Рождённый Солнцем

— Но, так или иначе, искусство древнего Египта тоже носило ритуальную функцию, магическую. Голос Миссис Уилсон звучит особенно выразительно, когда шум в классе стихает. — То есть, предположим, женщина приходит на базар и, выбирая между украшениями, руководствуется не тем, какой из них более красив, а какой из них наиболее функционален. К примеру, ей нужен амулет для привлечения замужества: она сначала выберет тот, что отвечает её требованиям, а уже потом присмотрится к внешнему виду. Студенты не очень-то вовлечены в урок. Стихли, потому что каждый нашел занятие по душе. Один играет в игру на телефоне. Другой рисует на последних страницах тетради. Миссис Уилсон, тем не менее, говорит: — То есть эстетика — она уже есть, но не настолько важна. Она где-то в конце, незначительна. А кто первыми придали эстетике важность? Преподавательница выжидающе выгибает бровь. Ждет. Нэнси, первая по успеваемости на курсе, ответила бы на вопрос, если бы увлеченно не читала «Дракулу» Стокера, пряча её под столом. Трэвис сегодня болеет, Мелисса тоже — заразилась от него же, когда они вместе готовились к промежуточным экзаменам. Неловкость застывшей тишины побуждает Ли поднять руку. — Древние греки? — с сомнением предполагает. — Вы правы, мистер МакФерсон, — отвечает миссис Уилсон с улыбкой на лице. Из открытого окна веет приятной прохладой. Погода, как обычно, облачная. — Древние греки изобрели философию и впервые начали задумываться о красивом. К тому же они сделали «красивое» философским, назвали это «эстетикой». Аристотель говорил, что красота — проявление высшей гармонии. К Ли поворачивается сидящий спереди Кайл. Небрежно сдувает спадающую на лицо прядь волос, вальяжно улыбается, показывает большой палец. Ли достает телефон, прячет глаза в холоде сенсорного экрана. До конца лекции остаются считанные минуты. Еле заметно улыбается. Последний урок. А потом — большие планы. Пальцы энергично барабанят по столу. — Греки придумали такое понятие, как «калокагатия», что дословно переводится как «красивое — доброе», — рассказывает миссис Уилсон. — Они полагали, что всё хорошее внешне прекрасно и что всё внешне прекрасное — внутренне хорошее. Они видели в этом взаимосвязь. Рука Нэнси Нортман взлетает вверх. Она едва не перебивает преподавательницу, спрашивая: — Можно ли сказать, что изображение злодеев с красивой внешностью в современной литературе и кино — попытка оспорить калокагатию? Миссис Уилсон совершенно не сердится. Наоборот, удовлетворенно кивнув, подтверждает: — Изображение отрицательных героев с красивой и эстетично приятной внешностью действительно может быть интерпретировано как вызов или даже оспаривание идеи калокагатии. В древнегреческой философии калокагатия подразумевала, что внешняя красота человека подтверждает его внутреннюю добродетель. Однако в современной культуре часто встречаются персонажи, которые хоть и обладают привлекательной внешностью, но демонстрируют моральную неоднозначность или являются злодеями. Это создаёт контраст между внешним видом и внутренним миром персонажа. Ровно так же внешне непривлекательные персонажи могут быть положительными героями. — Страшила Редли из «Убить пересмешника»? — приняв задумчивый вид, уточняет Нэнси. Уилсон кивает. — Это подходящий пример. Сможете ли привести аналогичный пример с привлекательным героем, чья моральная позиция вызывает сомнения? Нэнси не успевает. Раздается звонок, оповещающий о конце урока. Студенты поспешно покидают свои места. Преподавательница, пытаясь привлечь внимание сквозь шум и гвалт, объявляет, что к следующему уроку каждый должен выбрать пример опровержения или подтверждения идеи калокагатии. Все вместе двигаются к выходу. — У вас сегодня выступление? — спрашивает Нэнси, приравнявшись с Ли. — Угу. Год назад вместе с Кайлом Хельсенгом, соседом по комнате и ученике по обмену из США, и Джоном Льюисом, старшекурсником, с кем его связала фортуна, Ли основал музыкальную группу. Названия у нее не было, песен своего авторства тоже, зато были инструменты, способность на них играть, очень