О счастье

      Поздняя весна была в самом разгаре. Сады на территории ордена Лань тонули в зелени, дни стояли уютные. Не слишком жаркие, но уже и совершенно не холодные, самые подходящие для того, чтобы медитировать на свежем воздухе, вести уроки в саду, а не в классных комнатах. Именно этому с явным удовольствием посвятил себя Лань Сичэнь, нашедший в этом не только истинное наслаждение, но и, судя по всему, полное исцеление духа. Он уже не думал о пережитых им утратах: занимаясь с младшими, глава клана Лань забывал обо всем, что не могло не утешать Цижэня, Ванцзи, Сычжуя и прочих адептов Лань, которые искренне любили Сичэня. Цижэнь был особенно счастлив тем, что Сичэнь пришёл в себя, а если для этого было нужно, чтобы он вступил в брак с юным Саньду Шеншоу… Что ж, пусть. В конце концов, его старший племянник оправился от потрясения и совершенно счастлив, пусть на это и потребовалось время. А ордены Лань и Цзян теперь одно целое. Кто угодно согласится, что это солидное приданое. Невозможно было не заметить, что глава ордена Цзян чудесно изменился: благодаря Сичэню, он стал явно мягче, и теперь, когда смотрел на Вэй Усяня и разговаривал с ним, в глазах и тоне явно ощущалось раскаяние. Впрочем, Сичэнь не позволял ему излишне корить себя, а совместные прогулки, игра Сичэня на флейте, или чаепития вдвоем и вместе с Цижэнем, умножали их счастье.       В землях Не и Цзинь также всё шло своим чередом, и в один из дней Вэй Усяня, Лань Ванцзи, Цижэня, Сичэня, Цзян Чэна и Сычжуя (Цзинъи отсутствовал, получив позволение съездить в Балин Оуян с группой адептов и заодно отвезти письма от Лань Цижэня и Лань Сичэня главе ордена; Цзинъи звал с собой и Сычжуя, но как раз тогда он был полностью поглощен изучением особенно интересных рукописей и мелодий в библиотеке ордена Лань вместе с Сичэнем) навестили в Облачных Глубинах Не Хуайсан и Цзинь Лин, который, после приветственных объятий обоих дядей, родного и названого, вольно раскинулся меж них обоих, позволяя Не Хуайсану время от времени обмахивать себя веером. — Наш А-Лин… — с невероятной для него нежностью прошептал Цзян Чэн, притягивая Цзинь Лина к себе. Юноша в свою очередь притянул к себе Сичэня, осыпая поцелуями их обоих. Цзян Чэн и Лань Сичэнь ответили тем же, а Сичэнь ещё и расплёл ему хвост и нежно взлохматил волосы, в шутку повязав свою лобную ленту, заметив, как идёт бело-голубой узор к золотистым одеждам клана Цзинь. Цзян Чэн усадил племянника к себе на колени и принялся перебирать пряди его волос. — Тебе идет улыбка, А-Чэн, — мягко ответил Вэй Усянь, сам счастливо улыбаясь. — Я уже почти забыл, каково это, — признался Цзян Чэн. — Разве что благодаря А-Лину, ещё не разучился улыбаться полностью… — Я в своё время также почти забыл, как улыбаться, А-Чэн, — заметил Сичэнь. — Но смог вспомнить, благодаря тебе. — Но и Сычжую с А-Лином тоже, — ответил Цзян Чэн. — Мы есть друг у друга, Цзян-сюн, а это немало, — улыбнулся Не Хуайсан, обмахивая своих близких веером и одновременно обнимая Сычжуя и не стесняясь осыпать его поцелуями на глазах у всех.       Дверь покоев, где расположились все вместе, неслышно отворилась, и к ним вошел Цижэнь. — Наставник Лань, — поприветствовал его Сычжуй, намереваясь встать и отвесить положенный поклон, но Не Хуайсан удержал его рядом с собой, не переставая поглаживать по волосам и плечам. Впрочем, Цижэнь, судя по всему, не был против: лишь улыбнулся обоим, и обратился к Вэй Усяню: — Я принес кое-что — тебе очень пойдет. — Он протянул ему клановую ленту ордена Лань, и спросил: — Хочешь, чтобы ее повязал тебе Ванцзи или я? Вэй Усянь просиял, кивая: — Если это сделает наставник Лань, так будет лучше. — И добавил вполголоса: — Это послужило бы нашему полному примирению… — Я никогда не испытывал к тебе неприязни, юноша, — тихо вздохнул Цижэнь, повязывая Вэй Усяню клановую ленту так бережно, как едва ли повязал бы и сам Ванцзи. — Но наставник Лань всегда говорил мне, что я слишком похож на мою мать, а она была слишком… — Вэй Усянь помедлил, подбирая наиболее подходящее слово: — слишком темпераментной для Облачных Глубин, поэтому у вас двоих не сложилось… — Всё было иначе, — уточнил Цижэнь. — Я любил Цансэ и именно поэтому позволил ей уйти, зная, что орден Лань — не для нее. — Он вздохнул. — Если бы Цансэ разделила судьбу матери Сичэня и Ванцзи, это было бы очень печально. С Вэй Чанцзэ ей хотя бы было хорошо, пусть и не слишком долго… Зато ты здесь вполне счастлив, верно? — Я счастлив, наставник Лань… — благодарно улыбнулся Вэй Усянь. Цижэнь легонько улыбнулся ему в ответ, и обратился уже к Не Хуайсану: — Береги А-Юаня, если уж вы оба так твердо намерены быть вместе. — Я обещаю, наставник Лань, — кивнул тот, обмахиваясь веером. — Хотел бы я знать, чем ты так очаровал юношу, — вполголоса заметил Цижэнь. — Мы просто полюбили друг друга, наставник Лань, — невозмутимо ответил Не Хуайсан. — Наставник Лань может не верить, но это произошло слишком внезапно для нас обоих, чтобы мне пришло в голову как-то очаровывать А-Юаня. Если наставник Лань этого пожелает, я засвидетельствую наше намерение быть вместе ещё раз — в присутствии главы ордена Лань и всех старших членов орденов Лань и Не, если потребуется. — Я не возражаю, — вздохнул Цижэнь, — да и Сичэнь наверняка тоже. Но, повторяю, береги А-Юаня. Он посмотрел на Не Хуайсана особенно долгим взглядом, однако тот выдержал и кивнул. — Мы вместе будем счастливы, наставник Лань. — Наставник Лань позволит мне объясниться? — кротко спросил Сычжуй. Цижэнь кивнул. Он ещё мог не поверить Не Хуайсану в чём-то, но любимому воспитаннику поверил бы всегда. — Как вы оба поняли, что любите друг друга? — спросил он. — Я видел, как глава ордена Не скорбит о Чифэн-цзуне в годовщину его гибели, — ответил Сычжуй. — Я хотел утешить его, поблагодарить за возвращение Учителя Вэя и за счастье дяди Сичэня, посмотрел в глаза главы ордена Не и увидел… — Сычжуй помедлил. — Я увидел в его глазах много больше, чем видели все другие. Вначале я думал, что люблю главу ордена Не из сострадания или из благодарности за Учителя Вэя, но на самом деле я полюбил просто потому, что глава ордена Не — это глава ордена Не, и я видел его взаимность с самого начала, понимая, что вместе нам будет хорошо. Я могу ответить, когда полюбил, но никогда не смогу ответить, за что, наставник Лань. Цижэнь снова кивнул. — Это было только к лучшему. Ты мог бы связать свою судьбу с А-Лином, но тебя с ним связывало больше сострадание, чем любовь. А Цзинъи… Небо свидетель, я бы не препятствовал вашему союзу, но он сам ответил согласием Оуян Цзычжэню, когда глава ордена Балин Оуян обратился ко мне с просьбой устроить их брак, и теперь только и ждёт окончательного отъезда в орден Оуян. Если ты уверен, что будешь счастлив с главой ордена Не, я не стану возражать. Но ты? — обратился он к Не Хуайсану. — Почему ты решил ответить А-Юаню согласием? — Если бы наставник Лань видел, как на меня смотрел А-Юань в тот момент, наставник Лань не спрашивал бы меня об этом. В тот момент я хотел лишь одного — взять А-Юаня к себе и любить, как не любил никто, — произнес Не Хуайсан. — Что ж, если так — пусть, — ответил Цижэнь. В конце концов, именно тебе в немалой степени я обязан тому, что Сичэнь покинул уединение. Я помню, как ты настаивал, чтобы я позволил Сичэню и Саньду Шеншоу вступить в брак, а А-Юань, навещая моего старшего племянника, подал ему мысль открыться главе Цзян. Ты помог им обоим, употребив всё своё умение убеждать, чтобы я позволил Сичэню быть вместе с Цзян Чэном, совершить три поклона в храме предков Лань, позволить главе Цзян войти в семью Лань. И только тогда, впервые со дня гибели Цзинь Гуанъяо, улыбка Сичэня стала прежней, к нему вернулось подлинное желание жить, а душевные раны Цзян Чэна, каковых предостаточно, понемногу затягиваются рядом с Сичэнем.       Перед глазами Цижэня само собой пронеслось воспоминание о трех поклонах его старшего племянника и главы клана Цзян. Тогда, пожалуй, впервые за очень долгое время Сичэнь улыбался с тем же теплом, что и прежде, а Цзян Чэн был умиротворен, как никогда, впервые глядя на Вэй Усяня без всегдашнего гнева. Да и сам Цижэнь был счастлив, видя, что старший племянник пришел в себя и его более не пожирает неотступная тоска, не покидавшая Сичэня со дня гибели Мэн Яо. Цзян Чэна же Цижэнь принял, как родного, а Цзян Чэн в свою очередь впервые за много лет вздохнул свободно, забыв о долге наследника и обязанностях главы клана. — Ты и в самом деле был очень убедителен, — признал Цижэнь. — Но Сичэнь тогда был так подавлен, что я бы согласился на всё, чтобы он покинул уединение и снова стал бы улыбаться. Не Хуайсан чуть улыбнулся, обмахиваясь веером. — Но ведь орден Лань только выиграл от этого, ведь Цзян-сюн после вступления в брак присоединил орден Цзян к ордену Лань. К тому же, — добавил он уже серьёзнее, — наставник Лань может думать обо мне, что угодно, но я всегда любил нашего Сичэня и не сделал бы ему плохо. Да, наш Сичэнь пережил огромную боль из-за меня, зато был спасён от влияния Мэн Яо. Я всегда любил и Цзян-сюна также, а что могло поспособствовать его счастью в большей степени? — Я искренне надеюсь, что ты сознаёшь, какое сокровище послали тебе Небеса, — произнёс Цижэнь. — О да, наставник Лань… — склонил голову Не Хуайсан. — Мы с А-Юанем будем счастливы, даю слово, — твердо повторил он. — Я искренне надеюсь, что так и произойдет, — ответил Цижэнь, и обернулся к Сичэню, Цзян Чэну и Цзинь Лину. Последний, чудом успев принять подобающую позу, когда вошел Цижэнь (Сичэнь в это время, тоже чудом, успел собрать в изящный хвост волосы юноши, чья прическа во время веселой возни успела потерять приличный вид), поклонился и произнес с подобающей сдержанностью: — Приветствую наставника Ланя… — Вначале юноша не смел поднять глаз на Цижэня, а когда все же позволил себе это, в его глазах читалась целая гамма чувств — от смущённой робости до восхищения. Цижэнь улыбнулся и легонько погладил его по голове. — А-Лину хорошо здесь, верно? Цзинь Лин кивнул. Для него это было неожиданно, но сейчас в ордене, где прежде он невероятно скучал, юноша чувствовал подлинный покой, не зная, благодарить ли за это Сычжуя с Цзинъи или Цижэня с Сичэнем, вернувшим радость его цзюцзю. — Благодарю, что приняли цзюцзю, наставник Лань… — Мне следовало сделать это уже давно, А-Лин, — признался Цижэнь. — Так было бы лучше и для твоего дяди, и для Цзэу-цзюня. Сичэнь и Цзян Чэн также поприветствовали Цижэня. — Дядя. — Наставник Лань. Цижэнь тепло кивнул обоим. — Как ты здесь, А-Чэн? Цзян Чэн скромно ответил: — Этот младший счастлив в Облачных Глубинах, наставник Лань… — Мы оба счастливы, дядя, — улыбнулся Сичэнь. — Что ж, — улыбнулся в ответ Цижэнь, — это хорошо. Пусть и А-Лин останется здесь подольше, если пожелает, и тренируется вместе с адептами. — Благодарю, наставник Лань! — просиял юноша. Забыв о принятой в клане Лань сдержанности, он крепко обнял Цижэня. Тот слегка покачал головой, но отстранять юношу не стал, лишь погладив его по волосам. — Наставник Лань позволит этому младшему тренироваться вместе с наставником Ланем? — осторожно спросил Цзинь Лин. — Разумеется, — кивнул Цижэнь, невольно подумав, что будет рад видеть юношу рядом с собой, наставляя так, как в своё время наставлял Сычжуя. Он присел подле Цзян Чэна (Цзинь Лин к тому времени успел задремать на коленях Лань Сичэня, и тот, не желая будить его, ненадолго отлучился, чтобы уложить названого племянника в постель), и сказал: — Я вижу, как вы вдвоём счастливы с Сичэнем, А-Чэн. Пристань Лотоса — твой дом, но там тебя окружало слишком много горьких воспоминаний, способных однажды привести тебя к утрате рассудка, как это ни печально. К тому же, тебе даже не пришлось покидать родного ордена — ты лишь присоединил его к ордену Лань. Твой союз с моим племянником был предопределен судьбой. Сичэнь любит тебя, я люблю тебя, Ванцзи никогда не сделает тебе больно, а с Вэй Усянем ты, насколько я знаю, вполне примирился. Твоё решение присоединить орден Цзян к ордену Лань было правильным, А-Чэн. — Я знаю, что это так, наставник Лань, — ответил Цзян Чэн. — И, небо мне свидетель, я сделал бы это много раньше, но… — Он вздохнул. — Но ведь в Пристани Лотоса ещё столько не было сделано — я бы не решился, если бы мой Сичэнь не убедил меня… — Я знаю, А-Чэн, — кивнул Цижэнь. — Но мы с Сичэнем были искренне рады, когда ты наконец решил поселиться здесь. Скажи, а как А-Лин в своём ордене? Справляется? — Удивительно недурно для своих лет, наставник Лань, — чуть улыбнулся Цзян Чэн, чувствуя гордость за племянника. — А-Лин учится всему, необходимому главе клана, его любят простые люди. И, кроме того, у А-Лина превосходный художественный вкус: в ордене Цзинь, как и прежде, царит роскошь, но теперь — весьма утонченная. К тому же, Башня Золотого Карпа стала обителью мастеров изящных искусств: ланьлинские ювелиры и ткачи сейчас ещё известнее прежнего, а от новых учеников нет отбоя: детей отдают в орден Цзинь на обучение ещё охотнее прежнего. — А-Лин станет превосходным главой ордена, — признал Цижэнь и заметил: — Должно быть, в немалой степени он так хорошо справляется, в том числе и благодаря Не Хуайсану, ему ведь выгодно сделать самый состоятельный орден своей правой рукой, а располагать к себе Не Хуайсан умеет. — Возможно, оно