Non angelus, sed custos

Дева молила, дева кричала: «О, ангел-хранитель, спаси, помоги!» Но небо в ответ равнодушно молчало, А мерзавцы смеялись: «Постой, не беги!» Слезами отчаяния дева давилась, Брыкаясь в чужих цепких, грязных руках, И сердце девичье почти что разбилось, Когда вдруг пронесся лёд сквозняка. Тенью мрачной воздалась им кара, Один только миг — и след их простыл. Дева впервые тогда осознала, Хранитель её не ангелом был.

Родной дом встретил мужским смехом, дымом сигар и запахом алкоголя. Стены, в которых выросла Каталина, приняли в гости незнакомцев, принесших с собой лишь пороки и бесконтрольный хаос. Прекрасные персидские ковры были безбожно запачканы следами грязных ног, на бархатной обшивке мебели темнел осыпавшийся пепел, а журнальный столик вместе с полкой камина оказался заставлен грязными стаканами и полупустыми бутылками алкоголя. Пробираясь через накуренное марево, Каталина невольно закашлялась. Она пару раз махнула перед лицом рукой, разгоняя дымку, но это не особо улучшило ситуацию. Удивительно, но мужчины, наполнившие гостиную, будто и не видели беспорядок вокруг. Их не смущал дым сигар, как и духота в комнате, их не беспокоила грязь на полу, как и окурки под ногами. Казалось, что незваные гости воспринимали всё как должное, им не было никакого дела, что своими неаккуратными действиями они отравляли пространство вокруг. Каталина обвела взглядом гостиную, подмечая каждую крупицу происходившего нахальства, и в её груди распустилась ярость. Она никогда не была столь зла в своей жизни — да, могла раздражаться, сердиться, возмущаться, но ни разу ей не приходилось стоять на пороге пропасти, ведущей к чистейшему гневу. Каталине стало тошно, что её дом — её родной дом, доставшийся от отца и матери, место, где она провела детство и юность, — стал вероломно осквернен чужаками. И в происходившем кошмаре был только один виновник: Истван Сарваш. Жизнь Каталины проходила с крайне редкими встречами с кузеном. К качествам Петера Эстерхази можно было отнести терпение, но даже его не хватало, чтобы вынести долго Ирэн Сарваш. Эта женщина впитала в себя, пожалуй, добрую часть людских пороков. Сколько Каталина помнила тётку, она всегда отличалась нахальством, узколобием, верой в свою исключительную правоту, жадностью, корыстью и подлостью. Петера тоже нельзя было назвать ангелом, но на фоне сестры он выглядел настоящим святым. Если бы тётушка Ирэн стала ядом, то одной его капли хватило бы, чтобы сморить всех жителей Австро-Венгрии. К счастью, семья Эстерхази сумела оградиться от семьи Сарваш, и общение Каталины с родственниками было мизерным. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы девушка сложила крепкое мнение об Истване. Кузен выглядел до смешного постно. У него не было ни запоминающейся внешности, ни талантов, ни харизмы, ни характера, ни блестящего ума. Тётушка Ирэн, безусловно, верила, что любимый сын являл собой идеал мужчины, одного взгляда которого могло быть достаточно, чтобы влюбить в себя большую часть девиц империи. А у этого идеала имелось ничего, кроме блеклых карих глаз, вечно скучающего, мёртвого лица, поджатых губ и слегла сутулых плеч. Однажды Каталине показалось, что кузен Истван имел схожесть с побитой собакой — настолько его задавило гнетущее влияние деспотичной, истеричной матери. Он был обычным капризным мальчиком, который, добравшись до сладостей, съел всё сразу, не думая о завтрашнем дне. Получив доступ к наследию семьи Эстерхази, Истван Сарваш не придумал ничего лучше, чем похвастаться чужим богатством перед друзьями — такими же маленькими мальчиками, как и он сам. Но в доме находились не дети, и поэтому конфеты и пирожные заменили сигары и крепкий алкоголь. Не имея в себе ни благородства, ни надлежащего воспитания, Истван губил всё поблизости. Пожалуй, это качество молодой человек получил от собственной матери. Каталина стояла посреди болота, возникшего по воле родственника, — стояла и не верила происходящему перед её глазами. Возвращение девушки рано или поздно бы заметили, что в конце концов и случилось. — А вот и моя дражайшая кузина, — Истван, развалившись на диване, потягивал виски. — И где ты пропадала весь день? Расскажи нам, мы желаем послушать. Каталина, к своему недовольству, заметила, что в руках у родственника находился бокал из любимого хрустального сервиза отца. Желудок сделал кульбит, а в глазах чуть защипало. Воспоминание о Петере Эстерхази каждый раз рассекало сердце Каталины, и девушка с трудом справлялась с тяжелым чувством утраты. Убрать эту острую боль могло время, да и то вместо неё возникла бы тоска — точно такая же, как при мыслях о матери. Осознание полного одиночества выбивало твердь из-под ног, и мисс Эстерхази почувствовала легкую слабость в коленях. Слезы готовились потечь тонкими ручьями по щекам девушки, но очередная волна громкого мужского смеха отрезвила подобно ведру ледяной воды. Каталина вспомнила, где она находилась и кто её окружал, и воспряла духом. Она не могла заплакать перед Истваном и его дружками, не могла подарить им столь сладкую возможность насладиться её слабостью. Взяв в себя руки, Каталина гордо вздёрнула подбородок. — Тебя это не касается, кузен. И больше не смей задавать мне подобные вопросы. Мужчины вокруг рассмеялись. Разрумянившееся от выпитого алкоголя лицо Иствана стало ещё краснее. Глаза молодого человека суетливо забегали вокруг, в них появился нездоровый, лихорадочный блеск. Каталина не без удовольствия отметила, что Истван остался жалким, неуверенным человечком, которого она знала всегда. Кузен, возможно, стал старше, но он был мальчиком, носившим одежду мужчины, не более того. — Какой острый язычок у твоей кузины, — зацокал один из друзей Иствана, сидящий рядом. — Так и не скажешь, что такая прелестница имеет коготки. Его замечание осталось без комментария со стороны Сарваша. Он, пунцовый, словно отваренный омар, нервно сделал глоток виски. — Юрген, а ты всё любишь лезть на рожон, — подал голос другой молодой человек, расположившийся в кресле около дивана. — К твоему сведению, Лукас, просто жить скучно, — Юрген, обхватив губами сигару, сделал затяжку и выдохнул колечко тошнотворного дыма. — Истван, а ты чего молчишь, будто виски поперек горла тебе встало? Каталина, решив, что лучше момента не найти, медленно продвинулась к лестнице. Молодые люди, окружавшие её драгоценного кузена, не оставляли попыток достучаться до него. — Истван, дружище, — Лукас потянулся к Сарвашу и ободряюще похлопал его по плечу. — Скажи, почему ты позволяешь так к себе относиться? Разве твоя подопечная в праве дерзить? Глаза Иствана, которые буравили какую-то невидимую точку в пространстве, резко метнулись в сторону Каталины. Пользуясь замешательством кузена, она уже приблизилась к лестнице, чтобы поспешно скрыться в своей спальне. — А, ну, стой! — воскликнул Истван. — Я тебя не отпускал. Нахальные слова кузена всколыхнули ярость внутри девушки. Поджав губы, она обернулась и гневным взглядом смерила