Соль на губах

      Соль на губах кололась и жглась, если тронуть языком. Пересохшие губы потрескались, пыль с лёгкостью забивалась в ранки. А под босыми ногами остывший крупный песок, плотный и мокрый, проминался коварно, если переступить с ноги на ногу.       Шим Ёнджа боялась, что стоит ей обернуться, и она останется одна. Джун исчезнет. Его взгляд призрачной тяжестью задевал плечи и шею, но смотрел он мимо неё, на океан и скалы, на тонкую полосу, оставшуюся от утонувшего солнца. А может, и нет. Шим Ёнджа хотела, чтобы Джун задержался подольше.       Грубая ладонь легла на плечо и потянула ткань растерзанного платья вниз. Ёнджа вздрогнула. Ей запрещали гулять вдоль берега одной, здесь неподходящее место и опасно — для неё. Она думала только про Джуна, которого больше нигде не встретить, только тут, на узкой песчаной полосе, запрятанной между скал, куда непросто добраться.       Ей говорили, что она должна оставаться в замке, не выходить никуда, даже не спускаться вниз, во двор. Ведь не просто так её, дочь правителя, оберегали, словно драгоценность.       Шим Ёнджа закрыла глаза, отдаваясь чужой руке. А та медлила, будто её хозяин не решил, что делать с Ёнджой дальше — с девушкой, которая пробралась туда, где её не ждали.       С океана тянуло теплом. Прогретая за долгие летние дни вода отдавала накопленное, противореча подступающей осени. Всё лето Ёнджа смотрела из окна самой высокой башни на спрятанный скалами берег. Всё лето её тянуло, выворачивая душу, одурманивая тоской, к тому, кто сейчас стоял позади. Всё лето она искала способ встретиться с ним.       И вот, получилось.       Пальцы сжались на плече, надавив на ключицу. Ёндже не больно. Она ждала. Она выбрала эту судьбу, и теперь нет дороги назад. Её жених не поймёт, но Шим Ёнджа и не надо, чтобы понял, вместо неё отдадут младшую Минджу, равноценную подмену. Ведь ни жених не видел Ёнджу, ни Ёнджа — его. Отец сговорился о браке, чтобы вознаградить верного генерала и чтобы укрепить своё положение. Да, Минджа подойдёт.       А Ёнджа…       Под закрытыми глазами метались тени. Как бы ни хотелось иного, но страх лип к коже, нашёптывал разное. Не просто так же по замку расползались слухи, крадясь от одного тёмного угла до другого, затихая, едва кто-то появится рядом.       Ёнджа пропадёт сегодня. Чем бы ни закончилась встреча.       Тёплое дыхание защекотало щёку, смахнув лёгкие пряди из растрепавшейся причёски. Лопатками Ёнджа ощущала чужую твёрдую грудь. Чужую. Ведь Джун не помнил их первую встречу, случайную и мимолётную. Это Ёнджа узнала его, заметив в подзорную трубу среди скал у кромки океана.       Сердце заколотилось в предвкушении.       Дочь правителя, не первый год воевавшего с соседним государством, не удивить кровавыми жертвами. Истерзанные тела, брошенные или выставленные на показ, горький дым сожжённых полей и домов — всё это Шим Ёнджа видела сама, вблизи, не с вершины сторожевой башни.       Но слухи…       Что могли сделать с невинной девушкой те, кто умел уходить в океан и дышать под водой? Племя этих существ, так похожих на людей, но равно владеющих океаном и сушей, тёмными холодными глубинами и неприветливыми хмурыми скалами, — могло ли стать союзником?       Нет, шептались в замке, те, кто умеют оборачиваться всякой морской живностью, не станут помогать, у них свои интересы, иные заботы. Они хранят океан, а океан — бережёт их, и всякого смертного, посмевшего…       Посмевшего.       Ёнджа — посмела. Она сбежала из замка, спустилась к скалам, блуждала среди них, искала следы. Она заходила в океан и стояла, пока волны качали её, приглашая и отталкивая. Она пряталась, чтобы её не увидели из замка и не вернули. Она обнимала скалы, держась за них, закрывала глаза, прислушиваясь к зову, проверяя, близко ли встреча.       