и к лучшему, наставник Лань, — невозмутимо ответил Цзян Чэн. — Не Хуайсан сможет научить А-Лина тому, чему не смогу научить я, к тому же, Не Хуайсан, что бы о нем ни говорили, никогда не сделает А-Лину дурно, он не таков. — Что ж, я надеюсь на это, А-Чэн, искренне надеюсь. Ступай к Сичэню, он тебя ждет. — Доброй ночи, наставник Лань, — поклонился Цзян Чэн. — Доброй ночи, А-Чэн. Отдыхай хорошенько, — мягко пожелал Цижэнь. *       Чуть позднее, когда Сычжуй с Не Хуайсаном остались вдвоем, погасив фонари и свечи, так что спальню Сычжуя теперь уютно освещала лишь пара талисманов, юноша отважился спросить: — Всё же, почему ты со мной, мой А-Сан? С твоими возможностями ты мог бы вступить в брак с лучшей из заклинательниц… Не Хуайсан едва заметно покачал головой. — И разделить судьбу моего покойного отца, или, упаси небожители, покойного Цзян Фэнмяня или Цзинь Гуаньшаня, которые всю жизнь тяготились своим браком? Нет, А-Юань, для себя я бы этого не хотел. И дело даже не во мне. Многие считают, что я рассуждаю странно, но именно ради моего ордена я и не хочу вступать в брак с женщиной — кровное наследование порочно. А если у моих детей не будет ни склонности, ни способностей управлять орденом? Вот именно. Орденом Не будет управлять не жажда власти, а разум. Я не хочу, чтобы орден Не закончил так же, как и орден Вэнь в своё время или заработал весьма сомнительную репутацию ордена Цзинь, исправить которую А-Лину теперь будет сложно, хотя, надо признать, он справляется. С тобой я потому, что люблю, потому, что снова живу, впервые со дня гибели дагэ. Ты рядом со мной, и солнце сияет, даже если за тучами. Если тебе желанно растить дитя, его (или ее — я бы с радостью вырастил девочку) всегда можно взять на воспитание. — Он чуть улыбнулся. — Я знаю, как ты любишь свою лобную ленту с голубыми облаками Ланей, а как бы тебе была к лицу лобная лента в цветах ордена Не… — В самом деле, мой А-Сан, — кивнул Сычжуй. — Я тоже не раз об этом думал. Ты возьмешь меня в Нечистую Юдоль? — Непременно, — кивнул Не Хуайсан, бережно обмахивая Сычжуя веером. — Я поговорю с наставником Ланем, и нашим Сичэнем и всё устрою. Хочешь две брачные церемонии — в храме предков Лань и в храме предков Не? Неважно, что это не принято, я сделаю это ради тебя. Я попрошу нашего Сичэня сочетать нас, ты ведь хотел бы этого, верно? — Мой А-Сан читает мысли, — признался Сычжуй. — Я люблю моего А-Сана, но не хотел бы терять связь с орденом Лань. — Понимаю, — кивнул Не Хуайсан. — И я знаю, что сделаю для тебя прежде всего: помещу памятные таблички девы Вэнь Золотые Руки и твоей бабушки а храме предков Не — это будет справедливо. — Мой А-Сан знает, что принесет мне счастье, — улыбнулся Сычжуй. — Но скажи, между вами двумя — тобой и дядей Сичэнем — действительно всё хорошо? Не Хуайсан кивнул, понимая, о чем хочет спросить его возлюбленный. — Да, после инцидента в храме Гуаньинь Сичэнь-гэ не хотел меня видеть, это верно, но я-то всегда любил его, и избавился от Мэн Яо не только ради мести за дагэ, но и чтобы спасти Сичэня-гэ. Я прекрасно понимал, что со мной Сичэнь-гэ после всего, что случилось, уже никогда не будет, но мечтал устроить его счастье, как и счастье Цзян-сюна — мне больно было видеть, как он страдает… Теперь Сичэнь-гэ так счастлив, что вспоминает о своих чувствах к Мэн Яо как об ошибке. Впрочем, это не вина Сичэня-гэ: такой человек, как Мэн Яо, очаровал бы, кого угодно, а Сичэнь-гэ слишком честен, чтобы видеть в других дурное (лишь дагэ видел Мэн Яо насквозь, но это не спасло его от гибели). — Мой А-Сан спас и дядю Сичэня, и Саньду Шеншоу, — улыбнулся Сычжуй. — Оба так счастливы друг с другом, и Саньду Шеншоу так чудесно изменился рядом с дядей Сичэнем. И всё же… — Он помедлил. — Что, если бы я нашёл способ подарить моему А-Сану дитя? Зачать с помощью собственного золотого ядра и духовной энергии? Тетя Цин наверняка оставила записи подобного рода после себя, не могла не оставить. Она ведь всегда была сама по себе и не могла не понимать, что не вступит в брак при своем крутом нраве, а ей необходим был некто, чтобы передать по наследству свои знания… Не Хуайсан крепко обнял его. В глазах его читалась искренняя тревога за возлюбленного. — Я не хочу терять моего А-Юаня… Я вижу по твоим глазам, как тебе желанно это испытать, но стоит ли рисковать собой столь сильно? — Мы ещё подумаем об этом, — пообещал Сычжуй. — Я усовершенствую мои знания для моего А-Сана… Не Хуайсан внимательно и очень нежно взглянул на него. — Ты действительно так хотел бы подарить мне кровное дитя, А-Юань? — Именно так, мой А-Сан, — страстно шепнул Сычжуй, взяв в ладони лицо любимого. — Не для ордена Лань или ордена Не, не из чувства долга — для тебя… Что если такой ребенок будет совершеннее зачатого женщиной, вырастет, обладая идеальным здоровьем, легче других сформирует золотое ядро в будущем? Я не раз пытался убедить себя, что взять дитя на воспитание будет достаточно, но стоит мне взглянуть на тебя, и я думаю лишь об одном — как подарить тебе именно нашего ребеночка… Ведь наверняка у лекарей ордена Не хватит знаний, чтобы извлечь его, когда придет время. Пусть у меня останется шрам, но это не тот шрам, воспоминания о котором станут причинять боль, напротив. Признаться, я уже не раз представлял себе, как зачинаю наше дитя в медитации, вдыхая жизнь в часть собственного золотого ядра — отчего-то я уверен, что тетя Цин зачинала бы именно так. Представь, мой А-Сан — достаточно будет глубокой медитации, чтобы зачать и выносить дитя — разве это не чудесно? — Сокровище моё, небожитель, посланный на землю… — прошептал Не Хуайсан. — Иногда я спрашиваю богов, чем заслужил, что они послали нас друг другу. Ты спросил меня, почему я с тобой, а ты? Ты с детства любил Цзинъи, сблизился с А-Лином, Оуян Цзычжэнь был бы рад видеть тебя рядом, но в итоге ты со мной, вопреки любому недовольству старших членов своего клана… — С тобой спокойно, мой А-Сан, — признался Сычжуй. — Нас сблизило нечто много большее, чем страсть, но суть в другом. Я чувствую, всегда чувствовал, что ты и я, мы оба, всегда поймем друг друга, как никто иной. Я и сам не знаю, почему мне с тобой куда лучше, чем с Цзинъи, Оуян Цзычжэнем и Цзинь Лином вместе взятыми… Не Хуайсан кивнул. — Поэтому и мне хорошо с тобой, А-Юань, именно поэтому, теперь и я это понимаю — потому что нам легко понять друг друга, что бы ни случилось. Но ты упомянул о возможных записях Девы Вэнь Золотые Руки — где бы ты думал искать их? Они чудом могли сохраниться на горе Луаньцзан, но одного тебя я туда не пущу — там до сих пор слишком много тьмы… — Едва ли на горе Луаньцзан могло бы сохраниться хоть что-то после всего, что случилось, мой А-Сан, — улыбнулся Сычжуй. — Нет, я намеревался отыскать дух тети Цин и поговорить с ней. Если я не сделал этого до сих пор, то лишь потому, что ещё уступаю Ханьгуан-цзюню в исполнении «Расспроса». Но я совершенствуюсь до сих пор. Не столько для того даже, чтобы узнать у тети Цин об особом способе зачать, но чтобы записать и сохранить все её знания — они не должны пропасть зря. Иногда я вижу тётю Цин в своих снах и понимаю, что сейчас она вполне счастлива, но то, что ее знания могут исчезнуть навсегда, лишают тётю Цин подлинного покоя, каковой она могла бы обрести в посмертии. Я не могу этого допустить, мой А-Сан. — Разумное намерение. Но для меня мой А-Юань всегда был совершенством, — прошептал Не Хуайсан. — Обними меня — твои руки божественны… Сычжуй охотно исполнил его просьбу. Не Хуайсан ответил ему поцелуями и прикосновениями, такими нежными, словно в его руках было величайшее сокровище Поднебесной. — Не покидай меня, А-Юань, — шептал он. — Я чувствую, что уже не смогу без тебя… — Я рядом, мой А-Сан, — вполголоса отвечал Сычжуй, возвращая ему поцелуи и ласки. — Хочешь, поедем в Нечистую Юдоль прямо завтра, А-Юань? — вполголоса предложил Не Хуайсан. — Обещаю, у тебя будет всё, о чём ты попросишь… Поверь, для меня мало невозможного. — После того, как мой А-Сан стал верховным совершенствующимся — иначе и быть не могло, — улыбнулся Сычжуй и чуть слышно вздохнул. — Небо мне свидетель, я хотел бы ответить согласием, но мы оба понимаем, что именно сейчас я не могу, я здесь ещё нужен… Не Хуайсан кивнул. — Что ж, тем счастливее мы будем после, — ответил он, бережно целуя любимого. — Я распишу для тебя веер к нашей церемонии, на алом фоне — золотые орхидеи, тебе очень пойдет. — Все всегда говорили, что мой А-Сан слаб, а мой А-Сан совершенствовался всё это время — с веерами? — улыбнулся Сычжуй. — Именно так, — кивнул Не Хуайсан. — В свое время я действительно был слаб по меркам заклинателей, но совершенствоваться с веером — отнюдь не то же самое, что с саблей или мечом. Веер убережет совершенствующегося от искажения ци, которое однажды может настигнуть и самого лучшего мастера меча, и, к тому же, мечи (мы оба это знаем) однажды уйдут в прошлое, а веера будут всегда. — Поэтому мой А-Сан и заменил сабли веерами в ордене Не? — спросил Сычжуй. — Даже герб ордена Не теперь обрамляет изображение веера. — Да, поэтому, — кивнул Не Хуайсан. — Слишком много жизней раньше времени унесло совершенствование с помощью сабель, я не хочу для адептов своего ордена такой участи… Но не будем о грустном, А-Юань. Иди ко мне… Сокровище моё, радость… — шептал он, бережно касаясь тела любимого, целуя и лаская. — Забудь о тысячах правил, забудь о боли и наказаниях, клянусь, я не дам тебе страдать… Юань-эр, сокровище, душа моя… — Поцелуй меня ещё, мой А-Сан, — прошептал Сычжуй. Не Хуайсан потянулся к нему, целуя лицо, шею, сгибы пальцев, кончики ушей и шепча между поцелуями: — Мой А-Юань — только мой… Что это, слезки? — он осторожно провел самыми кончиками пальцев по щеке возлюбленного. Моего А-Юаня кто-то обидел или это я сделал больно моему сокровищу? Право же, я совсем не хотел. Прости, если по случайности был груб с тобой, когда мы любили друг друга… — Дело не в тебе, мой А-Сан, — улыбнулся Сычжуй сквозь слёзы. — Просто… — Он глубоко вздохнул, пытаясь справиться с собой. — Просто всё это слишком хорошо, я боюсь, что открою глаза, и всё это окажется сном. Прости, я знаю, что становлюсь нехорош собой, когда плачу… — Что ты, мой А-Юань, не говори этого, — мягко прошептал Не Хуайсан, сцеловывая слёзы со щёк возлюбленного. — Я люблю и твои слезы также — маленькие прозрачные алмазы… Поверь мне, то, что мы любим друг друга, никогда не окажется сном. Иди ко мне. Сычжуй прильнул к возлюбленному и тихо засмеялся. — О чем, А-Юань? — улыбнулся и Не Хуайсан, особенно любивший смех своего возлюбленного, всегда такой искренний и нежный. — Прости, мой А-Сан, но я не мог сдержать смеха, думая о том, что ты можешь предполагать, будто способен сделать мне больно. Твои прикосновения божественны, всегда. Скорее, это уж я мог бы касаться тебя не так, как тебе желанно… — О, никогда, — заверил юношу Не Хуайсан. — Мой А-Юань совершенен во всем… — Моему А-Сану хорошо со мной? — спросил Сычжуй осторожно. — Слишком хорошо… — прошептал Не Хуайсан. — Я впервые в жизни так счастлив, мой А-Юань, — вздохнул Не Хуайсан, поглаживая волосы Сычжуя, положившего голову ему на плечо. — И боюсь тебя потерять… Когда ты получаешь раны на ночных охотах, когда долго не пишешь, или на твоих письмах следы от слёз — у меня сжимается сердце. — Как и я не хочу терять тебя, мой А-Сан, — кивнул Сычжуй. — Сейчас мы ещё не вместе официально, и за то, что этой ночью были наедине, меня наверняка будет ожидать наказание, но — пусть… — Я не позволю наказывать тебя, сокровище моё, — прошептал Не Хуайсан. — Уж если кого и следовало бы наказать, то меня, ведь это я к тебе пришёл. Пусть пока что мы действительно не можем быть вместе всё время, ведь пока что лишь заключили помолвку, но я возьму тебя в Нечистую Юдоль — на несколько дней наставник Лань тебя точно отпустит. Там тебе не о чем будет плакать, я обещаю, А-Юань. — Мы будем ходить на ночные охоты вдвоем, мой А-Сан? — Непременно, А-Юань, непременно, — пообещал Не Хуайсан. — Если бы ты знал, как легко развеивать монстров веером — несравнимо удобнее, чем разрубать клинком. Будем вместе ходить на ночные охоты, ездить верхом, летать на веерах, слагать стихи, расписывать веера вместе. Вэй-сюн говорил, тебе по душе живопись и поэзия. — В самом деле, — кивнул Сычжуй. — А я бы с радостью играл на гуцине моему А-Сану. — Я люблю твою игру, сокровище мое, — ответил Не Хуайсан. — У нас будет всё, обещаю. Иди ко мне… — Он обнял Сычжуя и спросил: — Я знаю, тебе хорошо в Нечистой Юдоли, но тебя словно бы что-то тяготит, когда ты навещаешь меня? Скажи, что именно, прошу тебя. — Мой А-Сан прав, — признался Сычжуй. — Я люблю бывать в Нечистой Юдоли, мне там хорошо, но меня немало пугает близость некрополя клана Не — от него исходит слишком явная аура темной энергии. — Я чувствую то же самое, А-Юань, — кивнул Не Хуайсан. — Но это не станет нам мешать, когда мы будем вместе. Веера сильнее сабель, с их помощью мы легко сможем очистить некрополь клана Не, сделать его самым обычным — таким образом защита от тьмы станет ещё надёжнее, ведь теперь сабли заменены веерами окончательно. Когда мы это сделаем, дух дагэ обретет покой, теперь уже навсегда, и это будет хорошо. — Дух Чифэн-цзуня сможет переродиться? — с надеждой улыбнулся Сычжуй. — Всё-таки в этой жизни он слишком сильно и