Секреты и Маски | Secrets and Masks

28-е марта Второе освобождение от оков Проклятия Демона ощущалось иначе. О первом столкновении с ним Гермиона помнила немного, слишком уж это было незнакомо, слишком неожиданно. Тогда её так поглотила паника, что ни на что другое вокруг она не обращала внимания. Чувство было такое, будто её погребло под огромной волной и понесло по течению, крутя и швыряя так, что невозможно стало отличить верх от низа. Во второй раз было, вроде бы, легче и в то же время в тысячу раз сложнее. Сейчас Гермиона лучше осознавала себя, поэтому чувствовала проклятие, ощущала, как её движениями словно управляет натягивающий и дёргающий за ниточки кукловод. В этот раз она заметила лёгкое покалывание, зародившееся у основания черепа и распространившееся по мозгу и позвоночнику. Она почувствовала, как заклятье разбегается по рукам и ладоням, оплетает пальцы, устанавливая контроль над каждым дюймом её тела. В этот раз Гермиона его изучала: как гудят от него вены, как пульс ускоряется до такой степени, что она словно вибрирует, как её тело напрягается в готовности к абсолютно всему. Малфой был прав: Проклятие и правда дарило слепящую ясность, одновременно обострявшую и путавшую её ощущения. Гермиона видела всё. Слышала шелест каждого листочка в кроне дерева над головой, слышала, как чиркнули друг о друга кости в запястье стоявшего рядом Малфоя, когда он сжал кулаки. Все охотничьи инстинкты обострились благодаря всего двум словам, произнесённым на латыни. Вот чего она не ожидала, так это эмоций, которые они пробудили в ней. То было не счастье, не радость и даже не удивление. Нет, эти чувства не вязались с предназначением Проклятия. Заклинание питалось тёмной магией, пожирало жестокость и боль. Оно приказывало ей убивать и рушить, а это по силам лишь темнейшим из проклятий. Суть тёмной магии в том, что она подпитывается болью и яростью. Чем больше душевных страданий, тем лучше. Чем страшнее мучения, тем сильнее проклятие. Поэтому заклятие обостряло эти эмоции. Жизни, отобранные Гермионой. Задания, провалившиеся, потому что она помедлила или допустила ошибку. Каждый, кто умер у неё на руках. Проклятие прокручивало всё это в её голове раз за разом, словно какой-то жестокий калейдоскоп боли и ужаса, подпитывая её гнев. В прошлый раз Гермиона не осознала влияние заклятие на её тело, а теперь она понимала, что делает и за что ей стыдно – за то, что она чувствует себя смертельно опасной. Могущественной. Будто ей подвластно всё, и она может разнести любое здание, уничтожить целую армию одним мановением руки. Не наставь Гермиона палочку на своих друзей – тех, кого клялась защищать, чего бы ей это ни стоило, – ей бы, может, даже понравился подобный эффект. Когда проклятие рассеялось и призрачные пальцы отпустили тело девушки, Гермиону за запястье схватила настоящая холодная рука. В одно мгновение земля исчезла из-под её ног, в считанные секунды изменился воздух вокруг, и вот она уже приземлилась в другом месте. Как только аппарация завершилась, те же самые руки обхватили её лицо. — Грейнджер, посмотри на меня. — Малфой приподнял её лицо, встречаясь с Гермионой взглядом. — Т-ш-ш, всё хорошо. Ты в безопасности. Смотри на меня… Гермиона отбросила его руки: — Не трогай меня! Они вернулись в его поместье. На улице стемнело, и лишь несколько слабых лучей лунного света пробивалось сквозь нависшие над мэнором тучи. В кухне, где они оказались, было холодно, кто-то оставил окно открытым, но Гермиона едва почувствовала это. Слишком она была взвинчена, слишком пылала злобой. Она ощутила, как кровь – чужая кровь, чёрт возьми, – снова пачкает её волосы. Ещё кровь коркой высыхала на её лице, стягивая кожу, уплотнённой и ставшей какой-то чужой. Мерлин, она так чертовски злилась, что готова была разорваться на куски от ярости. Впервые очнувшись от заклятия, Гермиона скорчилась на земле, будто искалеченная голубка. Она кричала и вопила, укрываясь обрезанными крылышками и молясь, чтобы весь мир оставил её в покое, чтобы появился кто-нибудь и унял эту боль. В этот же раз она была способна на грёбаное убийство. Хотелось что-нибудь сломать. Что угодно! Хотя нет, не что угодно. Ей хотелось сломать Малфоя. Хотелось запрыгнуть к нему на спину, вырвать хребет и