infinitum

когда энджел вздрагивает и распахивает глаза под утром в эпицентре скопления колючих четвёрок на часах, он вдруг отчётливо понимает, как заебался от неизменностей и устоявшихся случайностей в своей жизни — таких, как давящий липкий ужас, забивающий голову до отказа, пока он не содрогнётся, чтобы стряхнуть его с себя. когда энджел пытается восстановить дыхание и раздражённо-рвано выдыхает через стиснутые зубы, ему хочется блевать изнуряющей стабильностью. у его навязанной неизменности — одно конкретное лицо, конкретное имя и линейка элитного одеколона, ожогами целующего лёгкие. неизменность связана с ним металлическим кольцом на запястье и уродливой удавкой на шее. она бессовестно тянет руки, когда энджел теряет бдительность и закрывает глаза. она караулит, когда он перебирает десятки, чтобы удалось уснуть в доверительных касаниях. она дерёт горло и заставляет выкашливать лёгкие прямиком в антрацитовые сумерки. энджел жмурится, вслушивается в звук собственного нормализующегося дыхания и почти физически ощущает, как немая луна целует его спину. он скидывает ноги с кровати и закуривает. сзади — по-родному шумно, почти не угрожающе. шелестят простыни о шерсть, слышится тихое ворчание. хочется попробовать дышать без перебоев — как никогда раньше. — снова он? — энджел удовлетворенно выдыхает и самостоятельно почти унимает дрожь в пальцах, когда хаск перестаёт наконец притворяться спящим. — тебе бы снотворное попить. может выбьет его из башки. знаешь, помогает иногда, — сообщает хаск, не получая даже кивка на свой вопрос — они оба удачно отмечают его как риторический. энджел роняет почти истерический смешок и, не глядя, протягивает сигарету в чужие пальцы — его умиляет негласное правило в этой комнате не произносить его имя. ещё сильнее умиляет то, как хаск кивает в знак благодарности и неспешно закуривает. — принести воды? энджел не уверен на сто процентов, но может догадаться, насколько кошачьему зрению в темноте очевидны его бегающие глаза и пальцы, надрывно ковыряющие щёку. его стабильность в такие моменты ощущается особенно жалкой и уязвимой. вот-вот рухнет под натиском чужого взгляда, уверенно скребущего под кожей. и энджел находит это даже забавным. успокаивающим. энджел снова проёбывается — снова давится кошмаром, снова пропускает чужой вопрос, снова пытается делить надвое всё, что бесконечно жрёт его изнутри. хаск проёбывается лишь единожды — и этого оказывается достаточно для обретения этой дурацкой ядовитой постоянности на шее удавкой. — лучше принеси чего-нибудь из бара. — ясно, значит воду и снотворное. энджел — выжатый и измотанный этой бесконечной серой сумеречной дымкой, заполнившей его лёгкие опять под утро. он опускает ресницы и впитывает темноту, считая почти бесшумные шаги. и ни секунды не отнекивается, когда мягкая бледная тень снова вырастает за спиной — тихо выпивает таблетки, громко молчит, пока хаск докуривает в открытое окошко. — отвратительная ночь, — заключает энджел и почему-то наивно надеется, что он в его сознании ёбнет сальтуху с обрыва, как только он нырнёт под одеяло. — переходящая в отвратительное утро, — поддерживает хаск с ленивой иронией в голосе. на горизонте сочится спасительный рассвет.

27.04.24