Как мы будем поддерживать пламя Вечной Бездны, если у нас закончатся проклятые души, которые можно сжечь? — Ты сожжёшь мою душу, когда я умру? — пищит Сону, бледнея от этой мысли. Чанхи подпирает подбородок слабо сжатым кулаком и проходится по Сону оценивающим взглядом. — Я могу. Но, быть может, если ты будешь очень, очень хорошим мальчиком, я мог бы избавить тебя от страданий и вместо этого поглотить твою душу. Тогда ты навсегда станешь частью меня, — он облизывает губы, голод в его глазах приобретает совершенно иной оттенок. Его пугающие, но красивые глаза вспыхивают красным и гипнотизируют Сону. — Это было бы не так уж и плохо, — говорит он с долей восхищения. Глаза Чанхи возвращаются к светло-голубому цвету, который он выбрал для себя на сегодня, а бледные щёки окрашивает розовый. — Ты на самом деле чокнутый человек, знаешь об этом? — бормочет Чанхи, его взгляд скользит от глаз Сону к еде, которую он ковыряет на тарелке. — Твоё счастье, что Чанмина здесь нет. Он бы ухо тебе откусил за такие слова. Сону громко смеётся, потому что смущённый Чанхи — зрелище новенькое, забавное, и не совсем укладывается у него в голове. — Чего ты так смущаешься? Чанхи откашливается. — Я не смущаюсь. Просто ошеломлён тем, какой бардак творится в твоей голове, раз ты действительно думаешь, что отдать свою душу мне на съедение — не страшно. Сону откидывается на спинку сиденья. — Я знаю, что ты классный, и ты не можешь быть настолько злым, будучи лучшим другом ангела, — подмечает он. Он наблюдает, как Чанхи одними губами повторяет «лучший друг», как будто это какая-то дрянь. — Как это вообще вышло? Ему на самом деле интересно. Иногда Чанхи и Чанмин ссорились из-за мелочей, вроде чья очередь пользоваться пультом от телека или кто сегодня больше заслужил спать на кровати рядом с Сону («Сону сегодня помог пожилой женщине перейти дорогу, он хороший!» «Правда? Что ж, Сону оставил свои вонючие носки в шкафчике своего друга в танцевальной студии, прежде чем идти домой. Он повёл себя как маленький говнюк!») Может показаться, что у ангела и демона должны быть более важные темы для споров, но нет. Это всегда касается вещей Сону, повседневных занятий Сону и обыденной жизни Сону. Технически, уже не такой обыденной, если брать во внимание этих двоих. Но Сону отвлёкся от темы. Чанхи пожимает плечами. На его лице нечитаемое выражение, какое бывает, когда он собирается отказаться отвечать на один из вопросов, волнующих Сону больше всего. — Мы возвращаемся домой, — говорит он коротко и использует тот самый тон, который даёт Сону понять, что пытаться вытянуть из него что-то ещё — пустая трата времени. — Ладно, — говорит Сону не без тяжёлого вздоха разочарования, от которого у Чанхи дёргается глаз. — Кто такие Джэхён и Джейкоб? Их имена ещё несколько раз всплывали в разговорах Чанхи и Чанмина, как правило, когда Чанхи возвращался после своих загадочных исчезновений. — Ты сегодня безумно раздражаешь, — жалуется Чанхи вместо ответа. Сону одаривает его пакостной ухмылкой: — Спасибо, это врождённый талант. Чанхи закатывает глаза. — В этом ты похож на Джэхёна. А про Джейкоба лучше спроси у Чанмина, он тоже ангел. — Чанмин сказал, что они вместе работают над чем-то, — продолжает давить Сону, не обращая внимание на растущее нетерпение Чанхи, написанное у него на лице. — Ага. Если тебе прям жизненно необходимо знать, то они оба — существа высшего ранга в каждый своём мире, и играют решающую роль в наступлении апокалипсиса и последней войны на земле. Но победим в ней, естественно, мы. Потому что Джэхён раздражающе конкурентоспособен и больше всего на свете ненавидит проигрывать. — Апокалипсис?! — Сону задыхается, практически вскакивая со своего места. Чанхи торжественно кивает, а потом говорит: — Я развёл тебя. Ты такой доверчивый, что продолжать обманывать тебя практически грех. Но именно поэтому тебя так весело дразнить. — Ты просто… аргх! — Сону комкает столовую салфетку и без особого энтузиазма бросает её в Чанхи, который хихикает. — Перестань так интересоваться потусторонними делами, которые твой крошечный человеческий мозг никогда не сможет понять, — говорит ему Чанхи. — Я передумал, не хочу, чтобы ты поглотил мою душу. Я собираюсь посвятить жизнь Богу и каждый день окунать руку в святую воду, пока твоя идиотская пентаграмма не растворится. Просто тебе на зло. А потом, когда я умру, Чанмин заберёт меня на небеса, и я стану ангелом, и мы больше никогда не будем с тобой тусоваться, — скрещивает руки на груди Сону. — Милота. Религия — тоже всего лишь человеческий концепт. Но если это поможет тебе почувствовать себя лучше, обязательно сделай всё, что ты сказал, — говорит Чанхи насмешливо. Сону встаёт и смотрит на него, прежде чем притвориться, что уходит прочь в приступе раздражения. Затем он, конечно, возвращается, чтобы оплатить счёт. Чанхи бы этим не озаботился, он бы просто слопал весь запас ангусской говядины в ресторане и растворился в воздухе. А Сону не хочет, чтобы Чанмин отругал его по возвращению.***