Сарваша. — А твоего разрешения я и не спрашивала, — едко процедила Каталина. — Заведи себе собаку, ей и командуй. — Забыла, кто перед тобой? Я — твой опекун, и ты обязана подчиняться мне и отвечать на все мои вопросы, нравится тебе это или нет, — жестко произнес Истван, судорожно сжимая бокал в руке. — А если будешь брыкаться как кобыла, то жди наказания: на тебя управу я найду. Каталина, уперев руки в боки, лукаво ухмыльнулась. Её забавила напускная суровость кузена, потому что девушка прекрасно понимала, какое ничтожество скрывалось под шелухой фальши. — И какую? Расскажешь всё тётушке Ирэн? — пропела Каталина, театрально захлопав ресницами. — Хочешь, чтобы любимая матушка за тебя решила всё, как она решает и всегда? По гостиной прокатился глумливый смех, кто-то захлопал. С лица Иствана моментом отлила вся кровь, из-за чего кожа приобрела нездоровый бледно-зелёный оттенок. — Вот так чертовка! — заулюлюкал Юрген, складывавшаяся картина его невероятно веселила. — Хороша! — Да, хороша, не из пугливых, — качая головой, согласился с другом Лукас. Титаническими усилиями подавив в себе стыд, Истван вскочил на ноги. Поднятие оказалось резким, из-за чего добрая половина налитого в бокал напитка очутилась прямиком на полу. Каталина только поджала губы от возникшего отвращения. — Лучше заткнись, пока не получила! — голос молодого человека сорвался на фальцет. — Запомни раз и навсегда: теперь я владею твоей жизнью, я решаю, что ты будешь делать, говорить, носить и есть, — в его глазах горела сущая злоба. — Или наивно думаешь, что к тебе кто-то прибежит на помощь? Может, мамочка? Или папочка? — лицо Иствана скосила неприятная, мерзкая ухмылка. — А вот нет, кузина, они оба уже гниют в земле, и твоя судьба им безразлична. Никто тебя не спасет от моего гнева! И Истван решительно двинулся на Каталину. Она подалась назад, готовясь бежать прочь, но вовремя вмешались друзья кузена. Схватив Сарваша под руки, молодые люди силой усадили его на диван. — Эй, приятель, успокойся, чего рассвирепел, будто секач в гоне, — Юрген ободряюще похлопал его по спине. — Если бы у меня была такая прелестная кузина, то я бы поискал к ней другой, более продуманный подход. Истван ничего не ответил: он, вжав голову в плечи, рассеяно смотрел куда-то на пол. Лукас хохотнул и, к неудовольствию Каталины, плеснул себе в стакан виски, попутно проливая напиток на ковер. — Ага, известны нам твои продуманные подходы. Слюной не захлебнись, мыслитель, а то вижу, как ты на неё глядишь. — А что такого? — искреннее возмутился Юрген, вскинув брови. — Разве она не красива? Две пары глаз вновь вернулись к девушке и совершенно похабно оглядели её с головы до пят. Под пьяными взглядами Каталина чувствовала себя неуютно. Ей казалось, что она действительно стала племенной кобылой, которую вывели на продажу. — Красива, тут ты прав, — кивнул Лукас, облизнув губы. У Каталины внутри что-то нервно ёкнуло. Слова, жесты, реакция мужчин вызывали в ней настоящий парализующий ужас. Ей и до этого приходилось чувствовать себя жертвой под тяжелым, колючим взглядом одних льдисто-голубых глаз, но здесь ощущения были другими. Стоя в гостиной и едва не задыхаясь от табачного дыма, Каталина Эстерхази чувствовала ничего, кроме отчаяния. В окружении незнакомцев она была не просто добычей, которую быстро умертвил бы хищник, а опозоренным трофеем. Девушку бы не просто обескровили, а изодрали тело и душу, не оставив от неё совершенное ничего. Не тронули, наверное, только имя, но имело бы оно тогда хоть какую-то ценность? — А я о чём толкую. Слишком красива, чтобы оставаться в стороне, — Юрген меж тем поднялся с дивана и нетвёрдым шагом направился к Каталине. — Куда пошел? Садись обратно, — Лукас неодобрительно прищурился. Каталине показалось, что у молодого человека взыграла совесть, раз он решил одёрнуть Юргена. — А что не так? — А так, что начнешь руки распускать, я тебя-то знаю. Тогда не жалуйся, что тебя ни в одном приличном доме не хотят видеть. Девушка быстро скисла: да, ей действительно показалось. Всё, что могло беспокоить Лукаса в моменте, — так это судьба его горе-дружка. Юрген сразу принял оскорблённый вид и незамедлительно обернулся к дивану. — Почему это сразу распускать? Может, я с серьезными намерениями? Эй, Истван, хватит ковер изучать. Лучше скажи, отдал бы за меня свою кузину? — Да на что она тебе? — буркнул Сарваш, насупившись. — Будто есть польза какая. — А польза есть, ведь если улетит птичка из клетки, то и клетка отправится вместе с ней, — нараспев промолвил Лукас. — Так что, друг, никакой свадьбы: Сарваш вовек с дорогой кузиной не расстанется. Истван в ответ пробурчал под нос что-то схожее с согласием. Замечание Лукаса ударило Каталину обухом по голове: до неё дошло, что она никогда не стала бы свободной женщиной. Ради наследства семейка Сарваш сделала бы всё, чтобы спровадить мало-мальски подходящих женихов прочь. А достижение тридцати лет нисколько не гарантировало независимости, потому что тётушка Ирэн придумала бы, как привязать племянницу к своему любимому сыночку. Сарваши коршунами летали над домом Эстерхази, когтями впились в Каталину, высасывая из неё кровь и разрывая на кусочки плоть. Кто бы спас девушку от ядовитого опекунства? Кто бы избавился от монстра в её родном доме? И Каталина вновь ощутила, что осталась совсем одна, в собственном доме, который никогда не видел столько гостей. Юрген поморщился от брошенного ранее замечания Лукаса. Затем лицо молодого человека просветлело, словно в его пьяной голове родилась гениальная мысль. — А если я к твоей кузине, предположим, чувствами воспылаю? Тогда отдашь в жены? Истван поднял взор на Юргена, по глазам было видно, что слова друга заставили его задуматься. — Приятель, то, что пылает в твоих штанах, вовсе не чувства, — скабрезно подметил Лукас, вызвав смешки некоторых гостей, которые прислушивались к разговору. Каталина попятилась. Дискуссия встала на скользкую дорожку и неумолимо неслась к обрыву. Казалось, что ещё несколько обменов реплик и могло случиться нечто страшное. Услышанное моментально развеселило кузена, и прежнее отстраненно-раздраженное выражение растворилось под противной ухмылкой. — Этот пожар тушат и без похода под венец, — Сарваш многозначительно посмотрел на Юргена, а затем переместил взгляд на Каталину. — Дом большой, на втором этаже комнат предостаточно. А мы сделаем вид, что ничего не видели и не слышали. Юрген мгновенно оживился и обернулся к девушке — та медленно продвигалась к лестнице. — Ну, что, последуем совету кузена? — от его внимания не укрылось намерение Каталины. — Эй, куда сбегаешь, малышка? Было удивительно — и одновременно досадно — наблюдать за поразительно резвой реакцией Юргена. Если до этого он, с заплетающимися ногами и языком, казался волчком, нестабильным на последних вращениях, то в этот миг в нем проснулся самый настоящий волк. Резко подавшись к Каталине, Юрген поймал её за руку — девушка тут же зашипела дикой кошкой. — Не смей трогать меня! — она дёрнулась