неплохо играть, и связи Джона, благодаря которым им иногда позволяли выступать с каверами на сценах клубов и баров Бирмингема. — Я с вами пойду, — заявляет подруга. — Хочешь послушать? — Ли спрашивает с сомнением. За этот год Нэнси приходила на их выступления от силы два раза. Говорит, Ли непривычно выглядит, когда находится на сцене, и ведет себя так же. «Не нравится?» «Непривычно и всё!» — Хочу выйти в город, — не отрицает Нэнси. Ли хмурится. — Зачем? — А разве тебе не понятно? Шею Ли обвивает чужая, костлявая рука. От Кайла, ворвавшегося в беседу и личное пространство Ли, пахнет ментолом. — Нэнси Дрю ведет расследование! — Парень усмехается. Кивает на книгу у нее в руках. — И что скажете, детектив: убийца — вампир? — Подражатель, — серьёзно отвечает она. Последние несколько недель новостные каналы пестрели громкими заголовками о серийном убийце. Обескровленные тела его жертв находили в подворотнях и подвальных помещениях, в городе даже ввели комендантский час. Знали почти точно, что убийца действует в ночное время, убивает одиночек и оставляет на шее или руке жертв две дырки. Теперь понятно, откуда у общественно активной Нэнси Нортман такой сильный интерес к книге «Дракула». Ассоциации напрашиваются сами по себе и напрашиваются не только у нее. — Тогда первый подозреваемый — наш общий, милый друг, — с прискорбием сообщает Кайл, похлопав по плечу Ли. — Не может выходить на солнце, может, и кровь пьет, когда мы не смотрим? Ли качает головой. Он не может выходить под солнце по одной простой, вовсе не связанной с мистикой причине — в детстве он получил сильный солнечный удар. Последствия оказались удручающими, финальный итог — повышенная чувствительность к теплу. Под солнцем и в особо душной комнате Ли становится плохо, может и дойти до того, что потеряет сознание. Поэтому и учится в самом облачном, невидящем солнца городе Великобритании. Тем и вызвана шутка товарища по музыкальной группе. — Мне нужно заглянуть в несколько магазинов, — объясняет Нэнси, даже не взглянув на Кайла. — Напастись чеснока и серебряных пуль? — ехидничает Кайл. Нэнси добавляет: — Потом зайду, послушаю. — Я скину тебе, когда и откуда выходим, — говорит Ли. Из-за комендантского часа выбираться из колледжа-пансионата стало труднее. Но не невыполнимо. Джон находит способ обойти и эту проблему. Нужно подготовиться. Ли спешит в свою комнату в соседнем корпусе — отполировать гитару и записать партию, которая или же приснилась, или же возникла в первые секунды пробуждения. Лишь бы не забылось! Кайл исчезает ещё в коридоре, поэтому несколько часов Ли остается один на один с музыкой. Что-то получается, что-то нет. Один аккорд выбивается из общей мелодии, портит её, рушит гармонию, но чем и как заменить её, Ли не знает. Злится, раздосадован, но что поделаешь, не сворачивать же всё дело из-за одной неудачи? Но раздумья продолжают раздирать кожу изнутри. Не будет ли этот аккорд ложкой дёгтя в ведре мёда? Достаточно ли хороша вся партия, чтобы публика простила одну оплошность? Единственная ли она? Ли устало откидывается на кровать, дает хотя бы спине отдохнуть, раз голове это не светит. На мобильник приходит уведомление о сообщении, парень слепо шарит по прикроватной тумбочке, берет телефон. Пишет Нэнси. «Не могу выбрать, в чем выйти в город. Поможешь?» Варианты ответов: «Конечно, скинь фотографии» и «Да, мне прийти?». Прикрыв глаза на секунду, Ли думает, решает. Печатает сообщение второго варианта. Неплохо бы выйти из комнаты, чуть развеяться. Голова трескается. «Да!» — приходит ответ Нэнси. «Приходи через минут десять» Комната подруги по планировке такая же, как у него, но на солнечной стороне корпуса. Редко, когда облака расходятся или лучи таки пробиваются через них, здесь бывает довольно неприятно для Ли. Но сейчас погоду можно назвать пасмурной, поэтому, усевшись на желтый пуфик, он начинает модный приговор. Первый вариант — яркое желтое платье, ремешок, подчеркивающий талию и высокие черные босоножки. Второй — те же туфли, черная юбка, черная футболка, а на ней надпись белым «Х*й войне» Ли делает