Секреты и Маски | Secrets and Masks

5 февраля Гермиона ни капли не сожалела о содеянном. Она не сожалела о том, что, благодаря какому-то невероятному чуду, чёртовой счастливой случайности, она сумела проникнуть в голову Драко и покопаться в его воспоминаниях. С чего бы ей сожалеть о подобном? Малфой делал с ней абсолютно то же самое месяцы напролёт. Эта маленькая случайность – ничто по сравнению тем, что он сотни раз проделывал с её сознанием. Небольшая вмятина на гордости Драко – ничто по сравнению с нанесённым им уроном, и уж точно не искупит его вину перед Гермионой. Это даже близко не стоит с количеством той боли, что он ей принёс, но это не конец – Грейнджер лишь начала мстить. Этот случай лишь укрепил её уверенность в том, что она действительно способна навредить ему, сделать больно, так что девушке нужно запастись терпением и дождаться ещё одной удобной возможности напасть. Малфой заслужил это. Гермионе хотелось сломать Драко его же оружием. Почему тогда она чувствовала вину каждый раз, когда встречалась с ним взглядом? Почему каждый раз, когда она слышала его голос, её грудную клетку разрывала волна накатившей жалости и сожаления? Почему каждый раз, когда Малфой проникал в разум Грейнджер с момента её собственного вторжения в его, в ушах девушки раздавалось то самое сдавленное всхлипывание? Голос сломанного Драко засел в её сознании. Тихое всхлипывание, сорвавшееся с его дрожащих губ, день за днём дразнило разум Гермионы. Малфой стал вести себя с ней по-другому со дня «происшествия»: намного холоднее, чем до этого, если такое вообще возможно. Драко больше не пытался играть с ней, дразнить, прежде чем врываться в её сознание. Он редко удостаивал её своим взглядом и вообще вёл себя так отстранённо, что походил на ледяную глыбу. Он молча копался в её воспоминаниях, не глядя даже мельком. В каком-то смысле Гермионе льстило отсутствие прямого зрительного контакта, потому что для неё это значило лишь одно: она выиграла этот бой, проникла в его нутро, ранила. Маленькая, разумеется, но всё же победа. Малфой поднимал на Гермиону взгляд всего на несколько секунд: это был короткий момент перед непосредственным проникновением в её голову. Карие глаза Гермионы встречались с его – мёртвыми, пустыми, лишёнными каких-либо эмоций. При помощи окклюменции он возвёл защитную стену вокруг себя. Сильную и непробиваемую. Гермиона ни капли не сожалела о содеянном, но сожалела об увиденном. Каждый раз, когда она смотрела на Драко и видела возведённые окклюменцией стены или его, сопровождающего Асторию по поместью, перед глазами всплывала та самая картина: осколки, тело матери на дрожащих руках сына, всё ещё защищающих её от того, что убило несчастную женщину. Он обнимал её и напуганно шептал обещания спасти её. Гермиона сожалела об увиденной в его глазах боли, обиде и горе. Ей хотелось стереть из своей памяти это воспоминание, потому что из-за этой картины она воспринимала его как живого человека, умеющего ценить и любить, и это из раза в раз мешало ей вспоминать о том, каким монстром он являлся на самом деле.

