Безопасное место

      —Человеческий фактор — многозначный термин, описывающий возможность принятия человеком ошибочных решений в конкретных ситуациях. Однако он считается некорректными, ведь свойственен любым формам жизни, в том числе не углеродным.       — Неужто и такие водятся?       Конечно, в планы Весельчака не входила лекция об устаревших терминах, особенно от робота, но стоит ли жаловаться сейчас? Темнота космического пространства и тюрем любой из тринадцати минигалактик никогда не сравнится с солнечным светом сквозь потолок и шелестом листвы. Кто вообще делает дырки в потолках? Видимо те, кому не приходится прятаться.       Дом-зоопарк Селёзневых на фоне всего произошедшего — обитель благодати. Весельчак бы почувствовал бы себя лишним здесь, в грязных одеждах, будь у него такая возможность. Есть только неудовольствие от оставленных самим же собою следов от ботинок, будто занёс в этот светлый мирок своей грязи.       Вертер оказался преданным роботом. Вопрос верности в пиратском обществе не стоит, но и робот полностью пиратом не может считаться. Потому летающий железный шарик так поторопился найти "капитана", как только выяснил его местоположение. Поторопился — и нашёл, а затем притащил в "безопасное место", вытерпев несколько шуток про домашнюю скотину на поводке. Весельчак готов согласиться — дом Селезнёвых кажется безопасным.       — Самыми распространенными формами жизни после углеродных являются кремниевые, — чужое бормотание над ухом верно продолжается, будто пирату есть дело до углерода и кремния. Он в школу, благо, не ходил, другим был занят в свое время. Дело есть до краснолистого дерева, стоящего посреди маленького пруда. Вертер решил остановиться здесь, поговорить, и, скорее всего, подождать. Кого-нибудь из людей, а в лучшем случае — Селёзневых. Это не достопримечательность, загривком чуется — обычный центр дома. Он же вроде у них круглый.       Весельчак щурится, наклоняется ближе к морщинистому стволу, и сразу не определить, наигранное ли это любопытство или реальный интерес. В коре четко видно сердце, кем-то жестоко вырезанное, хотя "жестоко" вырезать сердце можно только из кого-нибудь. Тут скорее аляповатая работа. Безмерная скука. Вертер притащил его в безопасное, но неприлично скучное место. Это, к большому сожалению, взаимозаменяемые понятия, и шаги сзади сначала не скрашивают ситуацию. Пока они, определенно женские, не покажутся знакомыми и нарочито серьезными. Попытка придать всему своему виду твердости, и пиратское чутьё не подводит.       — Не трогай, — Алиса. Первая нашла, держи медальку, Весельчак хитро усмехается и даже не собирается к ней поворачиваться. Много чести. Зато теперь принимается ковырять грязным ногтем это самое сердечко вопреки чужому приказу. Он почти что услышал в ней Киру! Благо, почти, и игнорировать чужой нервный тон становится легче. В девочке явно бушует маленькая игра в угадайку, мол, что этому надо и как к нему относиться. Может, даже, почему он жив, хотя с чего бы ей беспокоиться о его самочувствии?       Селезнёва замахивается. Четко, резко, натренированно, но рука дрожит от внутренних вопросов. Весельчак заметил это краем глаза, Алиса заметила край его глаза, но пират все так же продолжает царапать дерево, не мешая подростку. Пусть бьёт, пусть, ее право руки распускать, он потом матери ее пожалуется. Да и Алиса, в отличие от неё, ничего ему не должна. Они так и остаются, один в членовредительстве, другая в моральном выборе. Весельчак со своей задачей справляется первее, отрывая кусок коры с гоготом и хитрым "ой". Ответ следует незамедлительно, в виде удара, направленного в нос.       — Алиса! — нос остаётся в норме, а девочка попадает с размаху в железный корпус Вертера, который по-геройски бросился на защиту пиратского лица. Преданное существо, однако, аж брови наверх ползут. Вертер отзывается болезненным пиликаньем и попытками калибровки, Алиса отвлекается от чужака и принимается извиняться перед роботом. Семейная идиллия, даже жалко нарушать. Почти.       — Отец ругаться не будет, что ты его ассистента избиваешь? — голос сочится хитростью и издёвкой. Наблюдать за тем, как резвая-резкая Алиса извиняется приятно. Ещё приятнее взять к себе в лапы Вертера и погладить его по железной макушке, как обиженное домашнее животное. Обрубком руки. — Он старается, заботится, терпит тебя, а ты вот так, с размаху, как неродного! Смех. Стыд. Где чьё угадать несложно. Алисе бы стоило замахнуться и ударить прямо в главную и самую доступную болевую точку, пока пират занят издевательствами, но кулак не поднимается. Как неродного она хотела ударить его, но теперь, когда момент упущен, остаётся только разговаривать.       — Что ты здесь делаешь? — вопрос звучит рвано и раздражённо. Конечно, не каждый день видишь пирата, разыскиваемого в млечном пути и ещё 13 галактиках, ещё и мертвого. Руки на груди тонкие складываются, и Весельчак отпускает Вертера из лап, чтобы повторить чужой жест, привалиться к дереву плечом.       — Чувствую себя прекрасно, спасибо, что спросила. Что надо, то и делаю, милая. Тебе уроки учить не надо? — издёвка, отсутствие серьёзного отношения, бла-бла. Весельчак тянет время со скуки, желая раззадорить и всё-таки получить в нос. Алиса решает насупиться и разочаровывает. — Кирочку, может, позовешь? Я был бы счастлив ее увидеть, да и хозяйка из нее получше тебя выйдет. Никакого гостеприимства, Алиса.       Щелк в нос, безобидный, не дай бог что с любимым ребенком сделается. Весельчак распускает руки без задней мысли и зазрений совести. Ну копия матери, даже хмурится похоже, даже бьёт почти что также. Выверено в лицо, так, что брызжет синяя кровь. Заслужено. Весело. "А мне не больно", — Весельчак смеётся довольно, вытирая грязной рукой кровоточащий нос, а Алиса уже бежит, наверное, в родительскую комнату. Выбесил. От удара саднит сладко, знакомо так, только вот Кира все равно бы ударила по-другому. Ну ничего, у девочки все ещё впереди, научится всему, и как избивать пиратов, в том числе. Даже таких привлекательных. Рядом крутится Вертер, почти что рвется ругать Алису, но Весельчак машет рукой. Успокаивается пусть, это такая форма общения — доносит мысль сразу в мозг по кратчайшему пути. Это не больно, это весело, ещё веселее специально капать на чужой чистый пол своей кровью, пусть потом оттирают.       Кира приходит. Нет, ну а как иначе? К шагам подростка добавляются по-настоящему твердые, уверенные, хоть и до смешного торопливые. Весельчак чувствует, как сильно ей хочется поглядеть на него. Есть свои причины, но первым делом он брезгливо сплевывает кровь на пол, к уже накапавшей лужице. Домашняя одежда не сравнится с пыльным грязным платьем, особенно темно-зеленым. Весельчак тратит время, чтобы изучить её, прежде чем поглядеть в глаза. Растягивает удовольствие от предвкушения перед россыпью эмоций. Ей, скажем, идёт.       — Скучала по мне? — Весельчак подмигивает, а Кира щурится недоверчиво, из-за неё выглядывает Алиса. В этом недоверии читается все, что нужно пирату, и веселее ткнуть её лицом в это осознание. — Скучала, я же вижу, малышка. Как видишь не помер, а жаль, было бы драматично, приходил бы к тебе ночью как призрак, завывал бы, что ты не поцеловала меня перед смертью. Предложение в силе, кстати.       Пара самодовольных смешков откуда-то из груди всё-таки вырываются, хотя пират так крепко держит их в себе. Не портить сцену воссоединения, и Кира, такая домашняя, не успевает собраться с силами и спрятать все негодование, ужас и, кажется, облегчение.       Благодарность, как-никак, пожертвовал своей жизнью ради неё. Потому терпеливо смотрит на перепалку матери с дочерью, кажется, что-то проскакивает про его нос, пока Весельчак чешет ухо мизинцем.       — Скучно! — надо бы возвратить девочек с небес на землю. — Малышка, ты свою мелкую совсем не воспитываешь? Ни привет, ни здрасьте, ни тем более лазаньи, а я вообще-то желанный гость в этом доме, Вертера спроси.       — Желанный, — робот из-за спины звучит почти что виновато. До чего дошел прогресс, а? Хотя и его можно понять — растянулся между любящей семьёй и межгалактическим преступником. Навскидку эта дилемма кажется почти что приятной, когда есть из кого выбирать. Вертер вылетает и торопится по воздушным потокам к женщинам. — Кира, послушайте, в тех условиях Весельчак оказался моим единственным шансом на спасение. И вашим тоже, я-       Вертера перебивают. Ну, как перебивают, отодвигают рукой в сторону, чтоб не мешался. Ах, как она хороша, когда хмурится и уверенно идёт в наступление, Весельчак и ей не будет сопротивляться. К горлу приставляется нож, на удивление кухонный, а Весельчак поднимает руки с лицом довольного кота. И нет в глазах смирения, которое было в той Москве 2124, когда побеждает Глот, только хитрость и удовольствие от встречи. Он вот, например, до чёртиков соскучился, потому наклоняется ближе — и к лезвию, и к Кире. С удовольствием замечает, что женщина отводит нож, сохраняя те же самые пару сантиметров между сталью и кожей. Не хочет ранить.       — Что ты здесь делаешь? — логичный вопрос, но Весельчак хватается за сердце театрально и делает грустное лицо.       — Как что? Пришел поглядеть, как себя чувствует та, кого я спас своей же тушкой, а она даже маленький чмок мне подарить не умудрилась, — защита рушится. Это минус безопасных мест — в них невозможно держаться по струнке. Сотое упоминание поцелуя добивает, Кира убирает кухонный нож, тяжело опуская руки. Ей идёт хмуриться, но сведённые к переносице брови сейчас — не привычная решимость, от которой мурашки по спине бегут. Беспокойство, почти что материнское, и глаза напоминают не сталь, а маленькие зеркала. Кира — мать, в первую очередь, и тому доказательство наворачивает круги около пруда, грея уши, и от этого не по себе. Кулаки почти что чешутся попасть четко в бок, чтобы снова разыграть маленький бой, получить ножом в печень, как раньше.       Но это прямое доказательство — скучала ведь. Беспокойство не наигранное, лицемерием отличается Весельчак. И вот от этого распирает окончательно, заставляя истерически похихикать.       — Ничего противозаконного, слово пирата, — сколько оно стоит? Неважно, но весельчак поднимает обрубок руки вверх, а сохранившейся рисует на груди крест. — Это невыгодно, а я предпочитаю простые пути.       — Змейка, — Кира пропускает его обещания мимо ушей, даже смотрит куда-то в сторону, будто он — стенка какая-то. Алиса подходит незамедлительно, видно, что не отпустило ее возвращение матери, а нахождение рядом пирата не успокаивает. Девочка держится за руку, когда ей вручают нож. — Позови папу, но ничего не говори. Его инфаркт схватит. И Вертера с собой возьми.       Она оставляет их наедине, рядом с этим чертовым деревом, потому что маму Алиса слушает беспрекословно. И снова остаются вдвоем, в этот раз без оравы пиратов по обоим бокам. И вот все слова куда-то пропадают, остаётся только напряжение между. Она стоит не близко и не далеко, и все смотрит-изучает его лицо. Взгляд кажется почти липким, анализирующим, у пирата от этого принимается дёргаться глаз. Весельчак толкает Киру в плечо, так, легко и безболезненно, но нападки хватает, чтобы в следующую секунду он уже стоял с заломанной рукой, спасибо, что не мордой в пол. Его не подводит чутьё, её — навыки и привычка не болтать. Она остаётся молчаливой, слышно только недовольное дыхание. Весельчак, такой подлец, вырвал ее из спокойного будничного быта с семьёй, и не чувствует угрызений совести. Да что — ему даже не больно. Она не пытается причинить вред или подсознательно этого не хочет. Только тонкие пальцы впиваются в грязную одежду до боли, заставляя снова хихикать.       — Тише, тише, малышка. Отпусти, я буду хорошо себя вести, — приходится постараться, чтобы удачно извернуться и подмигнуть ей снова. Заодно увидеть весь спектр противоречивых чувств. Кира кажется в три раза живее, чем обычно, и от этого залом руки кажется в четыре раза приятнее. — Просто хотел завести диалог, а то ты больно молчаливая. Муженёк разговаривать не даёт?       — Помолчи.       — Ты расстроишься, если я перестану болтать. Так соскучилась? — да, ему интересно. По-настоящему любопытно, способна ли она на это. Или только Весельчака прошибает мурашками от каждого прикосновения в бою. Только ли ему весело? Судя по хмурому лицу — нет, и Селезнёву пробирают сомнения. Где заканчивается гнев и начинается азарт с любопытством?       — Каждую минуту, — Кира отпускает его с толчком, и по женскому лицу ползет усталая улыбка. Вот здесь. Здесь начинается любопытство, здесь выигрывает Весельчак. И может бесстыдный флирт в каждой драке не прошел зря. — Это был глупый поступок, так что не зазнавайся только, У, — даже не Весельчак! Пират рассыпается в довольном смехе, не истерическом и тем более без издёвки. Поглядите, они почти подружились, у Киры опускаются плечи и расслабляются брови. Она спокойна, и от этого тоже бегут мурашки по спине.       — Раз соскучилась, то помогай. Никто не верит, что я стал поистине ключевой фигурой в победе над этой белой рептилюгой и спас саму агента Селезнёву. В тюрьмах холодно, голодно и нет тебя, надо где-то перекантоваться, Кира, — он тянет ее имя, наклоняясь ближе и хитро скалясь. Это реальная проблема, важная и сложная, которую нужно решать, но пират не может предать свою привычку выставлять все как шутку. Да и разве она откажет?       — Поживёшь, на полу поспишь.       — На каком полу?       Муж, значит. Игорь идёт вперёд Алисы, торопливо стягивая с рук перчатки. Весельчак отвлёк от важных дел всех и каждого в этом доме, и нельзя не почувствовать удовлетворение. Пират аккуратно кладет руку на плечо Киры — та напрягается, но не дёргается, — и получает разрешение. Если она не ударила, значит можно, и с хитрой харей на женское плечо опускается грязный колючий подбородок. Лицо Селезнёва надо видеть — тот чуть ли не останавливается в ступоре и ужасе от происходящего. Межгалактический преступник в его доме стоит в подозрительной близости к его жене! И все это читается в лице, будто черным по белому написано. Кира, правда, всё-таки скидывает его с себя и идёт навстречу Игорю. Руку на плечо кладет.       Идиллия. Аж тошнит.       — Игорь, успокойся.       — Что значит успокойся? Кира, ты сама знаешь, кто это!       Весельчаку нет дела до семейных разборок, забавнее наблюдать за Алисой, которая пытается вставить свои пять копеек в дискуссию родителей. Розовая макушка мелькает то тут, то там, ее все осаждают, перебивают, и вообще она слишком маленькая. Весельчак прямо чувствует, насколько она маленькая, пока разбитый нос саднит. Вспоминается собственная реплика, мол, "могу удочерить". Девочка бросается аргументами и за, и против новой скотины в доме, да ещё с таким запалом, что завидно. Копия матери, но все равно скука. Весельчак с удовольствием харкает в спину профессору Селезневу, испачкав белоснежный халат того в своей крови.       И все сразу отвлекаются.       — Я, конечно, все понимаю, семейные разборки, к тебе жена вернулась совсем недавно, — Весельчак ещё и в руку дополнительно сморкается, для вида. — Но я тут ранен       — Будто есть дело до твоей раны, — как заговорили! Пират почти удивлен недовольному тону профессора, особенно такому грубому. Удивлен, и потому снова смеётся издевательски. Почему больше никто не смеётся? Со стороны сцена должна казаться самой забавной в мире! Ситуацию спасает Кира, опять, конечно, кто же ещё. Кладет мужу руку на плечо, смотрит так нежно, что даже завидно.       — Игорь, Весельчак проявил... Сочувствие, — сыпется ее рапорт, сыпется. Безопасная атмосфера пагубно влияет на навыки даже самых лучших агентов. Особенно, когда она не хочет признавать, что У ее спас. — Подлатай его, мы потом всё обсудим, но достойное отношение он заслужил.       И на последнем слове в голос закрадывается сталь. Четкая и безоговорочная, и ослушаться ее здесь смог бы только пират. Профессор глаза закатывает, вздыхает, негодует всем видом, но все равно покорно направляется в сторону, предположительно, медпункта. За ним хвостиком тараторит что-то Алиса, за Алисой летит Вертер, и в конце цепочки должен оказаться Весельчак.       И прежде чем присоединиться к процессии, он посылает Кире воздушный поцелуй. Селезнёва отмахивается от него, но по лицу ведь все понятно.       Он в этом безопасном месте надолго.