выбор в пользу последнего. Нэнси, улыбнувшись, говорит: — Мне этот тоже больше нравится. Весело покрутившись перед зеркалом, Нэнси идет к столу подбирать макияж. Довольная улыбка не сходит с её лица, и Ли тоже улыбается, но по другой причине. Кажется, он придумал какой аккорд подойдет к партии. Вчетвером встречаются на заднем дворе главного корпуса колледжа. Джон заказывает такси, берет в одну руку большой барабан, а в другую — хай-хэт. Ли, закинув гитару на плечо, забирает у него том-томы. Малый барабан держит в руках Кайл, тоже набросив гитару на плечо. Нэнси держит барабанные палочки. Поедут на такси, на своих ногах донести все музыкальные инструменты до места выступления будет тяжело. Но и до него нужно добраться. План совершенно незамысловатый, поодиночке проскочить мимо охранного пункта. Несложно, единственный смотрящий сидит в телефоне. Главное, не поднимать шума. — А как же камеры? — тихо-тихо спрашивает Нэнс. Ли тоже поднимает глаза на видеорегистратор. Кайл, стоящий рядом, проводит рукой по непослушным волосам, усмехается. — Камеры нас не остановят. Люди — да. Первым мимо пункта пробегает Джон. Несмотря на тяжелую ношу, делает это с удивительной легкостью и даже грацией. Одно то, как развеваются на ветру несобранные длинные темные волосы, чего стоит. После него — Кайл. Прежде, чем кинуться за ворота колледжа, подмигивает Нэнси. Ли переглядывается с подругой. Та показывает, что её сейчас стошнит. Крепко сжав палочки, идет вслед за Кайлом. Остается только Ли. Приходится ждать: охранник неожиданно вспоминает, что он на работе, и, подняв голову, смотрит то через окно, то в монитор. Ли за высоким кустом и слишком далеко от камер, снимающих непосредственно ворота. Выжидает. Ждет. Ждет. Ждет. Секунда, и срывается с места. Охранник опустил глаза на телефон, но надолго ли? Достаточно. Ли успевает юркнуть за ворота. И только в секунду пересечения врат спрашивает себя, а правильно ли они поступают, сбегая, нарушая комендантский час? Навстречу ему ровными шагами идет Джон. Кайл и Нэнси уже у перекрестка, ждут машину, барабанщик подошел, чтобы понять причину заминки. Он говорит: — Долго. И Ли, знакомый с немногословным, на первый взгляд холодно-теплым нравом товарища, коротко и утвердительно кивает. Лишние объяснения ни к чему. Джон молча берет один из барабанов, и идут вместе к остальным. Клуб находится недалеко от центра города, в полуподвальном помещении с хорошим освещением и акустикой. Ли это место нравится сразу же. На стенах висят обложки альбомов знаменитых исполнителей, коктейли названы в честь самых популярных песен. — Круто, — не находя в себе других слов, выдает Ли. — Атмосферно, однако, — расхаживая по помещению, выговаривает медленно Кайл. Вот ему за словом в карман лезть не надо, всегда найдет, что сказать. — Тут публика должна быть поактивнее, не как в прошлый раз, правда, Джонни? — Публику нужно раскачать, — звучит в ответ от барабанщика. Кайл оборачивается к нему, дернув бровью. — Хочешь сказать, плохо стараемся? — говорит, и в голосе звучит нотка то ли издевки, то ли пренебрежения. Ли в курсе, что мнение Джона для него много значит. Для них обоих. Знает ли об этом сам барабанщик, почти лидер их группы, сложно сказать. Его иногда сложно понять. «Зато не скучно», — думает Ли. — Приемлемо, — отвечает Джон. Кивает в сторону маленькой сцены. Правильно, пора готовиться. Нэнси упорхнула, едва такси остановилось возле клуба. Ли остается только и надеется, что она правильно запомнит, куда приходить, чтобы вернуться вместе в колледж. Об этом и думает, когда настраивает гитару, подключает к усилителю. Потом появляются другие мысли. Сочиненная днем партия так и норовится выйти. Ли всем нутром хочет, чтобы кто-то послушал, оценил. То и дело поглядывает на статную фигуру. — Джон? — зовет едва слышно. На секунду трусит. Вместо «я тут кое-что набросал» хочется спросить о том, с какой песни начнут сегодняшнее выступление. Ответ он знает отлично, их программа меняется не часто, но на секунду кажется, что лучше выглядеть в глазах товарища забывчивым или