***
28 апреля 2024 г. в 16:40
Сидя на краю кровати, Соуп спокойно курил. Гоуст лежал, растянувшись рядом с ним, как греющийся на солнышке кот. В комнате совсем темно, если не считать тусклого света от фонарей снаружи и зажжённой сигареты Соупа. Это была одна из немногих тихих и мирных ночей.
Соуп перевёл взгляд на мужчину. Он выглядел расслабленным, почти неземным. Его бледная кожа сияла в слабом свете, на ней медленно высыхал слой пота. Тонкое одеяло укрывало его ноги, обнажая покрытую шрамами спину. Словно песня сирен, она притягивала Соупа, побуждая его провести пальцами по многочисленным шрамам. Он этого не сделал.
К сожалению, Гоуст всё ещё носил чёртову маску. По крайней мере, она была надвинута на нос, показывая его улыбку Глазго, с которой Соуп успел познакомиться. И всё же он жаждал большего. Эту часть лица Гоуста он знал как свои пять пальцев. Его собственные фантазии о том, как выглядел его лейтенант, больше не удовлетворяли его любопытства.
Соуп никогда не трахался с парнем, который бы так упорно скрывал свою личность. Он встречал мужчин, которые боялись разоблачения, и это было справедливо. Он задавался вопросом, не было ли это своего рода извращением. Хотя чем больше они спали друг с другом, тем меньше Соуп был убеждён в любой из теорий. Судя по тем нескольким историям, которые он рассказал Соупу о своём прошлом, казалось, что потребность в анонимности проистекала из другого вида паранойи.
— Тебе не стоит курить внутри, Мактавиш, — тихо сказал Гоуст хриплым и сонным голосом. Соуп хмыкнул и глубоко затянулся, чтобы не отвечать. Они оба знали, что детектор дыма в комнате Гоуста был давным-давно отключён.
Обычно Соуп курил сигары, что было странным знаком почитания его прошлого капитана. Однако в последнее время он снова пристрастился к сигаретам, особенно после секса. Это стало привычкой. Они с Гоустом трахались, а потом он курил. Он был уверен, что именно Гоуст ввёл эту привычку — он всегда выходил на улицу покурить после того, как они заканчивали, наверное, чтобы избавиться от привкуса. Если Соуп шёл за ним, то предлагал ему сигарету. После Гоуст стал курить реже, вместо этого он ложился рядом с Соупом на такое количество времени, какое ему позволялось. Он сворачивался возле Соупа так, что они были достаточно близко, чтобы делиться теплом, но не касались друг друга. «Дилемма ежа», — стоически подумал Соуп.
Это было странно. Его влекло к этому мужчине. Сначала он думал, что это любопытство. Бесконечные слухи и засекреченные файлы, которые следовали за человеком в маске, известном только как «Гоуст», могли заинтриговать любого, будь то военный или нет. Когда они впервые встретились, Соуп хотел сорвать маску с черепом и разоблачить его.
— Что это за имя такое дурацкое, Гоуст? — вот и всё, что он сказал.
Потом он думал, что это было сексуально. Гоуст выглядел очень даже неплохо. Его сильное тело подходило Соупу, как кусочек пазла. Его выносливость была такой же бесконечной, как и его шрамы. Несмотря на исходящую от него суровую холодность, под Соупом он был мягким и тёплым. Быть внутри Гоуста было похоже на вознесение в рай. Соупа не волновали следы от укусов и царапины, он готов был вынести всё, лишь бы оказаться в объятиях Гоуста.
Вот почему Соуп начал думать, что это притяжение не было сексуальным, или, по крайней мере, не настолько сексуальным, как он думал изначально. Было что-то ещё в том, как Гоуст прижимался к нему. В том, как он лежал так близко, насколько это было возможно, не прикасаясь. Щенячья привязанность, которая была глубже, чем связь между капитаном и лейтенантом.