Когда Сону и Чанхи возвращаются домой тем вечером, в квартире по-прежнему явно нет ангела. Без Чанмина в качестве буфера они снова ссорятся из-за нежелания Чанхи разглашать информацию об аде. — Ты — жадина, Чанхи. Я всего лишь хочу лучше понять тебя! Я думал, что стал больше нравиться тебе, когда ты сказал, что хочешь, чтобы мы остались вместе навсегда, — Сону подкрепляет свои слова взглядом. Его широко раскрытые глаза оленёнка буквально кричат: я-слишком-милый-ты-не-можешь-мне-отказать. Чанхи закатывает глаза, но не может скрыть веселья в улыбке. — Спроси в другой раз, когда докажешь, что можешь не быть раздражающим дольше пяти минут подряд. Сону вздыхает и идёт в свою комнату, чтобы переодеться ко сну, а затем возвращается, чтобы продолжить разговор с Чанхи. Тот как раз направляется в ванную с перекинутым через плечо полотенцем. — Пять минут прошло. Теперь ты расскажешь мне больше об аде? — с надеждой спрашивает Сону. — Нет. Ты серьёзно собираешься спать, не помывшись? Тебе душ нужен больше, чем мне, — говорит Чанхи, наклоняясь поближе, чтобы обнюхать Сону, и морщит нос. — Суперская идея. Ты можешь рассказывать все свои интересные истории о жизни в аде, пока я буду тереть тебе спинку, — отвечает Сону, не теряя ни секунды. Чанхи окидывает его взглядом с головы до ног. — Это всё, что ты хотел бы сделать со мной в душе? — спрашивает он, достаточно игриво, чтобы вызвать в голове Сону короткое замыкание и заставить его переосмыслить своё бессмысленное предложение. Мысленный образ маленьких ручейков воды, сбегающих по обнажённой коже Чанхи в то время, как Сону трогает его, заставляет его уши сильно покраснеть. Мелодичный смех Чанхи — вероятно, в ответ на слишком очевидную реакцию Сону — выводит его из оцепенения. — Нет, — Сону отвечает честно. Если Чанхи хочет соблазнить его, то он уж точно не станет сопротивляться. Он всегда может свалить вину на ангела-хранителя, которого не было рядом, чтобы остановить его. Но это приводит его к мысленному образу улыбки Чанмина с ямочкой на щеке. И Чанмина, который с визгом тащит его за их переплетённые руки по оживлённой улице, преследуя милого щенка. И Чанмина, который на мгновение ссорится с Чанхи, а в следующее сжимает его в практически яростных объятиях. Сону тяжело сглатывает, замерев на месте, даже после того, как Чанхи останавливается в дверях ванной и жестом показывает ему заходить первым. — Если так подумать, мне не стоит принимать ванну! На улице мороз, я точно простужусь, если намочу волосы, — бормочет он под пристальным взглядом Чанхи. — Как хочешь, — говорит Чанхи, надув губы так, будто Сону действительно его разочаровал, и Сону разрывает внутреннее чувство противоречия. А его либидо кричит ему, что он идиот. Он уже свернулся калачиком на постели, ожидая, когда Чанхи придёт после душа и отнимет у него одеяло. Но демон только забирает подушку и на цыпочках уходит, чтобы лечь спать на диване. Чанхи нет на месте, когда Сону просыпается следующим утром.***
Пока Сону в панике бегает по окрестностям, компанию ему составляет время от времени пролетающий снег. Он без понятия, как связаться с Чанмином, и убеждает себя, что не стоит волноваться о Чанхи. Он, вероятно, просто дуется, потому что Сону выбрал поступить правильно и не позволил Чанхи изменить Чанмину с ним. Или что-то типа того. Так же? Сколько бы он не пытался, он не может понять, о чём, чёрт возьми, думал Чанхи. Они с Чанмином ведь любят друг друга? Нравится ли Сону Чанхи больше, чем платонически? Сумасшедший ли Сону, раз имел наглость предположить, что красивый демон, у которого есть настолько же красивый парень-ангел, хоть слегка заинтересуется им, простым — хоть и тоже красивым! — смертным? Ответ он получает раньше, чем того ожидает. Повернув за угол, он видит Чанхи на пустыре. Он одет в чёрную шапку и стёганную куртку, держит перед собой телефон и смеётся над чем-то, что, кажется, снимает на видео с расстояния. С ним вместе мужчина, гораздо выше, чем Чанхи, и, когда Сону подкрадывается достаточно близко, чтобы рассмотреть его лицо, оно оказывается невероятно красивым. Похоже, незнакомцу никак не удаётся слепить снеговика, и именно это смешит Чанхи до упаду. Острый взгляд Сону цепляется за идеальный круг на снегу, диаметром примерно в половину ширины пустыря. В его центре стоит основание снеговика. Внутри круга и вокруг снеговика ещё больше линий, складывающихся в подозрительно знакомый узор… Он резко разворачивается и пробегает несколько кварталов, прежде чем закатать левый рукав куртки и прижать два пальца к пентаграмме на предплечье. Его сердце колотится как от бега, так и от растущего волнения при мысли, что Чанхи пытается поймать в ловушку другую душу, душу несправедливо привлекательного мужчины, после того, как Сону отверг его. — Я был занят важным делом, так что лучше бы ты позвал меня не из-за какой-то ерунды, — раздражённо говорит Чанхи, возникая перед ним в облаке чёрного дыма со скрещенными на груди руками. — Важным делом? — у Сону не получается сдержать недоверчивый смешок, копируя оборонительную позу Чанхи. — Я тебя видел! Ты пытался обманом заставить другого парня заключить с тобой сделку. Он раздражается на себя из-за приступа ревности, которую чувствует, говоря это. Чанхи же щиплет переносицу и вздыхает: — Не говори ерунды, Сону. Договор на крови между демоном и человеком эксклюзивен, он разрывается только в случае смерти одной из сторон. Но мы вроде оба ещё тут, разве нет? — Кто он? — требовательно спрашивает Сону. — Я не идиот, Чанхи. Он был в центре начерчённого на снегу призывного круга. Ты заставил его нарисовать эту штуку? Чанхи хмурится. — Не то чтобы это твоё дело, но конечно нет! Я же сказал только что, что привязан исключительно к тебе! — Правда? — спрашивает Сону, чувствуя надежду, несмотря ни на что. Он более чем доволен тем, что Чанхи практически кричит, что принадлежит ему одному. В каком-то смысле. — Эй, не переводи тему! Не пытайся отвлечь меня. Ты так любезничал с тем парнем, как будто знаешь его! — Я что, не могу тусоваться с кем-то, помимо тебя и Чанмина? — С кем-то, с кем ты рандомно рисуешь пентаграммы — нет! И… с кем-то настолько красивым — тоже нет. Я запрещаю тебе. Сону хватает Чанхи за руку и начинает идти, собираясь затащить демона, сбившегося с пути истинного, домой. — Запрещаешь?.. Это что, ревность? О, Сону, как для паршивца-гремлина, ты можешь быть милым, если постараешься, — дразнит Чанхи, ущипнув Сону за щёку свободной рукой. — Помолчи, пожалуйста. — Милым и вежливым! Что с тобой не так сегодня? — Заткнись, или я всё расскажу Чанмину!***