и каким-то чудом сумела высвободиться из вялой хватки молодого человека. — Истван, усмири своих гостей! Кузен в ответ цокнул языком. — Я чту законы гостеприимства, поэтому не могу не утолить их голод, — его непримечательные глаза не отражали ничего, кроме злорадства. — Будь то голод хлеба или плоти… И все вокруг неприятно рассмеялись. Этот мужской смех ураганом пронесся по накуренной гостиной, оставляя за собой гадкое ощущение липкости. Никогда в жизни Каталине не хотелось помыться: казалось, эта гнетущая атмосфера, царящая в доме, измазала всё её тело подобно слизи и вызывала отвращение. Глаза — карие, зелёные, серые, голубые, почти чёрные — выглядели одинаково пустыми, и за ними не скрывалось ни капли жизни. Отчего-то эти невыразительные взгляды заставили Каталину чувствовать себя хуже всего. Если раньше кто-то смотрел на неё так, что сердце пускалось в нервный пляс, то сейчас у девушки чуть ли не замерзала кровь в венах. — Красотка, зачем ругаться? — очередная фамильярность, брошенная Юргеном, заставила Каталину отмереть. — Обещаю, тебе понравится. — А если не понравится, то всегда есть я, — хохотнул Лукас. Вновь хором мужчины рассмеялись. И Каталина поняла, что никто ей не собирался помочь. Гости Иствана были все как на подбор: наглые, мерзкие, порочные, способные опуститься до самых скверных низостей. Им ничего не стоило бы воспользоваться беззащитностью юной девушки, если бы у них возникла подобная возможность. По спине Каталины пробежал неприятный холодок. Внутри все органы сжались в один нервный комок, и голова будто налилась плавленым железом. Мысли хаотично кружились, но через них, словно красной нитью, прошло одно-единственное, страшное по своей сути осознание: именно эта самая возможность только что появилась с подачи Иствана. Новоявленный опекун ничуть не стремился защитить подопечную от вседозволенности друзей. Напротив, Иствану было только на руку опорочить собственную кузину так, чтобы слух о её распущенности разлетелся по всему высшему свету и никому бы в голову не пришлось просить её руки. Без замужества она оказалась бы в полной власти опекуна, а за следующие восемь лет до тридцатилетия нашелся бы способ заставить её переписать всё имущество на имя Иствана. Каждого можно было сломать, и Каталина прекрасно видела ужасную картину своего возможного будущего. Спасение не стоило ждать, никто бы и не устремился ей на помощь. К Каталине пришло горькое осознание, что собственное спасение заключалось в её хрупких руках. Но что она была способна противопоставить перед окружавшими мужчинами? Пожалуй, ничего существенного, и посему оставалось только храбриться. Юрген опять шагнул навстречу — Каталина отскочила от него и бросилась к лестнице. Тесная юбка платья сковывала движения, и это сослужило дурную службу девушке: буквально какого-то мгновения не хватило, чтобы не попасться в руки пьяного наглеца. Юрген вновь схватил Каталину за предплечье, но на этот раз намного крепче и больнее. — Отпусти меня! Немедленно! — она дёрнулась, нисколько не отказываясь от прежних попыток вырваться. Мужские пальцы сдавили девичью руку сильнее, наверняка оставляя на будущее синяки. — Да, сопротивляйся, это так возбуждает, — Юрген нахально схватил Каталину за талию и недвусмысленно приблизился к её лицу. В нос ударил мерзкий запах перегара, и Каталина невольно поморщилась. Кто-то из мужчин довольно заулюлюкал, Лукас громко свистнул. — Да, давай, дружище, покажи малышке Каталине, что значит крепкая мужская рука, — крикнул Истван, который наслаждался больше всех от наблюдаемой картины. За свои двадцать два года Каталина никогда ещё не целовалась. По правилам приличия девушке её статуса это было непозволительно до свадьбы. Но «непозволительно» не значило «невозможно». За подругами Каталины уже ухаживали благородные джентельмены, и с некоторыми они смогли тайком уединиться. За чаепитием девушки шептались с горящими глазами об удачных свиданиях, а Каталина жадно слушала их, никак не наслушиваясь. Она никогда не испытывала зависть к кому-то из-за платья, сшитого по последней моде, или изысканных серёг: материальные блага других дам оставляли юную мисс Эстерхази равнодушной. Однако нечто выше обыкновенных побрякушек могло больно задеть Каталину — будь то поездка в Париж, приглашение на императорский бал или пылкое признание в любви от юноши из приличной семьи. В своей жизни Каталина видела мало и испытала практически ничего, и любое невероятное событие, произошедшее с подругами, вызывало как радость за них, так и грусть по себе. Каталина была молода и, как любая юная девушка, мечтала об особенном первом поцелуе — разумеется, с кем-то особенным. Герой её грез представлялся красивым, обязательно высоким, широкоплечим, с мягкими губами и ласковым взглядом. Они бы стояли где-нибудь в укромном местечке в саду, теплой летней ночью, когда светила полная луна, а вокруг пели сверчки. Он бы смотрел на неё так, словно она была источником его жизни, а его руки сжимали её стан крепко, но бережно, будто она являлась его главной драгоценностью. Каталина представляла, что сначала бы он признался ей в вечной любви, а затем благородно попросил разрешение украсть её поцелуй. Тогда она бы с радостью согласилась, и их губы слились в единое целое. Мужчина её мечты целовал бы так, что в голове исчезали все мысли, в легких кончался весь кислород, а в ногах пропадала вся крепкость — именно так, как и рассказывали романы о любви. Первый поцелуй должен был пройти идеально, с тем, от которого замирало сердце, но никак против её воли, с пьяным незнакомцем, на виду у толпы мерзавцев. Горечь от осознания собственного одиночества оседло где-то в трахее и с каждым новым вдохом как будто заполняло грудную клетку. Это неприятное чувство распирало Каталину изнутри, грозясь разорвать её на две части. Истван был чертовски прав: родители умерли и никак не могли помочь ей. Она оказалась во власти ненавистного кузена, который решил воспользоваться своим опекунством совершенно не как благородный человек. И Каталина Эстерхази — последняя дочь своего рода — понимала, что никто, кроме неё самой, не спас бы её и наследие семьи. Сердце быстро застучало, девушку бросило в жар — ей было страшно. Однако рано или поздно в жизни приходит момент, когда надо схватить фобию за горло и приструнить её. Видимо, для Каталины этот день наступил именно сегодня. Юрген тянулся к ней с очевидными намерениями: его губы были искривлены в похабной улыбке, а руки беспардонно блуждали по девичьему телу. Действовать пришлось быстро, и Каталина не придумала ничего лучше, чем ногтями полоснуть Юргена по щеке. Взвизгнув поросенком, он невольно выпустил из хватки девушку и схватился за лицо. На коже стремительно закраснела пара полос — Каталине хватило сил, чтобы оцарапать напавшего до крови. Но замешательство Юргена не было долгим: острота боли затупилась об опьянение и вызвала приступ гнева. Лицо молодого человека перекосило от злобы, а в глазах не было ничего, кроме чёрной