покончить с ним навсегда. Видит Мерлин, мир станет лучше без него. Наверное, гнев отразился на её лице, потому что стоило ей резко обернуться к Малфою, как тот предусмотрительно отступил на шаг. Его руки взметнулись в воздух, в свете луны сверкнули кольца. – Тише, я не причиню тебе вреда. Гермиона не удержалась и фыркнула: — Ты причинишь вред мне?! — Она направилась к нему, и с каждым шагом внутри всё сильнее разгорался адский котёл ярости. — Ты уже отобрал у меня всё! Больше тебе нечему вредить, — заорала она, толкая Малфоя в грудь обеими руками – но он не шевельнулся, даже не моргнул. Он как будто наслаждался происходящим. Уголки его губ дрогнули в усмешке; голубые молнии зазмеились в холодных серых глазах. — Вот она! Вот чёртов львёнок, по которому я уже успел соскучиться! А я-то думал, куда он подевался. Больной ублюдок. Малфой обхватил ладонями её запястья, притянул к своей груди и наклонился так близко, что Гермиона почуяла запах перечной мяты и дыма. — Ну же, Грейнджер, — шепнул он. — Врежь мне. Он её провоцирует. Знает, что она не сможет причинить ему боль; но наплевать. Она слишком разозлилась, чтобы пропустить насмешку мимо ушей. Ярость, будто яд, отравляла разум, затуманивая все логичные мысли и сужая поле зрения настолько, что наконец она стала видеть только объект своей злобы и думать лишь о нём. Малфой. Предусмотрительный ублюдок заранее зачаровал свою палочку. Как только Гермиона вырвалась из-под заклятия, палочка так обожгла ей ладонь, что девушка выронила древко из рук. Но пусть она теперь вновь безоружна, беззащитной её никак не назовёшь. Он хотел разъярить её? Хотел, чтобы она бросилась на него? Ударила ногой? Разбила о него кулаки? Что ж, прекрасно, пусть теперь получает! Ей захотелось схватить боль, что терзала её душу, горе, что укрылось глубоко в груди, вырвать и отхлестать его этим! Превратить бы его в боксёрскую грушу и выместить на нём всю ярость. Бить бы его, пока ладони не начнут кровоточить! Гермиона представила, как эта ярость распаляет её кожу, как растекается по мышцам, скользит в ладони, и со всей силы толкнула Малфоя в грудь. — Вот так! — поддразнил Малфой. — Не останавливайся! Что ещё я натворил? Что ещё отнял у тебя? — Ты превратил меня в чудовище, — зашипела Гермиона, вновь толкая его. — Заставил меня напасть на моих друзей! — Она ещё раз ударила его, сильнее, почти влепила пощёчину вместо толчка. Это немного уняло её боль внутри, поэтому девушка повторила. — Ты заставил меня убить их, тех, с кем я выросла! С кем мы ходили в одну школу! Малфой всё ещё возвышался над ней, но больше не ухмылялся. Уголки его губ опустились, между бровей прорезались морщины беспокойства. Трещинки в его глазах расширялись, окклюменция рассыпалась на осколки, а наружу, одерживая верх, хлынул океан синего. Тот самый синий, от которого он казался уязвимее, прекраснее. Этот чёртов глубокий, бездонный синий, как будто позволявший Гермионе заглянуть ему в душу, увидеть, как она разломана и искалечена, хоть она и убедила себя, что у Малфоя души нет. Гермиона не хотела считать его уязвимым человеком с чувствами. Он же бездушный демон! Всего лишь предмет её ярости! Она ударила его кулаком в грудь, повинуясь новой волне гнева, стрельнувшей ей в руку, попыталась разжечь в нём пламя, сжигавшее её изнутри. — Ты отнял у меня всё! — прошипела Гермиона, вновь ударив его. Костяшки пальцев заныли, но Малфой не давал сдачи. — Наворотил всякого, разве что не заклеймил меня Тёмной Меткой! Тебе плевать на всех, кто не имеет отношения к твоей семье! Когда она врезала ему в левое плечо, гораздо сильнее, чем прежде, глаза Малфоя замерцали. Голубой почти полностью заслонил собой серый. — Ты ради них готов на всё! Хоть врата Ада откроешь, если их это защитит, но на всех остальных тебе похрен! Какая разница, пусть мы все сгорим в огне! Главное, что они в безопасности! Она била его снова и снова, а Драко даже не пытался её остановить, тем более отбиваться. Да почему, чёрт возьми, он не ударит её в ответ?! Они же враги! Они ненавидят друг друга! Пусть он потеряет над собой контроль! Пусть ударит её, и тогда она сможет дать сдачи и выместить часть той злости, которая как будто душит её изнутри. Она не этого хотела! Не хотела, чтобы он смотрел на неё таким