легкомысленным, чем… бесталанным. На выдохе Ли решается. Джон откладывает в сторону тряпку, которой смахивал пыль с барабанов, с готовностью кивает. На лице с застывшим слоем инея проблескивает легкий интерес. Ли волнуется. Запинается в самом начале один раз. В середине два. В конце только, поглощенный мелодией, не косячит. Пальцы чуть дрожат, но он дрожь унимает. Готовит себя к приговору, попутно повторяя себе «могло быть хуже», «для первого раза неплохо». Истинное облегчение приносит мысль «а мне-то нравится!» — Хорош, — только и произносит Джон. Ли, довольный собой, улыбается. Из легких вырывается тяжелый вздох. Гладит изгибы корпуса своей гитары. Воображает уже, ещё сколько таких и даже лучше партий можно написать, если будет каждый день выделять на это время. Барабанщик выбивает из размышлений. — Между третьей и четвертой. Сыграть почти не отрепетированную партию во время выступления? У Ли округляются глаза. Спрашивает: — Стоит? Джон молча кивает. Людей в этот раз собирается немного. Комендантский час, что с ним сделаешь? Но публика, оправдав ожидания Кайла, максимально вовлеченная, активная. Их музыкальная группа в основном выступает с каверами популярных, знакомых широкой аудитории песен. Другое не выгодно. Поэтому многие пришедшие послушать знают их. Подпевают, пританцовывают, скандируют. Но Ли из-за наушника и нахлынувшего наваждения не слышит. Как и в комнате, в момент выступления он отделяется от мира, остается один на один с музыкой. Ожидание и волнение, на секунду сковавшие тело, отпускают в ту же секунду, когда первые аккорды эхом возвращаются со стен. Чувство драйва, адреналина ослепляют лучше, чем яркие прожектора. Чужие голоса сливаются со своим, чужие истории сливаются с теми, которые рассказывает он. И Ли остается наедине с музыкой и с людьми, которые в эту секунду, в этом моменте, чувствуют то же, что и он, так же, как и он. Сердца бьются в унисон. Его. Джона. Даже Кайла. И всех собравшихся людей. Разрыв случается резко. Последнее музыкальное отступление сразу отдает вкусом приносящей облегчение свободы. Опьяняющего самодовольства. И маячащей где-то на горизонте тревоги от резко возникшего чувства невесомости. Едва не скатившись по мелким ступенькам, спускается со сцены, вместе с товарищами подходит к бару. Музыка, уже не живая, продолжает играть, и всё вокруг дрожит, тонет в пульсациях. Кайл протягивает стакан, Ли выпивает залпом, не принюхиваясь, не спрашивая. Морщась от горького вкуса и привыкая к теплу, спускающегося с макушки куда-то к низу живота, Ли вдруг вспоминает про Нэнси. Видел её во время выступления. «Всё-таки пришла», — улыбается. Прилив очередного тепла внутри, уже точно не от алкоголя. Оглядевшись, ищет в чуть поредевшей толпе подругу. Не видит светлую, кудрявую голову. Решает поискать. Её нет у сцены. Нет на танцевальной площадке. Ли идет в сторону уборных комнат. Ясное дело, не станет искать там. Но подождать пару минут, тем более, что самому бы неплохо освежиться, может. У двери общей уборной стоит высокая девушка. Если бы существовала хуманизация слова «яркость», то она бы выглядела как незнакомка, которая приковывает к себе взгляд Ли, и — он замечает — всех, кто проходит мимо. Огненно-рыжие волосы, выразительные черты лица, чуть грубые, будто художник резкими мазками запечатлел на холсте. Темная одежда с выделяющимися деталями вроде серебряных украшений, красного ремня на короткой юбке. Незнакомка сразу говорит, что всё занято. Ли отвечает, что подождет. Стоят вдвоем. Ждут. Ли то и дело замечает её долгие, заинтересованные взгляды. Она, кажется, особо и не скрывает любопытство. Прикусив губу, вдруг произносит быстро, едва уловимо: — Керри. — А? — Меня зовут Керри. Ли пытается не выглядеть растерянным, раз уж не быть таковым не выйдет. — А… Класс. Я Ли. — Ты красивый, — подмечает Керри. Теперь же, пытаясь не выдать несвоевременно свалившееся на голову смущение, Ли отвечает: — Спасибо… Думает, насколько уместно добавить «ты тоже». Керри только усмехается в ответ, будто он её забавляет. Поворачивается к двери, стучит пару раз