незаслуженно страдал. — Я искренне надеюсь, что сможет, мой А-Юань, — ответил Не Хуайсан уверенно. — Дух дагэ заслужил покой. — Мой А-Сан хотел бы, чтобы я взял моего А-Сана? — вполголоса спросил Сычжуй, угадав желание по глазам любимого. — Только если мой А-Юань сам этого захочет, — нежно прошептал Не Хуайсан. — Но руки моего А-Юаня действительно божественны… — Для меня это всегда в радость, мой А-Сан, — улыбнулся Сычжуй. — Он ласкал своего возлюбленного без всякой спешки, медленно увеличивая сладость легкими касаниями, не допуская малейшей грубости и не позволяя почувствовать и малейшей боли. — Моему А-Сану хорошо? — осторожно спросил Сычжуй, ненадолго прервав ласки. — Не то слово… — выдохнул Не Хуайсан. — Мой А-Юань нежнее всего сонма небожителей…       Сычжуй прекрасно знал, как лучше всего доставить наслаждение возлюбленному, лаская его, на первый взгляд, без излишней страстности, но столь утонченно и нежно, что Не Хуайсан умолял любимого касаться его ещё и ещё, а когда все осталось позади, обнял и привлёк к себе. Глаза его наполнились слезами самой искренней благодарности. Не Хуайсан, обняв юношу, смотрел на него с подлинной нежностью и любовью. Все, не исключая и Вэй Усяня, которого он любил с самого начала, недоумевали чувству, возникшему между ним и Сычжуем, а половина тех, кто знал Не Хуайсана, были уверены, что он очаровал юного воспитанника ордена Лань, лишь желая развлечься с ним, но для самого Не Хуайсана всё было иначе — с того дня, как оба по стечению обстоятельств увидели друг друга иначе, оставшись наедине, он хотел лишь одного: поделиться любовью с тем, кто один действительно понимал и принимал его, полюбив не за что-то, а лишь за то, что он, Не Хуайсан — это Не Хуайсан, мечтал защитить, увезти с собой, искупать в роскоши, пусть скромной, но подлинной, разделить с возлюбленным всё то, что дорого ему самому. Он помнил, что они оба прочли в глазах друг друга, поняв, что любят, и это навсегда: обоюдное желание поделиться нежностью, столь твердое, что пошатнуть его не могли ни сплетни, мгновенно разошедшиеся по миру совершенствующихся, ни несколько тысяч правил клана Лань, которым с детства привык следовать Сычжуй. Оба так непреклонно держались намерения быть вместе, что в итоге это приняли и Цижэнь, и Сичэнь, а Вэй Усянь с Лань Ванцзи и вовсе не имели намерения мешать счастью своего воспитанника. — Сокровище моё… — шептал Не Хуайсан, бережно целуя лоб, оба виска, переносицу, веки и губы любимого, кончики его пальцев, тыльные стороны ладоней. — Я никому не позволю разделить нас. Люблю тебя. — Не покидай меня, мой А-Сан, — прошептал Сычжуй, засыпая. — Никогда, мой А-Юань, — пообещал Не Хуайсан, бережно баюкая любимого. — Я рядом. Я с тобой. Сычжуй вскоре заснул от поцелуев любимого, наслаждаясь лёгкими снами, дарящими полный покой и приносящими исцеление. *       Прогуливаясь вместе под осыпающимися со сливовых деревьев цветочными лепестками, Вэй Усянь и Лань Ванцзи беседовали о Сычжуе. — В последнее время А-Юань заметно усовершенствовался во владении техникой «Расспроса», смог побеседовать с духом Вэнь Цин и теперь восстанавливает ее медицинские знания. Наконец ее искусство сможет принести должную пользу. Но и каллиграфия А-Юаня подлинно совершенна, недаром Хуайсан ее так ценит. В их письмах друг другу иной раз не понять, чей почерк изящнее, — заметил Вэй Усянь, поймав на лету розовый лепесток. — Ты не против, что он уедет в Нечистую Юдоль? — спросил Лань Ванцзи. — Но А-Юань так счастлив, — улыбнулся Вэй Усянь, — просто расцвёл (Сичэнь-гэ даже приготовил ему подарок к брачной церемонии — чудесную нефритовую заколку в форме орхидеи; конечно, предметы роскоши запрещены правилами, но это ведь не тот случай). Даже во сне так легко улыбается и шепчет: «Мой А-Сан…». Наверняка он так успешен, потому что ему придают сил мысли о любимом. — Так и есть, — кивнул Лань Ванцзи. — А что ты преподнесешь Сычжую на торжество? — полюбопытствовал Вэй Усянь. — Мелодию для гуциня, — ответил Лань Ванцзи. Вэй Усянь просиял: — Отличная мысль, Лань Чжань! Сычжуй всегда любил твои мелодии для гуциня, она будет напоминать ему об ордене Лань. Сичэнь-гэ научил Сычжуя игре на флейте, так что я тоже сложил для него мелодию, но, кроме того, ещё преподнесу ему талисман, оберегающий от тьмы. — Мгм, — кивнул Лань Ванцзи. — Именно талисманы удаются тебе лучше всего, поэтому ты и создашь самый лучший — для Сычжуя. — Непременно, Лань Чжань. Я слышал, Сичэнь-гэ уже позаботился о его брачных одеяниях и алой лобной ленте с золотыми облаками. Сычжуй даже мечтает, чтобы Сичэнь-гэ облачил его, проводил в храм предков и провел всю брачную церемонию. — Вэй Усянь ненадолго задумался и спросил: — Как думаешь, это послужило бы примирению Сичэня-гэ с Не-сюном? После инцидента в храме Гуаньинь мне казалось, что Сичэнь-гэ его почти ненавидит… — Так было прежде, — мягко заметил Лань Ванцзи. — Видя, как Не Хуайсан нежен с Сычжуем, и зная, что это именно Не Хуайсан похлопотал о его союзе с главой ордена Цзян, брат едва ли питает ненависть к Не Хуайсану, скорее, наоборот, ведь он успел забыть о Мэн Яо. — Надеюсь, что так, Лань Чжань, — кивнул Вэй Усянь. — И Сичэнь-гэ, и Цзян Чэн заслуживают счастья. — Безусловно, — согласился Лань Ванцзи. — Но даже если брат и не пожелает сочетать браком Сычжуя и главу ордена Не, он будет присутствовать на торжестве, а церемонию проведет дядя. — Это было бы хорошо, — ответил Вэй Усянь. — Так Сычжуй будет ещё счастливее. Особенно, если ты будешь свидетельствовать на церемонии с его стороны. — А ты хотел бы свидетельствовать со стороны Не Хуайсана? — спросил Лань Ванцзи. Вэй Усянь кивнул. — Мы всегда были друзьями, Лань Чжань, к тому же, именно ему я обязан тем, что сейчас мы с тобой вместе. — Это будет справедливо, — согласился Лань Ванцзи, обнимая Вэй Усяня, подхватывая его на руки и приникая к нему поцелуем, на который Вэй Усянь охотно ответил. *       Сичэнь неспешно и бережно обмывал тело Сычжуя ароматной водой. В комнате царил уютный полумрак — покои освещали лишь несколько свечей. Сичэнь был особенно предупредителен и нежен с названым племянником — ночь накануне брачной церемонии он решил провести подле него, зная, как Сычжую это желанно. Сичэнь не стал говорить, что ещё есть время подумать и отказаться — юноша так сиял, что Сичэнь просто не смог бы напомнить ему ни о чём подобном. К тому же, как бы ни любил Сычжуй Не Хуайсана (а что оба любят друг друга, было ясно всем и каждому), но в Нечистой Юдоли рядом с ним не будет близких — Вэй Усяня, Ванцзи, Цижэня, Цзинъи, Цзинь Лина, который теперь также почти не покидал Облачных Глубин (поговаривали, что он вот-вот присоединится к ордену Лань), находя особую прелесть в обществе Цижэня и Сичэня и успев сильно сблизиться с Вэй Усянем и Ванцзи, так что сейчас Сичэнь хотел дать юноше столько нежности, сколько было в его силах, дабы Облачные Глубины остались в его памяти не только как оплот строгого аскетизма и множества правил. — Мой А-Юань как будто опечален? — осторожно спросил Сичэнь, закончив обмывать Сычжуя и завернув его в купальное ханьфу. — Не дает покоя мысль о том, что вскоре нужно будет покинуть Облачные Глубины? Но мы ведь будем поддерживать связь. Я непременно буду навещать вас обоих в Нечистой Юдоли. — Мне грустно не поэтому, дядя Сичэнь, — признался Сычжуй. — Я думаю о моём А-Сане — мы с тобой сейчас вдвоем и можем беседовать или медитировать вместе, а он проведет эту ночь совершенно один. — Даже если так, — успокоил юношу Сичэнь, — едва ли Не Хуайсан будет тосковать — он ведь сейчас наверняка беседует с духом Чифэн-цзуня, прося позаботиться о вас двоих в будущем. — Прости мне моё любопытство, дядя Сичэнь, но… — Сычжуй помедлил, но Сичэнь предугадал его вопрос. — Хочешь спросить, любил ли я Не Минцзюэ? — спросил он, и по тому, что названый дядя назвал покойного главу ордена Не по имени, а не по титулу, Сычжуй понял, что если и ошибся в своём предположении, то не слишком. — Да, любил, но как товарища, хотя это не делало мою любовь менее искренней. Мы были самыми близкими друзьями, и иной раз я горько сожалею, что не спас его, но молюсь, чтобы его дух обрёл покой. — Однажды я непременно сыграю «Расспрос», чтобы узнать, спокоен ли дух Чифэн-цзуня в посмертии, — пообещал Сычжуй. — А сейчас — дядя Сичэнь хотел бы, чтобы мы помедитировали вместе? — Нет, мой А-Юань, напротив, — мягко ответил Сичэнь, — тебе нужно заснуть, как можно раньше, чтобы завтра быть ещё счастливее. В Облачных Глубинах хранятся также и трактаты Лань Аня о любви, пусть их и не так много, как трактатов об этике и благочестии. Я почитаю тебе выдержки из одного из них, и ты заснёшь. Сычжуй благодарно улыбнулся: — Так дядя Сичэнь не возражал бы против того, чтобы мы были вместе с А-Саном? — спросил он. — Я не хотел бы мешать твоему счастью, А-Юань, — ответил Сичэнь ещё мягче. — Если я смог быть счастливым с А-Чэном, то не могу запретить тебе быть счастливым с Не Хуайсаном. — Он с нежностью разгладил волосы Сычжуя и бережно укрыл одеялом. — Засыпай понемногу, а я останусь с тобой на всю ночь. — А завтра дядя Сичэнь сочетает нас в Храме Предков Лань? — спросил Сычжуй. — Разумеется, А-Юань, — кивнул Сичэнь. — Признаюсь, вначале я думал, что это сделает дядя Цижэнь, но если церемонию проведу я, ты будешь вдвойне счастлив. — Дядя Сичэнь читает мои мысли, — улыбнулся Сычжуй. — Но в таком случае и дяде Сичэню следует выспаться. — Я посплю рядом с тобой, А-Юань, — ответил Сичэнь, заставив племянника вновь просиять. — Дядя Сичэнь, скажи, — решился Сычжуй задать вопрос, давно его занимавший, — почему в ордене Лань на брачных церемониях принято пить не вино, а теплую медовую воду? Это имеет некое особое значение? — Именно так, А-Юань, — кивнул Сичэнь. — Разумеется, прежде всего, дело в запрете на крепкие напитки, но кроме того, это пожелание вступающей в брак паре всегда сохранять сознание ясным, дабы его не затмевала страсть. К тому же, брачное питьё действительно должно быть теплым: если оно будет горячим или холодным, ни то, ни другое не принесет счастья в совместной жизни. Считается, что этот напиток приготовил и выпил на своей брачной церемонии сам Лань Ань, основатель ордена Лань. Но о деталях брачной церемонии тебе уже всё известно. Засыпай.       Раскрыв книгу, он принялся за чтение. В трактате Лань Аня были и стихотворения, и высказывания о любви, а чтение Сичэня ещё и удивительно успокаивало. В конце концов, Сычжуй закрыл глаза и крепко заснул. Сичэнь легонько погладил его по голове и лёг рядом с ним — на кушетке, зная, что мгновенно проснется, если Сычжуя потревожат нежеланные видения. Но этого не случилось, юноша всю ночь спал совершенно спокойно, а утром хоть и проснулся очень рано, но Сичэнь, оказалось, уже не спал, и, поприветствовав племянника улыбкой, бережно поцеловал в лоб, помог умыться и вдвойне тщательно помог надеть алое ханьфу с золотой вышивкой и повязать праздничную лобную ленту. Уложив волосы Сычжуя в праздничную прическу, Сичэнь украсил ее заколкой в форме орхидеи — цветка клана Лань. Затем приобнял Сычжуя и оба направились к Храму Предков Лань, где, как оказалось, были уже все, кого любил Сычжуй: Вэй Усянь и Лань Ванцзи — оба в одеждах ордена Лань (Сычжуй подметил, как идут бело-голубые одеяния Учителю Вэю), Цзинъи, одетый особенно изящно, хотя и с положенной адептам Лань скромностью, Цзинь Лин — в парадном ханьфу ордена Цзинь, которое очень шло ему. Был здесь и Цзян Чэн, в чьих глазах не было вечного раз-дражения — лишь нежность и чуть заметное раскаяние за свою прежнюю суровость, одетый в бело-голубое ханьфу с праздничной серебряной вышивкой. Разумеется, здесь был и Цижэнь, особенно элегантный в торжественном ханьфу с похожей серебряной вышивкой, как был и тот, кого Сычжуй ждал сильнее всех — Не Хуайсан в алом ханьфу с роскошным веером. — Иди к нему, А-Юань, теперь — пора, — вполголоса произнес Сичэнь. Зная, что нарушает клановое правило, запрещающее бегать, Сычжуй, тем не менее, приподнял полы брачного ханьфу, для большей торжественности скрывавшего ступни, и подбежал к любимому, обняв крепко, как никогда. Не Хуайсан ответил на объятие, нежно поцеловал Сычжуя, и, позволив ему опереться на свою руку, вошел с ним в Храм предков Лань, где их уже ждал Сичэнь, накануне распорядившийся украсить всё внутри ало-золотистыми полотнищами ради торжественного случая. Пожелав обоим беречь друг друга, Сичэнь обратился к духам предков семьи Лань, прося присматривать за вступающей в брак парой и возжёг сандаловые благовония, после чего Сычжуй и Хуайсан опустились на колени. — Первый поклон — Небу и Земле, — торжественно произнес Сичэнь, и оба совершили земной поклон. — Второй поклон — предкам. Третий поклон — друг другу. — Хуайсан и Сычжуй совершили ещё два земных поклона, после чего Сычжуй снял с себя лобную ленту, обвязав ею запястье своё и Не Хуайсана, и Сичэнь продолжил: — Теперь вы связаны друг с другом в жизни и в посмертии. Скрепите свой союз окончательно — глотком питья из меда. Сычжуй и Хуайсан встали с колен, исполнив и эту часть ритуала. — Благодарю тебя, Сичэнь-гэ, — улыбнулся Не Хуайсан. — Признаюсь, я не меньше А-Юаня мечтал, чтобы эту церемонию провёл именно ты… — Я знаю, — кивнул тот, и добавил только: — Береги А-Юаня, если сохранил ко мне теплые чувства. — Я обещаю, Сичэнь-гэ, — твердо ответил Не Хуайсан. — Я слишком счастлив, когда мы с А-Юанем вместе… — Дядя Сичэнь… — прошептал Сычжуй, который также был сейчас слишком счастлив, чтобы найти в себе силы произнести что-то ещё. — Будь счастлив, А-Юань, это единственное, о чём я прошу тебя, — мягко ответил Сичэнь.       