ненависти. — Ах ты сучка! — выругался Юрген и дал Каталине пощечину. Девушка не удержалась на ногах и рухнула на лестницу, больно ударившись о край ступеней. В глазах потемнело, а щека вспыхнула огнем. Каталина инстинктивно мотнула головой — зрение прояснилось — и увидела, как по лестнице взлетели Лукас и Истван. — Всё, раз по-хорошему ты не понимаешь, церемониться не будем, — в голосе кузена не осталось ни капли человеческого, он казался буквальным звериным. Каталина не успела ничего сделать — ни отползти, ни подняться со ступеней. Истван, Юрген и Лукас её окружили, а десятки пар глаз кровожадно, с неприкрытой похотью глядели на происходящее с первого этажа. — Нам что-нибудь оставьте! — кто-то басом прогрохотал со стороны камина. Эхом опять послышался мужской смех. — Разумеется, я всё-таки радушный хозяин, — ответил Истван с лихорадочным блеском в глазах. — Так, продолжим, господа. Схватив Каталину за руки и ноги, мужчины поволокли её дальше по лестнице. Она брыкалась, но безуспешно: даже в пьяном состоянии они были сильнее. В голове промелькнула мысль, что всё кончено, Каталина не сумела бы вырваться, а никто другой бы и не пришел на помощь. Неуверенный тихий голос шептал, что следовало бы успокоиться и отдаться на милость судьбе, чтобы оказаться целее. Однако разве бесчестьем должна была завершиться жизнь благородной наследницы семьи Эстерхази, жизнь юной девушки, что даже толком не началась? Да, Каталина осталась одна, без отца и матери, но вокруг неё находился целый мир — оставалось только протянуть руку и взять то, что он предлагал. Почему какие-то подонки считали себя выше девушки и хотели отнять у неё буквально всё? Робость, покорность, смирение — вот чему учили Каталину с малых лет, когда в её крови текла спящая буря. Это был дар своенравной матери-иностранки, которая ворвалась в закостенелое общество Дебрецена и вызвала уйму пересудов. И при воспоминании о мадам Эстерхази в голове у девушки раздался другой голос — уверенный, дерзкий, пропитанный духом бунтарства. Он упрямо велел не опускать руки и сражаться за себя до конца, потому что у Каталины осталась только она сама. Оказавшись в коридоре второго этажа, мужчины замешкались. Их промедлением воспользовалась Каталина, резко дернувшись в их руках. Ногой девушка смогла задеть Юргена, ударив его небольшим каблуком туфель в низ живота. Он сдавленно вскрикнул, рефлекторно согнувшись, и отпустил Каталину. Лукаса подвёл алкоголь: опьянение было достаточно сильно, чтобы покачнуться на ровном месте из-за резкого смещения центра тяжести. Упав на пол, словно мешок картошки, молодой человек захрипел: Каталина повалилась следом и локтем угодила ему в пах — случайно, но, безусловно, удачно. Почувствовав свободу, девушка удивительно быстро поднялась на ноги. Она сама не ожидала от себя такой прыти, потому что выбранное платье с узкой юбкой едва ли располагало активным движениям. Однако сердце билось быстро, адреналин бежал в крови, и Каталина, не поддаваясь панике, стремилась к спасению. Возвращаться обратно вниз было бессмысленно — там бы её схватили другие гости кузена. Единственным спасением казалась собственная спальня: снаружи дверь открывалась вторым ключом, который всегда лежал в кармане фартука Терезы и благополучно отправился вслед за почившей горничной. Так, Каталина могла закрыться в комнате и придумать, что делать дальше. Вполне вероятно, что нагрянули бы новые гости к Эстерхази — адвокат, та же самая тётушка Ирэн, еще кто-либо, кто мог бы усмирить разбушевавшихся гостей. Оставалось лишь одно — пробежать по коридору до заветной двери. Но задумка и реализация не всегда совпадали в своем виде. К сожалению, для Каталины это был тот самый случай. — Куда собралась? — Истван возник неожиданно рядом и схватил её за волосы. Девушка закричала от внезапной боли. Она постаралась дотянуться ногтями и до ненавистного кузена, но тот, разгадав её замысел, увернулся и отвесил ей новую пощечину. В ушах зазвенело, перед глазами заплясали яркие, размытые пятна. Каталине показалось, что на какой-то миг потеряла сознание, и было чудом, что она осталась стоять на ногах. — Быстрее, друзья, нельзя оставлять даму в одиночестве, — ядовито выплюнул Истван и дернул девушку за волосы, больно оттягивая ей голову. Ближе всего находилась гостевая комната, и кузен поволок Каталину именно туда. Оказавшись внутри, Истван бросил девушку на кровать. Каталина хотела соскочить с неё, но не вовремя подоспел Лукас. Он схватил её за руки и пригвоздил их к матрасу. Каталина брыкалась, всё ещё не оставляя попытки освободиться, но было бесполезно. К этому моменту подтянулся и Юрген. Девушка ощутила его холодные, вспотевшие ладони на своих лодыжках и резко дёрнула ногой, пытаясь вновь ударить молодого человека. Юрген досадно быстро учился на ошибках и сумел отвернуться от удара. Истван же придвинул кресло к кровати и с облегчением сел. Ему было прекрасно видно, что у друзей хватало сил справиться со строптивой родственницей и без его вовлечения. — Юрген, на правах опекуна дарю тебе честь первым возлечь с моей любимой кузиной, — Истван недобро улыбнулся. — Правда, не гарантирую её целомудрие. Кто знает, с кем наша малышка Каталина проводила ночи раньше. — Не важно, кто был раньше. Уверен, что смогу затмить каждого, — самодовольно ответил Юрген, нависая над брыкающейся Каталиной. — Скромность буквально твоё второе имя, — хмыкнул Лукас, по-прежнему стоящий с другой стороны кровати и держащий запястья девушки. — Ты мало понимаешь женщин, им нравятся уверенные в себе мужчины. Не так ли, красотка? Согласишься? — Едва ли тут есть мужчины, — яростно выплюнула Каталина в ответ, снова дёрнувшись. — Только мерзкие слизняки. Истван недовольно цокнул, а его друзья только хохотнули — дерзкие слова девушки в этот раз их повеселили. — Ух, какая грязь льется из такого чудесного ротика, — проворковал Юрген с похабной ухмылкой на лице. — А какие у тебя губки… Молодой человек провёл липкими пальцами по губам Каталины, вынуждая её вновь поморщиться. Одного касания ему казалось мало, и он попытался просунуть фаланги прямиком в рот девушки. Спустя мгновение по спальне разнесся истошный мужской крик: Каталина, уже нисколько не стесняясь, укусила Юргена за пальцы. Он упал рядом на кровать, прижимая руку к груди, а девушка сплюнула ему в лицо его собственную кровь. — На вкус ты столь же мерзок, как и внешне! — прошипела Каталина, сама удивляясь той первобытной злобе, что текла из её уст. Истван, соскочив с кресла, подлетел к кровати и замахнулся на девушку. — Мразь! Новая пощечина огнем отдала по коже, по губам словно ударило хлыстом. Голова закружилась, но Каталина чётко понимала, что кузен разбил ей лицо. Было страшно думать, как бы она выглядела завтра, но наступило бы для неё это завтра в принципе? — Хватит стонать, как девка, Юрген, — рявкнул Истван, вновь усаживаясь. — Мы потратили на неё слишком много времени. Скоро придет мать, надо ещё подмести следы и спрятать кузину. — Боишься гнева