* * *

18 февраля Неделя без Малфоя была блаженством. На физическом уровне это ощущалось так, будто с момента её прибытия в Поместье её непрерывно топили, а теперь в его отсутствие ей наконец позволили вынырнуть, вдохнуть воздух, почувствовать жизнь. Без постоянных проникновений в разум голова стала функционировать лучше, у девушки перестала идти кровь из ушей и носа, силы постепенно возвращались к Гермионе. К третьему дню отпуска Драко она обнаружила, что Перечное зелье ей больше не нужно. Малфой увеличил дозировку потребляемого Грейнджер зелья, подавляющего магию. Теперь она пила его дважды в день: утром и вечером. Это было вполне ожидаемо после успешного проникновения в сознание Драко, несмотря на то, что это было абсолютной случайностью. Малфой отличался многими личностными качествами, но глупость в его послужной список точно не входила. Вероятно, он понял, что её организм выработал иммунитет против зелья, поэтому теперь он будет увеличивать дозировку каждые несколько месяцев. Отпуск Драко стал для Гермионы праздником: отсрочка от легилименции, возможность дышать полной грудью и планировать свой побег, а также отсутствие давления тёмной магии в стенах поместья. Но настоящим подарком стала возможность сидеть на скамейке под цветущей вишней без единой капли тревоги в груди. Грейнджер понимала, что всё это выглядит довольно глупо: она отобрала столько жизней на поле боя, а теперь сидит, болтая ножками, как ребёнок, и наслаждается видом цветущего дерева. Она не могла сказать, почему, но каждый раз, когда она садилась на эту скамейку, по её телу разливалось спокойствие. Только здесь она чувствовала, что может расслабиться, обдумать всё, что её беспокоит, полюбоваться цветущей зеленью. Сады были поистине великолепны – ей пришлось признать это вопреки своему статусу пленницы. Растаявший снег унёс за собой пятна драконьей крови и раскрыл кусты роз, грядки маргариток. Они стали для неё символом новой жизни. Вокруг были цветы всех цветов и сортов, ожидающие своей очереди распуститься и повернуться навстречу солнцу. Некоторые бутоны раскрылись раньше других, и девушка из раза в раз восхищалась белыми пионами. Гермиона глубоко вдохнула сладкий аромат цветов и посмотрела на облака над головой. Руки приятно грела чашка чая, а ногти постукивали по керамике. Гермиона изучала небо. Поиск форм в облаках давал ей надежду, что к ней придёт хоть немного вдохновения относительно фрески и она поймёт, чего на ней не хватает. Но даже спустя почти пять дней этого не произошло. Гермиона тяжело вздохнула и допила остатки чая. Она встала и только собиралась вернуться внутрь, как тёмная фигура в небе привлекла её внимание: одинокое чернильное пятно на фоне белых облаков, в котором Гермиона узнала пикирующую в сторону поместья драконицу. Гермиона видела её бесчисленное множество раз. Она всегда держалась в стороне от чудища: это было разумнее всего – но, несмотря на ежедневные прогулки на свежем воздухе, к присутствию дракона невозможно было «привыкнуть». Гигантские размеры и зубы-лезвия всё ещё заставляли сердце Гермионы тревожно замирать каждый раз при их виде. Наблюдая за тем, как драконица стремительно падает на землю, Гермиона поняла, что один щелчок этих огромных челюстей способен разорвать её пополам. Дракон – ходячий смертельный приговор, постоянное напоминание о том, какая же она маленькая и беспомощная на самом деле и как легко нить её жизни может оборваться. Этот факт способен вывести из себя любого. Драконица хлопала крыльями и осторожно опускалась на землю, с каждым новым ударом лицо Гермионы обжигала волна холодного воздуха. Порыв ветра, вызванный Чёрной Тенью, усиливался с её приближением, заставляя локоны Грейнджер кружиться вокруг лица. Чудище приземлялось гораздо ближе, чем хотелось бы Гермионе. Драконица была не более чем в пятнадцати футах от неё. Морозный февральский воздух меркнул в сравнении с теплом тела Чёрной Тени. Она, казалось, не замечала Гермиону, её голова по-змеиному моталась из стороны в сторону в поиске кого-то. Дом, сад, кладбище, снова дом. Драконица как будто не торопилась опускаться на землю. Она была очень осторожна: держала торс так неподвижно, как только могла. Это и показалось Гермионе