Их оправдания сдерживаемого разочарования превратились в страстное желание. Они встречались всё чаще и чаще. Соуп хотел быть ближе к Гоусту, к Саймону. По ночам, оставаясь один в своей комнате, он тосковал. Тоска преследовала и днём. Он больше не мог оставаться в одиночестве в своём кабинете и не возвращаться мыслями к Гоусту. Это затуманивало его разум, делая всё нечётким. Это отвлекало, и Соупу это надоело так же сильно, как он хотел большего. Постепенно его желания и похоть переросли в необходимость.
Соуп закурил ещё одну сигарету, марки Гоуста, всегда марки Гоуста, и глубоко затянулся. Он позволил дыму окутать себя. Позволил ему себя ласкать и согревать. Позволил ему опустошить разум и наполнить его тёплыми мыслями о Гоусте, прижимающем его к себе. Нежное прикосновение дыма, преследующее его, словно призрак, всегда вне досягаемости. Из всего этого никотин был не самой глубокой зависимостью.
— Соуп, это уже третья, я еле дышу здесь, — вдруг сказал Гоуст, выводя капитана из задумчивости.
— Тогда сними грёбаную маску, — сухо отозвался Соуп.
Гоуст фыркнул, явно забавляясь.
— Я уже закатал её, но, чёрт подери, всё равно не могу дышать, — рассмеялся он.
Гоуст знал, как сильно Соуп ненавидел его маску. Жалобы его капитанов не остались незамеченными. К сожалению, они были одинаково упрямы, что приводило к слишком большому количеству перепалок между ними. Маска, конечно, была одной из причин. Очередная бесконечная погоня за призраками.
Улыбка Соупа погасла, когда он взглянул на часы. Момент снова был испорчен. Он вздохнул, проверяя время — ему скоро нужно уходить. Гоуст, казалось, заметил это и пошевелился. Он принял сидячее положение, опасно наклонившись к Соупу. Ждал его команды, как собака.
— Мне пора, — сказал Соуп. Его голос звучал гораздо более разочарованно, чем он планировал. Странное желание скрутило его желудок. «Остаться, пожалуйста, просто позволь мне остаться», — ныло оно внутри. Соуп пытался не обращать внимания и похоронить это вместе со всем остальным дерьмом, с которым ему придётся иметь дело. Неожиданно Гоуст наклонился ближе, их кожа соприкоснулась.
— Сейчас? — прошептал он, и от его дыхания у Соупа мурашки побежали по коже.
Соуп не ответил. Он знал, что должен уйти, закончить их отношения, попросить перевести его в другое подразделение. Он знал, что по уставу это было «правильно». Он видел, куда приводило братание даже лучших солдат. Он не смог бы жить с позорным увольнением, особенно после всего того дерьма, с которым ему пришлось столкнуться.
Эта дилемма терзала его сердце. Разрывала надвое. Сердце и мозг отказывались сотрудничать. Его рука дрожала, когда он в последний раз затягивался сигаретой.
Их работа и в лучшие времена была морально серой. Он делал вещи и похуже. Нахуй это.
Джон повернулся, его рука взметнулась к лицу Саймона. Он поцеловал его лихорадочно, отчаянно, желанно. Он нуждался в Гоусте, нуждался в Саймоне. К чёрту маски, он нуждался в этом мужчине больше, чем в сигаретах.
На секунду Гоуст замер. А затем Саймон поцеловал его в ответ так же отчаянно. Это не было тем же отчаянием и потребностью, которые толкнули их друг к другу в самом начале. Ну, может, и было, просто теперь выражалось по-другому. Необходимость почувствовать себя целым, утешённым, любимым.
У Джона закружилась голова. Внутри у него всё горело, его желание раскрылось, как ящик Пандоры.
— Не оставляй меня, — выдохнул Саймон. — Пожалуйста, никогда не оставляй меня.
— Не оставлю, — пообещал Джон. — Просто позволь мне быть рядом, пока ты не перестанешь меня терпеть.
— Этого не случится.
В груди Джона разлилось головокружительное тепло. Если бы он не был так занят, целуя Саймона, он бы улыбался как сумасшедший. Джон позволил этому чувству затуманить его разум. Позволил теплу Саймона поглотить его, сжечь целиком. Ему не нужны были сигареты, когда Саймон, наконец, вот так обнимал его.