Вода и лепёшки закончились утром. Ёнджа зашла погреться в океан, но только промокла. Платье, оказавшееся слишком лёгким и тонким, порвалось, зацепившись за острый выступ. Она переждала день, смотря на волны и слушая ветер.       И вот теперь стояла на узкой песчаной полосе, ощущая за спиной присутствие того, к кому рвалось сердце.       Страшно?       Да! До боли в животе.       Страшно ли?       Нет. Разве надо бояться неизбежного? Пусть и не знаешь, что случится.       Ёнджу качнуло. Джун или сама она, не разобрать. Затылок ударился о жёсткое плечо. Тело обмякло, приникая к опоре.       Дыхание над ухом стало жарче, пальцы скользнули по коже плеча к руке, сдавили плоть до кости. Спина согревалась о грудь Джуна, смятое платье казалось исчезнувшим.       Рывок. Мокрая ткань со всхлипом отодралась от груди, выставив её ночному ветру. И взгляду Джуна.       Соски затвердели до боли, грудь ныла. Живот сводило. Прохлада ветра на коже казалась морозом.       Пальцы Джуна легли на рёбра почти невесомо. И вдруг приподняли грудь, уместили в ладони, будто взвешивая и примеряясь.       Ёнджа вздохнула, не способная выдавить ни звука. Не хватало сил даже на стон. Но Джун. Что он собирается делать с ней?       Шепотки, гуляющие по замку, описывали круглые животы и следы на теле. Будто бы морское племя любило поиграться с людьми: мужчин терзали, а женщины годились и на другое. После встречи с морским племенем женщины становились испорченными. Это слово расползалось на языке сладким привкусом гниющего, когда на вид ещё вполне ничего, но душок уже витает, еле уловимый.       Ёнджа тоже испорчена. После трёх дней скитаний в прибрежных скалах она точно испорчена. Это — земля морского племени полулюдей.       Рывком Джун сдёрнул сырое платье с задрожавшего тела. И тут же следом, не успела Ёнджа сделать вдох, на плечи опустилась накидка, окутала полностью. Руки Джуна мимолётно скользнули поверх и пропали.       Ёнджа обернулась.       Джун и правда стоял рядом. Это был он, тот, кого Ёнджа видела с башни, к кому стремилась сердцем, о ком тосковала, сама не понимая, почему. Насмешливые глаза скользили по фигуре Ёнджи, позволяя рассматривать их хозяина.       «Почему он не ушёл?» — билась испуганная мысль.       «Для чего он остался?» — вторила ему другая.       Морское племя не жаловало гостей, об этом Ёнджа тоже слышала. Люди не трогали морское племя, а оно взамен не трогало людей. Лишь выходя в океан следовало быть осторожнее, потому что там царствовали полулюди.       Одни сплетни смешались в голове Ёнджа с другими самым причудливым образом. Хотя у Ёнджи был собственный опыт, мало похожий на всё, о чём рассказывали, предупреждая.       Джун не изменился за те несколько зим, что превратили Ёнджу из девочки в девушку и невесту. Джун остался точно таким же, каким был, когда подхватил в море десятизимнюю Ёнджу, выпутал из водорослей и вынес на берег. Ёнджа как наяву помнила стук его сердца, слишком медленный по сравнению с её, который познала, пока Джун прижимал маленькое тельце к груди. Его глаза — то, что увидела единственным, когда лёгкие покинула вода.       Кажется, в те годы отец Ёнджи вёл войну с восточным соседом, заключив мирный договор с северным. Такие подробности память Ёнджи не сохранила, только вкус соли и ледяную тяжесть толщи морских вод — до Джуна.       Он назвал своё имя, когда она спросила его. Она запомнила.              Джун отступил на шаг. Потом на второй. А после развернулся и исчез между скал.       Ёнджа задохнулась от боли. Будто вырвали сердце и растоптали живым — а она могла только смотреть, как сердце продолжает пульсировать, пока кровь сочится из изувеченной плоти и впитывается в песок.       