мамочки? — смешливо спросил Лукас, играя бровями. Лицо Иствана перекосило на несколько секунд, невольно соглашаясь на заданный вопрос. Признаться во власти Ирэн Сарваш над ним было сродни подписать приговор на вечные насмешки со стороны друзей. Поэтому Истван сделал то, что обычно: нагло солгал. — Мать постоянно таскается с этим адвокатишкой. Нам не нужна лишняя шумиха. Пока что. Лукас сделал вид, что поверил другу. — Юрген, соберись уже, — гаркнул Истван, решив сменить ход разговора. — Если твой пожар потух, то поменяйся местами с Лукасом. — Я согласен! — Нет, я в порядке! Молодые люди одновременно прокричали в ответ. Шмыгнув носом, Юрген встал с кровати, чтобы окончательно прийти в себя, а Лукас недовольно на него посмотрел: предложение Сарваша оказалось ему по вкусу. Каталина увидела, как Юрген вытер руку о покрывало кровати, а затем замотал прокушенные пальцы платком, чтобы остановить кровь. Боль его больше не беспокоила — возможно, выпитый алкоголь по-прежнему хорошо притуплял чувства. Покончив с оказанием первой помощи самому себе, Юрген приблизился к кровати и плотоядно осмотрел Каталину. — Красавица, лучше тебе не кусаться, иначе лишишься зубов, — хмыкнул он, нависая над девушкой снова. Каталина задёргалась, вновь брыкаясь ногами, но молодой человек попросту прижал её к кровати своим весом. — Вот так кобылка, — промолвил Лукас. — Ничего, объездим, — уверил Юрген друга. — Но для начала оглядим товар. Он резко дернул верх платья — Каталина услышала, как затрещала ткань и посыпались на пол жемчужины, украшавшие тонкий белый шёлк. Декольте обдало прохладой, и с лица девушки словно отхлынула вся кровь. Никто из мужчин не видел её в нижнем белье, и вот это случилось таким мерзким способом, в окружении незнакомцев и кузена, под крышей родного дома. Ситуацию отчасти спасал корсет, надетый поверх платья: он помог девушке не оголиться полностью. В любом случае её внешний вид был вопиюще непристойным, и какой-то глупый стыд накрыл Каталину с головой. Умом она понимала, что происходящее с ней возникло не по её вине, но сердце всё равно разрывалось от позора. — Что за изгибы, конечно, — присвистнул Лукас, похотливо оглядывая девичью грудь. — Истван, не завидую тебе: будь у меня такая кузина, я бы не сдержался! — А кто сказал, что я сдержусь? — ухмыльнулся Истван. — Кузина — не родная сестра. Ответом ему послужил глумливый смех Лукаса. — Юрген, а ты чего застыл? На ней до сих пор много одежды. Юрген потянулся к краю юбки, чтобы повторить недавнюю участь разорванной блузки, как вдруг по помещению пробежал сквозняк. Каталина была уверена, что в комнате, как и во всем доме, окна не открывали, — уж слишком здесь оказалось душно. Но волна ледяного, пробирающего до костей воздуха была явной, её нельзя было не заметить или просто проигнорировать. Пространство моментально наэлектризовалось, будто под крышей собралась гроза, а до удара молнии осталось совсем ничего. Хватка Лукаса стала слабее, с лица Иствана спало прежнее самодовольство, сменившись волнением, а Юрген невольно отдёрнул руки от юбки. Каталина же, задержав дыхание, превратилась в статую, и только быстро стучащее сердце в груди напоминало ей, что она была жива. Молодые люди, ощутив ошеломительные перемены вокруг, невольно повернули головы к выходу и побледнели. На пороге спальни тёмной тенью возвышалась высокая фигура барона Рифхогеля. Обычно бесстрастное лицо мужчины почернело от гнева. Пухлые губы, которые практически не трогала улыбка, скривились чуть ли не в зверином оскале. А в глазах, напоминающих осколки льда, горел самый настоящий огонь. Руки, которые постоянно барон чинно держал перед собой, сжались в кулаки, и бледная кожа натягивалась на костяшки пальцев так сильно, что могла лопнуть, будь она тоньше. Эрих фон Рифхогель источал ненависть в чистейшем виде, и горе тем, на кого она была направлена. Сердце Каталины забилось быстрее, но не из-за страха и безысходности, а из-за радости и облегчения. Неужели она спасена? Однако буйные чувства молниеносно пропитались чернотой ужаса: в комнате было трое мужчин, внизу — целая толпа, и что мог сделать барон в одиночку? Взгляды Каталины и Эриха встретились, и девушка заметила, что его глаза увидели нечто такое в её собственных, из-за чего в них ещё сильнее вспыхнуло холодное пламя ярости. Если Юрген и Лукас не оказались в силах сдвинуться с места, то Истван, раскрасневшийся от алкоголя и нервов, поднялся с кресла. Его пальцы мелко подрагивали от тревоги, но Сарваш, выпрямив плечи, приподнял подбородок с напускной горделивостью. Очевидно, что он хорохорился всеми силами, однако одного мрачного взгляда Рифхогеля было достаточно, чтобы молодой человек переставал дышать. — Барон, какого чёрта вы здесь делаете? Немедленно покиньте мой дом! Вы не были приглашены! Чуть ли не топая ногами от недовольства, Истван галдел, подобно наглым торгашам с рынка. Но Эрих едва ли его послушался. Один миг — и барон Рифхогель оказался около кровати и схватил Юргена за шиворот. Резким движением он стянул негодяя с Каталины и бросил на пол. Упав, Юрген сдавленно закряхтел — удар выбил весь воздух из его лёгких. Лукас, поняв, что необходимо вмешаться, наконец разжал свои цепкие пальцы с тонких запястий девушки и вскочил с кровати — Каталина облегченно прижала руки к себе, прикрывая открытое декольте. Истван накинулся на барона, но тот ловко увернулся. Сарваш, пролетев мимо, споткнулся об Юргена и упал следом. — Что вы творите, Рифхогель? — крикнул Лукас и шагнул навстречу к Эриху. Однако в следующий момент молодого человека схватила за горло крепкая мужская рука. Хрипя от удушения, Лукас пытался освободиться, но барон был намного сильнее. — Отпусти, скотина! — С удовольствием, — прорычал Эрих, волоча Лукаса к выходу. Выкинув его в коридор, барон вернулся в спальню. Юрген успел подняться на ноги, и Рифхогелю не пришлось поднимать его с пола, чтобы отправить следом за другом. — Барон, как ты смеешь нападать на гостей в моем доме? — ревел Сарваш. — Тебе это не сойдет с рук! — В твоем доме? Голос Эриха прозвучал обманчиво спокойно. Каталина знала барона достаточно долго, чтобы прекрасно понимать, какая ненависть скрывалась за подобным тоном. Девушка невольно испугалась: то ли из-за того, что должно было последовать за словами Рифхогеля, то ли из-за осознания, что неприлично хорошо разбиралась в бароне. Она всё-таки его ненавидела и, будь её воля, никогда бы с ним не виделась. Однако сегодняшний вечер, пожалуй, входил в число исключений. — Да, это мой дом, — Истван продолжал истерично верещать, с животным ужасом наблюдая за стремительно приближавшимся бароном. — Мой! — Нет, — Рифхогель схватил Сарваша за грудки и сильно встряхнул. — Это дом семьи Эстерхази, и ты заплатишь за вред, причинённый ей. Последнее слово было выделено особенно, и в голове у Каталины проскочила шальная мысль, что, возможно, барон имел в виду не её семью, а её саму… — Убери от меня свои руки! — кузен вопил уже резанной свиньей. — Немедленно! Как будто