грустным взглядом. Не хотела его жалости. Она хотела разозлить его так сильно, как злилась сама, и заставить рухнуть в ту же пропасть. Хотела утащить его за собой на дно, хотела, чтобы он почувствовал то же, что ощущала она. Гермиона ударила его в челюсть, молясь, чтобы в нём поднял голову гнев. Малфой стиснул зубы, но его руки всё так же были опущены по швам. Он даже не дёрнулся в сторону палочки. — Прокляни меня! — заорала Гермиона, снова со всей силы толкнув Малфоя в грудь. Он зашипел, впечатавшись спиной в дверцу буфета. Она ранила его, била его так, как мечтала ударить месяцами, а он ей не отвечал. — Ну же, прокляни меня! Ударь! Сделай же что-нибудь! Он раздул ноздри. Сглотнул – дёрнулся кадык – и просто… уставился на неё. Чем ярче становились его глаза, тем больше эмоций, которые он привык скрывать за осколками стекла, просачивалось наружу. Сейчас в его глазах пряталась грусть. Боль, но не физическая, нечто иное – только сейчас Гермиона не желала этого видеть. — Не стой просто так! — закричала она, замолотив кулаками по его груди. — Прокляни меня! Наложи заклятие! Ты же этого хотел, разве нет?! — Она ударила его под ключицы. Хотя он не вздрогнул, на растущую в его глазах боль было невозможно смотреть. — Ты же такой хотел меня видеть?! Опасной?! Смертоносной?! Он мог бы остановить её в любой момент. Ведь он был гораздо сильнее её. Рядом с ним она казалась такой маленькой; одни его бицепсы были толще её бёдер. Если бы он захотел, то с лёгкостью мог бы протянуть руки, схватить её за руки и обездвижить. Но не стал. И вместо этого позволил ей кричать и, словно безумной, бросаться на него. — Что ж, твоё грёбаное желание исполнилось! Смотри, что ты сделал со мной! — Гермиона сморгнула слёзы, начавшие жечь ей глаза – она ещё не собиралась плакать. — Ты во всём виноват! Вся моя злость направлена на тебя! — Она вцепилась в воротник его рубашки и вынудила склониться к её лицу. — Из-за тебя я хочу разрушать всё вокруг! И ты, по крайней мере, мог бы хотя бы попытаться дать отпор! Сделай что-нибудь! Хоть что-нибудь! Она почувствовала, как он глубоко вдохнул и по её лицу прошлось его дыхание, будто он пытался забрать всю ярость, высосать её из воздуха и впустить в свои лёгкие. Он несколько секунд смотрел на неё бездонными голубыми глазами без единой серой прожилки, а потом прислонился своим лбом к её. — Я и делаю, — вздохнул он таким тихим, полным боли голосом, что сердце Гермионы сжалось. Ведь он и правда что-то делал. Он остался стоять, добровольно став объектом её гнева. Он специально дразнил её. Увидел, что в ней поднимается жажда крови, и понял, что ей необходимо изгнать эту жажду, будто демона, пока она не поглотила её целиком. Как агнца, он принёс себя в жертву страданиям, которые сам же и причинил. Он просил прощения, а она ещё не была готова услышать эту просьбу, и от этого Гермиона словно сорвалась в пропасть. Грейнджер кричала и молотила кулаками по его груди, снова и снова, пока не заныли руки и не начало жечь в сорванном горле, пока крик не перешёл в приглушённые рыдания и руки не впились в ворот его рубашки. Но это помогло. Спустя несколько минут она ощутила усталость. Опустошение. Освобождение. Она рухнула в его объятия, пряча лицо на его груди; по лицу непрерывным потоком бежали слёзы. Малфой мягко обнял её, поддерживая руками, притягивая ближе, и они вместе сползли на пол возле дверцы буфета. Она не пыталась оттолкнуть его, когда он усадил её к себе на колени. Как ни странно, ей и не хотелось. Но она всё не могла перестать плакать и бить его в грудь – даже сейчас, пребывая в полном опустошении, она пыталась ударить его. Гермиона не представляла, сколько времени она просидела, свернувшись калачиком в его руках, вскрикивая и заливая его рубашку слезами. Не представляла, сколько раз он крепко сжимал её в объятиях, впечатывая в своё тело, как только очередные беззвучные рыдания подступали к горлу. Малфой был с ней рядом всё время, укачивал, успокаивал, прижимаясь губами к её волосам, лбу и вновь и вновь шепча тихие: «Прости» и «Ты не заслужила этого». — Мне так чертовски жаль, львёнок, — услышала она его голос, когда сквозь окно кухни начал наконец пробиваться солнечный свет. — Твою же… Почему именно ты? Почему, чёрт возьми, именно ты?