странным: обычно при приземлении чудище всем своим весом обрушивалось на землю. Каждый спуск оставлял горы перевёрнутой земли, раздавленные кусты и растоптанные бутоны прекрасных цветов. Эльфы, а особенно Квинзел, всегда сердились на беспорядок, устроенный драконицей, но никогда не жаловались: они подкапывали землю, восстанавливали цветы и продолжали заниматься своими делами до конца дня, даже если потом Квинзел бормотала что-то о туфлях из драконьей чешуи. В этот раз всё было по-другому. Драконица была осторожна, её задние лапы мягко касались земли, а свои когтистые крылья она кротко опустила на траву. Однако стоило ей оказаться на земле, как из её пасти вырвался совсем не нежный звук – вопль, леденящий кровь, от которого у Гермионы ёкнуло сердце. Казалось, интенсивный рёв продолжался целую вечность, как будто тысячи ногтей одновременно скребли по доске. И, блять, как же это было громко. Гермиона прижала руки к ушам, выронив чашку. Звук разбившейся о брусчатку керамики привлёк внимание драконицы, и её рот закрылся с громким щелчком. Крик мгновенно оборвался, и она повернула голову к Гермионе. Сердце остановилось. Кровь в венах заледенела, когда горящие красные глаза посмотрели на неё. Драконица пялилась на девушку несколько мгновений. Она высоко держала голову, а в алых глазах что-то мерцало: какая-то незнакомая эмоция, которой, по мнению Гермионы, драконы не должны обладать. Вообще она мало что знала об этих гигантских существах и точно не думала, что они способны испытывать эмоции. Да, драконы умны, свирепы, величественны, но чувствуют ли они что-то? Гермиона сомневалась в этом, но она была готова поставить на кон свою жизнь, потому что, судя по тому, как драконица смотрела на неё, как не по-хищнически блестели её глаза, – чудище было напугано. Грейнджер сделала осторожный шаг в сторону, и осколкам кружки хрустнуть под ногой, драконица тут же обнажила клыки. Сердце бешено заколотилось где-то в ушах. Драконица медленно шагнула вперёд. Передние когти – те, что на кончиках крыльев, – вонзились в траву. Из её груди раздался глубинный рокочущий звук – не рычание, но всё же что-то угрожающее. Драконица опустила голову и открыла рот, в котором уже собирались огненные искры. Гермиона сделала ещё один шаг в сторону, но, когда челюсть драконицы почти царапнула землю, заметила на её спине фигуру в маске. Парализующий страх, вызванный драконьими клыками, сменился яростью. Малфой, злобный маленький придурок, сделал это нарочно! Это был несчастный случай, а он, вероятно, воспринял это как расплату за вторжение в сознание. Гермиона знала, что он захочет сравнять счёт, но просто не ожидала, что её наказанием станут челюсти рептилии. Гермиона открыла рот. На кончике языка вертелось грязное, совершенно неподобающее леди оскорбление, но она всё же промолчала. Осанка Малфоя всегда была раздражающе безупречной: идеально прямая спина, широкие плечи, а руки обычно были элегантно сцеплены за спиной – результаты многолетних уроков этикета. Сейчас же он был сам на себя не похож: Малфой ссутулился, покачиваясь на спине чудовища, а его голова безвольно свесилась вперёд. Он выглядел так, словно в любой момент мог упасть. Драконица перестала рычать и повернула голову так, чтобы краем глаза посмотреть на хозяина. Гермиона поняла в чём дело, только когда Малфой стянул маску: его глаза были плотно закрыты, по лбу и изо рта стекали струйки крови. Он был ранен. И довольно сильно. Малфой снова пошатнулся, изо всех сил стараясь удержаться на месте и борясь с дрожащими руками. Его грудь тяжело вздымалась. Гермиона только собиралась воспользоваться тем, что драконица отвлеклась, и убежать, как Малфой соскользнул. Его руки подогнулись, и он упал со спины Чёрной Тени. Малфой захлебнулся собственной кровью, из уголков его рта потекли свежие струйки, когда он с характерным хрустом ударился позвоночником о брусчатку. Драконица издала низкий, почти панический крик и склонила голову. Кровь скопилась на мантии вокруг маленьких дырочек на груди и плечах. Он снова поперхнулся с хриплым и скрипучим звуком. Изо рта потекло ещё больше крови. Драконица обвила его своим телом. Хвостом она мягко притянула Малфоя к себе, а носом уткнулась в его