Может это потому, что он ангел, но Чанмин гораздо охотнее делится информацией, чем Чанхи. По возвращению в квартиру, они обнаруживают его расставляющим своих жутких кукол, и Чанхи воспринимает это как сигнал, что пора снова смыться. Видимо, чтобы совершить новое злодеяние, которое взбредёт ему в голову, а ещё избежать выволочки от Чанмина, которую тот устроит ему, как только Сону сообщит о его подозрительных действиях. Сону цепляется за Чанмина, как утопающий за соломинку. — Я скучал, Чанмин-а. Чанхи обижал меня, пока тебя не было, — всхлипывает он, обнимая Чанмина со спины. Ему нравится прижиматься к Чанмину так близко: он тёплый, как солнечный свет, и пахнет, как все самые любимые ароматы Сону, собранные в один. Походу, это одна из его ангельских штучек. — Йа, я знаю, что молодо выгляжу, но ты вообще младенец по сравнению со мной и Чанхи. Так что для тебя Чанмин-хён. — Извините, дедушка Чанмин, я не хотел оскорбить вас, — Сону невозмутимо спрыгивает со спины Чанмина, как только его ангельские крылья раскрываются с явным намерением отшвырнуть Сону подальше. — Ты слишком много времени провёл наедине с Чанхи, раз ты такой невыносимый, — сокрушается Чанмин. Он прячет крылья обратно, в то небесное измерение, куда они исчезают, когда он не пользуется ими, чтобы сбить Сону с ног. В его тоне нет негодования, только нежное смирение, и Сону снова задаётся вопросом, как ангел и демон могут быть такими сплочёнными, как эти двое. — Как вы с Чанхи стали близки? — спрашивает Сону, плюхнувшись на диван и похлопав по месту справа от себя. В этот раз он не примет отказ от ответа за ответ. Чанмин не из нерешительных. Но он смотрит на Сону пугающе долго. Наверное, взвешивает, стоит ли говорить ему что-то, что категорически отказался говорить Чанхи. Затем он садится, скрещивает ноги на подушке дивана, чтобы было удобнее, и рассказывает Сону обо всём, что тот хочет знать.***
Когда-то Чанхи был ангелом. Как и все демоны. Дело не в том, что он решил примкнуть к злу и пасть, всё было как раз наоборот. Ему нравилось быть ангелом, петь небесные гимны своим прекрасным голосом и выполнять задания Создателя в одной пастве с Чанмином, который был его близким другом и бессменным напарником, когда они спускались на Землю по поручению Небес. Он был доволен. Ведь ангелы никогда ничего не желают, потому что всё, что им нужно, уже есть на небе. Это неоспоримая Истина. Но затем Чанхи отправился на Землю с поручением один. И когда он вернулся, он уже не был похож на себя прежнего. Он пел всё так же сладко, но там, где раньше его голос звучал самым ликующим в хоре, теперь появились нотки грусти и недовольства. Он захотел того, что Создатель подарил людям. Он захотел свободу воли. Ангелы никогда ничего не желают, потому что всё, что им нужно, уже есть на небе. И поэтому Чанхи был изгнан. Он просил Чанмина уйти с ним, но тот остался. У него не было выбора. — Там, куда я иду, у нас обоих будет выбор, — сказал ему Чанхи смертельно печальным голосом, с самой душераздирающей улыбкой на лице. Он повернулся крылатой спиной, и Золотые Врата закрылись за ним. Чанмин искал его в мире смертных десять лет. Время шло, и десять лет превратились в сто. Если бы Чанхи стал человеком и умер, он не вознёсся бы на Небеса. Чанмин наконец нашёл его гораздо, гораздо позже, таким же нестареющим и неземным, каким он его помнил. Но его некогда белоснежные крылья стали обсидианово-чёрными, а глаза отражали огненно-красный цвет пламени, питающего Вечную Бездну. Он был с ещё одним Павшим, чьим единственным грехом была любовь к другому ангелу. — Верхушка не позволила мне быть с Джейкобом, — весело сказал Джэхён, слегка помахав Чанмину той рукой, за которую не держался с Чанхи. Когда Чанхи был ангелом, у него была самая прелестная улыбка. Возможно, проведя вечность с кем-то настолько неподходящим ему, как Джэхён, он научился хмуриться так же злобно, как сейчас. — Отцепись от меня, придурок, — сказал он, стукнув Джэхёна по голове одним из крыльев. Джэхён ослабил хватку, и Чанхи буквально налетел на Чанмина, окутав тёплыми объятиями. — Я скучал по тебе, — со слезами на глазах сказал он. — Я всё время искал тебя, но Джэхён сказал, что наложил на нас заклятие, которое не позволит нам встретиться, пока я не помогу ему найти Джейкоба. — Я тоже скучал, — ответил Чанмин. Он был так встревожен, что не мог сказать что-то ещё. Чанхи был демоном. Такое не исправить перерождением смертного и наставлением на путь истинный. — Мы демоны, Чанхи, сделки и договоры — суть нашего существования, — сказал Джэхён, сердито проводя рукой по волосам. Он тоже сохранил свою дарованную Богом красоту, его светлая кожа резко контрастировала с чёрными крыльями за спиной. Больше всего Чанмину хотелось дотянуться до их окрашенных Бездной крыльев, очистить их от скверны, и вернуть этих двоих на Небеса, частью которых они были раньше. — Мы не вернёмся, — сказал Чанхи, и твёрдость в его голосе разбила Чанмину сердце. Впервые Чанмин почувствовал отчаяние. Побудь он с ними ещё хоть немного — тоже рисковал закончить бы Павшим. — Не повторяй нашу судьбу, дурачьё. Кто-то должен присматривать за Коби для меня, — отругал его