клацнули зубы, и послышалась приглушенное рычание. Истван толкнул барона, но Эрих неподвижной скалой устоял на месте, а затем грубо сомкнул пальцы на задней стороне шеи молодого человека. Хватка Рифхогеля — крепкая, болезненная — вынудила Сарваша невольно сгорбиться. — Барон, тебе конец! Я сообщу в жандармерию! Ответа не последовало. Эрих — и без того обычно молчаливый, говорящий так мало, словно за слова ему приходилось платить — проигнорировал очередную угрозу в свой адрес и сильнее сжал пальцы на мужской шее. Снова послышался резкий вскрик. Эрих нисколько не церемонился с Истваном: буквально за шкирку, как помойную крысу, он волочил Сарваша прочь. Кузен схватился за косяк двери, но Рифхогелю было достаточно одного резкого рывка, чтобы отцепить его и вытащить в коридор. В спальне осталась только Каталина. Надо было подняться с помятой кровати, но силы покинули юную мисс Эстерхази. Она осталась лежать, прикрыв глаза и прислушиваясь к звукам снаружи. Истван сыпал проклятиями, но они резко оборвались жутким грохотом на лестнице. Кто-то кубарем летел по ступеням вниз, и, судя по испуганным возгласам, это был кузен собственной персоной. Затем что-то крикнул Лукас, и снова последовал похожий звук падения. Юрген вопил про жандармов и правосудие, но и его угрозы умолкли в многочисленных ударах об лестницу. С первого этажа донеслись крики и чей-то визг. Послышался топот десятков ног, убегающих прочь. Хлопнула входная дверь, и дом семьи Эстерхази погрузился в звенящую тишину. Каталина лежала на боку, сжавшись в комок, и боялась пошевелиться. Закрыв лицо руками, она даже не дышала — настолько сильно было её оцепенение. Вымотанная и морально опустошенная, Каталина не была в силах представить, какой хаос произошел внизу, как и испытать облегчение из-за изгнания подлецов. Радоваться собственному спасению также казалось выше её возможностей, и поэтому девушка просто лежала. Мерно тикали часы на стене, разбавляя беспокойный покой вокруг. Хоть и дом опустел, перемешанные запахи табака, перегара, мужского пота вызывали в Каталине тревожность. В горле пересохло, а на языке ощущался привкус крови Юргена. По-хорошему следовало подняться, привести себя в порядок и выпить воды, чтобы утолить жажду, но Каталина не сдвинулась с места. Силы полностью покинули её, сменившись тянущейся болью во всем теле. Со стороны двери послышался шорох. Половицы едва скрипнули под тихими шагами, и матрас аккуратно прогнулся под чьим-то весом. — Каталина, — послышался мягкий голос барона рядом. — Всё закончено, вы в безопасности. Девушка неуверенно отстранила ладони от лица. В глазах заплясали пятна, и, когда взгляд сфокусировался, Каталина увидела обеспокоенное лицо барона Рифхогеля. Она трясущимися руками уперлась в кровать и медленно приняла сидячее положение. — Барон… — только и сумела произнести Каталина. Её тело била крупная дрожь из-за пережитого стресса и холода, и Эрих поспешно снял с себя верхнюю одежду. — Каталина, наденьте, вам нужно согреться, — он бережно накинул пальто на её плечи. Девушка незамедлительно закуталась в него, стыдливо прикрывая плечи и грудь. Льдисто-голубые глаза мужчины всё это время не опускались с лица Каталины даже на шею. — С-спасибо. Голос предательски дрогнул, и вся прежняя смелость моментально улетучилась. Каталину затрясло сильнее, а затем она навзрыд зарыдала. Слезы душили её и застилали глаза, а обида рвала когтями нутро. Каталина не понимала, почему это всё произошло именно с ней: почему умерла мать, почему погиб отец, почему в собственном доме покушались на её честь и достоинство. Ей казалось, что она была проклята и спасительного заклятья не существовало. Изливаясь слезами, Каталина не сразу поняла, когда Эрих мягко обнял её. Ощущение сильных рук вокруг плеч было удивительно приятным, оно дарило обратно чувство безопасности, которое отняли кузен и его мерзкие гости. Каталина уткнулась лицом в грудь барона, всё ещё горько плача. От Эриха пахло приятно — чем-то цитрусовым, — а ткань костюма была невероятно мягкой и, безусловно, вопиюще дорогой. Рифхогель успокаивающе гладил девушку по спине и волосам, стараясь унять дрожь, захватившую её тело. Он ничего не говорил, так как слова оказались бы лишними. Прекрасно понимая весь тот ужас, который пережила Каталина, Эрих терпеливо ждал: мисс Эстерхази требовалось хорошо проплакаться и сбросить нервное напряжение. Вскоре девушка начала успокаиваться, и вместо судорожных рыданий послышались редкие всхлипы. Каталина медленно отстранилась, и Эрих не стал ей мешать, осторожно убрав руки с её плеч. — П-п-прошу прощения, барон, что в-вы… — голос Каталины по-прежнему срывался. — Что вы оказались втянуты во всё это. — Каталина, — Эрих никогда так мягко к ней не обращался по имени. — Не говорите глупостей. Я никогда не откажу в помощи, особенно вам. — Но кузен Истван… Жандармы… Речь Каталины путалась, она явно не могла пока мыслить здраво. Барон лишь сделал глубокий вдох. — Не беспокойтесь, с жандармами я способен совладать. С вашим кузеном и подавно. Девушка опять шмыгнула носом и вытерла тыльной стороной ладони покрасневшие глаза от слез. Заметив её рассеченную губу, Эрих хотел зарычать, но вовремя сдержался. Ярость вновь вспыхнула внутри и побежала раскаленным металлом по жилам. Барону пришлось приложить усилия, чтобы немного успокоиться. Ему не хотелось пугать больше и без того охваченную страхом Каталину, которой каждый вдох давался с трудом. Эрих достал из кармана чистый белый платок и потянулся к девушке, но его рука остановилась на почтительном расстоянии от её лица. — Вы позволите? — вежливо спросил барон. Каталина не сумела выдавить из себя и слова, поэтому ограничилась слабым кивком. Барон незамедлительно приложил платок к губе девушки, деликатно стирая с неё кровь. Рана была крохотная, но запах слегка кружил голову. Эрих не был голоден, однако рот невольно заполнился слюной. Сглотнув, барон поблагодарил мысленно стойкость духа: будь он малодушнее, то непременно убрал бы кровь с губы не платком, а языком. А дальше… Думать об этом не хотелось. Отогнать дурную мысль пришлось насильно, а зубы — крепко сжать. — Держите, — Эрих протянул девушке платок, вставая на ноги. — Думаю, он вам понадобится больше. Каталина дрожащими пальцами сжала нежную ткань, на которой золотом блестела вышитая монограмма с буквами «E» и «R» и алым темнела её собственная кровь. — А теперь позвольте проводить вас до вашей комнаты. Каталина поднялась с кровати и через миг чуть не упала на пол. Ноги стали ватными и совсем не слушались, кружилась голова, и только барон помог ей устоять. Эрих, видя, что Каталина не в состоянии идти самостоятельно, сразу подхватил её на руки. Девушка весила словно пушинка, и мужчина удивился, насколько легкой она была. От этого осознания внутри опять забурлила ярость: как же Каталина могла справиться с тремя напавшими взрослыми мужчинами? И вместе с этим возник и страх. Эрих ужаснулся тому, чем мог закончиться вечер, если бы он пришел позже в