плечо в попытках согреть и вдохнуть в хозяина жизнь. Малфой не двигался. Драконица придвинулась ещё ближе, повторяя движения снова и снова, каждый раз нежнее предыдущего, хотя всхлипы становились всё громче и настойчивее. Несмотря на усилия драконицы, Малфой не подавал никаких признаков жизни. Его глаза всё ещё были плотно закрыты, а дыхание с каждой секундой затихало. Гермиона дёрнулась, намереваясь помочь, уже протянула руки и автоматически наклонилась к нему, но что-то заставило её остановиться. Зловещий тихий голос – возможно, голос разума – зазвучал в ушах. Если она позволит ему умереть, то и сама умрёт вместе с ним. Таким образом Гермиона спасла бы бесчисленное множество жизней, свои воспоминания, только так бы она смогла утаить местонахождение Гарри, Медузы и Ордена. Да и Малфой заслужил это, разве нет? Он монстр. Безжалостный, расчётливый, хладнокровный убийца. Вся эта война началась тогда, когда он помог убить Дамблдора. В тот день именно Малфой привёл всё в движение, так что он заслужил это, не так ли? Это будет жалкая смерть. Он не уйдёт в сиянии славы или в разгаре битвы. Его не запомнят как безжалостного военного преступника. Он умрёт в одиночестве, захлебнувшись собственной кровью, потому что грязнокровка отказалась его спасать. В этом была некая тёмная и поэтическая справедливость. Какая-то космическая сила, какое-то равновесие на весах: Драко Малфой, жаждущий власти, уважения и силы, умрёт в одиночестве как жалкое, недостойное недоразумение. Но несмотря на степень его ранений, наблюдая за тем, как обильно его безжизненное тело истекает кровью, Грейнджер решила, что должна попытаться спасти его. Все те мерзкие и отвратительные вещи, которые он говорил с момента её похищения, звучали в ушах Гермиона постоянно, но сейчас она этого не слышала. Не слышала злобу и яд, которые раньше наполняли эти слова. Всё заглушил тот надрывный всхлип, который она услышала, когда Малфой держал в объятиях мать. Как бы сильно Гермиона ни ненавидела Малфоя, как бы сильно ни фантазировала о его смерти с самого первого дня в плену, за его смертью последует и её. А она пока не была готова умирать. Гермиона осторожно подошла к Малфою и вскинула руки, когда голова драконицы резко поднялась. Чудище предупреждающе сверкнуло клыками, и тот же угрожающий шипящий звук вырвался из чешуйчатой груди, стоило Грейнджер приблизиться. — Я не собираюсь ему вредить, — тихо сказала Гермиона в попытке убедить чудовище. — Я хочу помочь. Чешуя на спине и шее драконицы напряглась, казалось, встала дыбом и завибрировала от рыка. Гермиона глубоко вздохнула и, несмотря на застывшую от страха кровь, заставила ноги сделать ещё один шаг, затем ещё один и ещё. — Я не собираюсь ему вредить, — мягко повторила она, не сводя глаз с драконицы. — Клянусь. Чёрная Тень снова зарычала, когда Гермиона медленно опустилась на корточки рядом с Малфоем. Хвостом чудище отодвинуло хозяина подальше от девушки. — Всё в порядке, — прошептала Гермиона. — С ним всё будет хорошо. Она думала, что достучалась до зверя, что уловила проблеск понимания в этих горящих красных глазах, но стоило ей протянуть руку к груди Малфоя, чтобы осмотреть раны, Чёрная Тень заскрежетала зубами и подалась вперёд. Клыки оказались всего в нескольких дюймах от дрожащей Гермионы. Грейнджер вскрикнула и отшатнулась. — Я не собираюсь вредить ему! — крикнула она, прижимая руки к груди. — Я пытаюсь помочь и не смогу этого сделать, если ты не дашь мне дотронуться до него! Чёрная Тень снова зарычала. Звук был похож на раскат грома. Жар, исходящий от её тела, казалось, усиливался, как будто она специально накапливала его. Гермиона почувствовала, как на висках выступили капельки пота. Она сделала ещё один глубокий вдох и постаралась успокоиться. — Пожалуйста, прошу тебя, дай мне помочь ему. У Малфоя не было времени на эти уговоры. У них не было времени на это. — Здесь никого нет. Я единственная, кто может ему помочь. Мне нужно, чтобы ты доверилась мне. Пасть драконицы скривилась ещё больше. Её клыки угрожающе высунулись наружу. — Если ты не дашь мне помочь ему, он умрёт, — Гермионе, возможно, показалось, но она как будто уловила искру в глазах дракона. — Он потерял слишком много крови и скоро