Сычжуй с трудом помнил поздравления, осыпавшие их с Хуайсаном со всех сторон, когда оба вышли из Храма Предков Лань. Едва запомнился ему и праздничный обед, отличавшийся, как всегда у Ланей, скромной торжественностью, даже вкус рисового пирожного, которое разделил с Хуайсаном, почти не запечатлелся в памяти — юноше было слишком желанно касаться любимого и смотреть лишь на него. Пришел в себя Сычжуй только тогда, когда Хуайсан вполголоса попросил его: — Сыграй нам на гуцине, А-Юань. — И добавил, чуть слышно вздохнув: — Впервые в жизни я жалею, что склонность к живописи во мне куда сильнее склонности к музыке, иначе мы могли бы сыграть вдвоем. Сычжуй ждал, когда возлюбленный попросит его об этом — за несколько дней до церемонии он сложил особую мелодию, которую хотел подарить не только Хуайсану, но и Учителю Вэю, и Ханьгуан-цзюню, наставнику Ланю и дяде Сичэню, и Цзинъи с Цзинь Лином — всем, кого любил. Он с детства запомнил клановое правило, запрещающее быть слишком счастливым, но сейчас играл с такой нежной страстностью, словно был лишен возможности касаться струн гуциня по-настоящему долгое время. Вэй Усянь невольно подумал, что даже Лань Чжань едва ли играл ему столь проникновенно. Сичэнь был откровенно восхищен искусством племянника, Ванцзи лишь молча желал Сычжую счастья. Цзян Чэн прикрыл ладонью глаза, сдерживая слезы. Цзинь Лин, обычно равнодушный к музыке, прильнул к Сичэню, в этот момент обнимавшему Цзян Чэна, и откровенно всхлипывал от захлестнувшей его нежности, Цзинъи склонил голову на плечо Оуян Цзычжэню, который также прибыл в Облачные Глубины, чтобы поздравить Сычжуя. Казалось, вложи тот чуть больше духовной силы в свою игру, и это вернет покой всем духам, не нашедшим умиротворения. Не Хуайсан не отрывал взгляда от лю-бимого. Сычжуй был так хорош в этот момент, что он дал себе слово запечатлеть своего супруга на веере при первой возможности. — Как ты назвал эту мелодию, А-Юань? — нежно спросил Не Хуайсан, благодарно целуя кончики пальцев любимого, когда тот закончил игру. — Мой А-Сан может не поверить мне, но я скажу, — ответил Сычжуй, улыбаясь. — Я назвал эту мелодию — «О нас»… — Отчего-то я так и подумал, — признался Не Хуайсан, вовлекая юношу в поцелуй.       Ближе к вечеру, когда скромное, но при этом полное тепла торжество оста-лось позади, как и нежнейшие объятия близких, друзей и наставников, осо-бенно, Цижэня, оба встали на веер Не Хуайсана, чтобы отправиться в Нечистую Юдоль. Сычжуй охотно и с удовольствием летал на веере, находя это во многом более удобным, нежели полеты на мече, и при других обстоятельствах воспользовался бы для путешествия собственным веером, который ему подарил Не Хуайсан, но он знал, как желанно любимому обнять его во время полета, и сейчас оба летели на веере Не Хуайсана. Шелк духовного оружия главы ордена Не, когда это было необходимо, мог стать прочнее стали и легко выдерживал двоих. В Нечистой Юдоли Не Хуайсан собственноручно приготовил возлюбленному ароматную ванну и обмыл его столь же бережно и нежно, как это сделал накануне Сичэнь, а назавтра, после ещё одной брачной церемонии — уже в Храме Предков ордена Не (вина новобрачным также подано не было — все в Нечистой Юдоли отлично знали, что юный супруг главы ордена Не нипочем не прикоснется к вину, как и сам глава Не, так что оба скрепили союз чашей особого чая с лепестками цветов — по поверью жителей Цинхэ он приносил счастье) — Не Хуайсан с радостью преподнес любимому жемчужно-серое шёлковое ханьфу с золотой вышивкой — в цветах ордена Не — и такую же шелковую лобную ленту с вышивкой в форме золотого цветка, и невольно залюбовался Сычжуем в новых одеждах. — Мой А-Юань красив, как небожитель, в ханьфу ордена Не… — Моему А-Сану они также очень к лицу, — улыбнулся Сычжуй. — Даже больше чем алое брачное облачение… — Мой А-Юань будет со мной счастлив, я обещаю, — прошептал Не Хуайсан, привлекая его к себе. Оба зажгли благовония у домашнего алтаря, и Не Хуайсан, преклонив колени вместе с возлюбленным, произнес вполголоса: — Дагэ, теперь А-Юань — часть меня перед Небом. Присмотри за нами… — Я люблю моего А-Сана, Чифэн-цзунь, — кротко произнес Сычжуй, — и обещаю, что всегда буду рядом. Клянусь, мой А-Сан не пожелает лучшего спутника… Не Хуайсан снова привлек Сычжуя к себе и поцеловал. — Мой А-Сан полагает, что это уместно — здесь? — спросил Сычжуй, не от-страняясь. — Именно здесь и именно сейчас, мой А-Юань, — кивнул Не Хуайсан. — Пусть дагэ видит наше счастье, я хочу… — Пусть так, мой А-Сан, — согласился Сычжуй, снова приникая к любимому. Обоих овеяло светлое сияние, и Нечистую Юдоль наполнил покой, какого не помнили уже несколько поколений адептов ордена Не. — Скажи, чего ты хочешь, я сделаю всё, — прошептал Не Хуайсан. — Мы сможем отправиться в некрополь клана Не, мой А-Сан? — спросил Сычжуй.       Не Хуайсан прекрасно понял, чего желает его возлюбленный. Им обоим этого хотелось в равной степени, но это предприятие было бы достаточно рискованным, поэтому он взял лицо Сычжуя в ладони и нежно спросил: — Ты уверен? Я не хочу рисковать тобой. — Как никогда, мой А-Сан. Пока некрополь клана Не будет таким, как сейчас, мы не сможем быть вполне счастливы здесь. — Да, ты прав, — согласился, наконец, Не Хуайсан. — Хорошо, завтра отправимся туда вместе. *       Назавтра оба собрались в некрополь клана Не. Сычжуй, кроме веера, подаренного Не Хуайсаном, взял с собой гуцинь, подаренный ему в своё время Ванцзи. Он хотел было взять с собой и меч, но Не Хуайсан удержал его: — Поверь мне, А-Юань, без меча будет только лучше. Он тебе не понадобится. Сычжуй согласился, признав, что во всем, относительно кланового некрополя, следует довериться знаниям возлюбленного, и уже раскрыл было веер, чтобы встать на него и взлететь, когда Не Хуайсан сказал: — Стоит ли расходовать духовную энергию лишний раз, А-Юань? Полетим вместе на моем веере. Иди ко мне, любовь моя. Он обнял Сычжуя, и тот почувствовал, как возлюбленный передает ему потоки чистейшей ци, желая придать сил перед наверняка рискованным путешествием. Ханьфу, что было сейчас на Сычжуе, также было пропитано теплой духовной энергией. Не Хуайсан передавал возлюбленному духовную энергию, даже когда утром расчёсывал его волосы ароматным деревянным гребнем. — А как же ты, мой А-Сан? — спросил Сычжуй осторожно. Не Хуайсан улыбнулся: — Моему А-Юаню действительно кажется, что я ослабну, если поделюсь с моим А-Юанем ци? Я стану лишь сильнее, если это сделаю, любовь моя. Идем, нам пора. Мы отправимся в некрополь клана Не вдвоем — так будет проще для нас и безопаснее для адептов.       Сычжуй понимал, что любимый прав. Тому, чтобы отправиться в некрополь клана Не без сопровождающих, было не менее трех причин: прежде всего потому, что техникой защиты и нападения с помощью вееров они оба владели много лучше прочих адептов ордена Не, для каковых она была ещё достаточно новой. Второй причиной, пожалуй, самой существенной, было то, что для обоих было важно сделать это вдвоем. Очистить землю некрополя клана Не было одинаково важно для них обоих: для Не Хуайсана — как для главы клана, к тому же, он давно мечтал очистить земли Цинхэ от присутствия тёмной ци, и по той же причине это было важно для Сычжуя — он мечтал быть вместе с возлюбленным, мечтал быть счастливым с ним в Нечистой Юдоли, но присутствие некрополя, хранившего в себе сабли, сдерживающие лютых мертвецов, всегда его тревожило. Третьей причиной, по которой они отправились в некрополь клана Не только вдвоем было то, что старейшины клана, слишком преданные традициям, могли не одобрить этой экспедиции. Так что сопровождающих с Не Хуайсаном и Сычжуем, когда те отправились в некрополь клана, не было никого. По дороге Не Хуайсан рассказывал любимому о связанных с клановым некрополем обстоятельствах. — Ты знаешь, что было ключевой особенностью ордена Цинхэ Не вплоть до недавнего времени, верно, любовь моя? — не столько спросил, сколько подтвердил Не Хуайсан. Сычжуй кивнул. — Разумеется, мой А-Сан. — Как это ни печально, совершенствование с помощью сабель всегда влияло определенным образом на адептов ордена Не. Не только дагэ и не только наш с дагэ отец — все члены нашего клана, во всяком случае, большинство таковых — отличались вспыльчивым характером. — Возможно, благодаря А-Сану, это изменится в будущем, — предположил Сычжуй, чуть улыбаясь. — Я приложу все усилия для этого, любовь моя. Поэтому я и глубоко уверен, что избавиться от сабель, как духовного оружия для адептов моего ордена было благом. Веера будут уничтожать нечисть ещё надежнее не только сабель, но и мечей, и при этом не станут укорачивать жизни адептов Не. Напротив, веера будут оберегать жизни адептов моего ордена, станут ещё большей гордостью учеников Цинхэ Не, чем прежде были сабли. — А если некто из адептов клана не пожелает расставаться с саблей в качестве духовного оружия — просто из верности традициям? — предположил Сычжуй. Не Хуайсан немного подумал и покачал головой. — Даже самому консервативному из адептов клана Не едва ли захочется умирать раньше времени от искажения ци. Я смогу убедить и их, любовь моя. Всё же, от сабель в качестве духовного оружия больше вреда, чем пользы. — И если бы мой А-Сан обучился владеть саблей, как того хотел Чифэн-цзюнь, моего А-Сана ждала бы такая же участь… — медленно проговорил Сычжуй. — Возможно, когда мой А-Сан избегал тренировок с саблей, в моем А-Сане говорила не только склонность к изящным искусствам, но и подсознательное нежелание преждевременно умирать от искажения ци, как большинство прочих адептов. Мой А-Сан, но ведь Чифэн-цзюнь искренне любил тебя, несмотря на всю свою грубость, так неужели же он не понимал, что… — Не будем о дагэ, мой А-Юань, прошу тебя. — Не Хуайсан вздохнул — видно было, что ему больно об этом думать. — Он наверняка понимал это, но чересчур сильная привязанность к традициям клана не позволяла ему признаться в этом даже себе самому, что уж говорить обо мне. Я жалею вовсе не о том, что дагэ бывал груб со мной, жег веера, что я расписывал, нет, по-настоящему я жалею о том, что не смог спасти его от искажения ци, каковое Мэн Яо лишь подтолкнул, ускорив конец дагэ. Если бы я был достаточно силен, чтобы еще годы назад развеять его саблю, если бы я мог еще тогда открыть ему и Сичэню глаза на Мэн Яо… Если бы я смог уберечь дагэ от гибели, то со временем, уверен, он сам настоял бы, чтобы я обучил его владеть веером, вместо сабли. Впрочем, слишком много «если», мой А-Юань. — Инструмент для уничтожения нечисти может стать опаснее самой нечисти, — заметил Сычжуй. — Именно так, любовь моя, — кивнул Не Хуайсан. — То есть, если сейчас развеять заточенные в некрополе и сабли, и мертвецов, — понял Сычжуй, — земля на том месте постепенно очистится. А прежний некрополь придется снести, так, мой А-Сан? — Я уверен, что этого и не потребуется, если мы очистим его полностью и начертим соответствующие талисманы. Отныне мы — не только ты и я, но и все адепты клана Не — будем истреблять нечисть веерами — веера никогда не спровоцируют у своих владельцев искажения ци и не будут требовать крови без конца. — Скорее бы, мой А-Сан, — вздохнул Сычжуй. — Признаюсь, меня пугает присутствие этого некрополя с его саблями и мертвецами, оно лишает меня полного счастья, когда я здесь, с тобой. Если потребуется окружить резиденцию клана защитным барьером из ци, как Облачные Глубины, мы сделаем это вместе. — Непременно, любовь моя. Кстати, мы уже на месте. Не Хуайсан плавно приземлился и сложил веер. — Как здесь мрачно… — вздохнул Сычжуй, входя вместе с Не Хуайсаном под своды некрополя клана Не. — Тьма словно бы в самом воздухе — трудно даже дышать… Не Хуайсан приобнял любимого, передавая новую порцию духовной энергии и слегка обмахивая веером Вэйхэ, то есть «Оберегающем мир», очистившем воздух при помощи ци. — Поэтому я и бывал здесь лишь при самой крайней необходимости, как можно реже, — признался Не Хуайсан. — И каждый из таких визитов оставлял тяжёлый осадок. — Мой А-Сан рассказывал мне о тех случаях, — кивнул Сычжуй. — Но как же мы очистим сам некрополь? Здесь ведь всё запечатано… — Разумнее всего будет воспользоваться светлой ци, чтобы сделать то, зачем мы пришли. — Да, но сабель и мертвецов здесь всё же немало, мой А-Сан, — заметил Сычжуй. — Справимся ли мы вдвоем? — Это дело лишь нас двоих, любовь моя, — кивнул Не Хуайсан и чуть улыбнулся. — Не тревожься, это будет столь же легко, как дышать.       