* * *

29-е марта Холодным выдалось возвращение Гермионы в Йоркский собор спустя долгие месяцы. Быть может, потому что над головой, под потолком, кружили, словно вестники смерти, дементоры. А может, потому что все свечи быстро задули, потушили Пожиратели Смерти, как покончили они с жизнями прихожан, зажёгших их. Но нет, где-то на подкорке Гермиона понимала, что это были не настоящие причины. Что-то ещё обитало здесь, нечто тёмное, пагубное, оно холодило ей кровь и пускало дрожь по позвоночнику, будто кто-то сейчас крутил «колесо» на её будущей могиле. И это нечто смотрело прямо на неё. Гермиона подавила дрожь, встретившись глазами с Волдемортом. Вынудила себя высоко вздёрнуть подбородок, и Малфой с Ноттом провели её в двери собора и по проходу между скамей. Как и в прошлый раз, он сидел на троне, вертя в руках Бузинную палочку, и его тёмно-зелёные грязные одежды свисали с подлокотника. Сегодня в соборе было меньше Пожирателей, по-видимому, лишь горстка Золотых Масок считались «достойными» присутствия на собрании. Они застыли за спиной своего хозяина с масками в руках, будто верные псы, коими и являлись. Присутствие Гермионы на этом «священном» собрании не одобряли – она видела по лицам. Рудольфус и Рабастан Лестрейнджи уставились на неё из-за правого плеча Волдеморта. Корбан Яксли поджал губы в отвращении. Рука Уолдена Макнейра дёрнулась к волшебной палочке. Антонин Долохов сузил глаза и подтолкнул локтем стоявшего рядом незнакомого Гермионе Пожирателя. Гермиона стряхнула с себя их взгляды, как пыль, – она не дала себя запугать. Но когда Барти Крауч-младший облизнул губы, она не успела сдержать дрожь омерзения. После своего побега из Азкабана Барти особо не высовывался. За годы его не раз видели в районе боевых действий, но, насколько было известно в Ордене, он теперь был не боец. Сейчас он стал скорее стратегом, гениальным дезинформатором, от которого было больше толку среди книжных баррикад и планов битвы. Но он изголодался по войне, это ясно читалось по его обезумевшему, порочному взгляду. По движениям пальцев, то сжимавших, то отпускавших палочку каждые несколько секунд, как будто он едва сдерживался, как будто жаждал показать, что ему место на войне – дайте только случай доказать это. Но от того, как он смотрел на Гермиону, на её бёдра, девушку чуть не стошнило. — Драко, Теодор, прошу, — почти промурлыкал Волдеморт, вставая, когда они дошли до конца прохода. — А ведь я уже задавался вопросом, когда вы появитесь здесь. — Прошу нас извинить, мой повелитель, — Малфой склонился в глубоком поклоне перед Волдемортом. Нотт одёрнул Гермиону, заставив повторить жест. — Вчерашняя миссия утомила всех нас, поэтому перед аппарацией сюда нам потребовалась небольшая передышка. Как только они выпрямились, взгляд Гермионы метнулся к Малфою. Он лжёт. Он не ночевал дома, она сомневалась в том, спал ли он вообще. После того как она выпуталась из его объятий в ранний утренний час, Малфой исчез. Его не было в своей комнате, в поместье хозяина никто не видел целый день. Ни Астория, ни Забини, ни даже домовые эльфы не имели понятия, куда он делся. Гермиона же просто махнула рукой на это. Предположила, что ему нужно побыть одному, только вот зачем лгать? Что могло случиться такого важного, что стоило лжи хозяину? — Не беспокойся, Драко, — Волдеморт положил Малфою на плечо ладонь. — Ты хорошо постарался для меня. Полагаю, ты более чем заслужил небольшой отдых. Малфой кивнул, под его кожей на шее заметно проступили мускулы. Всё его тело казалось необычно напряжённым. Нотт уставился в пол взглядом, невыразительным, как и его лицо. — Теодор, — произнёс Волдеморт так властно, что Нотту ничего не оставалось, как только взглянуть на него. — Полагаю, ты тоже хорошо отдохнул? На этот вечер у меня для тебя есть ещё одна задача, и мне бы было неприятно услышать, что мой самый ярый последователь