умрёт. Шипение Чёрной Тени стало немного тише. Гермиона решила, что это хороший знак, и продолжила. — Ты понимаешь меня? У него нет времени. — Гермиона придвинулась немного ближе и протянула руку к Малфою, даже прерывисто вздохнула, когда драконица не попыталась прижать тело к себе. Это сработало, она достучалась до чудища. — Обещаю, я не сделаю ничего плохого. Но нужно действовать сейчас, иначе он умрёт. Драконица несколько секунд пристально смотрела на неё, казалось, серьёзно обдумывая слова Гермионы. Но когда Малфой снова поперхнулся и застонал от боли, драконица приняла решение. Рычание затихло. Она медленно освободила Малфоя из кольца своих лап и отползла, освобождая место для Гермионы, но глаз с неё всё так же не сводила. И клыков не убрала. Гермиона склонилась над неподвижным Малфоем, вцепилась в пропитанный кровью воротник и с невиданной ранее силой рванула полы его рубашки, разорвав одежду до самого пояса, откуда блеснула серебром пряжка ремня. Следом девушка спустила рубашку с тела Малфоя. Ей не сразу удалось определить источник кровотечения. Крови было столько, что она заливала всё тело. На шее в тусклых лучах солнца поблёскивала простая серебряная цепочка. В неё были будто вплетены два серебряных кольца, но Гермиона на них даже не взглянула. Оторвав от своего кремового кардигана большой кусок ткани, она бросилась вытирать кровь с груди Малфоя. От первого прикосновения он дёрнулся и Чёрная Тень зашипела, обнажая клыки и почти бросаясь на Гермиону. — Всё в порядке! — крикнула Гермиона приблизившейся драконихе. — Я ему не наврежу! Мне нужно сначала вытереть кровь! Чёрная Тень не отступила ни на дюйм, но и приближаться не стала. Вытерев почти всю кровь, Гермиона посмотрела на торс Малфоя и поражённо вздохнула: он был весь в шрамах, один другого страшнее. Его грудь рассекали глубокие серебристые порезы – наверняка результаты Сектумсемпры, доставшейся ему на шестом курсе, – но и других хватало. Справа, чуть выше живота была целая россыпь шрамов, вдоль мышц пресса и под рёбрами – глубокая рана, над самым пахом – след, как от ножевого ранения. Долгие годы боли отпечатались на его безупречной мраморной коже. Словно карта, сохранившая каждое прикосновение смерти, напоминания обо всех его битвах. Наверное, некоторые достались Малфою от самого Волдеморта – следы от наказаний за проваленные задания. Девушке думалось, что тот признавал только наказания лезвием и заклятиями, когда признания и мольбы о пощаде сопровождались криками боли и кровопролитием. Но сейчас Гермионе было не до этого: из свежих ран, ещё не заживших и не превратившихся в шрамы, уже сочилась кровь. Действовать надо было быстро. Кожа Малфоя горела, распухшая, покрасневшая. Грудь разворотили пять маленьких отверстий. Пулевые ранения. Гермиона с усилием сглотнула комок желчи, поднявшийся из живота. «О господи! Что с тобой стряслось?» И что теперь делать? Она не врач, а солдат. Ей привычней убивать, калечить, побеждать в бою, отнимать жизни, а не спасать. Знания Гермионы о целительской магии и зельях ограничивались правила первой помощи при боевых ранениях. Их хватало, чтобы остановить кровотечение и помочь солдату продержаться до прибытия врачей – вот и всё. Ей ничего не было известно о том, как правильно вытаскивать пули, да ещё и палочки с собой не было! Спокойно. Нужно сохранять спокойствие. У неё получится. Получится. Гермиона отодвинулась от Малфоя и осмотрелась, ища хоть что-нибудь полезное. Тут, чуть не вскрикнув от радости, она увидела по другую сторону поросшего травой берега склад зелий. Вскочив на ноги, девушка кинулась к зданию. — Грей его! — бросила она через плечо. — Я кое-что придумала! Земля под ногами чуть задрожала – это дракониха придвинулась к Малфою, прижимаясь к нему своим телом. Гермиона распахнула двери и сразу бросилась к шкафам, отчаянно молясь найти там что-нибудь полезное. Как назло, почти все поддерживающие жизнь зелья оказались зачарованы и запечатаны, но всё же удача ей улыбнулась. У неё получилось отыскать несколько бутылей Крововосполняющего зелья, Самосшивающую мазь и пару зелий, предотвращающих инфекционное заражение. На верстаке обнаружилось два пинцета, очень пригодившихся бы для того, чтобы