Джэхён. — Джейкоб способен о себе позаботиться. Из вас двоих скорее тебе нужен особый уход. Никогда не видел демона, настолько тактильного и навязчивого как ты, — сказал Чанхи, закатив глаза. — Говорит тот, кто плакал по Чанмину во сне и нуждался, чтобы я гладил его по волосам и шептал на ухо успокаивающую чепуху, чтобы он пришёл в себя, — парировал Джэхён с лукавой ухмылкой. — Завали! Чанмин, он врёт. Это самая первая плохая привычка, которой он обзавёлся, когда пал, — сказал Чанхи, бросаясь к Джэхёну с целью свернуть ему шею. Тот хихикнул и растворился в клубе чёрного дыма, оставив Чанхи хвататься за воздух. — Что же нам теперь делать? — спросил Чанмин, когда удостоверился, что Джэхён не вернётся. — Встретимся снова. Теперь, когда проклятие Джэхёна развеялось, ты можешь найти меня в любое время, когда захочешь. — Но мы теперь по разные стороны. Нам нельзя… — Что нельзя? — глаза Чанхи окрасились в глубокий красный. Улыбка на его губах была не той яркой и невинной, к которой привык Чанмин. Теперь в ней появились оттенки горечи и притворства. Чанмин отказывался произносить это вслух. Ведь всё, что говорит ангел, равноценно истине. — Мы можем снова быть вместе, просто не как раньше. Я найду способ, обещаю, — сказал Чанхи, касаясь лица Чанмина. Что бы он там не увидел, это, вероятно, успокоило его, потому что его улыбка совсем немного изменилась. Всё ещё бледное подобие того, какой она была раньше, но этого оказалось достаточно, чтобы возродить надежду Чанмина. Он никуда не ушёл даже после того, как Чанхи телепортировался, оставив после себя следы скверны сущности, принадлежащей Бездне. К любым словам демона следует относиться с опаской, ведь смешивать правду и ложь для них как дышать. А Чанхи теперь демон. Но Чанмин по-прежнему в него верил.***
Сону не помнит, в какой момент он потянулся к руке Чанмина, пока тот рассказывал свою историю, но он всё еще крепко держит её, всхлипывая. — Сону, глупый ты енот, не плачь, — мягко говорит Чанмин, поглаживая волосы Сону свободной ладонью. — Но это так грустно. Вы двое никогда не сможете быть вместе вместе, — бормочет Сону, пытаясь не выпячивать нижнюю губу. Должно быть он выглядит совершенно не круто, но с ним Чанмин, не Чанхи, и он, вероятно, не осудит его за то, что его сердце обливается кровью. — Ты несёшь бессмыслицу, — смеётся Чанмин, притягивая Сону в объятия. Это приятно. Чанмин не отпускает его даже когда его слёзы высыхают, и Сону практически наполовину лежит на нём сверху, прижимаясь всем телом. Именно в таком виде их позже застаёт Чанхи, когда материализуется посреди квартиры в облаке тёмного дыма. Сону садиться и отстраняется от Чанмина с такой скоростью, как будто кто-то огрел его хлыстом. Чанхи бросает на него озадаченный взгляд. — Выглядишь отвратно. Ты что, был на свидании с очередным мудаком, который повёл себя как гнида? Сону корчит ему рожу. — Ага, был. Вчера вечером мы ходили в стейк-ресторан, а этим утром я застал его флиртующим с другим парнем в снегу. Он со смешком прячется за диван, когда Чанхи угрожающе трясёт кулаком в его сторону. — Ты — маленький демон в процессе становления, — бормочет Чанхи. Он занимает место на диване, которое освободил Сону, и опускает голову Чанмину на колени. — Ежедневное напоминание: я, вообще-то, не являюсь частью обивки дивана, — Чанмин не обращается ни к кому конкретно, но Чанхи не прогоняет. Его пальцы автоматически зарываются в волосы Чанхи. Тот удовлетворённо мурлычет и прикрывает глаза, как сытый кот. — Что повергло Сону в такое уныние? — спрашивает Чанхи. Ладонь Чанмина замирает, и Чанхи тут же открывает глаза. Затем он вздыхает. Ну конечно, ангельско-демонская телепатия. Сону предпринимает попытку незаметно улизнуть к себе в комнату. Неудачную попытку. — Иди-ка сюда, любопытный паршивец, — подзывает его Чанхи, всё ещё лениво свернувшись калачиком на диване, и кто такой Сону, чтобы ослушаться? Даже если вероятность умереть ужасным образом от этой изящно протянутой руки составляет пятьдесят на пятьдесят. Чанхи занимает всё пространство на диване, поэтому Сону садится на пол перед средней частью дивана, лицом к Чанхи и Чанмину. Чанхи протягивает руку, чтобы провести большим пальцем по следам засохших слёз на щеке Сону. — Ну что за дурачок. За все тысячелетия моей жизни я никогда не видел человека, который тратил бы слёзы на демона. Слёзы снова набегают Сону на глаза. И он наполовину тронут, а наполовину раздражён из-за Чанхи, ведь ему стоило больших усилий остановить потоп, а Чанхи своим невозможно нежным выражением лица всё испортил. Ладонь Чанхи холодная, но взгляд тёплый. Как можно считать воплощением зла того, кто так на тебя смотрит? Чанхи не ощущается демоном, и Сону думает, что он и не должен им быть. Ему это совершенно не подходит. Как и Чанмин тоже не особо вписывается в образ ангела с его тягой к одержимым куклам и другими сомнительными, явно нечестивыми интересами. Они оба ведут себя так по-человечески, побольше, чем куча людей, встречавшихся Сону. А он прирождённый экстраверт, так что это о чём-то, да говорит. Если на небесах нельзя быть с тем, кого любишь, то какой смысл стремиться попасть туда после смерти? — Я хочу вам помочь, — говорит Сону решительно. Хотя он даже не знает, что именно может для них сделать. Чанмин качает головой, но Чанхи оценивающе смотрит на Сону, как будто обдумывает его предложение. Чанмин раздражённо ерошит его волосы. —Ты опять что-то замышляешь. — Но, Чанмин, добровольное самопожертвование человека под влиянием остаточных энергий из обоих наших миров открывает безграничные возможности, — в глазах