И это действительно оказалось неожиданно легко. Соединив свои потоки ци, Не Хуайсан и Сычжуй действовали вдвоем: один развеивал с помощью своего веера живого мертвеца, а другой — саблю, и тут же оба очищали пространство вокруг себя также при помощи ци. Веера были намного сильнее мечей, а время сыграть на гуцине очищающие мелодии было ещё впереди, когда нужно будет очистить территорию некрополя, уже полностью свободную и от мертвецов, и от сабель. Не Хуайсан успевал не только развеивать веером живых мертвецов и сабли, но и чертить очистительные и охранные талисманы в воздухе свободной рукой. Не Хуайсан и Сычжуй обошли так весь некрополь клана Не, очистив даже самые потаённые его уголки от тьмы и развеяв все до единой сабли, не исключая самых сильных и свирепых, и всех живых мертвецов до последнего. Полные темной энергии создания рассыпались от одного взмаха веера и одного начерченного в воздухе талисмана. Когда с саблями и мертвецами было покончено полностью, Не Хуайсан и Сычжуй покрыли изнутри весь некрополь сверху донизу очищающими талисманами. Они мягко светились теплой оберегающей ци и уже не допустили бы и капли тьмы на территорию некрополя клана. — Теперь это будет самый обыкновенный некрополь, и со временем мы со всеми почестями перевезем в него дагэ, — пообещал Не Хуайсан. — Обязательно, мой А-Сан, — кивнул Сычжуй. — Но у нас осталось ещё одно дело, которым нельзя пренебречь. Не Хуайсан понимал, о чём говорит его супруг и знал, что тот прав, но спросил, обнимая: — Ты уверен, что у тебя хватит на это сил, А-Юань? — Вполне, мой А-Сан. Если даже я и истрачу больше духовных сил, чем следовало бы, то восстановлюсь после, — улыбнулся Сычжуй. — К тому же, мы ведь сделаем это вдвоем. — Непременно, любовь моя, — кивнул Не Хуайсан. — Ведь речь идет о Нечистой Юдоли.       Желая сберечь силы своего возлюбленного, Не Хуайсан обнял его и доставил домой на своём Вэйхэ. Достигнув границ Нечистой Юдоли, оба — Не Хуайсан и Сычжуй — соединили свои потоки ци и окружили резиденцию клана Не столь же сильным защитным барьером, как и тот, что окружал Облачные Глубины, только ещё сильнее. Лишь после этого, убедившись, что этот защитный барьер из ци действительно крепок, Сычжуй прошептал: — Вернемся домой, мой А-Сан… У меня больше не осталось сил… Не Хуайсан подхватил возлюбленного на руки и прислушался к его состоянию. Потоки ци в теле юноши текли ровно, хоть и ослабли. Сычжую требовался лишь полный покой и отдых. Ещё бы — они вдвоем проделали работу, на которую у прочих ушло бы не менее нескольких дней. Конечно, результат превосходил все ожидания, но какое-то время его супруг едва ли сможет даже тренироваться — только медитировать для восстановления. — Я отнесу тебя домой, А-Юань, — нежно шепнул Не Хуайсан. — Я сделаю все, что ты скажешь, приготовлю ванну, заварю чаю — выпьем вместе. — Просто побудь рядом, мой А-Сан, — вполголоса попросил Сычжуй. — Если бы ты знал, как я счастлив… Теперь в Цинхэ Не нет тьмы и больше никогда не будет. Не Хуайсан накрыл его губы своими, целуя вдвойне нежно. — Мой А-Юань помог мне осуществить то, о чем я мечтал. — Я хотел этого не меньше, мой А-Сан, — признался Сычжуй. — Теперь мы будем полностью счастливы здесь. *       Сычжуй заканчивал приводить в порядок только что сделанные записи. Лицо его светилось покоем и подлинным удовлетворением и радостью, когда к нему вошел Не Хуайсан. — Мой А-Юань совсем не спал этой ночью? — с нежной тревогой спросил он, обнимая юношу сзади и целуя его в затылок. — Я помню, как ты медитировал и играл «Призыв» и «Расспрос», потом много часов просидел за записями… — Прости, что не пришел к тебе, мой А-Сан, — чуть улыбнулся Сычжуй. — Но я должен был побеседовать с духом тети Цин, чтобы восстановить ее медицинские знания. Теперь они не исчезнут, и душа тети Цин обретет полный покой. Не Хуайсан кивнул. — В медицинской библиотеке ордена Не наследие Девы Вэнь Золотые Руки сохранится надежно, так что здесь знания твоей тети принесут пользу, как и должны были изначально. — О да, мой А-Сан, — кивнул Сычжуй. — Если бы ты знал, как я счастлив этому. Но и не одному этому, мой А-Сан. — Улыбка Сычжуя сделалась чуть иной. — Я медитировал не только ради беседы с духом тети Цин. Тётя Цин передала мне достаточно знаний, чтобы я мог подарить тебе дитя — нашего сына. Маленький Не Ланьсин — «голубая звездочка». — Но как моему А-Юаню это удалось? — прошептал, не сдерживая восхищения. — Легче, чем кажется, мой А-Сан, — улыбнулся Сычжуй. — Я лишь воспользовался силой своего золотого ядра, чтобы зачать. — Малыш, сформировавшийся из твоей духовной энергии, растет в твоем золотом ядре? — понял Не Хуайсан. — Но ведь это немалый риск, А-Юань… — Для меня — возможно, — кивнул Сычжуй, — но не для А-Сина. Растя в моем золотом ядре, он будет защищен ещё надежнее, чем если бы рос в теле женщины. А когда ему придет время родиться, мое золотое ядро никак не пострадает — дитя будет извлечено целителями из моего тела, и мое золотое ядро примет первоначальную форму, не более того. — Мой А-Юань, если бы я знал об этом, то провел бы эту ночь рядом с тобой, чтобы передавать тебе и свою духовную энергию также, — вздохнул Не Хуайсан. — и я непременно буду это делать, пока ты носишь дитя. Но все же, ты слишком рисковал. Что, если этот опыт лишит тебя золотого ядра или непоправимо повредит его? — Этого не случится, мой А-Сан, — заверил Сычжуй. — Моё золотое ядро наоборот станет лишь крепче. — Допустим, что ты прав, любовь моя, но… Ты уверен, что не ошибся? Может, это зачатие было лишь видением в медитации? Сычжуй тихо засмеялся. — Мой А-Сан, в этом невозможно ошибиться — я чувствую начало новой жизни в своём золотом ядре — ничем иным это не может быть. Дитя будет расти в моём теле, моё золотое ядро будет менять форму вместе с ним, а когда А-Син покинет мое тело, станет таким, как было прежде. — Он положил руку Не Хуайсану на плечо, успокаивая: — Мой А-Сан, не тревожься. Я ведь успел заглянуть к целителям, те подтвердили всё. — Мой А-Юань… — Не Хуайсан крепко и бережно обнял любимого. — Мой А-Юань, клянусь небом, я не забуду этого… Но, прошу, не нужно более так рисковать собой. — Не знаю, как скоро я смогу повторить этот опыт, мой А-Сан, поскольку это возьмёт у меня немало сил, — признался Сычжуй. — Но за успех могу ручаться, поверь мне. Впрочем, не будем об этом пока. По правде сказать, я ждал тебя, чтобы мы вдвоем встретили рассвет. Не Хуайсан кивнул. — Я знаю чудесное место в саду Нечистой Юдоли, где встретить рассвет будет лучше всего, А-Юань.       Бережно приобняв Сычжуя, он отвел его в беседку у пруда с карпами, в котором сейчас играли лучи утреннего солнца, где обоих уже ждал утренний чай с рисовым печеньем и свежие фрукты. — Мой А-Сан собственноручно позаботился об этом? — понял Сычжуй, наливая чай возлюбленному и себе. — Мой А-Юань угадал правильно, — кивнул Не Хуайсан. — После гибели дагэ я отпустил часть слуг, позаботившись об их будущем. Конечно, мне пришлось многому научиться, но это оказалось и к лучшему. Много выгоднее, когда средства, что уходят на содержание прислуги, расходуются на обучение адептов. Мой А-Юань приятно удивится, увидев, как обустроена в Нечистой Юдоли ученическая половина, — улыбнулся он и предложил: — А пока — пойдем расписывать веера, любовь моя. Признаюсь, до сих пор я делал это один, и мне серьезно недоставало партнера. — С радостью, мой А-Сан, — охотно согласился Сычжуй. — Я мечтал о том, как буду расписывать веера вдвоем с тобой.       С того дня Не Хуайсан окружил возлюбленного самой нежной заботой, проводя с ним целые дни, поручив наблюдение за его здоровьем лучшим целителям ордена Не, угощая блюдами, активизирующими ци, лаская и щедро передавая духовную энергию при всяком удобном случае — он не мог допустить, чтобы золотое ядро Сычжуя ослабло или пострадало. Но, между тем, судя по всему, всё было ровно наоборот. Способствовали ли тому регулярные медитации Сычжуя, был ли метод Вэнь Цин действительно столь совершенен, либо его поддерживала передаваемая Не Хуайсаном духовная энергия, но Сычжуй не чувствовал слабости или недомогания, напротив, ему даже нравилось ощущать новую жизнь внутри себя. Малыш рос и двигался в теле Сычжуя, не причиняя тому ни малейшей боли или неудобства, напротив, казалось, что симбиоз отца и будущего ребенка был взаимовыгодным: Сычжуй делился силами с маленьким сыном, и одновременно это укрепляло его золотое ядро, внутри которого рос Ланьсин. Когда же ребенку пришло время покинуть тело Сычжуя, всё прошло на удивление гладко. Духовная энергия Сычжуя уменьшила его боль и позволила остаться в полном сознании в то время, когда на теле был сделан положенный надрез, и совершенно здоровый ребенок мужского пола легко выскользнул из его золотого ядра, не получившего ни малейшего ущерба. Употребив часть своей духовной энергии на то, чтобы надрез этот затянулся как можно скорее, Сычжуй почувствовал, как его ци перетекает в область груди, дабы преобразоваться в питательную субстанцию, более совершенную, чем молоко кормилиц. Хотя он и не чувствовал боли, но всё перенесенное отняло слишком много сил, и Сычжую хотелось лишь одного — крепко заснуть. * — Это было очень больно, А-Юань? — осторожно спросил Не Хуайсан, наблюдая, как Сычжуй кормит их первенца. — Скорее, невероятно утомительно, мой А-Сан, — признался Сычжуй. — Употребить почти всю свою ци на то, чтобы снизить боль, облегчить выход малышу и одновременно оставаться в сознании — это немало. — Только снизить, А-Юань? Я был уверен, что у тебя достаточно сил, чтобы снять боль полностью… — Не в этот раз, мой А-Сан, — признался Сычжуй. — Это был мой первый опыт, я хотел почувствовать все до конца, даже боль, пусть и не самую сильную. — Страшно подумать, скольких сил это стоило тебе… — прошептал Не Хуайсан. Сычжуй чуть улыбнулся: — Я думал, что после того, как А-Син покинул мое тело, у меня не останется духовной энергии вовсе, но нет, лекарь подтвердил, что теперь моё золотое ядро только сильнее, хотя на восстановление и уйдёт время. — Мой А-Юань сотворил подлинное чудо ради меня, — прошептал Не Хуайсан, не сдерживая восхищения. — Наш А-Син совершенен — он просто светится… Не удивлюсь, если он сформирует золотое ядро уже в самом раннем возрасте, наверняка у него немалый потенциал. Благослови небеса дух Девы Вэнь Золотые Руки, где бы он сейчас ни был. Единственное, о чем я сожалею, это о том, что не был рядом с тобой, когда… Сычжуй улыбнулся, слегка покачав головой. — Моему А-Сану этого бы не позволили — во время подобных операций ле-карь и пациент обязаны оставаться наедине. — Я понимаю, иначе и быть не могло, — кивнул Не Хуайсан. — Но если бы я был рядом с тобой и передал бы немного своей духовной энергии, ты не ослабел бы так. — Мой А-Сан может сделать это сейчас, — ответил Сычжуй, уложив заснув-шего Ланьсина в колыбельку, стоявшую рядом с его кроватью. Прехорошенькая колыбелька нежнейшего серебристого цвета была искусно украшена золотыми узорами ордена Не, и на этом фоне особенно гармонично смотрелась сверкающая надпись «Ланьсин», запечатлённая Сычжуем с помощью собственной ци. — За этим я и пришёл, А-Юань, — улыбнулся Не Хуайсан, кладя руку любимому на запястье, а закончив передавать ему ци, спросил: — Мой А-Юань подумал, кого хотел бы пригласить на церемонию имянаречения А-Сина? — Всех наших близких, мой А-Сан, — ответил Сычжуй. — Наставника Ланя, Учителя Вэя, дядю Сичэня и Ханьгуан-цзюня, А-Лина, Саньду Шеншоу, и, конечно, Цзинъи с Оуян Цзычжэнем — оба пишут, что совершенно счастливы в Балин Оуян, и мне хотелось бы разделить их счастье. А Цзинь Лин, я слышал, почти поселился в Облачных Глубинах. Он очень близок с обоими Нефритами клана Лань и с наставником Ланем и счастлив, как никогда. Разумеется, я бы хотел пригласить и его также. — Непременно, А-Юань, — согласился Не Хуайсан, целуя юношу в лоб. — Так мы и поступим, обещаю тебе. А пока — отдохни хорошенько. Я побуду с тобой. Прости, что был рядом реже, чем мог бы, пока ты ждал А-Сина, я действительно жалею об этом. — У моего А-Сана были обязанности главы ордена, которыми мой А-Сан не мог пренебречь, — улыбнулся Сычжуй. — Мой А-Сан не покидал меня тогда и рядом со мной сейчас — я не хотел бы большего. Не Хуайсан поднес руку юноши к губам и бережно поглаживал ее, пока тот не заснул. Пожалуй, никогда прежде глава ордена Не ещё не чувствовал себя столь счастливым.       Сычжуй удивительно быстро восстанавливал силы, и уже месяц спустя, по-чти сразу после торжественного празднования дня первой полной луны Ланьсина, смог вместе с Хуайсаном и маленьким сыном отправиться в луга Цинхэ — едва ли не самое красивое место в округе. Добравшись туда, Сычжуй и Хуайсан расстелили на траве теплые накидки, сели рядом, и Сычжуй принялся кормить Ланьсина. чуть распустив пояс на своем ханьфу. Не Хуайсан нежно обнял его за плечи и спросил: — Мой А-Юань счастлив здесь, со мной? — Как никогда, мой А-Сан, — улыбнулся Сычжуй. — Клянусь небом, мне больше ничего не нужно. Не Хуайсан привлек возлюбленного к себе и, поцеловав, пошептал: — Сокровище моё — только мой… Ты был со мной, когда оба наших клана не одобряли нас обоих — я для клана Лань был слишком порочен, а в ордене Не отнюдь не все готовы были забыть твоё кровное родство с Вэнями и считали, что разница в возрасте между нами не поспособствует нашему счастью, но всё же, мы здесь, вместе, и более того, у нас есть сын… — Но ведь я могу подарить тебе и дочку, мой А-Сан, как тебе такая мысль? — улыбнулся Сычжуй. — Мой А-Юань, ведь я просил тебя более не рисковать собой, — вздохнул Не Хуайсан. — Знал бы ты, как я переволновался, пока ты был там… в операционной. — На последнем слове голос Хуайсана дрогнул. — На сей раз риск будет ещё меньшим, чем в первый раз, мой А-Сан, — пообещал Сычжуй так уверенно, что сомневаться в его словах было просто нельзя. — С того дня я стал сильнее, благодаря самосовершенствованию, к тому же, в первый раз я хотел сделать тебе сюрприз, поэтому и зачал в одиночестве, но теперь мы будем вдвоем. Мне бы хотелось, чтобы ты также испытал, каково это — зачинать дитя при помощи ци. — Мой А-Юань знает, как сделать меня счастливым… — вздохнул Не Хуайсан, привлекая любимого к себе. * — Что мне нужно сделать, чтобы помочь моему А-Юаню? — спросил Не Хуайсан, когда оба этим же вечером, поручив крепко спящего Ланьсина няням, уединились в покоях, где обычно медитировали вдвоем. — Сядем друг напротив друга, как всегда, когда медитируем вместе, мой А-Сан, — ответил Сычжуй, — и я возьму твои руки в свои. Так будет лучше всего. — Мой А-Юань хотел бы, чтобы я передавал моему А-Юаню духовную энергию, чтобы сделать наше дитя сильнее? — понял Не Хуайсан. — Именно так, мой А-Сан, — кивнул Сычжуй, и оба нырнули в транс, активизировав каждый своё золотое ядро.       