вытащить пули из тела Малфоя. Но, как она и предполагала, оказалось, что они были привязаны заклинанием к столешнице. Как бы они ни были необходимы Гермионе, их было не сдвинуть с места, и это делало их совершенно бесполезными. Когда она вновь упала на колени возле Малфоя, тот уже захлёбывался кровью. Его лицо исказилось агонией. Гермиона была готова поклясться: за время её отсутствия он ещё больше побледнел. — Спасибо, — обращаясь к драконихе, выдохнула Гермиона, судорожно откручивая крышки от бутылей с зельями. — Возможно, ты подарила мне несколько лишних минут. Дракониха что-то пропыхтела – как показалось Гермионе, что-то вроде благодарности – и немного отодвинулась, вновь уступая место девушке. Гермиона расставила зелья на траве в том порядке, в котором собиралась их применять, и вновь уставилась на грудь Малфоя. Глубоко вдохнув, чтобы не так сильно тряслись руки, она погрузила три пальца в первое пулевое отверстие. Малфой взревел от боли. Его лицо исказилось, спина выгнулась дугой. Другой рукой Гермиона взяла его за плечо и мягко уложила назад. Растопырив ладонь, она прижала его к земле и, усиленно сдерживая рвотные позывы, согнутыми пальцами постаралась в месиве из разорванных мускулов и крови нащупать пулю. Малфой бешено дёргался под её руками, рыча от боли. Его голос срывался на крик. Гермиона только сильнее придавливала его к земле, пытаясь удержать на месте. Вновь сведя пальцы вместе, она не сдержала радостного вздоха – кончик указательного ткнулся в холодный металл. — Первую нашла! — Девушка выдохнула. — Будет больно, но ты постарайся не дёргаться: я её вытащу, — добавила она, надеясь, что сквозь крики Малфой всё же услышал её. Гермиона медленно ввела пальцы глубже и подцепила пулю. Малфой вновь резко дёрнулся, сгребая ладонями влажную траву, пропитавшуюся его кровью. Гермиона зажала пулю между большим и указательным пальцами и, не спеша, аккуратно вытащила её. Крик Малфоя перешёл в рваный выдох, и, когда Гермиона вытащила пальцы, он обессиленно распластался на земле. Девушка положила ладонь ему на грудь, и её пальцы погрузились в кровь. Когда она надавила, кровь полилась меж пальцев и Гермиона еле сдержала рвоту. Она капнула немного дезинфицирующего зелья в первую рану, потом добавила Самосшивающую мазь и выдохнула с тихим облегчением: края отверстия практически мгновенно срослись, и теперь только небольшой серебристый шрам указывал на то, что здесь вообще была рана. С одной было покончено, оставалось ещё четыре. Гермиона, не теряя времени, ввела пальцы во второе отверстие. — Тш-ш-ш, — вздрогнув, зашептала она вскрикнувшему Малфою. — Тише, Малфой. Т-ш-ш. Знаю, что больно, но скоро всё закончится. Гермиона всегда схватывала на лету и потому вторую пулю вытащила гораздо быстрее. С третьей вышло ещё лучше, а с четвёртой она управилась за считанные секунды. Малфой всё время, пока девушка одну за другой вынимала пули, кричал и вырывался, выдирая из земли целые пучки травы. Успокаивался он, только когда Гермиона методично капала в раны дезинфицирующее зелье и смазывала их Самосшивающей мазью. К тому моменту как она втёрла мазь в четвёртую рану, всё его тело стало скользким от пота и он уже почти не двигался. Даже боль уже не искажала его лицо. Сейчас, когда на нём не было его привычной хмурости, Малфой казался совсем другим. Сквозь черты его лица: красивый изгиб челюсти, чёткие скулы – проступила какая-то мягкость. В какой-нибудь другой жизни Гермиона сочла бы его привлекательным. Не будь они заклятыми врагами, не окажись по разные стороны в войне, раздирающей мир на части, может, её бы покорил его облик, словно сошедший с полотен эпохи Возрождения. И всё же они враждовали. Когда всё кончится, они снова начнут искать способы уничтожить друг друга. Поэтому внезапно вспыхнувшие мысли Гермиона так же быстро потушила. Прежде чем приниматься за пятую, последнюю пулю, девушка осторожно пропустила волосы Малфоя меж пальцев, стараясь не думать о том, какие они мягкие, и, поддерживая его голову руками, приподняла её, поднося к его губам бутыль Крововосполняющего зелья. — Ты должен выпить это, — мягко произнесла она и попыталась сдержать панику, когда он не послушался её сразу же. — Драко, ты слышишь