Чанхи заново разгорается азарт. — Ты не будешь использовать Сону в качестве подопытного кролика для своих экспериментальных ритуалов! — Чанмин сталкивает Чанхи с колен и с недовольным видом скрещивает руки на груди. Чанхи садится и свирепо хмурится в ответ. — Я не собираюсь вредить ему! Если ты вдруг забыл, он заключил со мной договор на крови. Так что я не могу навредить ему, даже если попытаюсь. — Можно я подправлю формулировку? Я помогу вам, если для этого мне не придётся отказываться от каких-нибудь важных частей тела, — шутит Сону в надежде разрядить обстановку. Он толкает Чанхи на другой край дивана, чтобы сесть между ними, и Чанмин рефлекторно обнимает Сону со спины. Его руки обёрнуты вокруг Сону в защитном жесте, и он сердито поглядывает на Чанхи поверх его плеча. — Никому не нужно отказываться от каких-либо частей тела, — говорит Чанхи раздражённо. — Я не… Аргх, думаю, «самопожертвование» — не совсем подходящий термин для всего этого. Не скручивай свой нимб, Чанмин. Чанмин возмущённо фыркает: — Ты не можешь использовать Сону, неважно каким образом! Сходи проветрись и подумай о том, что ты сейчас предлагаешь! — Демоны не размышляют, мы просто делаем и всё, — жалуется Чанхи, но всё равно поднимается с дивана. Сону встревожено хватает его за руку. — Куда ты? Ты же только что пришёл. — Куда-нибудь, где можно спокойно подумать, не опасаясь, что мистер Я-святее-тебя снова шарахнет меня своим благословением, — отвечает Чанхи с сарказмом и вырывает руку из хватки Сону. Вместо того, чтобы телепортироваться, он направляется к входной двери и с силой захлопывает её за собой, вероятно, чтобы выбесить Чанмина ещё больше. Сону моргает. — Он ведь вернётся? — неуверенно спрашивает он. Чанмин, похоже, ещё не успокоился и только крепче сжимает Сону в объятиях. — Не думай увильнуть от разговора! Ты уже продал Чанхи душу. Что ещё ты можешь предложить ему из того, что он хотел бы, а? — Ну, я довольно горячий, так что могу отдать ему своё тело, если он пообещает не отрезать никакие его части, чтобы скормить своим друзьям-демонам, — отвечает Сону без задней мысли. Чанмин отталкивает его и выглядит при этом потрясённым. Сону не уверен: это из-за того, что он готов предложить Чанхи своё тело, или из-за мысли, что некоторые его части могут быть съёдены демонами. — Я пошутил! — быстро добавляет Сону. Его мысли неуместно крутятся вокруг вещей, которые он позволил бы Чанхи сделать с собой, если бы тот захотел. И… ему действительно не стоит о таком думать в присутствии своего предполагаемого ангела-хранителя, который также является родственной душой вышеупомянутого демона во всём, кроме сущности. И, божечки, а Чанмин может читать мысли людей? Потому что это было бы весьма смущающе… Чанмин не избивает его до потери пульса, но продолжает пялиться с тем же потрясённым выражением лица, так что Сону всё ещё не уверен, читает ли он его мысли. — Я не знаю, что творится сейчас у тебя в голове, но самое время сказать, что ангелы являются эмпатами, и от тебя исходят волны похоти, из-за которых мне хочется ударить тебя этой подушкой, — говорит ему Чанмин. Сону сильно краснеет, чувствуя себя унизительно. — Прости, — говорит он. Наступает неловкое молчание. — Не расстраивайся сильно. Чанхи всегда так влиял на людей. Он умеет использовать это в своих целях, чтобы искушать их и всё такое. Но после того, как вы заключили договор, он действительно старается сдерживаться, потому что знает, что я это не одобряю… Офигенно. То есть, Чанхи всё это время подавлял свою сексуальную демоническую энергию, чтобы не заставлять Чанмина ревновать, а Сону всё равно к нему тянет? Он реально не знает, что делать с последствиями этого прямо сейчас. — Постой-ка, на тебя он тоже так действует? Уши Чанмина краснеют, и он мило пищит: — Конечно нет! Я же ангел! Мы не можем размножаться, мы не такие, как вы, люди, которые всё время думают о спаривании… — Я не думаю об этом всё время, — говорит Сону, не в силах сдержать смех над взволнованной реакцией Чанмина. Спаривание, ну серьёзно. — Эй, ты сказал вы не размножаетесь. Значит ли это, что у тебя нет… Его взгляд непреднамеренно скользит к паху Чанмина, заставляя того охнуть. — Куда ты смотришь?! Всё у меня есть, но я не обязан показывать тебе, чтобы что-то доказать! — Расслабься, я и не говорил, что ты обязан! Каким больным извращенцем ты меня считаешь? — настаёт черёд Сону мучительно краснеть. — Никем я тебя не считаю. В любом случае, твоё чувство похоти направлено на Чанхи, — Чанмин говорит это так небрежно, что Сону невольно задаётся вопросом: ему только кажется или Чанмин действительно совсем не расстроен этим? Это и есть безграничное ангельское милосердие? Сону сглатывает. — Не говори так. Да, я очень забочусь о Чанхи, и не только потому, что меня к нему влечёт физически. Но дело не только в нём. Ты мне нравишься тоже. Ох блять. В ауре, исходящей от Чанмина, есть что-то такое, что заставляет Сону вывалить всё свои мысли, не облекая их предварительно в форму более социально-приемлемой полуправды. Он не знает, как это объяснить; просто Чанмин внушает ему чувство… безопасности. Чанмин как солнечный свет в обличии человека. Он тёплый и яркий, и, казалось бы, осязаемый, но всё равно недосягаемый. И всё же, одно его присутствие утешает Сону, даёт ему надежду — которая за гранью рационального мышления — что в чём бы он не признался, Чанмин примет это без насмешек и осуждения. Губы Чанмина складываются в небольшую букву «о». — О, — говорит он. Затем он улыбается, обнажая ямочку на щеке: — И ты мне нравишься, Сону. Сону смотрит на