Музыка, ставшая мостом

В день рождения уважаемого наставника Мо решительно выставили за порог. — Я занят! — заявил Чу Ваньнин и торопливо хлопнул дверью перед его носом, едва не прищемив. Мо Жань задумчиво потер нос, вслушиваясь в нервные шаги. В голове раздался драматичный вздох, эхом отдавшийся в затылке. Мо Жань закатил глаза и предпочел прикинуться глухим. Но кому как не ему было знать, что незримый собеседник не терпит игнорирования? — Все, — мрачно выдал голос Тасянь-цзюня в глубине сознания. — Это конец. — Все в порядке, — шепотом возразил Мо Жань. Он отошел от двери и удобно устроился на скамье во дворе: сам ее сколотил в первый же год проживания с Чу Ваньнином на горе Наньпин. Здесь его душа всегда обретала покой. Но не душа второй личности, которая никак не унималась и громко фыркнула: — В порядке?! Он нас выгнал! Не удивлюсь, если мы ему больше не нужны. А все из-за тебя, тупая псина, ты вечно мямлишь, даже сейчас слова поперек не сказал. Этот достопочтенный бы схватил его и... — Ага, — Мо Жань устало выдохнул и прикрыл глаза, собираясь уйти в медитацию. Беседы с Тасянь-цзюнем редко бывали продуктивными, особенно когда дело касалось Чу Ваньнина. По правде говоря, Мо Жань сам не знал, как терпит самого себя. Наверное, какая-то его часть понимала, что Тасянь-цзюнь всем своим существом так же сильно любит Чу Ваньнина и желает ему лучшего. Но в то же время панически боится этим самым лучшим не оказаться, а потому с рычанием бросается на своё же отражение. А ещё Мо Жань к нему привык. Он не желал этого, однако понимал Тасянь-цзюня от и до, храня в памяти их общий прожитый опыт. Для уважаемого наставника Мо война осталась в прошлой жизни, но для императора она так и не закончилась — и он остался брошен на опустевшем вдруг поле боя, без армии и противника.Стоит ли удивляться, что врага он видел в самом себе? Лишь одно осталось неизменным, из жизни в жизнь: то, что он желал сберечь, присвоить и удержать, защитив от всего мира, от самого себя в первую очередь. Чу Ваньнин. И это заставляло Мо Жаня смиряться каждый день. Его настырное прошлое, однако, не сдавалось и продолжало тревожно выть и сыпать проклятиями, агрессивно колотя каждым звуком изнутри черепа: — Блять, дай уже контроль мне! Я пойду и все выясню, но я тебе точно говорю, из-за тебя он меня разлюб... Этого Мо Жань уже вытерпеть не мог. — Да закрой ты рот! — рявкнул он так громко, что с ближайшего дерева вспорхнула стайка птиц. — Ясное дело, он не успевает завершить вовремя подготовку к празднику и потому волнуется. Так что сиди смирно и жди свой гребанный подарок. Голос в голове действительно умолк и обиженно засопел, явно размышляя над достойным ответом в следующей перепалке. Но даже в наступившей тишине настрой на медитацию бесследно улетучился, оставив уважаемого наставника Мо в полном раздрае. Мо Жань вздохнул и в который раз подумал, что между ним и Тасянь-цзюнем — зияющая пропасть, оставившая их на разных берегах.