Теперь Не Хуайсан прекрасно чувствовал, как именно Сычжуй создаёт новую жизнь внутри себя: сконцентрировав в золотом ядре свою энергию инь, каковой в нем было немало, как и во всяком сильном совершенствующемся, он смог создать живое зерно, в положенный срок долженствующее стать девочкой. На сей раз Сычжую было даже легче: пусть золотое ядро Не Хуайсана и было чуть слабее, чем у непрерывно совершенствующегося Сычжуя, но всё же слабее ненамного, а духовной энергией с любимым глава ордена Не делился весьма щедро, благодаря чему будущее их дитя наверняка стало бы и сильнее, и совершеннее, поскольку соединило бы в себе природу обоих своих отцов — мягкую силу Не Хуайсана и свет Сычжуя, омрачить который не могло ничто и никогда. — Нам удалось, мой А-Юань? — осторожно спросил Не Хуайсан, когда оба одновременно вышли из транса. — Нашей малышке точно ничто не будет угрожать? Сычжуй только улыбнулся: — Я обещаю позаботиться об этом, мой А-Сан. А насчёт того, удалось ли нам — хочешь, пойдём к лекарям, чтобы убедиться? — Пожалуй, чуть позднее, А-Юань, — благоразумно решил Не Хуайсан. — Сейчас тебе нужен покой. — Я так счастлив, что на сей раз мы зачали дитя вдвоем, мой А-Сан, — признался Сычжуй. — Зачинать в одиночестве было чудесно хорошо, но сейчас — я и вовсе словно на небесах… Прости, мой А-Сан, должно быть, я заговариваюсь от счастья, — немного смутился он. — Как и я в своё время, когда бывал особенно счастлив, мой А-Юань, — улыбнулся Не Хуайсан, обнимая возлюбленного. — Дагэ в такие моменты мягко посмеивался надо мной, но я видел, как его утешает моё счастье… Идем, побудем вместе, прежде, чем заснем. Я приготовил твой любимый чай с травами сегодня…       На сей раз Сычжую выносить дитя оказалось ещё легче, чем в первый раз, благодаря переданной ему духовной энергии Не Хуайсана (к тому же, тот почти не покидал его, оберегая с подлинной нежностью), и в положенное время он таким же образом (причем, на сей раз без всякой боли) произвел на свет хорошенькую и сильную девочку. — Красавица… — прошептал Не Хуайсан, в первый раз взяв дочку на руки. — Наша красавица… — И это имя осталось за юной наследницей ордена Не — Не Мэйли. — У нашей А-Ли будет всё, — пообещал Не Хуайсан, кладя девочку в колыбель, стоявшую рядом с кроваткой Ланьсина и украшенную изящной надписью с именем «Мэйли». — Малышка будет совершенствоваться, она будет счастливее моей матери и Девы Вэнь Золотые руки, А-Юань, я обещаю… — Я знаю, мой А-Сан, — кивнул Сычжуй. — Ведь мы вместе сделали А-Ли такой. — У нее наши глаза, — улыбнулся Не Хуайсан. Сычжуй взглянул в лицо малышки и увидел, что это действительно так — один глаз Мэйли был медово-карим, как у его возлюбленного, а второй — темно-серым, как у него самого. — Мой А-Сан полагает, что это принесет А-Ли счастье? — спросил Сычжуй. — Я уверен в этом, А-Юань, — мягко заметил Не Хуайсан. — Люблю тебя… — прошептал он, обнимая своего супруга. — Мой А-Сан достиг всего, чего желал? — улыбнулся Сычжуй. — Но и мой А-Юань также, верно? — улыбнулся Не Хуайсан, целуя возлюбленного в уголок губ. — Я стал верховным заклинателем, а мой А-Юань — сильнейшим среди совершенствующихся. — Благодаря Учителю Вэю и Ханьгуан-цзюню, — скромно ответил Сычжуй. — Они оба любили меня, благодаря чему я никогда не был склонен ко тьме, и благодаря тете Цин — это именно ее знания позволили мне дважды зачать и выносить, пусть и особым образом, что сделало моё золотое ядро вдвое сильнее. — Это было действительно так: то, что золотое ядро Сычжуя дважды послужило вместилищем для младенцев, причём, обоего пола, не ослабило средоточие его духовной энергии, но, напротив, сделало его крепче. — И благодаря моему А-Сану тоже, ведь мой А-Сан любил и любит меня, как никто… — Но и потенциал моего А-Юаня никогда не был слаб, — улыбнулся Не Хуайсан, вовлекая Сычжуя уже в настоящий поцелуй. — Недаром дагэ спит спокойно, благодаря моему А-Юаню, ведь мой А-Юань упокоил его дух, в конце концов. — Мой А-Сан помнит, как это было? — нежно спросил Сычжуй. — Как мы вдвоём отправились в Юньпин, как нам помогло то, что мой А-Сан сказал настоятелю храма, что пришел побыть со своим дагэ, и он не смог отказать, особенно, после того, как мой А-Сан сделал весьма щедрое пожертвование серебром. Не Хуайсан кивнул: — Я до сих пор помню, как мы решали, что в итоге делать с телом Мэн Яо, когда ты упокоил его дух и отправил на перерождение. Я хотел кремировать его и развеять, дабы лишить возможности переродиться навсегда, но в итоге всё же уступил тебе, когда ты попросил меня отдать тебе прах Мэн Яо и позволить отвезти его в Башню Золотого Карпа, чтобы Цзинь Лин распорядился прахом младшего дяди по своему усмотрению. Сычжуй чуть улыбнулся: — Помню, как мы вместе вскрыли гробницу и решили, что в первую очередь я поговорю с Мэн Яо, поскольку будет безопаснее упокоить его навсегда, как можно скорее, так что я сыграл на гуцине «Призыв» и беседовал с его духом, в итоге убедив отпустить прошлое. Его дух очистился и отправился переродиться, а Цзинь Лин, когда я привёз ему прах младшего дяди, не имел ничего против, чтобы поместить его в храме предков Цзинь. — Выходит, А-Лин смог простить Мэн Яо всё, даже то, что тот поспособствовал гибели членов его семьи, — заметил Не Хуайсан. — Что ж, это делает ему честь. Не думаю, что я смог бы на его месте… Но я по сей день помню, как бережно и деликатно ты разбудил дагэ, как он, узнав, что беседует с моим возлюбленным, был рад тебе, как дагэ все расспрашивал тебя о том, где сейчас его Бася, а мы вдвоем убеждали дагэ, что без нее ему будет легче переродиться, ведь к тому времени мы с тобой благополучно развеяли саблю дагэ. — Он притянул Сычжуя к себе и особенно нежно обнял. — Мой А-Юань, я никогда не забуду того, как мы смогли мирно проститься с дагэ, благодаря тебе… — Я не мог не сделать этого для моего А-Сана, — улыбнулся Сычжуй, отвечая на объятие. — Теперь и Мэн Яо, и Чифэн-цзунь обрели покой оба, и это к лучшему. — Разумеется, А-Юань. — Не Хуайсан вновь вовлек любимого в продолжительный поцелуй. — У нас еще все будет, обещаю. Без скорби, без отчаяния, без страха потерять то, что дорого… Прошу, останься со мной сегодня, мы так давно не были наедине… — В самом деле, — кивнул Сычжуй, отвечая на поцелуй любимого. — У моего А-Сана были дела клана, я — заботился о детях и медитировал. — Он чуть улыбнулся: — Как мой А-Сан хотел бы на сей раз? — Как мой А-Юань сам пожелает, — ответил Не Хуайсан, подхватывая Сычжуя на руки и направляясь в сторону спальни, украшенной теперь и серо-золотыми, и бело-голубыми узорами, с подлинным изяществом.       Ланьсин протянул маленькую ладошку, касаясь пальчиков Мэйли, безмятежно спавшей в своей колыбельке. Они уже любили друг друга. * — Мой А-Юань желал бы ещё чего-либо, что сделало бы моего А-Юаня счастливым? — спросил возлюбленного Не Хуайсан между поцелуями. — Не для себя, мой А-Сан, — признался Сычжуй. — У нас с тобой есть всё, но я хотел бы поделиться полученными от тёти Цин знаниями с дядей Сичэнем, Саньду Шеншоу и А-Лином. У дяди Сичэня хватит сил и знаний, чтобы зачать так, как в своё время зачал я. Это принесло бы счастье дяде Сичэню, но и мне также. Не Хуайсан проницательно улыбнулся: — Мой А-Юань хотел бы, чтобы Сичэнь-гэ зачал таким образом дитя не только для себя, но и для Цзян-сюна, верно? Ведь Цзян-сюн до сих пор переживает о тех своих промахах, которые допустил, растя А-Лина, и надеется, что, воспитывая второе дитя вместе с Сичэнем-гэ, сможет их избежать. — Мой А-Сан прав, — кивнул Сычжуй. — Я подготовлю все необходимые записи, и мы вместе навестим Облачные Глубины — повидать дядю Сичэня и остальных. — Мой А-Юань прав, это будет весьма кстати. Но, прошу, не будем думать о других пока — подумаем друг о друге, — прошептал Не Хуайсан, обнимая бедрами возлюбленного. — Возьми меня… — Моему А-Сану уютнее в позиции феникса, чем дракона? — понял Сычжуй. — Просто легче, — признался Не Хуайсан. — Но мой А-Юань напрасно беспокоится, что мог бы сделать мне больно. А мой А-Юань? — спросил он осторожно. — Моему А-Юаню бывает тяжело, когда мы меняемся? — Нисколько, — улыбнулся Сычжуй. — Мой А-Сан так нежен со мной, что мне хорошо в любом случае. — Я сделаю всё, как ты любишь, — пообещал он, улыбаясь. — Твои руки — это чудо, мой А-Юань, — прошептал Не Хуайсан, поглаживая грудь и живот возлюбленного. — Может, дело в твоей склонности к музыке? — Мой А-Сан и сам художник, поэтому поймет меня, — улыбнулся Сычжуй. — Но скажи, тебе самому достаточно моих ласк пальцами и губами? — О мой А-Юань, это божественно, — признался Не Хуайсан. — Я и сам не знаю, почему, но я не желал бы большего, клянусь тебе — твои пальцы дарят наслаждение сильнее «нефритового жезла», намного… Поверь, если бы я желал, чтобы мы оба брали друг друга полностью, я сказал бы об этом, но так, как ласкаешь меня ты — ещё лучше, намного… Я в твоих руках, любовь моя. Делай всё, что захочешь…       Сычжуй улыбнулся, нежно касаясь лица любимого. Нежно погладил и поцеловал кончики ушей, долго и нежно целовал в губы, поласкал ложбинку на шее, плечи и грудь, особенно нежно, скользнул обеими ладонями по животу и ниже, начиная ласкать особенно бережно, продолжительно и утонченно. — Откуда?.. — чуть хриплым от страсти голосом прошептал Не Хуайсан, невольно приоткрывая бедра чуть шире. — Откуда тебе так хорошо известно, где мне приятнее всего, любовь моя? — Я же люблю тебя, мой А-Сан, — улыбнулся Сычжуй, слегка приподняв бедра возлюбленного и продолжая неспешно ласкать, всё нежнее. — Я знаю, когда тебе сладко, а когда больно, и всегда смогу и лучше всего сделать тебе приятно, и защитить… Бережно повернув Не Хуайсана к себе спиной, он снова погладил и поцеловал его меж лопаток, огладил обе «половинки персика» возлюбленного, нежно и небольно шлепнул по каждой, и, щедро смазав пальцы гвоздичным маслом, принялся особенно бережно ласкать «хризантему» возлюбленного, понемногу проникая внутрь и не забывая целовать, скользнул вниз, лаская сгибы колен и пальцы ног, и лишь после повторил то же, что чуть раньше проделал его возлюбленный: вложил меж его половинок собственный «нефритовый жезл», начиная двигаться без проникновения. — Мой А-Юань — небожитель… — благодарно прошептал Не Хуайсан. — Мой А-Юань — мой бог, что умеет и сострадать, и ласкать, так, как невозможно и мечтать… Ещё, любовь моя, прошу… — Сколько захочешь, мой А-Сан… — улыбнулся Сычжуй, обнимая любимого сзади. Лаская Не Хуайсана пальцами внутри, Сычжуй выпустил из кончиков пальцев теплые нити духовной энергии, устремившиеся по телу возлюбленного к его золотому ядру, не только сделав наслаждение совершенным, но и щедро насытив тело Не Хуайсана ци. — Позволь мне сделать то же самое для тебя… — прошептал Не Хуайсан. — Пусть мне и далеко до твоего искусства, но… — Я люблю твои прикосновения, А-Сан, — улыбнулся Сычжуй, осыпая любимого поцелуями. — Когда бы мы ни любили друг друга, мне кажется, что я — среди небожителей… — Я сделаю все, о чем ты попросишь, А-Юань. Иди ко мне…       Оба обнимали, гладили и ласкали друг друга совершенно равноценно. Сычжуй не просто принимал ласки любимого, хотя иногда и любил непо-движно лежать, полностью доверившись своему супругу, который прекрасно знал, как сделать любимому приятнее и лучше всего. Но сегодня Сычжуй, обнимая, безошибочно находил на теле любимого участки, прикосновение к которым не только удваивали, но и утраивали сладость, от прикосновений Сычжуя ещё больше хотелось целовать и приникать крепче. Гладить стройное, ставшее, казалось, еще более совершенным, в результате ли тренировок или в результате того, что любимый дважды выносил детей, тело всегда было приятно, но сегодня взаимные прикосновения к чувствительной области меж лопаток, шелковистой коже на животе, боках и бедрах, сводили обоих с ума. А когда любящая рука Хуайсана скользнула ниже, принимаясь особенно мягко и деликатно ласкать снизу вверх и наоборот, Сычжуй выгнулся от наслаждения и замер. — Прости, мой А-Сан… Когда ты касаешься меня здесь, у меня не хватает сил отвечать на ласки… — И незачем, любовь моя. Сегодня ты уже доставил мне бездну счастья, — шепнул Не Хуайсан. — Теперь просто лежи, я сделаю всё, как нравится нам обоим… Ещё немного поласкав возлюбленного спереди, он бережно повернул его на живот, мягко огладил кончиками пальцев плечи и позвоночник, скользнул и поласкал чуть ниже. — Языком или пальцами, любовь моя? — шепнул Не Хуайсан, поглаживая и массируя снаружи и внутри, и кончиком языка, удваивая сладость любимого. — Я не могу выбрать, мой А-Сан, — признался Сычжуй, сладко выгибаясь под прикосновениями любимого. — Делай, как тебе больше по душе, это одинаково чудесно. Но и ты почти всегда ласкаешь меня, не проникая, мой А-Сан, — заметил Сычжуй, снова ложась на бок, спиной к Не Хуайсану, чтобы любимому было удобнее. — Тебе этого достаточно? — Вполне, любовь моя, иначе я об этом сказал бы, — кивнул Не Хуайсан, лаская грудь любимого и легонько щекоча под ребрами. — Если мы станем любить друг друга иначе, тяжелее станет нам обоим, а мне этого не хотелось бы. Я ни за что не хочу причинять вреда ни тебе, ни себе и не хочу делать больно.       