Чанмина, чувствует, как невинность и чистота волнами исходят от него. — Нет, я имел в виду… Иди сюда, — он жестом просит Чанмина наклониться поближе, и, когда тот делает это, прижимается к его губам целомудренным поцелуем. Чанмин медленно отстраняется, выглядя ошеломлённым. — О, — говорит он снова, как будто наконец всё понял. — Всё в порядке? — мягко спрашивает Сону, поднимая руку и проводя большим пальцем по нижней губе Чанмина. — Я не уверен, что это разрешено, — признаётся Чанмин. — Но… Чанхи одобрил бы. Сону удивлённо вскидывает брови. — Одобрил бы? — Он говорит, что у тебя очень целовательные губы и что он мог бы сожрать их, если бы я ему разрешил. — И ты бы разрешил? — Сону знал, что Чанхи нравится время от времени флиртовать с ним. Но совсем другое дело — узнать, что он привлекает Чанхи так же, как и Чанхи его, что Чанхи на самом деле хочет следовать за этим влечением, и что Чанмин явно намекает, что готов позволить это. — Я подумаю, — говорит Чанмин насмешливо-серьёзно, а затем заходится от хохота, когда Сону хватает его лицо и начинает покрывать поцелуями, пока он не согласится.***
Чанмин и Чанхи никогда не целовались. Это просто взрывает Сону мозг. Чанмин говорит, что отношения между ангелами и демонами категорически запрещены, и вообще это достаточно спорный вопрос, ведь демоны не способны любить. — Это просто тупость, — говорит Сону. Потому что Чанхи смотрит на Чанмина так, словно готов звезду достать — ну ладно, заморозить ад — стоит Чанмину только попросить. Он без конца ссорится с Чанмином из-за закусок, которые им стоит съесть, но всегда делится с ним едой, после того, как тырит у Сону деньги и исчезает на час, возвращаясь с едой на вынос. Он сохраняет спокойствие, когда Чанмин раздражён и закрыт ото всех, позволяет ему трясти себя, дёргать за волосы и кусать сколько душе угодно. Когда Чанмин просит его что-то сделать или просто вести себя хорошо, Чанхи без вопросов соглашается. Это разительно отличается от того, как он ноет и жалуется, если просьба исходит от Сону — а, между прочим, именно с Сону у него договор на крови. Если добровольное противостояние своей безобразной злой натуре с целью угодить человеку, которого ты обожаешь, не считается любовью, то что вообще считается? Сону спрашивает Чанмина, говорил ли он когда-то Чанхи, что любит его. Но Чанмин только качает головой. — Это разозлило бы его. — Не та реакция, которую я ожидал бы от человека с взаимными чувствами, — говорит Сону. — Он не хочет, чтобы я стал одним из Падших. — А какой смысл оставаться там, если Чанхи здесь? Чанмин молчит довольно долго. — Вы оба здесь — он и ты, — говорит он, держа руку Сону в своей. — Думаю, я уже не так уверен в том, что должен делать.***
Кафе, в которое заходит Сону, набито битком. Он мирно работал над своей следующей песней дома, но затем Чанхи впихнул Чанмина в личное пространство Сону и приказал ему положить на Сону руки и окунуть его в тёплый золотистый свет. Из-за этого пентаграмма на его левой руке начала сильно пульсировать. Ему показалось, что Чанхи ждёт, чтобы произошло что-то значимое, поэтому он постарался продержаться как можно дольше. Но когда в уголках его глаз начали собираться слёзы, Чанмин резко прекратил всё, что делал, и уставился на Чанхи, словно произошедшее было его виной. Их разговор скатился в едва слышимое шипение, яростное перешёптывание, пока Сону пытался и не мог сосредоточиться на своей предыдущей задаче. И он был настолько сыт ими по горло, что решил ненадолго сбежать, чтобы нормально поработать. Ему удаётся занять столик, который только что освободила компания людей. Он притащил с собой ноутбук и рабочий рюкзак, так что не его вина, что он занимает пространство, в котором свободно может разместиться четыре человека. Примерно на половине напитка, когда к нему наконец возвращается вдохновение, кто-то трогает его за плечо. Сону неохотно снимает наушники, поворачивается, готовый высказать пару «ласковых» тому, кто сбивает его с рабочего настроя. Но всё, что он собирался сказать, застревает у него в глотке при виде невероятно великолепного мужчины, который и потревожил его. — Привет! Извини за беспокойство, но ты не против поделиться столиком? Все остальные места заняты, — говорит мистер Великолепный. Он дарит Сону полную надежды улыбку, такую же яркую, как блики, отражающиеся от — очень круто выглядящего — серебряного крестика, свисающего с его уха. Сону отмечает полностью чёрный прикид незнакомца: кожаный жилет без рукавов, чёрные брюки и чёрные армейские ботинки. Он выглядит как человек, собирающийся провести бурную ночку в клубе, явно неуместный в кофейне, по швам трещащей от яппи с высоким содержанием кофеина. — Эм, давай, — говорит Сону, притягивая свои вещи ближе к себе, чтобы освободить место. — Спасибо! Эй, Джейкоб, сюда! — кричит мистер Великолепный, подзывая кого-то, кто только что отошёл от прилавка с подносом еды и напитков в руках. Джейкоб? Другой, тоже великолепный незнакомец, одетый более уместно и по сезону в белую шапку NBA, белую кофту с капюшоном и джинсы, ставит поднос на стол и тепло улыбается Сону. Он указывает на место рядом с Сону, и тот кивает, позволяя ему изящно скользнуть на сиденье, в то время как мистер Великолепный приземляется на стул напротив него. Хм. Красивый одетый в белое мужчина с ангельской улыбкой по имени Джейкоб. Значит, мистер Великолепный с его безумной внешностью и в чёрном с головы до ног, должно быть… — Аннабель! — восклицает Сону, тыча пальцем в мужчину напротив него. «Аннабель» разражается громким сердечным смехом, который усиливается, стоит ему