дом Эстерхази. Подобная идея у него возникала ранее: барон понимал, что Каталина, заупрямившись после утреннего разговора, вряд ли горела явным желанием продолжить обсуждение опекунства в ближайшее время. Поэтому Эрих, с трудом переваривая раздражение, отправился по собственным делам. День пролетел почти незаметно, и барон старался не думать о капризной девице лишний раз. К вечеру он убедил себя, что было бы разумным дать Каталине Эстерхази то, что она так страстно жаждала — свободу от его общества и опекунство надоедливых родственников. Но старое письмо Петера оттягивало ему карман и тяжелым грузом лежало на душе. Эрих фон Рифхогель отличался гордостью, как и мудростью, отчего он благоразумно принял решение всё-таки наведаться в дом семьи Эстерхази. Как оказалось, его выбор был буквально судьбоносным. Ловко открыв дверь, Эрих внес Каталину в её спальню. Аккуратно уложив девушку на подушки, он присел на край кровати. Каталину всё ещё била дрожь. Шоковое состояние никак не желало отступать, и Рифхогель понял, что снова потребовалось его вмешательство. Без слов Эрих быстрым шагом вышел из спальни и вернулся через несколько минут со стаканом в руке. — Выпейте, вам нужно успокоиться. — Что это? — Каталина посмотрела на прозрачную жидкость в стакане. — Вполне не дурной шнапс. Когда-то я подарил несколько бутылок вашему отцу, но Петер отчего-то не желал к ним и прикоснуться, — барон пожал плечами. — А почему не виски? — Осмелился предположить, что его аромат навеет вам тревогу. И, насколько я успел заметить, ваш кузен и его гости выпили весь приличный виски в доме. А дешевую бурду, которой они продолжили вечер, я бы никогда не осмелился предложить даме. Спорить с бароном не хотелось, да и сил толком не нашлось бы для этого. Дрожащей рукой Каталина взяла стакан и принюхалась. К её удивлению, от напитка исходил изысканный аромат груши. Следуя совету Эриха, Каталина сделала щедрый глоток и сразу закашлялась. Несмотря на сладковатый аромат, шнапс оказался сильным и огнем обжёг девушке горло и нутро. Такой крепкий алкоголь Каталина никогда не пила, из-за чего надрывно закашлялась. — Пейте аккуратнее, небольшими глотками, — посоветовал Эрих. — Можете попробовать подержать немного во рту, чтобы привыкнуть ко вкусу. Правда, и опьянеете быстрее. Каталина решила последовать наставлению барона и отпила из стакана совсем чуть-чуть. Шнапс уже был не столь резок, и на языке осталось приятное фруктовое послевкусие. Глотком за глотком Каталина медленно поглощала содержимое стакана, и вскоре по телу разлилось приятное тепло. Побледневшие щеки девушки чуть покраснели, и Эрих позволил себе улыбнуться — впервые на памяти Каталины. — Ну, вот и славно, жизнь к вам возвращается, — по-доброму заметил барон. — Вы выглядите намного лучше. — Вы слишком вежливы, — понуро заметила Каталина. — Сомневаюсь, что я выгляжу лучше с побитым лицом. — Отёка действительно не избежать, — согласился Эрих. — Но раны затянутся. У вас что-то ещё болит? Может, я схожу за доктором? — Нет! — воскликнула Каталина и вдруг зарделась, поняв, насколько грубо прозвучала. — Нет, доктор не нужен, — добавила она уже намного тише. — Очень болят руки. Эрих учтиво не заметил панику, которая захлестнула Каталину, когда он заикнулся о своем уходе. — Позволите? — барон потянулся к руке девушки. Каталина без слов подала её Рифхогелю, и мужчина аккуратно осмотрел покрасневшее запястье. — К сожалению, будут синяки. К счастью, бадягу по-прежнему ввозят в Венгрию, поэтому ваше выздоровление — это вопрос времени и некоторого количества денег. Удивленно моргнув, Каталина не сразу поняла, что Эрих пошутил. Однако его добрая, нисколько не похожая на оскал Иствана, ухмылка подсказала, что он всеми силами старался разрядить обстановку и отвлечь девушку. Каталина допила шнапс, размышляя о том, насколько совместимы барон Рифхогель и юмор. — Думаю, вам нужен второй бокал, — рассудил Эрих, видя, как изредка подрагивали девичьи плечи под его пальто. — Вы хотите меня споить, барон? Рифхогель снова широко улыбнулся. Каталина заметила, что от улыбки с его лица резко пропадало то мрачное, гнетущее выражение, а во взгляде таял лед. — Вы проницательны, — Эрих наклонил голову, в его голубых глазах заплясали чертята. — Ловко раскрыли мои карты и оставили меня в дураках. И что же делать? — Видимо, нести второй бокал, как и желали, — Каталина, видя игривость в бароне, покраснела ещё больше. Рифхогель усмехнулся и бодрой походкой покинул спальню девушки вновь. Когда он скрылся в коридоре, Каталина прижала руки к горящим щекам и сделала несколько глубоких вдохов. Её смущал барон? Да быть того не может! Наверняка, всё дело было в шнапсе. Каталина в своей жизни не пила ничего крепче токайского вина, и неудивительно, что такой сильный алкоголь значительно повилял на её мироощущение. Барон вскоре вернулся с бутылкой и чистым стаканом. Заметив вопросительный взгляд девушки, он только пожал плечами. — Подумал, что леди не стоит пить в одиночестве, — Эрих галантно налил шнапса Каталине, а затем себе. — Поэтому позволил себе дерзость присоединиться. — Очень осмотрительно с вашей стороны. Второй стакан шнапса шел бодрее. Внешне Каталина выглядела более расслабленной, чем ранее, но её моментами потряхивало. Эрих был явно удовлетворен, видя прогресс в состоянии девушки. Для своего полного спокойствия он бы всё-таки вызвал доктора, чтобы осмотреть Каталину полностью. В голове барона крутилось предположение, что Сарваш и его прихвостни ограничились не только пощечинами или грубой ловлей за запястья. В лучшем случае где-то на теле Каталины могли быть синяки, а в худшем — переломы. Мысленно прокручивая проклятья в адрес негодяев, Эрих сожалел, что не придушил Иствана на месте. Конечно, всегда была возможность разорвать его горло зубами, но отчего-то барон верил, что Сарваш был на вкус как грязь. — Вы оказались правы, — внезапные слова Каталины выдернули Эриха из раздумий. — В чем же? — Это вполне не дурной шнапс. В начале было тяжело пить, но сейчас я уже привыкла, — совершенно честно призналась девушка. — Да и груша полностью перебила противный вкус крови Юргена во рту. Барон Рифхогель поперхнулся от услышанного и закашлялся. — Что? — Эрих ошеломленно установился на Каталину. Юная мисс Эстерхази потупила взгляд, нервно перестукивая по хрусталю стакана. — Юрген попытался засунуть мне пальцы в рот… — неуверенно начала она, мысленно коря себя за длинный язык. — Я не придумала ничего лучше, чем укусить его. В итоге, перестаралась и прокусила ему пальцы… Эрих молча смотрел на Каталину, и та тотчас подумала, что барон посчитал её дикаркой после подобного признания. В свою очередь Рифхогель пару раз моргнул и залился громким смехом. Каталина никогда не слышала, чтобы барон смеялся. Обычно хмурый и мрачный, Эрих фон Рифхогель не выглядел человеком, способным на веселье или радость. И девушку невероятно сильно поразило, насколько приятно звучал его смех: он был искренним, глубоким, заразным и вынуждающим её