falling is a curious thing

Ты обнаруживаешь, что после того раза он становится более неуловимым. Когда он сказал «в следующей жизни», ты подумал, что он имел в виду будущее, но это не всегда так. По крайней мере, насколько ты это понимаешь (ты редко понимаешь). Ты помнишь его всполохами: осанкой, и силуэтом, и тонкими морщинками в уголках его улыбки. Ты обнаруживаешь его в монастыре, высоко в горах, где всю еду приносят пилигримы и деревенские жители из степей, что милями ниже. Тогда он улыбается тебе и говорит: «Ты здесь не свой», — и, чуть позже: «Я рад, что ты здесь». Как всегда, ты стаскиваешь его с горы, с этой высоты, переходя в свободное падение и абсолютно не зная, есть ли у него парашют для тебя, или для него, или вообще. Интересная вещь о нем: он, кажется, лишь отчасти возражает. Ты обнаруживаешь его разводящим казино, носящим костюм чуть чаще, чем он раньше это делал, и работающим с девушкой, которую ты как будто бы где-то видел, но которая может с таким же успехом быть кинозвездой, а не старой знакомой. Он считает карты, но всегда умудряется тихо выскользнуть из-за стола после того, как девушка забирает его выигрыш, и никогда, никогда не ставит так много, чтобы его поймали. Ты просто обычный коп: работаешь подолгу, пытаясь остановить плохих парней, которые, кажется, повсюду в этом прогнившем городе, а он не кажется тебе таким уж плохим: хорошо заговаривает зубы и не ведет себя так, будто пытается кому-то навредить. Ты думаешь, что, может быть, он мог бы научить тебя тому, кто такие настоящие плохие парни — потому что он тут не самое большое зло. Ты представляешь себе, как вдвоем вы могли бы снести все это казино и прикрыть нехорошего парня у его основания. Вместо этого он учит тебя другому уроку: оставь кепку у входа, сядь, раскрепостись немного. Ты можешь быть одним из нас, но лишь когда ты расслабишься и научишься получать от этого кайф. Он живет со своим братом — мальчишкой, которого называет братом (и который вполне им может быть). Он вытащил этого парнишку из колонии для несовершеннолетних кучу лет назад, но никто давно не ищет его из-за этого. Они ищут его из-за того, что он грабил дома богатых политиков по всему Нью-Йорку, забирая все, что у них было, но последняя вылазка пошла не по плану, и они разнюхали все по следам крови его брата, ведущим к машине, в которой он сбежал. Ты знаешь его по-другому: ну, потому что у тебя был срыв, и ты был пьян и ничтожен, а он сказал тебе пару фраз, заставивших того тебя почувствовать, будто можно жить иначе. Поэтому, когда ты следуешь по хлебным крошкам, впитавшимся в асфальт багровыми пятнами, и находишь в файле мальчишки его имя, ты не делаешь того, что должен. Ты звонишь ему из телефонного автомата и никому не говоришь о том, что знаешь, где он живет, лучше, чем любые данные о последнем известном адресе в системе ФБР. Ты приходишь к нему один, и ты умоляешь его сдаться по-хорошему, но все заканчивается тем, что вы уезжаете вдвоем в украденной машине, где под сиденья набита наличка, и больше некого любить, и больше нечего терять. Ты встречаешь его на пляже, и он смотрит на тебя взглядом, в котором читается: «Не смей отводить глаза». Это твои последние летние каникулы после колледжа, и ты еще не готов быть тем, кем должен. Он просит тебя быть тем, кем хочешь, взамен. Ну, или, по крайней мере, он просит тебя хотеть его в ответ — и ты хочешь. Поэтому ты не отводишь взгляд и не оглядываешься назад. Он говорит, что не боится умирать, и ты веришь ему лишь потому, что знаешь, что встретишь его снова. Ты уже забыл, но теперь, когда ты стоишь на крыше многоэтажки, а он — с вытянутыми в стороны руками на самом краю, ты можешь видеть всю эту суть, типа жизни, пролетающей перед глазами. Ты должен был притащить его в участок, и ты мог — вот только теперь уже слишком поздно. Тебе стоило бы выстрелить в него для верности легенде, но ты знаешь, что это не то, что ты хочешь. Лишь после того, как ты позволяешь ему прыгнуть, ты осознаешь, насколько опустошенным, но счастливым ты чувствуешь себя теперь, когда ты его отпустил. Ты скучаешь по нему много лет до своей смерти. И еще немного — после. У него какой-то культ в Нью-Мексико: всё цветные четки и никакой обуви, и ты думаешь, что тебе будет сложно внедриться в него, но все внезапно верят тебе после того, как он говорит, что верит. Ты достаточно циничен в отношении их стиля жизни, чтобы не признавать, что его доверие что-то да означает, но в какой-то момент обнаруживаешь, что думаешь о том, верит ли он тебе по какой-то причине, и есть ли внутри тебя какая-то большая чертова дыра, в которую ты просто не хочешь соваться и выуживать что-то. Клише простое: копы не могут торчать, и если тебе кто-то не доверяет, они тебя заставят. Этого добра полно в сериалах по телеку. Вот только кайф, за которым гонятся эти ребята, обычно не фармацевтический, а когда все же да — никто не ожидает, что ты будешь принимать участие, если не готов. Они сильно парятся за готовность, комфорт и единение с собой, и когда ты оказываешься в его постели, он вновь и вновь спрашивает тебя о том, чего ты хочешь, и проговаривает каждый шаг, позволяет тебе открывать для себя то, что тебе надо, просит лишь о честности и о том, чтобы ты был целиком в этом моменте. Ты не можешь дать ему честности — разве что, если забудешь о том, почему ты здесь на самом деле, а это довольно просто, особенно с его руками под твоей кожей. И, честно, ничего нечестного в этом тоже нет, за исключением удостоверения, спрятанного под полом у шкафа. Помогает осознание о том, что, в данный момент, у тебя нет ни единого намерения его использовать. Ты футболист, и он не целует тебя, как ты рассчитывал, и не уходит утром, как ты тоже рассчитывал. Ты не ожидал, что будешь так счастлив в обеих ситуациях. И тем не менее, до того момента, когда ты снова увидишь его, еще три года и выпускной. У вас нет последнего раза. Возможно, потому что и не было толком первого раза. Ты срываешься с места, останавливаешься, перематываешь, проигрываешь наново, и в обратную сторону, и никогда на самом деле не заканчиваешь. Нет никакой концовки. Ты, возможно, надеялся на что-то счастливое, но, вероятно, стоит закатать губу (особенно тебе). Вместо этого, ты получаешь эту бесконечную перетасовку колоды: до тех пор, пока ты не забудешь, кто ты, и кто он, и не поплывешь по течению до тех пор, пока он снова тебя не догонит. Его волосы то короче, то длиннее, глаза то холоднее, то темнее отчего-то. Он осторожен или доверчив. Он хочет тебя или нет. Он в горах, и в море, и в воздухе, и у тебя под кожей, а. Ты потерян в тех местах, где его нет. Ты думал, что знал, кем ты был, пока он не застал тебя врасплох — как он всегда должен был, кажется тебе в те моменты, когда ты вспоминаешь. Его поцелуи — вызов, или мягкое приглашение, или что-то, что ты представляешь себе, видя его улыбку. Если бы это была книга, и ты хотел бы закрыть ее и положить в какое-нибудь удобное место, ты сказал бы, что в конце-концов шторм проглатывает вас обоих.