заметить растерянное выражение лица Джейкоба. — Да, это я! Хотя можешь звать меня просто Джэхён, — говорит он, сгребая с подноса один из кофейных напитков со льдом и делает глоток. — Джэхён, что я говорил тебе об одержимых детских куклах? — говорит Джейкоб со вздохом. Он поворачивается к Сону: — Я прошу прощения. Можешь быть уверен, что он не станет пугать тебя так снова. Правда, любимый? Джэхён выглядит соответствующим образом раскаивающимся под пристальным взглядом Джейкоба. — Да, Коби, — послушно говорит он, держа Джейкоба за руку. Сону наблюдает за ними с интересом. Эти двое излучают ауру пожилой женатой пары, которую он находит странно комфортной. — Я так понимаю, вы не просто случайно наткнулись на меня, — говорит он. Он убирает наушники и ноутбук, чувствуя, что и в этом кафе он больше не сможет поработать. — А ты не ходишь вокруг да около! Люблю прямолинейных парней, — улыбка Джэхёна возвращается в полной мере. Он отпускает Джейкоба и похлопывает Сону по левой руке. Сону вспоминает слова Чанхи, теперь понимая, что он имел в виду, говоря о тактильности Джэхёна. Он ждёт целую минуту, не спуская взгляда с Джэхёна, холодная ладонь Джэхёна всё ещё лежит поверх его, принося дискомфорт. — Эм, не хочу показаться неловким, но… Что мы делаем? Джэхён моргает. — А, прости за это. Я просто просматривал ваш с Чанхи договор. Он дотошный до невозможности, — последнее он говорит Джейкобу, который, кажется, понимает из этого замечания куда больше, чем Сону. — Я думаю, это может сыграть им на руку, — говорит Джейкоб задумчиво. Он протягивает Сону руку: — Можно мне?.. Джэхён поднимает ладонь Сону и кладёт её в раскрытую в ожидании ладонь Джейкоба, не оставляя Сону особого выбора. Сону рефлекторно замирает, когда покалывающее ощущение расползается от пальцев вверх по его руке. Едва заметный золотистый свет окутывает его кожу, словно грелка для рук. В отличие от того, что Чанмин пытался с ним сделать, зондирование Джейкоба совсем не вызывает боли в области метки. Когда Сону закатывает рукав, чтобы проверить, пентаграмма всё ещё там, но переливающиеся руны будто сходят с ума, то вспыхивая, то исчезая. — Что ты только что сделал? — Сону быстро прячет руку, прижимая её к груди. — Не бойся. Я попытался откалибровать связывающее вас заклинание, учитывая твои желания относительно сделки, только и всего, — говорит ему Джейкоб, так мягко успокаивая, что Сону практически тут же снова теряет бдительность. — Я не понимаю, что это значит, — признаётся Сону, глядя на пентаграмму. Это только в его воображении или она правда немного тускнеет? — Это значит, что Коби — гений, Чанмина разжалуют, а Чанхи ум… — Джэхён обрывает сам себя после пристального взгляда Джейкоба, а затем смотрит на входную дверь. — О, как раз вовремя! Он энергично машет тому, кого увидел, но Сону уже не обращает на это внимания. Единственное, что эхом отдаётся в его голове — загадочные слова Джэхёна. — Что ты только что говорил о Чанхи? — спрашивает Сону резко. Джэхён обезоруживающе улыбается ему. — Неважно! Гораздо важнее вот что: ты ведь ещё не встречался с Ёнхуном, да? Новоприбывший опускается на сиденье рядом с Джэхёном, и Сону полностью переключается, ведь на него смотрит тот самый мужчина, который однажды резвился с Чанхи в снегу. — Ёнхун, Сону. Сону, Ёнхун, — лаконично говорит Джэхён, жестами сопровождая объяснение кто есть кто. — Привет, — говорит Сону. Этот парень, Ёнхун, вблизи даже красивее. Всё ещё раздражает, что Чанхи предпочёл тусоваться с ним, а не с Сону, пусть это и было один раз. — Рад знакомству, Сону. Чанхи много мне о тебе рассказывал. Он тебя просто обожает, я смотрю, — искренне говорит Ёнхун. Минутку. Чанхи что? Сону чувствует, как его уши начинают гореть. — Разве? — Ёнхун наш человек, — весело информирует его Джэхён. Он слишком бесцеремонно вторгается в личное пространство Ёнхуна и быстро чмокает его в губы. О… О. Похоже, Сону задолжал Чанхи извинения. — У тебя, наверное, куча вопросов. Ёнхун точно объяснит всё лучше, чем мы, поэтому мы вас оставим, — говорит Джейкоб. — Точно. Передай Чанхи, что мы теперь квиты. И если кто-то спросит, то мы проводим последний день бессмертия, подгоняя хвосты дома, — добавляет Джэхён. — Джэхён! Ты обещал мне, что расскажешь своему начальству! — упрекает его Джейкоб. Джэхён пожимает плечами. — Санёну пофиг. Хотя он, скорее всего, нашлёт на меня безобидное маленькое проклятье за то, что бросаю его одного разбираться с Эриком и Ханёном. — О, за Эрика я бы не волновался. Я слышал Джуён хорошо влияет на него в последнее время. И Кевин сказал мне, что они тоже собираются последовать нашему примеру… — Джейкоб прикусывает губу. — Мне придётся в последний раз подняться на Небеса, чтобы поделиться с ним опытом. — Увидимся позже, детка, — говорит Джэхён Ёнхуну, посылая ему воздушный поцелуй, тем временем как Джейкоб обнимает его на прощание. Сону смотрит, как они уходят, их переплетённые руки напоминают ему о Чанмине и Чанхи, и том, как сильно он по ним внезапно скучает. Улыбка Ёнхуна сама доброта, когда Сону наконец поворачивается обратно к нему с глазами, полными надежды. — С чего начнём?***