Сразу холод и ветер накинулись на Ёнджу. Её замотало из стороны в сторону, лишнюю в этом мире, разменную монету, которой оплатят победу в одном из сражений. У отца Ёнджи семь дочерей, ему есть, чем заплатить союзникам.       Крупный песок впился в колени, подбежавшая волна лизнула накидку и отступила. На время. Чтобы вернуться снова. И снова. И снова.       — Пойдём, — дёрнул Ёнджу Джун.       Она подняла голову. И утонула во встреченном взгляде.       Джун потянул ещё, побуждая встать. Ёнджа поднялась, придерживая ставшую тяжёлой накидку — та норовила соскользнуть, остаться с океаном.       Джун отступал, увлекая Ёнджу за собой. Пока не привёл в пещеру, к крохотному костру. Ёнджа не знала, что в скалах есть пещеры, а Джун смотрел слишком строго, чтобы спрашивать его. Наверняка это было одной из тайн морского племени.       — Садись, — подтолкнул он к огню.       Ёнджа рассмотрела подстилку и бутыль на ней, явно положенные для неё. Села, поджав ноги под намокшим краем покрывала. Напиток в бутыли оказался густым и терпким, Ёндже хватило пары глотков. Отвернулась к огню, хотя хотелось смотреть и смотреть на Джуна, следить за ним, любоваться им, ожидать от него… чего-то.       Он сел напротив, протянул руки к пламени, показывая ладони. Узоры на них мелькнули и смазались танцующими языками.       — Утром ты уйдёшь. Я выведу тебя к тропинке, от которой легко подняться наверх.       Голос Джуна прозвучал глухо и сухо.       — Я искала тебя, — отозвалась Ёнджа. Умолчала, что нет ей больше места среди людей, не примут её, не поверят в сохранившуюся чистоту. Да и не хотела она замуж за генерала отца. У того уже три жены погибло, вряд ли Ёнджу ждёт иная участь.       — Ты вернёшься, — повторил Джун, — к своим.       — Но я…       Ёнджа замолчала. Склонила голову покорно. Всё лето её сердце рвалось к океану, увидеть Джуна было лишь мечтой. И вот он, сидит так близко, что руку протянуть, обжигая в пламени, чтобы болью проверить явь.       — На тебе метка, — смягчился Джун. — Я поставил её несколько зим назад, я узнал тебя.       Сердце от радости пропустило удар и вновь заколотилось.       — Я искала тебя, — как мольбу произнесла Ёнджа.       — Слишком рано, — спокойно ответил Джун. — Твой срок ещё не подошёл.       — Срок? — зацепилась за слово Ёнджа. Но любопытнее было про оставленную Джуном метку. Что за метка такая? Ёнджа теперь Джуну принадлежит, связана с ним? Ведь так? Ведь поэтому здесь, в тесной пещере, на песке у костра, без одежды, замёрзшей, голодной ей было лучше, чем в замке, в тепле, заботе и под защитой. — Не прогоняй меня! — вырвалось отчаянное.       — Я забрал тебя у Океана. Удержал последнюю искорку жизни. Потому на тебе стоит метка. Океан не отпустит так просто, Смерть не отпустит. Ты искала не меня, тебя тянуло к океану, вернуть всё на правильное место.       Ёнджа смотрела, не смея моргнуть. Красивое лицо Джуна танцевало в волнах горячего воздуха, волнами поднимавшегося от огня. Значит, он спас её. Только и всего.       — Но я… Искала тебя, — бестолково повторила Ёнджа. Мечта, в которую поверила, просыпалась крупным песком между пальцев, царапая тонкую кожу.       — Срок не вышел. Ты пришла слишком рано.       — А когда можно будет?       Отчаяние скопилось сухими слезами в уголках глаз, жгло, горело, саднило. Томительный зов, приведший к океану, оказался обманом.       Джун пересел к Ёндже. Заглянул в глаза, поймав её лицо пальцами и зажав.       — Семь зим. Столько должно пройти. Прошло?       Ёнджа тонула в его глазах. Считала свои зимы, покусывая губы. Всех семерых дочерей правителя обучали началам грамоты и счёта, Ёнджа же не блистала усердием. Но зимы её и сестёр отмечали особо, поджидая срок, когда девочка станет невестой.       — Скоро будет, — шепнула Ёнджа. — Когда закончатся листопады. Скоро. — День, когда Ёндже причислили ещё одну зиму после той, с которой она считалась взрослой, давно прошёл. Но тонула она и правда в позднюю осень семь зим назад. Очередной бой закончился поражением отца Ёнджи, они спасались, рискнув проплыть по океану, обогнув опасный мыс. Тот, кто принял такое решение, ошибся, горящие стрелы долетели до больших лодок. Лодка с Ёндже пошла ко дну. Все спаслись, всех подобрали на соседние лодки. Кроме Ёнджи. Её нашли позже, на берегу, невредимую и зачарованную.       — Выживи, — ослабил хватку Джун. — Не ходи к океану, не зови его во снах. Дождись срока, и я приду за тобой.       Ёнджа замерла, натянулась струной, ловя отзвучавшее обещание, боясь поверить услышанному.       — Приду за тобой, — повторил Джун.       — Почему? — шепнула непослушными губами Ёнджа. Она хотела его прихода, но он про неё не думал все эти семь зим. Он про неё не помнил.       — Потому что на тебе моя метка. Я знал, что делал, когда оставил её, хотя не верил, что проживёшь долго. Обычно не справляются, тонут или со скал бросаются. Может, потому выжила, что я спас тебя ребёнком. Так что доживи несколько месяцев, чтобы зов ослаб. Океан признает тебя.       — Океан? — встрепенулась Ёнджа. — Ты заберёшь меня в океан? Я смогу?..       Джун засмеялся, взгляд его потеплел и повеселел. Отпустил лицо Ёнджи.       — Нет, вы там жить не умеете, твой дом будет на берегу, а я буду возвращаться к тебе, ночевать с тобой как с женой. Все зимы до самой последней.       Ёнджа потянулась к Джуну.       — Забери сейчас! Осталось ведь немного!       — Нельзя, — не отодвинул её Джун. — Мне нельзя помогать тебе, ты должна справиться сама.       Ёнджа не сдержалась, коснулась Джуна. Ведь вот он, перед ней, настоящий. Может, не совсем такой, каким запомнился, и наверняка не такой, каким снился, но очень похожий на обычного мужчину. Под тканью рубахи ровно ухало сердце. Грудь вздымалась и опадала с каждым вдохом и выдохом. На шее билась жилка. И тепло. Даже жар. Вот что чувствовала Ёнджа, прикасаясь.       Она будет ему как жена. Как жена…       Руки скользнули за шею Джуну, ластясь и лаская. Отросшие локоны мягко щекотали пальцы.       Джун не отстранился. Он обхватил её под рёбрами и держал, не подпуская ближе. Словно раздумывал, что с ней делать. А покрывало сползало по спине, собираясь грубыми складками над ягодицами.       — Я давно выросла. Я больше не та девочка, которую ты вытащил из воды, — шепнула она с мольбой. Что-то иное, не похожее на тянущую тоску, раскручивалось в её груди, поднималось от бёдер, горело на саднящих губах. Ёнджа не понимала, что это, не знала такого раньше. Видела лишь Джуна, его одного, близкого и единственного. Ведь это он сказал, что из-за метки нет у неё другого будущего, разве что умереть. — Как жена, — шепнула она отчаянно.       Пальцы Джуна дрогнули.       Ёнджа затаила дыхание.       Пусть тронет. Пусть покажет. Пусть позволит себе…       Джун притянул её медленно, словно сомневался, надо ли. Грудь Ёнджи податливо расплющилась о его твёрдую, каменную. Ёнджа развернула голову, приоткрыла губы. Его руки заскользили вверх, перебирая рёбра, пока не остановились у подмышек.       Не моргая, Ёнджа смотрела, как опустились и снова вспорхнули ресницы Джуна, как дёрнулся уголок губ. Как дрогнули крылья носа.       Джун склонился, почти уткнувшись в висок Ёнджи.       — Ты пахнешь дымом. Все люди с холмов пахнут дымом и кровью.       — Тебе не нравится? — испугалась Ёнджа.       — Я растерян.       