меня? Нужно выпить зелье. Ещё несколько мгновений он лежал неподвижно. Его грудь вздымалась и опускалась, и наконец между бровей появилась складка. — Т-ты что... сейчас... назвала меня... Драко?.. — задыхаясь, слабо прошептал он, и его губы скривились в усмешке. — Эт-то... впервые. — Меньше шуток, — парировала Гермиона. — Лучше пей. — С-Салазар... какая ты властная... когда злишься. Малфой, больше не пререкаясь, принял зелье. Когда он всё выпил, Гермиона вновь уложила его голову на землю и занялась последней пулей. Её она обнаружила секунд за шесть и так обрадовалась тому, как быстро удалось её извлечь, что не обратила внимания на то, что Малфой всё это время не издавал ни единого звука. Осознав, что тот молчит, девушка впилась взглядом в его лицо. Её душа ушла в пятки: его глаза были закрыты. Малфой не дышал. — Малфой? В ответ – молчание. — Малфой? — настойчивей позвала Гермиона. Никакой реакции. — ДРАКО?! Не ответил. Даже не вздрогнул. Неподвижный, словно мертвец. Руки Гермионы взлетели на его грудь, и новая волна паники выбила из лёгких воздух. Она не чувствовала сердцебиения. Девушка надавила сильнее, в ужасе совсем позабыв про мазь, и судорожно попыталась нащупать ладонями удары сердца. Малфой совсем остыл, кожа у него была холодная, как лёд. Из последней раны на груди сочилась кровь, заливая руки Гермионы и всё его тело. Чёрная Тень заскулила и придвинулась. Гермиона не чувствовала сердцебиения. Какого чёрта она его не чувствует?! Девушка скользнула ладонями по плечам Малфоя, обхватывая запястья. Здесь пульс тоже не прощупывался. Ничего, ни единого, даже самого ничтожного признака жизни. Не справилась. Ей не удалось спасти его. Гермиона отпрянула и села, уставившись на застывшее лицо Малфоя. За её спиной взвизгнула и завыла дракониха. Осознание неудачи ледяной водой хлынуло в её вены, придавило к полу, сжимая горло. Что ж, вот и всё. Здесь она и умрёт, на этой пропитанной кровью земле. Совсем одна и... Нет. Нет, она не собирается умирать вот так. Этого не произойдёт, она отказывается принимать такой конец. Не для того она пережила учёбу в Хогвартсе, не для того искала крестражи и сражалась в дыму сотен боевых зон. С яростной решимостью, словно растопившей лёд в её венах, Гермиона склонилась над Малфоем, вжала ладони в его грудную клетку и стала надавливать. — Даже не думай тут умирать! — прохрипела девушка сквозь одышку, делая первый толчок. — Не смей умирать, Малфой! — Она надавила сильнее, не обращая внимания на то, что на её руки и лицо выплёскивается кровь. — Богом клянусь, если ты здесь умрёшь, — ещё толчок, — я тебя найду... — Она надавила ещё сильнее; руки уже горели от болезненного напряжения. — Я прорвусь через врата Ада, сама тебя найду и убью ещё раз! — Гермиона готова была поклясться, что в её руку слабо толкнулось его сердце. — Слышишь меня?! — Она надавила ещё раз, уже лучше ощущая слабые толчки. — Ты просто не имеешь права умирать! — Гермиона ещё сильней вдавила ладони в его грудь, чувствуя, как со лба и челюсти скатываются крупные капли пота. — Я запрещаю тебе умирать здесь! Чёрная Тень придвинулась ближе, наблюдая за тем, как Гермиона сражается за жизнь её хозяина, и завыла на более высокой ноте. — Я же говорила, что убью тебя сама, и я обязательно сдержу клятву, Малфой... Внезапно Драко распахнул глаза. Он тяжело вдохнул, отчаянно хватая ртом воздух, и резко сел так, что оказался нос к носу с Гермионой, мазнув губами по её губам. От неожиданности девушка подпрыгнула, но, взглянув в его глаза, застыла на месте. Они окрасились в голубой, в чистейший, завораживающий оттенок синего. Сейчас холод и отрешённость, вызванные Окклюменцией Малфоя, пропали, и Гермиона осознала, что наверняка именно эта способность преображала радужки его глаз, заливая их привычным серым. Теперь же его глаза превратились в бездонный необъятный океан синего; чёрт, да она бы солгала, если б сказала, что видела вещи прекраснее этой. Малфой сидел напротив, тяжело дыша, с каждым рваным, жадным вдохом окатывая её лицо и губы волнами горячего воздуха. Он был так близко, что Гермиона почти ощущала его вкус. Кровь. Дым. Земля. Перечная мята. И новый пергамент. Его сердце наконец забилось вновь, её же – остановилось.