Романс

Пойдем гулять 20:48 «Пойдем гулять» на языке Кисы значило «Я буду бежать по городу, а ты три часа будешь молча идти за мной». Ваню часто тянуло на улицу, он мог часами наворачивать круги, в любую погоду и в любых обстоятельствах. Хэнк помнил каждый раз, когда он молча шел вслед за Кисой посреди учебного дня, перепрыгивал турникет, даже не посмотрев на охранника, и все дела внезапно отходили на второй план, потому что идти вместе с Кисловым становилось самым важным делом на свете. Да, приходилось ночами дописывать сочинения и оправдываться перед отцом, но оно стоило того. Даже если они почти не говорили. Даже если во время «прогулки» Боря смотрел Кисе в спину. Что может быть лучше, чем просто быть рядом со своим другом? Особенно — с Кисой. Особенно — в «их» месте В конце концов, уже поздно вечером, они, будто случайно, оказывались в рыбачьей бухте, сидели там, на сыром песке, смотря на воду и молчали. Хэнк хорошо знал, что молчать можно абсолютно по-разному. На четвертной контрольной по химии — испуганно и сосредоточенно; дома за ужином — мрачно, ожидая, конца «заседания»; с друзьями на базе — весело и по-домашнему; наедине с собой — немного устало. А еще можно молчать так, как с Кисой, в бухте, когда они вдвоем. «Так» не получалось молчать с Мелом и Геной. Хэнк не знал какими словами описать это. Просто — «с Кисой». С Кисой почти ничего не было «просто». Ради такого молчания нужно было нашагать с десяток километров по до тошноты знакомым улицам, из раза в раз натыкаясь на одноклассников и бабулек, принимавшихся кричать им вслед про туннядцев, бездельников и наркоманов. «Кис, а ты знаменитость». Хэнк хорошо знал город, вначале он каждый раз думал, что они будут ходить по исхоженным проспектам, опять обойдут парк, частный сектор и говорил: «Кис, ну что мы тут не видели?», но Ване каждый раз удавалось его удивить. Он вел Борю туда, куда Хенкин сам бы никуда не пошел, казалось бы, маленький город, «Да где мы тут еще не были, Кис?», все места хорошо известны, но рыбачью бухту они обнаружили именно так. Боря сомневался. Каждый раз он думал о том, что на улице холодно, или слишком жарко, но все равно, даже в дождь он вылезал через окно. Киса стоил ссоры с отцом, Киса стоил всех последствий. Киса стоил домашнего ареста. Константин Анатольевич вошел в комнату сына как раз в тот момент, когда Хэнк застегивал молнию куртки. Оценив ситуацию, Боря быстро прыгнул на улицу, неудачно упав и прокатившись по земле, под крики отца про позднее время. «Если я узнаю, что ты с Кисловым — мало не покажется!», — утонуло в смехе Хэнка. Киса называл это «Духом свободы», его глупый ржач, который Хэнк помнил лучше, чем все остальное, отзывался в голове, и предвкушение совсем скорой встречи захлестнуло с головой. Они не договаривались о месте встречи, но Киса всегда ловил его. Он вышел из-за угла, с сигаретой в зубах, криво улыбаясь, напевая незнакомый мотив. — Как папаша? — как обычно спросил Ваня, после обмена приветствиями. В ответ Хэнк пожал плечами, — Да и хер с ним, правильно? — Боря кивнул, и Киса сразу же развернулся, следуя своему, и никому больше непонятному, маршруту. Слушая шуршание курток, легкий шелест кустов и тихую песню Кисы, Хэнк смог выдохнуть. Ваня не приходил в школу ни вчера, ни сегодня, место рядом с Борей пустовало, а на базу забегал только Гена и дядь Саша. Даже Мел, и тот, зависал с Анжелкой. Хэнку пришлось отдуваться сразу за всех, и он не был активно «против», но без Кисы было как-то не так. Скучно. «Я скучал» осталось заполошным выдохом: сегодня Ваня почти бежал, как обычно, не оглядываясь. Ради смеха Боря думал отстать на пару шагов, потом еще немного… исчезнуть, а потом резко выпрыгнуть на Кису из какого-нибудь куста, повалить их на асфальт и смеяться, как долбоебу, сквозь выступившие слезы, наблюдая, как Ваню подхватывает этот смех, обнажая зубы… Однажды Хэнк уже так сделал, но было совсем не весело. Он разбил бровь об камень, а Киса, совершенно не оценивший поворот событий, плюнул себе под ноги и ушел. Надолго ушел, о нем никто ничего не слышал полторы недели. Только Константин Анатольевич рассказывал поучительную историю, на тему того, с кем нужно общаться, а