уставший для подобной миссии. Нотт провёл языком по внутренней стороне щеки – внезапный жест, неподобающий, совершенно не вяжущийся с образом человека, стоящего перед своим хозяином. Его плечи немного подрагивали, сжатые кулаки крепко прижались к бокам. Наконец он немного выдохнул и ответил: — Ради вас что-угодно, мой повелитель. — Восхитительно, — Волдеморт обернулся к Малфою. — Мне доложили, что провокация в Уитби удалась. Верно? Пальцы Малфоя крепче сжались на локте Гермионы. Она готова была поклясться, что он пытался притянуть её ближе. — Да, мой повелитель. — А вчерашнее нападение? — продолжал тёмный маг, угрожающе проходясь острыми ногтями по Бузинной палочке. — Проклятие Демона подействовало? — Да, мой повелитель, — Малфой сглотнул. — Подействовало. Нет, Гермионе не почудилось. Малфой и правда притянул её чуть ближе. Она чувствовала на тыльной стороне шеи его дыхание. — Хотя дела пошли не так, как мы ожидали. Нам не выпало шанса схватить беглецов, но подвернулся более удачный случай. Проклятие сработало на ура, и Грейнджер за считанные минуты обезвредила почти всех солдат Ордена. Никогда не видел такого яростного бойца. Волдеморт растянул губы в улыбке. — Там был и Поттер, — прибавил Малфой, и с лица Волдеморта в тот же миг сошло торжествующее выражение. — Он появился внезапно. Из их солдат уже почти никого не осталось, но, когда Поттер увидел Грейнджер, он застыл на месте. Были бы у Волдеморта брови, он бы их поднял. — Неужели? — Да. Он не смог напасть на неё. У него была прекрасная возможность, он целился ей в горло палочкой… Но не смог. Все Пожиратели таращились на Малфоя, от удивления уронив челюсти на пол. Волдеморт замолчал, и взгляд его алых глаз скользнул к Гермионе, будто он уже и позабыл, что она здесь. Он окинул её взглядом раз, другой, оценивая девушку, будто она была породистым псом, в котором он не видел особой нужды, пока животное не победило на выставке, а потом с его тонких губ сорвался такой смех, словно они попали в фильм ужасов. Зловещий хохот, от которого у неё встали дыбом волосы на руках, и живот скрутило в тугой узел от ужаса. — Вот так неожиданность, — хохотнул Волдеморт. — Знаменитый Орден Феникса и бесстрашного Гарри Поттера поставила на колени какая-то грязнокровка. Он начал кружить вокруг Гермионы, из-за чего Малфою пришлось отпустить её руку и отступить на шаг. Не знай она его получше, могла бы поклясться, что он неохотно позволил Волдеморту встать между ними. — Прекрасно, Драко, — промурлыкал Волдеморт, останавливаясь. — Твоя работа с грязнокровкой просто потрясающа, ты превратил её в идеальное оружие. Малфой сдвинулся, осторожно перенося свой вес на другую ногу, чтобы видеть лицо Гермионы. Что он надеется в нём увидеть? Она почти подпрыгнула, когда Волдеморт надавил кончиком Бузинной палочки на её правое плечо. — Она так же смертоносна, как и ты, Драко, — проговорил тихо Волдеморт, вновь скрывшись за её спиной и ведя палочкой по её коже. Когда древко царапнуло позвоночник, Гермиона еле сдержала приступ паники. — Так же беспощадна. Так же безжалостна. Малфой опустил глаза в пол, стиснув челюсти. На его шее билась жилка. Волдеморт снова появился справа от Гермионы. Его губы растянулись в странной безумной улыбке, и когда он склонился ближе, Грейнджер сморщила нос, почуяв отвратительную вонь тёмной магии. — А знаешь, что ещё лучше? То, что ни один солдат Ордена, даже Поттер, не осмелится поднять на неё руку. Она – бесценное сокровище в нашем арсенале, наше страшнейшее оружие, и при этом они не тронут её, — маг потянулся заправить девушке за ухо выбившийся локон, ногтями царапнув её кожу… Гермиона отпрянула, попятилась назад, пока не уткнулась в деревянную скамью. Остальные Пожиратели глумливо захохотали – на них наконец снизошло осознание сумасшедшего плана Волдеморта. Молчали только Малфой и Нотт. — Отныне она одна из нас, — объявил