***

Чу Ваньнин действительно критически не успевал ровно ничего и оттого был в полном ужасе. Он проклинал тот день, когда гордо отмел любые простые варианты подарков для Мо Жаня и вознамерился превзойти самого себя. Будучи признанным мастером механизмов, Чу Ваньнин полагал свою идею вполне осуществимой. Но, как обычно и бывало, он совершенно не учел затраты времени на еду и сон. К тому же ему пришлось совершить несколько поездок в поисках нужных материалов. А потому в заветную дату Чу Ваньнин оказался на полу среди деталей своего будущего проекта. И в полном отчаянии. Он пожалел о том, что прогнал Мо Жаня, сразу же, но под воздействием паники не видел других возможностей завершить начатое. Ему и без того пришлось тайком вытаскивать из волос спящего возлюбленного мелкие шестерёнки (откуда они только взялись даже на кровати?!). Руки Чу Ваньнина дрожали от волнения. Он никогда не мастерил подобного, однако надменно отказался инструкции, а большую часть деталей взялся изготавливать собственноручно. Завинчивая последние элементы, он лишь робко надеялся, что подарок скажет Мо Жаню больше, чем слова, которые его учителю всегда давались с таким трудом. К облегчению Чу Ваньнина, за дверью не было пусто. Мо Жань действительно слонялся по двору, но терпеливо ждал. На лице ученика застыло выражение глубокой задумчивости, придающей ему хмурый вид. Стыд опалил лицо Чу Ваньнина, и он мгновенно ощутил себя худшим партнером на свете. — Ты не ушел? — вырвалось у него. Заслышав его голос, Мо Жань вскинул голову.Тень мигом спала с его лица, озарившегося теплой улыбкой: — Куда же я пойду, если мое золотце здесь? Чу Ваньнин ощутил, что заливается краской, и торопливо опустил глаза на свою ношу. Мо Жань тоже глянул на нее с любопытством. Чу Ваньнин хотел было предложить вернуться в дом, но живо вспомнил о механическом хаосе на каждой горизонтальной поверхности. Поэтому учитель поманил ученика за собой во двор и опустился на скамью, бережно укладывая на колени свёрток. Мо Жань, к смущению Чу Ваньнина, сел прямо на траву возле его ног, и подарок оказался перед ним. — Я могу развернуть? — Лучше я, — Чу Ваньнин не сдержал мягкую улыбку. В темно-фиолетовых глазах горел огонек интереса, хорошо знакомый учителю. Так маленький Мо Жань смотрел на него много лет назад. Чу Ваньнин потрепал ученика по волосам и аккуратно потянул за края бумаги. Солнечный луч ярко озарил небольшую круглую шкатулку. Она выглядела скромной, но изящной и явно недешевой. На белой гладкой поверхности протянулись тонкие ветви, меж которых распустились цветы хайтана. Мо Жань затаил дыхание и, протянув руку, неуверенно тронул пальцами рисунок. Его касание случайно задело кнопку. Крышка со щелчком откинулась, являя взору результат работы Чу Ваньнина. Маленькие фигурки выглядели на удивление реалистично. Белый кот и щенок хаски синхронно поднимали и опускали лапы в гонке друг за другом. Они бегали по кругу, то и дело совершая грациозные прыжки, мотая хвостами и припадая к опорной платформе в виде лужайки. Их игра была бесконечной, а каждое движение попадало в такт веселой простенькой мелодии, рождённой перестуком молоточков в глубинах шкатулки. Стоило Мо Жаню услышать первые ноты, как его глаза широко распахнулись. Он метнул пораженный взгляд в сторону Чу Ваньнина, но тут же вернулся к шкатулке. Казалось, Мо Жань весь обратился в слух, зачарованный музыкой. Когда завод кончился, он не сразу пошевелился, очнувшись. — Золотце мое, но... — пробормотал Мо Жань севшим голосом. — Откуда ты... — Это самая известная в Сянтань детская песенка, — Чу Ваньнин мягко накрыл своей рукой его дрожащую ладонь. — Значит... ты ее знаешь? Он не был уверен, хотя ездил в Сянтань и расспрашивал местных жителей. Ему не довелось повстречать лично Дуань Ихань, однако Чу Ваньнин слышал, что та была известной певицей. А узнав об истории рождения Мо Жаня, он подумал, что тот в детстве слышал от матери те песни, что были популярны в ее родных краях.И пусть это было только предположение, но оно оправдалось. Сердце Чу Ваньнина трепетало от нежности при виде слез в глазах ученика. Тот выглядел разбитым и счастливым одновременно, снова и снова проводя пальцами по ключику в шкатулке и проигрывая мелодию. Наконец, Мо Жань поднял лицо, полное светлой грусти и такой безграничной любви, что у Чу Ваньнина перехватило дыхание. — Спасибо, моя любовь, — тихо и серьезно произнес голос уважаемого наставника Мо, которому эхом вторил другой. Тот, что принадлежал императору и тоже беззвучно плакал в его голове. И между двумя берегами над пропастью протянулся мост.