рукой. — Нэнс? Ты там как? — Нэнси там? — Ты её знаешь? — Мы друзья, — отвечает Ли. Чуть помедлив, спрашивает: — А вы…? — Минут тридцать назад познакомились, — неопределенно показав в сторону танцпола, говорит Керри. — Нэнс, я зайду? Керри выжидает секунду. У Ли возникают сомнения. Удивляет не то, что общительная Нэнси нашла себе подругу за пару минут нахождения в клубе, а беспокойство на лице девушки, которая, не услышав ни согласия, ни запрета с той стороны двери, открывает. Песня заканчивается. Наступает секундная тишина, пауза. Ли мается на месте. — Что за…?! — Следующий трек начинает с взрывного бита, но парень отчетливо слышит восклицание Кэрри. Переступив через сомнения, кидается в сторону двери. Понимает, что что-то не так, происходит что-то нехорошее, ещё до того, как переступает порог. Прежде, чем врезается в застывшую на месте Керри. До того, как видит парня, высокого, тощего, костлявого, нависшего над прижатой к стене Нэнси. На секунду кажется, что они не вовремя, что прервали обжимания. Но Ли замечает, что бледный до ужаса парень не просто склонился к шее подруги, не губами припал к шее, но вцепился в кожу зубами. Становиться душно, сознание мутнеет от вида темной алой крови. Тело, в секунду оцепенев, вместо того, чтобы сделать хоть что-то, прилипает к стене. К счастью, у Керри реакция оказывается надежнее, быстрее. Схватив первую попавшуюся вещь с умывальника — тяжелую на вид мыльницу, подбегает к парню и бьет по затылку, крикнув: — Отстань, паскуда! Сразу же отскакивает в сторону. Вовремя. Разъярённо, словно зверь, заревев, сумасшедший оборачивается, пытается схватить за едва успевшую выскользнуть из хватки руку. Широко раскрытыми глазами выискивает, кто ударил. Вся нижняя часть его лица в крови. Красная, сильно контрастировавшая с белой, как у мертвеца, кожей. «Серийный ма...?» — Ли не успевает додумать мысль. Псих с оскалом бросается в сторону Керри. Та успевает броситься снова к умывальнику, тянется рукой к металлической салфетнице, но, Ли понимает, не успеет. Оставив мысли на выдохе, он со всей силы отталкивается от стены, заносит руку для удара. Шмяк! Ли вкладывает всю силу, но хилый на вид парень не падает, всего лишь отступает на пару шагов. Потом резко хватает за место удара, сгибается на месте, визжит так громко, что звенит в ушах. Ли не теряет время, подбегает к Нэнси. Та без сознания, не реагирует ни на зов по имени, ни на легкие шлепки по лицу. На шее две дырки. Место от укуса…? Ли выкрикивает: — Позови кого-нибудь! Восклицание лишнее: Керри стоит у него прямо за спиной. Услышав Ли, она собирается броситься к двери, когда чертов псих преграждает ей путь. Тот сплевывает в сторону кровь. Оборачивается, и перед ними открывается вид на ужасный, отвратительный и, что важно, до этого отсутствующий на левой щеке ожог. Ли вскакивает на ноги. Керри затаивает дыхание. В комнате тихое рычание смешивается со сбивчивыми вдохами и тихими ругательствами. Вдруг дверь уборной чуть ли не срывается с петель. С треском встречается со стеной. На пороге оказывается девушка. Угрожающе смотрит на психа, повелительным тоном произносит простое: — Замри! И парень замирает. Подчиняется. Мгновенно падает на колени, в глазах появляется неподдельный, дикий ужас. Губы шевелятся, но из них не выходит и звука. Ли шатается назад, тянет Керри за локоть. Кто это? Коп? Ещё одна психованная? События развиваются стремительно. Из-за её спины выскакивает высокий, накачанный блондин. За секунду оказывается возле бледного, бьет наотмашь. Одним ударом выбивает дух и сознание. Психованный падает на спину. Керри рядом грязно ругается. Ли едва держится, чтобы не повторить за ней. — Мия. Блондин одним махом поднимает, трясет за плечи потерявшего сознание. Явно указывает на странный ожог на щеке. Девушка подходит, смотрит секунду другую. Потом оборачивается к троице. Взгляд на Керри с салфетницей в руке. Взгляд на Нэнси, всё ещё без сознания лежащей на полу. И, наконец, голубые глаза цепляются за Ли со сжатыми кулаками. — Ну, привет, — говорит незнакомка. Мия, кажется. — Рождённый Солнцем.