Не Хуайсан хорошо знал любимого и знал, что ему всего желаннее именно сейчас, поэтому, дабы не утомить, перестал щекотать его под ребрами, а продолжал поглаживать, очень бережно и нежно, дополняя ласки поцелуями. Сычжуй, не желая оставаться в долгу, повернулся лицом к возлюбленному, и, обняв его одной рукой, второй соединил их тела вместе, не просто потираясь о возлюбленного, но лаская весьма утонченно. — Мой А-Юань, мое сокровище… — в благодарном восторге прошептал Не Хуайсан. — Ты послан мне небожителями… — Я люблю моего А-Сана, — пошептал Сычжуй, не прерывая ласк. — Просто люблю… * — Мой А-Юань подарил мне подлинное счастье, — благодарно улыбнулся Сичэнь, держа в своих ладонях руки Сычжуя. На коленях юноши дремал подаренный ему Хуайсаном роскошный кот — с сияющей почти голубой шерстью, названный Хуэйсином — «серой звездочкой». Духовный кот переводил взгляд зеленых глаз с Сычжуя на Сичэня, чувствуя уважение юного хозяина к гостю и едва слышно урчал. — Дяде Сичэню удалось? — понял юноша, просияв. — Именно так, малыш, — кивнул Сичэнь. — Теперь нас А-Чэном связывает маленький сын — я смог зачать и это сделало меня сильнее. А-Чэн вначале не мог поверить в это, но в итоге всё удалось. — Сын, дядя Сичэнь? Впрочем, я понимаю, Ваньиню было бы больно иметь дитя женского пола… Сичэнь улыбнулся: — Что касается ребенка женского пола, то Ванцзи и молодой господин Вэй сейчас растят именно девочку. Видишь ли, однажды, когда они странствовали вместе, обоим случилось зайти в деревню — купить еды и переночевать на постоялом дворе, и обстоятельства сложились так, что Ванцзи и молодой господин Вэй спасли новорожденное дитя из крестьянской семьи, от которого собирались избавиться просто за то, что ребенок родился девочкой. — Как по-варварски… — вздохнул Сычжуй. — Если бы это было сделано, безвинное дитя стало бы мстительным духом… — Вот именно, — кивнул Сичэнь. — Причём, Ванцзи устроил всё очень разумно, они с молодым господином Вэем удочерили малышку Мэйхуа (тогда было время цветения сливы, поэтому имя для ребенка выбрали соответственно) в присутствии свидетелей и деревенского главы, так что малышка стала членом семьи Лань вполне законно. Молодой господин Вэй, когда они с Ванцзи и Мэйхуа вернулись в Облачные Глубины, предлагал мне и А-Чэну взять ее на воспитание, мне — как старшему члену семьи и главе клана, а А-Чэну — в качестве жеста примирения, но я отказался — именно ради А-Чэна и ради молодого господина Вэя. Растить девочку А-Чэну было бы больно, а золотое ядро молодого господина Вэя слишком слабо, чтобы воспользоваться тем способом зачатия, о котором ты узнал от Девы Вэнь Золотые Руки. — Расскажи, как это было, дядя Сичэнь, — попросил Сычжуй. — Мне так хотелось бы узнать, что ты пережил, зачиная дитя с Ваньинем… И как сейчас А-Лин? Я слышал, он полностью счастлив. — Мой А-Юань сможет увидеть всё и сам, если мы воспользуемся усовершенствованным «Сопереживанием», — ответил Сичэнь. — Мне будет радостно пережить те моменты снова. — В самом деле, — кивнул Сычжуй. Хуэйсин, чувствуя, что хозяину и гостю нужно уединение, деликатно со-скользнул с колен Сычжуя и неслышно вышел из его покоев. — Милейший духовный зверь, — улыбнулся Сичэнь. — Свадебный подарок моего А-Сана, — ответил Сычжуй. — Признаюсь, поэтому я и дал ему такое имя: Хуэйсин — «серая звездочка», подарок от моего Хуайсана. Вернейшее, исключительно преданное создание, дядя Сичэнь. Хуэйсин уже столько раз спасал нас с А-Саном на ночных охотах и успокаивал боль, если я получал повреждения на тренировках. И, кстати, раз уж мы вспомнили о питомцах, то если А-Лин так любит бывать в Облачных Глубинах, как же с правилом, не позволяющим держать домашних животных? Ведь Фея наверняка всегда сопровождает А-Лина, не так ли? — Дядя Цижэнь сделал для него исключение (впрочем, даже не для него одного, но и для А-Чэна, зная, как тот любит собак), строго настояв лишь на том, чтобы Фея вела себя тихо и не вздумала есть кроликов Ванцзи. Фея — умнейшая собака, так что ни с тем, ни с другим проблем нет, более того, А-Лин велел Фее оберегать Ванцзи и молодого господина Вэя так же, как она оберегает его самого, и Фея теперь так и поступает, пусть и не попадаясь на глаза молодому господину Вэю. Фея даже сопровождает адептов на ночных охотах (правда, лишь тогда, когда молодой господин Вэй в них не участвует) и отлично помогает выслеживать нечисть. Впрочем, обо всём этом после, сейчас вместе воспользуемся «Сопереживанием». Мой А-Юань увидит всё, о чём мы говорили, — пообещал Сичэнь, и Сычжуй уже знал, о чём он говорит. Сичэнь чуть крепче взял его руки в свои, чтобы обоим было легче вернуться, и оба погрузились в транс.       Сычжуй увидел Сичэня и Цзян Чэна наедине в покоях Сичэня в Облачных Глубинах. — Сычжуй говорил мне о том, что подобное возможно, и даже предлагал воспользоваться его опытом, но… — Голос Цзян Чэна, непривычно мягкий, едва заметно дрожал. — Ты сомневаешься, А-Чэн? — нежно спросил Сичэнь. — Но ведь у Сычжуя с Хуайсаном растут крепкие и здоровые дети, которых оба зачали именно таким образом. — Я знаю, мой А-Хуань, знаю, но… Всё же, в это трудно поверить, — признался Цзян Чэн. — Во многое, что практикуют совершенствующиеся, трудно поверить, А-Чэн, — улыбнулся Сичэнь. — Да и что мы потеряем? Ты лишь передашь мне немного своей духовной энергии. — Но выносить дитя в собственном золотом ядре… — вздохнул Цзян Чэн. — Если золотое ядро сильно, оно даст жизнь, не понеся при этом ущерба, напротив, — улыбнулся Сичэнь. — Ты ведь хотел взять на руки наше с тобой дитя, чтобы воспитать его лучше, чем ты воспитал А-Лина, разве не так? — Так, мой А-Хуань, но… Что, если этот ребенок родится девочкой? Ты ведь знаешь, что если выйдет так, я буду видеть в невинной малышке либо новое воплощение моей матери, чувствуя подсознательный страх и боль, либо мою сестру, и тогда каждый взгляд на нее будет заставлять меня скорбеть… — Он закрыл глаза ладонью и всхлипнул: — Моя мать, осыпая меня бранью, всегда повторяла, что я слаб, и, выходит, я действительно слаб! Я любил мать и скорблю по ней до сих пор, но иногда удивляюсь, как не лишился рассудка рядом с нею. Должно быть, лишь благодаря нежности сестры, и… да, и Вэй Усяню также, хоть до сих пор и не хочу этого признавать. Скажи мне, А-Хуань, я не только слаб, но и порочен, верно? Сичэнь приобнял его, утешая: — Душевные раны моего А-Чэна ещё напоминают о себе, но мой А-Чэн никогда не был слаб или порочен, я это знаю. Значит, я зачну для моего А-Чэна дитя мужского пола. Цзян Чэн вздохнул: — Что ж, А-Хуань, давай попробуем. Наставник Лань также будет доволен, если у нас родится сын. — Он тихо усмехнулся: — Какая ирония, всё же… Если я передам тебе часть духовной энергии, чтобы облегчить зачатие, она будет исходить из золотого ядра Вэй Усяня… Сичэнь улыбнулся: — Ее передаст мне мой А-Чэн, а остальное не столь важно. Цзян Чэн вздохнул: — Я хотел бы зачать для моего А-Хуаня таким же образом. Но у меня не хватит сил и знаний, я чувствую, а если бы и смог… — Цзян Чэн тихо всхлипнул. — Какими бы стали мои дети, мой А-Хуань? Ещё одним подобием моей матери? Я не хочу… Всё, что угодно, но только не это… Если я начну думать о моей матери, вольно или невольно, зачиная для тебя дитя, моя энергия инь рискует превратиться из живительной в смертоносную… — Не думай о своей матери, А-Чэн. Ты — не она, а если унаследовал от Юй Цзыюань и многое, то не всё. Твоя мать может, и сделала тебя своим подобием, но ты всегда был нежен, как твой отец, и наш сын станет таким же, — пообещал Сичэнь, утешая. — Я не хочу, чтобы наш сын разделил судьбу моего отца, — прошептал Цзян Чэн сквозь слёзы. — Болезненно честный, мягкий до абсурдного… Это лишит его счастья. Но если малыш станет, как моя мать, я не выдержу, мой А-Хуань… — Этого не случится, мой А-Чэн, — пообещал Сичэнь. — Мы назовем нашего сына Мэйлянь — «прекрасный лотос», а его домашним именем будет Ань — «покой», и ему всегда будет безопасно, а кроме того, его нрав будет ровен. Цзян Чэн вздохнул, справившись со слезами: — Ты знаешь меня, А-Хуань, я никогда не был религиозен, но буду молить небо, чтобы так и было. Что ж, сделаем это. Оба уселись друг напротив друга в позе для медитации, Цзян Чэн вложил свои ладони в руки Сичэня, и потоки их ци переплелись, сливаясь в один. Сичэнь трансформировал часть переданной духовной энергии и часть своей, соединив их, в жизненное начало, благополучно помещённое в самом центре его золотого ядра. — Сычжуй не солгал, говоря, что это было чудесно, когда они так зачинали дитя вдвоем с Не Хуайсаном, — признал Цзян Чэн. — Это действительно было потрясающе. Но… действительно ли нам удалось, А-Хуань? Сичэнь улыбнулся: — Прислушайся к моему золотому ядру, А-Чэн. Если я уже чувствую в нем зародившуюся новую жизнь, то ты ощутишь это тем более. Цзян Чэн осторожно и трепетно положил ладонь на нижнюю точку даньтянь на теле Сичэня, где располагалось золотое ядро, и убедился в его правоте. — Не тревожься, А-Чэн. Золотое ядро защитит нашего будущего малыша ещё надёжнее, чем его защитило бы вместилище в теле женщины, — пообещал Сичэнь. — Скажи, чего ты хотел бы сейчас, мой А-Чэн? — Заснуть в твоих объятиях, мой А-Хуань, — признался Цзян Чэн. — Но я боюсь, что мне приснится кошмар и я ударю тебя во сне, сам того не желая… — Этого не будет, мой А-Чэн, — мягко пообещал Сичэнь. — Мой А-Чэн заснет легко и спокойно, я позабочусь об этом. — Я всё же хотел бы выносить для тебя дитя, — признался Цзян Чэн, — но… — Я научу тебя этому, мой А-Чэн, — пообещал Сичэнь. — Возможно, не сейчас, но однажды ты почувствуешь, что готов. Этот опыт излечит твой дух, пробудив ту нежность, что была в тебе изначально, обещаю тебе, — заверил Сичэнь, запечатлев поцелуй на лбу Цзян Чэна.       Сичэнь и Сычжуй, так же, не выходя из транса, переместились во времени, и теперь рядом с Сичэнем, уже произведшем на свет их с Цзян Чэном сына, названного А-Лянем, был Цзинь Лин. — Как он красив, дядя Сичэнь… — прошептал Цзинь Лин. — Если бы я мог быть здесь всегда, чтобы помогать тебе и цзюцзю заботиться о малыше… Сичэнь улыбнулся и едва заметно покачал головой. — А-Лин хотел сказать несколько другое, не так ли? А-Лин хотел бы присоединиться к клану Лань на правах самого младшего члена семьи, просто потому, что всегда был здесь счастлив, верно? — Дядя Хуань находит такое моё желание чересчур эгоистичным? — спросил Цзинь Лин, признавая правоту Сичэня. — Мне действительно много лучше здесь, чем в ордене Цзинь. — Нет, если мой А-Лин ответственно подойдет к выбору преемника на посту главы ордена Цзинь, — мягко ответил Сичэнь. — Я уже это сделал, дядя Хуань, — признался Цзинь Лин. — Ланьлин граничит с Цинхэ, а дядя Хуайсан знает об управлении больше, чем я. Это было выгодно нам обоим. Дядя Хуайсан получил то, что хотел, а я теперь свободен. Дядя Хуайсан не сделает адептам Цзинь плохо. Дядя Хуань разочарован моим решением? — Вовсе нет, А-Лин, — мягко ответил Сичэнь. — Если ты будешь готов следовать правилам ордена Лань, все будут рады тебе в Облачных Глубинах. — Непременно, дядя Хуань, обещаю, — кивнул Цзинь Лин. — Наверняка дядя Хуайсан будет лучшим главой прежнего ордена Цзинь, чем я… Сичэнь снова улыбнулся и легонько погладил юношу по голове. — Если я что-то знаю о Не Хуайсане, так это то, что он умён, а также крайне проницателен, обмануть его просто невозможно. — Дядя Хуань до сих пор переживает о том, что в своё время позволил дяде Яо очаровать себя? — понял Цзинь Лин. — Но ведь это давно позади, теперь у дяди Хуаня есть цзюцзю. Ведь дядя Хуань счастлив с цзюцзю, верно? — Безусловно, А-Лин, — подтвердил Сичэнь. — Но меня печалит то, что слишком много несчастий вышло от того, что я позволил Мэн Яо обмануть себя… — Цзюцзю тоже корит себя за то, что думал плохо о дяде Вэе, но всё же смог оставить это позади, дядя Хуань, — мягко напомнил Цзинь Лин. — Да, А-Лин, тут ты прав, — кивнул Сичэнь. — Мне давно стоило бы поступить так же. Что ж, если ты уверен, что хочешь присоединиться к ордену Лань, я это устрою.       