Ёнджа плотнее вжалась в Джуна, изогнувшись до ломкого напряжения в спине. Лишь бы не прогнал. Больше она ничего сделать не могла, не знала, как пробудить в нём то желание, о котором шептались по углам замка. Да и что за желание она должна вызвать? Сама она томилась неясным влечением, телу одновременно и сладко было, и пусто.       — Обними меня, — взмолилась она. И уткнулась носом в шею Джуна, словно хотела ему передать то, что изводило её.       Руки Джуна обхватили Ёнджу, напряглись, заключив в жёсткое кольцо. А после, когда Ёнджа вынесла несколько долгих вдохов, наполнив лёгкие и услышав сердце, ладонь Джуна спустилась под покрывало, пробралась между мягких окружностей, не путаясь в сплетении ног, и коснулась воспалённой точки.       Ёнджа дёрнулась — от руки, от дерзких пальцев, задрожала, зажмурив глаза. Никто, даже сама она, не касались там никогда. Не касались так.       Джун чуть надавил, не больно совсем. Но Ёнджа сжалась, приподнимаясь на коленях. И тогда ладонь Джуна вернулась на плечи, притиснула нежно к горячему телу.       — Ты пришла слишком рано, — спокойно проговорил Джун. — Дождись, когда приду за тобой.       — Ты придёшь? — всхлипнула Ёнджа. К неудовлетворённому томлению прибавился стыд. Ёнджа не смогла. Ёнджа ошиблась. Ёнджа слишком маленькая и неумелая.       — Я приду, — ответил Джун, гладя по волосам, по спине, подтягивая, будто невзначай, покрывало. — Отдохни. На рассвете будешь уже дома.       Он отпустил её, мягко уложив на подстилку и прикрыв наготу накидкой. И вышел из пещеры.       Ёнджа зажмурилась, сдерживая навернувшиеся слёзы. Прикусила губу, чтобы помнить, как задержались его руки, укрывая, — ведь медлили же? — и не думать о том, чего не случилось. Утром она вернётся в замок, и кто ей поверит, что нетронутой?              Джун разбудил Ёнджу, протянул платье. Чужое, но сухое, чистое и тёплое. Подал гребень.       Ёнджа молча привела себя в порядок, смотря в спину Джуна, ожидавшего её у выхода.       — Пойдём, — кивнул он. И взял за руку.       Джун вёл её между скал, петляя и ныряя в неведомые ходы. Ёндже хотелось упасть на колени, обнять ноги Джуна и взмолиться, чтобы не прогонял. Неподобающе для дочери правителя.       Когда до замка оставалось лишь подняться по знакомой тропе, Джун остановился, развернулся к Ёндже. Обнял щёки ладонями, почти лаская.       — Выживи. Я вернусь за тобой. На тебе моя метка — часть моей души. Потому найду тебя, куда бы ни ушла. Дождись.       Он качнулся отпустить её и уйти, Ёнджа задержала его руки.       — Я не поблагодарила тебя, — начала она, не в силах отпустить его так просто. Пусть до конца ещё не начавшихся листопадов оставалось недолго. — За спасение тогда. И за встречу сегодня. Я буду ждать, — голос срывался, как ни старалась Ёнджа говорить спокойно.       Джун коснулся губами её лба. Потом поднял её лицо, притягивая к своему, и поцеловал, на долгое мгновенье захватив её обветренные губы.       Он ушёл, сразу пропав среди серости скал и рассветного тумана. А Ёнджа осталась стоять.       Губы горели, соль жгла. Перед глазами плыло.       «Выживи». Это не только про океан. Это про то, что о Ёндже, дочери правителя, станут говорить, косясь. Что она сама скажет отцу? Как объяснит, куда пропала на три дня? Откуда на ней чужое платье?       Но листопады скоро начнутся, кроны деревьев подёрнуты золотым и красным. Ёнджа выживет.       

      ***

             Когда между голых ветвей закружились колкие снежинки, подгоняемые ветром, с океана донёсся гул. Захлопали полотнища разбитых палаток и развешенного белья. Дохнуло солёным теплом.       А следом к небу поднялась волна, вровень с башней замка. Волна опала, замочив ливнем безжалостных капель двор, солдат и слуг, распахнув ворота.       Джун, младший принц морского племени, пришёл за невестой.