Волдеморт, — и они должны понять это. — Он взмахнул палочкой, и одежда Гермионы трансфигурировалась в женский вариант мантии Пожирателя. Она была длиннее и более обтягивающей, чем мужские одежды, подчёркивала талию, а боевые ботинки сменились сапогами до бедра на высоком каблуке. Изящный разрез спереди открывал ключицы. Этого не может быть. Этого, нахрен, не может быть. Здесь слишком много Пожирателей. Один неверный шаг – и в неё прилетит Круцио. Сейчас она не имеет права на уязвимость. Нужно быть сильной. Бдительной. Гермиона приказала своим мышцам не слабеть, чтобы держаться прямо и гордо и не показывать и доли того страха, что сжирал её изнутри. Её почти трясло. Хотелось закричать со всей силы от ощущения этих жутких одежд на своём теле. Просто тонкие куски ткани, они как будто вдавливали её в пол своим весом, душили, обтягивая сильнее. Волдеморт отступил, любуясь своей работой. Глубоко задумавшись, он постучал ногтями по подбородку. — Как, говоришь, её называли? — спросил он, всё ещё глядя на Гермиону алыми глазами. — Золотая Девочка, мой повелитель, — ответил Малфой. Волдеморт усмехнулся. — Предсказуемо. Рудольфус? Названный Пожиратель подорвался, становясь весь внимание. — Да, мой повелитель? Волдеморт протянул руку и нетерпеливо пошевелил пальцами. — Дай мне свою маску. Рудольфус неловко пошаркал ногами. — Она станет… Золотой Маской? Мой повелитель, вот так сразу? Грязнокровка недостойна такой чести. Может, простая… Волдеморт перебил его Круцио, и, пока Рудольфус корчился на полу в агонии, хозяин поднял его маску в воздух магией. — Когда грязнокровка вступает в бой на нашей стороне, она должна быть одета как мы. Короткое заклинание, и маска истаяла, быстро расплавившись в жидкое золото, стёкшееся к кончику его палочки. — Маску она носить не будет, — продолжил Волдеморт. — Я хочу, чтобы Орден видел её. Хочу, чтобы каждый орденовец смотрел ей в глаза, когда она будет целиться палочкой им в сердце. Я хочу, чтобы они зарубили себе на носу: теперь она воюет на нашей стороне. Он снова взмахнул палочкой, и золото поплыло к Гермионе и стало вплетаться в её новое одеяние. Оно окрасило серебристые перчатки в золотой, заплясало на рукавах и лифе, выписывая сложный узор из завитков и пятен, а два сгустка застыли в волосах над висками, сформировав украшение, убравшее волосы с лица. Из-за золота на неё теперь невозможно было не обратить внимание, и ни одна капля него не скрывала её лица, оставляя её узнаваемой для «‎врага»‎. Все заметят её. На поле битвы она будет выделяться, словно одинокая белая голубка в змеином логове, но Волдеморт этого и добивался. Жестокая шутка. Самого беспощадного бойца Ордена схватили и настроили против своих; они увидят её появление, но ни один не решится остановить её зелёным пламенем. Вот и всё, в крышку гроба Гермионы вбили последний гвоздь, это убьёт её и весь Орден, одного за другим. Потому что грёбаный извращённый план Волдеморта был до безумия гениальным. Ни один член Ордена Феникса не причинит вреда Гермионе – ни один. Гарри не смог кинуть в неё даже оглушающее заклятье, что же тогда говорить об остальных? Ханна Эбботт не сможет бросить в неё Аваду. Невилл – наставить на неё пистолет. А Рон наверняка не нажмёт на курок, если она будет стоять напротив. Никто из них не способен ей навредить, а вот у Гермионы выбора нет: она прикончит каждого, зарежет, вырвет сердце из груди и раздавит на глазах у перепуганных орденовцев, а затем обернётся и то же проделает со следующим. А затем ещё раз. И ещё. Дух Ордена будет сломлен. Гермиона даже представить не могла, как сильно это ударит по Гарри; это его окончательно сломает. Ордену придёт конец, и, судя по выражению стыда на лице Малфоя, который наблюдал за одинокой слезой, катившейся по щеке Гермионы, он тоже понимал это. Как же жаль, что простого понимания с его стороны было недостаточно.