Сичэнь снова переместил сознание Сычжуя и своё собственное немного вперед. Теперь оба оказались в зале для церемоний ордена Лань, где присутствовали Цижэнь, Сичэнь, Ванцзи, старшие члены клана Лань, но также и Цзян Чэн, одетый в ханьфу Ланей, подаренное ему Цижэнем в день вступления в брак с Сичэнем, и Цзинь Лин — в скромных одеяниях младшего адепта Лань. Цзинь Лин преклонил колени, Цзян Чэн положил руку ему на плечо, поддерживая, Сичэнь слегка улыбнулся и повязал названому племяннику лобную ленту с узорами из облаков, положенную членам семьи. Цзинь Лин встал и отвесил Ланям и Цзян Чэну почтительный поклон, в ответ на который Цижэнь обнял его, как и остальные члены семьи: Цзян Чэн, Сичэнь и Ванцзи. С последним Цзинь Лин успел сблизиться ещё в детстве, когда Сичэнь изредка привозил его погостить в Облачные Глубины, и Второй Нефрит клана Лань присматривал за Цзинь Лином и Сычжуем вместе, позволяя им понемногу сдружиться и время от времени играя им на гуцине. Цзинь Лин помнил, что некоторая холодность и неразговорчивость названого дяди его странным образом не пугала, а притягивала: Ханьгуан-цзюнь не был горяч, как цзюцзю, или неискренен, как дядя Яо, поэтому, находясь в Облачных Глубинах, Цзинь Лин невольно искал его общества, пусть им и редко выпадало побыть вдвоем.       Сичэнь вновь перенес сознание Сычжуя, как и своё, немного вперед, позволив увидеть Цзинь Лина наедине с Цижэнем — за занятиями каллиграфией. На Цзинь Лине было бело-голубое ханьфу клана Лань, к которому удивительно шла нефритовая подвеска ордена Лань, каковую юноша теперь носил с особой радостью и благодарностью. — Твоя каллиграфия стала совершеннее, А-Лин, — одобрительно заметил Цижэнь, заставив Цзинь Лина расцвести счастливой улыбкой — было видно, что его одобрение значит для юноши ничуть не меньше, чем одобрение его цзюцзю. — Занятия каллиграфией — это вовсе не так уж скучно, выходит, верно? — С наставником Цижэнем — безусловно, — с неожиданной для него крото-стью ответил Цзинь Лин. — Потому что со мной спокойно? — понял Цижэнь, также слегка улыбаясь. Цзинь Лин кивнул: — Мне было спокойно ещё, когда наставник Лань наблюдал за тем, как я исполняю свои задания, которые получал от наставника Ланя, когда гостил в Облачных Глубинах в детстве, — признался он. — Чем дальше, тем больше я стал воспринимать это не как уроки, а как род медитации. — Юноша чуть помедлил и спросил: — Наставник Лань обучил бы меня стихосложению, если бы я попросил об этом наставника Ланя? Лань Цижэнь улыбнулся: — Что ж, похвальное желание. Ты хотел бы слагать стихи для своего цзюцзю и для Сичэня? — Наставник Лань угадал. Наставник Лань позволит этому младшему помедитировать вместе с наставником Ланем? — осторожно спросил Цзинь Лин. Цижэнь знал, что когда юноша обращается к нему столь формально и почтительно, значит, ему это действительно желанно, и кивнул: — Разумеется, А-Лин. — Решив в качестве награды за превосходно выполненный урок предложить Цзинь Лину небольшую прогулку подле своих покоев, он спросил: — Прежде ты любил навещать Облачные Глубины ради дружбы с Сычжуем и с Цзинъи, но теперь, когда оба уже не здесь, ты словно бы даже ещё счастливее? — Потому что цзюцзю счастлив здесь, — улыбнулся Цзинь Лин. — Потому что наставник Лань, дядя Сичэнь и Ханьгуан-цзюнь здесь и дядя Вэй тоже… Цижэнь едва слышно вздохнул: — Вэй Усянь… Ты до сих пор не можешь простить себе, что тогда его ранил, верно? — К счастью, это давно позади, наставник Лань, — признался Цзинь Лин. — У меня уже давно нет никакой ненависти к дяде Вэю, более того, я даже полюбил его. К тому же, дядя Хуайсан хорошенько пристыдил меня после этого однажды. — Вот как? — невольно заинтересовался Цижэнь. — И каким же образом это случилось? — Дядя Хуайсан знал, как я люблю бывать в Нечистой Юдоли — мне всегда было спокойно и уютно рядом с ним, ведь дядя Хуайсан всегда был ко мне добр, умел увлечь живописью и книгами, охотно играл со мной, да и Фея его полюбила. И однажды дядя Хуайсан пригласил меня выпить чаю вместе, вскоре после того, как произошёл тот инцидент. Тогда он и рассказал мне все о дяде Вэе от начала до конца: что тот не предавал клан Цзян и не хотел смерти моих родителей, всё, настояв лишь, чтобы я никому не рассказывал о нашем разговоре, хотя бы временно. — Что ж, Хуайсан поступил разумно, как всегда, — признал Цижэнь. — Я хотел бы сделать подарок дяде Вэю, только не знаю, какой, — признался Цзинь Лин. — Дядя Ванцзи учил меня игре на гуцине в детстве, но мое искусство ещё не столь совершенно, иначе я сложил бы мелодию, а стихосложением я пока не владею… — А что, если бы ты вырастил для Вэй Усяня цветок? — предложил Цижэнь. — Во дворике цзинши Ванцзи очень недурно смотрелась бы орхидея или лилия. Ты ведь привёз немного семян этих цветов из Ланьлина, когда переезжал в Облачные Глубины, верно? Я научу тебя, как сделать всё правильно. Вэй Усянь иногда скучает о ярких цветах в Облачных Глубинах, а орхидеи ничем не хуже лотосов, и понравились бы не только Вэй Усяню, но и Ванцзи. Цзинь Лин просиял: — Наставник Лань всегда дает превосходные советы этому младшему… — Ты хотел сказать не только это, верно, А-Лин? — проницательно спросил Цижэнь, уже догадываясь, о чём тот попросит. Цзинь Лин кивнул. — Если бы наставник Лань позволил этому младшему расчесать перед сном волосы наставника Ланя, этот младший был бы глубоко благодарен наставнику Ланю… — Что ж, если ты так этого хочешь, у меня нет причин возражать, — мягко ответил Цижэнь. — Но признайся, ты ведь хотел бы, чтобы и я сделал для тебя то же самое? — Наставник Лань читает мысли этого младшего, — кивнул Цзинь Лин, краснея от радости.       Тем же вечером, придя в покои Цзинь Лина, Цижэнь взял в руку нефритовый гребень — подарок Сичэня Цзинь Лину, который тот очень любил и всегда носил с собой — и бережно провел по волосам юноши. Это оказалось так приятно, что Цзинь Лин тихо засмеялся от удовольствия. — О чём, А-Лин? — мягко спросил Цижэнь, продолжая расчёсывать волосы Цзинь Лина. — Прошу прощения, что не сдержался, наставник Лань, просто… Мне вспомнился один случай, когда мы поссорились с цзюцзю и тот отправил меня к наставнику Ланю за наказанием… Цижэнь кивнул: — Ваньинь, должно быть, полагал, что слишком снисходителен к тебе, и что дисциплинарное взыскание от меня будет действительно строгим, но ты так кротко просил у меня наказания, когда пришел ко мне, что наказать тебя слишком строго я просто не мог. — Наставник Лань тогда сказал мне, что наказание должно приносить пользу и велел мне переписывать правила ордена Лань, но не просто переписывать, а переписывать каллиграфическим почерком, не торопясь, так, словно переписанные мною правила послужат образцами для младших учеников. До сих пор помню, как нелегко мне далось это задание. Хорошо еще, что наставник Лань не настаивал на том, чтобы я делал это, стоя на руках. — Всему есть предел, А-Лин, — чуть улыбнулся Цижэнь. — Назначенное наказание и без того не было для тебя легким, но зато действительно оказало на тебя благотворное влияние. — И очень сблизило меня с наставником Ланем, — заметил Цзинь Лин. — Наставник Лань мог быть строг со мной, но спокойная строгость наставника Ланя меня даже утешала, стоило мне вспомнить вечную горячность цзюцзю. — Что ж, в итоге всё, что ни происходит, к лучшему, — ответил Цижэнь, продолжая расчёсывать волосы Цзинь Лина. — Достаточно, А-Лин, — наконец произнес он, откладывая гребень. — Пора спать. — Наставник Лань сыграет мне на ночь? — осторожно спросил Цзинь Лин. Отказывать Цзинь Лину у Цижэня причин не было, напротив, в последнее время юноша делал всё, чтобы заслужить его одобрение, поэтому Цижэнь не стал возражать и, сыграв успокоительную мелодию, мягко сказал: — Спокойной ночи, А-Лин.       Кроме искренней, самой теплой близости между Цзинь Лином и Цижэнем, Сычжуй смог увидеть и то, как Цзинь Лину действительно удалось его намерение, и выращенные им с помощью Цижэня орхидеи искренне порадовали не только Вэй Усяня с Лань Ванцзи, но и Сичэня также. Сичэнь и Сычжуй вынырнули из транса, и Сычжуй спросил: — Дядя Сичэнь показал мне тот момент, чтобы я знал, что А-Лин вполне счастлив сейчас? Сичэнь кивнул, понимая, о каком моменте упомянул Сычжуй. — Именно так, А-Юань. И А-Лин действительно счастлив. Всё же, в том, что он утратил статус главы ордена Цзинь, оказалось в итоге немало преимуществ. Все в ордене Лань полюбили юношу, а дядя Цижэнь и вовсе принял его, как родного. Сычжуй чуть улыбнулся: — С точки зрения наставника Ланя это всегда означало высокую ответственность, знаю по себе. — Как и я, А-Юань, — кивнул Сичэнь. — Дядя Цижэнь умеет быть нежным, но со мной и Ванцзи он был строг с самого детства именно потому, что искренне любил нас обоих. Сычжуй взглянул на Сичэня и спросил снова, о том, что хотел знать особенно: — Дядя Сичэнь счастлив сейчас? — Все мы, А-Юань, — ответил Сичэнь. — Как никогда. Благодаря и тебе также. — А как сейчас в бывших орденах Цзян и Цзинь? — спросил Сычжуй. — О, — улыбнулся Сичэнь, — А-Чэн, прежде чем соединиться со мной в Облачных Глубинах, позаботился о Пристани Лотоса так, что его никто не смог бы упрекнуть в безответственности. Адептам ордена Цзян и прежде нельзя было поставить в вину высокомерие, но теперь там обучают простых людей ещё охотнее, чем прежде. Уже не сосчитать, скольких юньмэнских сирот адепты Цзян спасли от жизни на улице и от будущего в «весенних домах». Более того, Пристань Лотоса успела прослыть превосходной школой для девочек, где учениц наставляют не только в заклинательстве, но и в том, как быть хорошими женами и матерями. — Ваньинь не мог не учесть горького опыта, усвоенного с его матерью, — кивнул Сычжуй. — Это было неизбежно. А как в Башне Золотого Карпа? — Её время от времени навещают А-Чэн и А-Лин, они как раз недавно вернулись из Ланьлина после такой поездки. — Сичэнь улыбнулся: — Ты все еще любишь А-Лина, верно, А-Юань? — Я всегда любил его, дядя Сичэнь, но не так, как люблю моего А-Сана, — признался Сычжуй. — Я знаю, — кивнул Сичэнь. — Если бы вы остались вместе как партнеры на тропе самосовершенствования, ты бы смягчил нрав А-Лина и, безусловно, сделал бы его лучше, но при этом бы всегда жертвовал частью себя и вряд ли был бы вполне счастлив, так что даже и к лучшему, что сейчас ты с Не Хуайсаном — возможно, он и не идеален, но уж точно никогда не сделает тебе плохо. — Дядя Сичэнь прав, — согласился Сычжуй. — А Саньду Шеншоу, дядя Сичэнь? Ему удалось зачать с помощью дяди Сичэня? — Во всяком случае, сейчас он чувствует, что готов к этому, — заметил Сичэнь. — А-Чэн стал мягче, его душевные раны понемногу затягиваются, благодаря дяде Цижэню. Так что однажды у нас будут дети, которых выносит А-Чэн. Сычжуй радостно улыбнулся. — Знания тети Цин всё же не пропали даром… Сичэнь обнял его и погладил по голове: — Разумеется. Но мой А-Юань наверняка их еще и усовершенствовал, а это также немало, — нежно сказал он, поцеловав Сычжуя в лоб. Тот склонил голову к нему на плечо и вдруг спросил: — Но А-Лин и Ваньинь, дядя Сичэнь?.. Они оба сейчас в Облачных Глубинах, а дядя Сичэнь здесь, со мной… Сичэнь только улыбнулся: — Если бы А-Лин действительно хотел, чтобы я был с ним, я бы остался, А-Юань, но А-Лин и А-Чэн хотели побыть вдвоём, к тому же, дядя Цижэнь о них заботится. Сычжуй кивнул, позволяя Сичэню обнять себя. — Дядя Сичэнь знал, что я хочу, чтобы дядя Сичэнь побыл здесь, со мной… Сичэнь снова улыбнулся: — Хочешь положить голову мне на руки, как когда-то, в детстве? — Дядя Сичэнь видит меня насквозь… — благодарно улыбнулся Сычжуй. — Ляг, — посоветовал Сичэнь, садясь на край кушетки, так, чтобы Сычжуй мог лечь, положив голову к нему на колени.       К ним неслышно вошел Не Хуайсан, на шее которого, почти, как воротник, лежал счастливый Хуэйсин, впрочем, почти тут же соскользнувший и убежавший гулять в сад Нечистой Юдоли: обычно Хуэйсин неохотно покидал комнаты резиденции клана Не, но лунные ночи всегда составляли исключе-ние, а сегодняшняя бело-серебристая луна была так хороша, что о ней впору было слагать стихи. Сычжуй расцвёл улыбкой и обнял возлюбленного. — Как вы здесь? Сичэнь-гэ, как ты? — спросил Не Хуайсан, тоже улыбаясь и обмахиваясь веером, распространявшим вокруг волны светлой ци и садясь в ногах Сычжуя. — Мне не на что жаловаться, А-Сан, — мягко ответил Сичэнь. — В том числе и благодаря тебе. — Как хорошо, что дядя Сичэнь сегодня здесь, — счастливо вздохнул Сычжуй. — Я ведь обещал, что буду навещать моего А-Юаня в Нечистой Юдоли, — улыбнулся Сичэнь.       Сычжуй ответил ему улыбкой и позволил названому дяде и возлюбленному обнять себя. Сичэнь легко и нежно целовал названого племянника в волосы, лоб, оба виска и щеки, Хуайсан гладил его руки и тоже целовал сгибы пальцев супруга, и Сычжуй не смог бы описать словами, как хорошо ему сейчас с двумя самыми любимыми людьми. — Дай А-Юаню то, чего не могу дать я, Сичэнь-гэ, — вполголоса попросил Хуайсан, между поцелуями, которыми осыпал Сычжуя. — Но что именно я могу дать А-Юаню, если с тобой он уже совершенно счастлив? — спросил Сичэнь. — Мы оба счастливы, Сичэнь-гэ, — согласился Хуайсан. — Но я вижу, как хорошо А-Юаню, когда ты рядом. Ты сильнее, чем я, так передай ему часть своей ци, сделай для моего А-Юаня то, что мог бы сделать только ты, не оставляй его… Сичэнь кивнул: — Конечно, не оставлю, я буду рядом и дальше. И я знаю, что смогу сделать для А-Юаня, — кивнул Сичэнь, и пока Хуайсан целовал и гладил Сычжуя, Сичэнь кончиком пальца начертил на его запястье оберегающий здоровье талисман. Хуайсан накрыл губы любимого особым поцелуем, долгим и нежным, Сичэнь обнял, и счастливый Сычжуй уснул, крепко и сладко, меж ними двумя. — Добрых снов, сокровище моё, — прошептал Хуайсан, перебирая волосы любимого. — Спи спокойно, А-Юань, тебе никто не сделает больно, мы никогда не позволим этого, — нежно добавил Сичэнь.