Мама

      Ярость жгла вены и разрывала грудину, он выл и тянул себя за щеки. Больно… Ему невыносимо больно… Кажется, он бросался на стены, и во рту почему-то ощущался вязкий вкус гнилой крови. Он бросил его. Снова. Он врал. Он всегда врал… Погружаясь в эти мысли, он опять начал злиться и… кажется ему так больно, больно внутри… Откинув голову назад, он жёстко приложился о стену, кажется на хрупкой нежной плитке из светло зелёного фарфора с лёгким, невесомым рисунком воздушных листочков поползли резкие, четко видимые трещины. Но ему плевать, плевать… Он откидывал свою многострадальную, тупую, доверчивую голову назад снова и снова… С каждым разом всё сильнее, больнее, лишь бы эта черная дыра в его грудине, под диафрагмой заполнилась ну хоть чем-нибудь, пожалуйста… Он больше не хочет об этом думать, он хочет забыть… Он блядь, хочет никогда этого не испытывать! Ненавижу... Ты врал мне!!! Врал! Из его немого перерезанного горла рвались невнятные мало различимые крики, повязка опять стала пропитывается кровью, наверное снова разошлись швы или вообще лопнули. Ты говорил… что я стою, что я… я думал, я… я значу для тебя хоть что-то… я, мне так больно, па…       Стукнувшись ещё раз об стенку, он спрятал переполненную мыслями голову между коленями и затрясся, сухой смех вырвался из его выпотрошенной груди. Я ничего не стою для тебя, Б, ведь так? Я заслуживаю лишь смерти, правильно? Перерезанное горло ныло ещё сильнее, а странные каркающие, булькающие звуки никак не походили на слова… Продолжая смеяться, он в очередной раз приложился черепушкой о стенку и ещё раз и ещё… -Хватит, солнышко… Ты и так уже достаточно навредил себе… — нежные руки обхватили его голову и прижали к груди, стирая по дороге капельки крови с висков. Он не заметил её… Невнимательный… а в конце концов, что ему терять? Это уже не важно, куда он мог бежать кроме этого места? Места, в котором было не меньше боли и горя, чем в других, но здесь была она… И после того, как он убил ради ее спокойствия монстра, властвующего здесь ранее, для него теперь в ее доме было относительно безопасно… Она же не навредит ему? У нее нет причин… Она благодарна ему, и, даже если окажется, что ее благодарности хватит на предупреждение, и он успеет подготовиться… Нет, не успеет. Не сможет найти в себе силы, не отыщет повода для сопротивления… Но она же не станет этого делать, правда ведь? Он спас ее сына и ее спасал не раз… Она же не станет делать ему больно? Пожалуйста? Он сейчас не сможет играть… Она же спасла его тогда, нет смысла убивать того, в кого вложила столько сил? Верно? Ее руки медленно перебирают его волосы и легонько потягивают за пряди, она пытается заземлить его? Зачем? Он все равно бесполезен сейчас, он просто не сможет сейчас ничего сделать. Мягкая ткань коснулась его затылка, стирая кровь. - Тише, мой дорогой… Ты же знаешь, что всё пройдёт… Боль уходит, раны заживают и превращаются в шрамы… С крепко зажмуренными глазами, он слушал ее голос, но напряжение не уходило и его трясло. Вцепившись короткими обрубленными ногтями себе в запястье, он сжал зубы — Шшша, Малыш. Тише, солнышко, тише – Ее ловкие руки мягко огибали опасные, причиняющие, даже столько лет спустя боль места, так, как будто она всё ещё помнила… Помнила о его боли и о тех безумных криках… Помнила, что он не любит прикосновений… но она успокаивала… баюкала… — Солнце скрылось, ночь крадётся, Может радость не вернётся… Ангелы в твоём пути бросили тебя, Но ты иди…       Ее мягкий голос окутывал, расслаблял…       Когда-то она также пела её сыну, он тогда был совсем мал и, смешно сказать, но грозный сын Бэтмена боялся темноты… -Шум утраты… Боже правой, тяжело тебе в пути. -Ветер давит, рваны раны… Только версты впереди       Она теплая, ее живот под его щекой поднимается и опускается… Спокойно, он больше почти не думает… -Ты один в чужих чертогах, Вечность нужно всю пройти… Ты устал, тяжёл твой поступ, Может стоит отпустить? Он не слышал эту песню раньше, ребенку она пела совсем другие… -Раны тянут и тревожат, Ты идёшь почти что век, Что тебя так сильно гложет? Что тебя толкает в бег? Она мягко разжала его руки, уже оставившие красные полосы на запястьях, и переложила к себе на бедра. -Память колка, так жестока, Горько плещется внутри… Ты постой, подумай сколько Боли прячется в груди… Мягкие поглаживания и ее обволакивающее тепло дарили удивительное чувство защищённости… Когда он в последнее время чувствовал что-либо подобное или вообще раньше не чувствовал? Безопасность… Уют… Тепло… Он знал, что здесь не безопасно, здесь куча ассасинов неподалеку. Уют? Она может свернуть его шею одним движением, даже не дрогнув, но он чувствует, и она такая теплая, живая…. Странно наверное думать о том, что у нее бьётся сердце и бежит по жилам кровь, когда она гладит и обнимает его, но… она настоящая, теплая, живая, дышащая, и... она не причиняет боли…. - Ты потерян, выброшен и брошен. Ты идёшь, и путь твой в никуда… Так оставь все прошлое и выбрось Всю ту боль, которую ты получил сполна… Веки расслаблялись и он потёрся носом о ее такой мягкий и теплый живот … - Ты изматываешь силы, Но не сможешь позабыть. Так приляг и сгорби спину, Все равно никто не сможет осудить… У него всё ещё подрагивали плечи и ныло горло, наверняка ее чудесное зелёное платье уже все испачкалась его кровью, но он лишь сильнее прижался к ней… Подрагивающими пальцами, он схватил одну из ее рук и прижал сначала к губам даже не в поцелуе, а в молчаливой благодарности, а затем к дёргающейся груди… -Ты устал и хватит боле… Я прошу тебя поспи. Сон излечит часть той боли, Что живёт под ребрами, внутри…       Она замолкла, но эхо ее голоса переваливалось в его голове… Он вымотался, и все его тяжёлые переживания толкают его ко сну… Но его сны никогда не бывают спокойными, и совершенно не хочется, чтобы это чудесное чувство защищённости разрушилось, чтобы это тепло ушло….       Лёгкое дыхание коснулось его уха. -Поспи, солнышко, я буду рядом… Мягкий поцелуй остался теплой бабочкой на его щеке, и это, наверное, было последним, что он почувствовал прежде чем уснуть…