Сону бежит обратно в квартиру, его разум ясный, как никогда за последние годы. Разговор с Ёнхуном был похож на открытие читерского кода к игре, которую невозможно пройти. Оказывается, Чанхи не промышлял демоническими пакостями во время своих многочисленных исчезновений. Именно Чанхи уловил особую привязанность Ёнхуна к Джейкобу, и, сложив два и два, понял, что они состоят в запретных отношениях. Он, естественно, донёс об этом Джэхёну, чтобы выбесить его. К его удивлению, тот воспринял это спокойно, заявив, что если Джейкоб счастлив, то и он тоже. Чанхи был изумлён, увидев, как Джэхён влюбился в человека почти так же сильно, как он уже был влюблён в Джейкоба. Это было настолько смехотворное антидемоническое поведение, что Чанхи копнул глубже и обнаружил, что в этом есть смысл. В хаотическом смешении двух противоположных бессмертных сил и смертного посредника, который их уравновешивает. Трёхсторонние отношения между ангелом, демоном и человеком были чем-то неслыханным. И поэтому ни на Небесах, ни в Вечной Бездне не существует правил, позволяющих предотвратить это или вмешаться, если одна из вовлечённых сторон решит сделать что-то радикальное. Например, отказаться от бессмертия ради того, чтобы быть вместе. Чанхи знал законы Вечной Бездны лучше любого демона, потому что был непреклонен в своём решении не позволить Чанмину повторить его судьбу. А Джейкоб знал законы Небес лучше любого другого ангела, потому что только так он мог найти лазейку, которая позволила бы всем достичь желаемого. Так что Джейкоб и Чанхи заключили сделку. Если Чанхи поможет разорвать связь Джэхёна с Бездной, Джейкоб сделает то же самое для Чанхи и убедит Чанмина навсегда спуститься в мир смертных. Сону знает, что Чанмина не пришлось долго уговаривать. Сложнее всего было выяснить, как освободить Джэхёна и Чанхи из рабства тьмы. Но если включить в уравнение добровольно предложившего себя человека, всё становилось предельно просто. Демон заключает договор с человеком. Человек по собственному желанию предлагает демону своё сердце. Ангел жертвует бессмертием, чтобы разорвать их договор, что больше не составляет труда, ведь любовь эффективно ослабляет силу любого проклятия… и бессмертная душа демона, больше не привязанная к Бездне, погибает. Джэхён жив потому, что его сердце и смертная душа связаны с Ёнхуном, что стало возможным благодаря благоволению Джейкоба. И, конечно, их безусловной любви и доверию друг к другу. Сону сказал бы, что это красивая и поэтическая справедливость. Возможно, однажды он напишет об этом песню. Но для начала он должен пообещать свою вечную любовь одному ангелу и одному демону.***
— Оно сработало, когда Джейкоб исправил его, да? — Чанхи уже ждёт Сону, когда тот открывает входную дверь. — Чанхи, я тебя люблю и хочу быть с тобой и Чанмином до моего последнего вздоха, — говорит ему Сону, оборачивая руки вокруг шеи Чанхи и целуя его тут же, посреди прихожей. На всякий случай он добавляет в поцелуй язык. Когда Чанхи отстраняется, на его лице небольшая довольная улыбка, и Сону думает, что он должен поцеловать его ещё пару раз. Но вместо этого Чанхи прижимает к губам Сону палец, а свободной ладонью шарит по его левой руке. — У тебя вряд ли выйдет увидеть это сейчас. Но больше я не смогу поглотить твою душу. А жаль, готов поспорить, это было бы очень вкусно. Голова Чанмина показывается в прихожей. — Всё готово? Иди сюда, Сону. Сону послушно отрывается от Чанхи и становится перед Чанмином, который хватает его за руку и тычет в тускнеющую пентаграмму светящимся пальцем. — Что ты делаешь? — весело спрашивает Чанхи, скрещивая руки на груди и наблюдая, как Чанмин направляет на метку теперь уже безболезненный золотистый свет. Чанмин дуется. — Ваш договор расторгнул Джейкоб. Вдруг ты полностью забудешь меня, став смертным, и влюбишься в него вместо меня? На это Чанхи взрывается смехом. — Как будто я хочу провести вечность с кем-то, кроме тебя. Вот почему ты не создан, чтобы быть ангелом! Готов поспорить, ты даже не понимаешь половину правил Небес, — его тон насмешливый, но взгляд ласковый. Чанмин хмурится, а затем хватает щёки Чанхи обеими руками и яростно целует его. — Я знаю, что теперь у меня не будет проблем с начальством, если я поцелую твоё самодовольное лицо. Я понимаю правила, которые имеют значение, — говорит он. — Мы должны были додуматься до этого миллион лет назад. Ты слишком медленно соображаешь, — Чанхи буквально сияет ликованием, слишком счастливый для некогда бессмертного существа, находящегося на грани образной смерти. — Сону тогда ещё не было, — высокомерно возражает Чанмин. — Это правда. И я уверен, что у тебя не будет проблем с начальством из-за того, что ты поцелуешь меня. Я тоже понимаю правила! — Сону смотрит на Чанмина с надеждой, и тот ухмыляется, отпуская Чанхи, чтобы поцеловать Сону. Правда, он разрывает поцелуй раньше, чем Сону успевает подключить к делу язык. Что ж, ладно. Сону научит Чанмина французскому поцелую попозже. Или Чанхи научит его. Или, ещё лучше, они могут сделать это вместе, желательно на кровати Сону. Это будет невероятно горячо. — Я всё ещё эмпат на ближайшие двадцать четыре часа, — напоминает ему Чанмин. Чанхи усмехается: — Мне даже не нужно им быть, чтобы знать, о чём думает Сону. Сону поднимает ладони вверх. — Да, я — открытая книга, и что с того? Бессмертные, вроде вас, может и могут ждать веками, но по ощущениям это как пара недель для людей. А я ждал месяцами. Вы серьёзно не хотите отхватить кусочек? — говорит он нахально и медленно пятится в спальню, дразня их обоих покачиванием бёдер. Сону ни разу не видел, чтобы кто-то из них так быстро раскрывал крылья. Чанхи и Чанмин буквально летят к нему, в воздухе кружат белые и чёрные перья. Каждый из них хватает Сону под руку, и вместе они бесцеремонно скидывают его на кровать. Сону не особо много знает о Небесах, но в тот день он обнаруживает, что с огромной любовью и двумя крайне нетерпеливыми бессмертными, наконец положившими конец тысячелетиям взаимной тоски, рай определённо можно найти и на земле.