улыбаться. — Каталина, вы полны сюрпризов, — Эрих, посмеиваясь, покачал головой. — Пожалуй, запомню на будущее, что лучше вас не злить, а то пальцы мне пока дороги. — Обещаю, что кусать вас не буду, — Каталина скрыла смущенную улыбку за стаканом. — Да и вы спасли мне жизнь. Я благодарна вам. — Вы всегда вольны обращаться ко мне за помощью. Даже когда на вас не будет распространяться закон Пруэтта, вы можете рассчитывать на меня. Каталина хотела выразить благодарность вновь, но заметно погрустнела. — Благодарю вас, барон, — её тело опять мелко задрожало. — Однако кузен по-прежнему мой опекун. Боюсь, что я навсегда в его власти: выйти замуж он не даст, а после моего тридцатилетия сделает всё, чтобы сохранить за собой наследство. — Вы подписали бумаги? — настороженно спросил Рифхогель, боясь внутри положительного ответа девушки. Каталина мотнула головой. — Нет. Барона накрыла волна облегчения. — В таком случае мое предложение по-прежнему в силе, — Эрих указал рукой на пальто. — Во внутреннем кармане лежит письмо вашего отца, где он попросил меня стать вашим опекуном в случае его смерти. Можете прочитать. Каталина оживилась и, побродив под пальто, нащупала бумагу. Аккуратно достав конверт, она пробежалась по имени барона, написанного знакомым почерком. Напоминание об Петере вновь царапнуло Каталину, и девушка поняла, что не была в силах прочитать письмо отца. — Я вам верю, — дрожащими руками Каталина убрала конверт обратно во внутренний карман пальто мужчины. — Но в любом случае потребуется ваше письменное согласие… — напомнил Эрих, внимательно глядя на девушку. Снова опустив взгляд вниз, она о чем-то раздумывала. Мысли проносились стремительно, всё ещё путаясь клубком, однако барон выяснил для себя, что Каталина решила ему довериться. Это понимание странно грело изнутри, разливаясь пузырьками где-то под ребрами. — Да, я согласна, — Каталина неуверенно обратила свой взор на Эриха. — Хорошо, тогда дела уладим завтра. Нужно быстрее избавить вас от внимания родственников, — подытожил барон и неожиданно обомлел. Согласно кивнув ему в ответ, девушка смотрела на него полными обожания глазами, и он чувствовал, как в нём зародилось что-то тёплое. Глядя на бледную, дрожащую, кутающуюся в его пальто Каталину, Эрих мгновенно забыл о былом раздражении, которое зачастую вызывала девушка. Внезапно возникло острое желание оградить её от всех невзгод, защитить, стать опорой в жизни, помочь повзрослеть. И барон Рифхогель понимал, что он мог дать юной мисс Эстерхази целый мир, положить достаток и вечность буквально к ногам. Достаточно было одной её просьбы… Но горькое осознание ударило кинжалом прямиком в сердце: Эрих знал, что Каталина ненавидела его. А этот блестящий взгляд можно было легко объяснить пережитым стрессом и выпитым алкоголем. Он не имел права рассчитывать хоть на какую-то благосклонность девушки, выходящую за рамки строгих манер. И барон отмахнулся от возникшей надежды. Эрих пообещал себе поддержать Каталину только на время опекунства и по её просьбе в дальнейшем, но не более того. Убийственно сладкие мечтания пришлось грубо забить в дальний угол делом: барон отлучился до кухни в поисках бинтов и целебной мази. Когда он вернулся с собранной аптечкой в руках, Каталина успела переодеться в ночное платье и пеньюар из чёрного шёлка, а пальто было аккуратно оставлено на спинке кресла в углу комнаты. Испытывая неловкость из-за близости барона, девушка практически до носа натянула на себя мягкое одеяло. — Вы вставали? — во взгляде Эриха появилось неодобрение. — Вам требуется покой. — Я хотела только избавиться от платья… Было неприятно лежать в лохмотьях, — Каталина нахохлилась, принимая привычное, по-детски недовольное выражение лица. — Вряд ли бы вы помогли мне в переодевании. Послышалась сдавленная усмешка. Барон на миг представил себе эту картину, и неожиданно галстук стал слишком сильно стягивать шею, а идеально сшитый костюм отчего-то показался тесен в некоторых местах. — Завтра начну поиск горничной, — Рифхогель, опустившись на кровать, поспешил переключить внимание на более насущный вопрос. — А теперь займемся вашими увечьями. Каталина молча наблюдала, как барон аккуратно обрабатывал лечебной мазью её передавленные запястья. Его прикосновения к коже были невероятно нежны, и по спине девушки так и бегали мурашки. В голове всплыли свежие воспоминания о том, как эти самые руки грубо тащили обидчиков Каталины к выходу, выбивая из них весь дух. А сейчас они осторожно перевязывали тонкие запястья бинтом — причем с такой легкостью, что и не верилось в огромную силу, скрывающуюся в них. На мгновение Каталина представила, как бы эти руки, которые только недавно её носили, могли бы подарить ей крепкие объятия, и на щеках вновь проступил стыдливый румянец. Барон Рифхогель этого не заметил: подобная реакция понятно объяснялась нестабильным эмоциональным состоянием девушки после перенесенных переживаний. Закончив с перевязкой, Эрих начал промакивать влажным ватным тампоном разбитую губу Каталины. Юная мисс Эстерхази зашипела от боли сквозь зубы. — Потерпите, скоро станет легче. — Барон, откуда у вас такие познания в врачевании? — Эрих. — Что? — Каталина поняла не сразу. — Я просил вас называть меня просто Эрих, — Рифхогель позволил себе грустную улыбку. — Что касается вашего вопроса, то жизнь сложна и требует многих умений. А теперь выпейте это. Каталина взглянула на протянутый стакан с водой и насмешливо посмотрела на мужчину. — Опять шнапс? — Увы, снотворное. Мазь поможет с ушибами, но сон — лучшее лекарство от всего. Вручив стакан Каталине, Эрих собрал принесённые ранее склянки и бинты. Он снова покинул спальню, а девушка выпила воду одним глотком. Снотворное оказалось абсолютно безвкусным. Едва Каталина поставила стакан на прикроватную тумбочку, её голова начала тяжелеть, а руки безвольно упали поверх одеяла. То ли сказывалась усталость, то ли снотворное было сильным само по себе, но действие лекарства не заставило себя ждать. Каталина боролась со сном, но в итоге её веки окончательно сдались и сомкнулись. Сквозь дрёму она услышала знакомые тихие шаги и почувствовала, как опять качнулся матрас под весом. Наверное, стоило что-то сказать барону, но Каталина уже плыла в потоках грёз. Близилась полночь. Понимая, что Каталине необходимо было отдохнуть в одиночестве, Эрих аккуратно поднялся с кровати и поправил одеяло, укутывающее девушку. Как только он хотел забрать пальто и направиться к выходу, его остановил тихий голос. — Эрих, прошу, не уходите. Каталина с надеждой смотрела на него. Внутри барона что-то дернулось, в районе сердца первым розовым бутоном словно распустилась сама жизнь. Сомнения отчаянно кричали, напоминая о суровой правде, но Эрих остался глух к ним. Не будучи дураком, он понимал, что Каталина никогда не изменила бы отношения к нему: уж слишком сильно неприязнь пустила корни в девушку. Однако этой ночью Эрих фон Рифхогель предпочел побыть глупцом и забыть обо всём. — Я не уйду, Каталина.