с кем — нет. Хэнк пообещал себе, что больше никогда «так» не сделает. Они мирились в двух случаях: после драки, и когда Киса приходил к нему обдолбанный. Первое случалось не чаще, чем второе, но тогда Ваня пришел к Хэнку, сверкая безумными глазами, и доверчиво повис на шее. Конфликт посчитался исчерпанным, но и гулять они на время перестали. Гена туманно обронил: «Доверие тяжело восстановить, братан». Боря понял это только тогда, когда Киса снова позвал его гулять, и в груди сразу же растекся шарик лавы. «Простил все-таки», — не смог сдержаться Хэнк. — Посмотрим еще, — в своей манере ответил Кислов, но почему-то Боря был уверен, что он простил. Было там одно обстоятельство. В рыбачьей бухте много чего происходило. Действительно много, это было место, где «лучшие годы» и «лучшие моменты», про такие места рассказывают, как служивые отцы детям про армию, но про это Хэнк бы никогда никому не рассказал. Это было самым сокровенным. Говорят, что общая тайна сближает, но по-настоящему сближает общее нетайное. Что-то неважное для других, но очень важное для вас, такое, от чего потом хочется счастливо скакать по комнате и думать: «Боже, какой же пиздец». — Киса, куда так спешишь? — Боря подбежал к нему, держа приемлемое расстояние, на всякий случай. — Дорогу осилит идущий, слышал такое? — чтобы знать, что Киса ухмыляется, не нужно было видеть его лицо. Мало кто знал, но ухмыляться тоже можно по-разному. Хэнк узнал об этом во все той же бухте и гадал, какая же эта ухмылка на этот раз. *** Киса свернул на дорогу в бухту неожиданно быстро. Боря был готов к тому, что придется ходить еще несколько часов, но, к счастью, Ваня вымотался. Хэнк немного ускорился, по дороге к пляжу они шли плечом к плечу. Как только их ноги синхронно ступили на песок, Ваня глянул на Борю из-под челку, которую, временами, нестерпимо хотелось откинуть назад и сцепил их мизинцы. Это — общее нетайное, общее неважное, знак доверия, прощения и… Киса плюхнулся на песок, отняв свою руку. — Ну, Кис, сейчас все штаны мокрые будут, — с легким смешливым укором сказал Боря и кинул свою куртку на песок. — Задубеешь, — констатировал Киса. Мизинцы вновь крепко схватились друг за друга, а голова Кисы упала на плечо. Хэнк вспыхнул — такими темпами можно было не бояться замерзнуть — только сгореть. Боря чувствовал, как холодный ветер с моря обдувал лицо, но лучше всего чувствовалось то, как зубастая ухмылка опять наползает на лицо Кислова и как бьется сердце. Он потянулся, чтобы убрать темные пряди с лица, неглядя, и случайно коснулся губ. Рука, дурацкая рука, все дело только в ней и ни в чем больше, не двинулась дальше, а Киса мягко прикусил его пальцы, тихонько смеясь. — Придурок, — прыснул Хэнк, повернув голову и, совершенно случайно, уткнувшись носом в волосы Вани, — Ты морем пахнешь. — Мы на пляже, мальчик мой, — беззлобно отозвался он. Волны легко колыхались на береговой линии, серое небо обволакивало бухту, и весь мир сузился до одной крохотной точки на карте. Сейчас их обоих ничто не волновало. Где-то там, почти в сотнях миллионов километров, по крайней мере, так им казалось, кипела жизнь. Люди ссорились, мирились, «трахались», — обязательно добавлял воображаемый Киса в голове у Хэнка, а настоящий сполз вниз, положив голову ему на колени. Холодный воздух обжигал легкие. Это ощущалось, словно первые вдохи после долгого нырка под воду. — Где пропадал? — все же поинтересовался Боря. — Знаешь, говорят, что иногда надо по кому-то соскучиться. Хуйня всякая. Хэнк осторожно пропустил его волосы сквозь пальцы. Он внимательно-внимательно смотрел за тем, как ухмылка сменяется улыбкой, настоящей, без бравады и выебонов, как Ваня слегка хмурит брови и шмыгает носом. Это зрелище было лучше, чем «Мона Лиза». «Знаете, почему все угорают по Джоконде? Ее просто спиздили, дважды, трижды, не помню. Черный пиар получился», — рассказывал Мел. — Соскучился? — усмехнулся Боря. — Соскучился, — кивнул Ваня. «Я тоже», — подумал Хэнк. Он боялся, что слова, несовершенные слова могут все испортить. Так молчать можно было только с Кисой. Многозначительно. Спокойно. Доверительно. Зачем вообще люди придумали разговоры? Море могло сказать все за них.