Секреты и Маски | Secrets and Masks

16 декабря — Неужели обязательно было ломать этому магглу руки? — Да. — А другого обезглавливать? — Да. Холодная рука обхватила её талию, а другая сомкнулась на горле, удерживая девушку на месте, пока их губы и языки сплетались воедино. — А тот последний солдат? — спросила она, стараясь съязвить, но слышала, как злость угасает в её задыхающемся голосе. — Так ли необходимо было убивать его? — Да. — Я больше не могу тебе верить, — пробормотала Гермиона между поцелуями. — Ты зашёл слишком далеко. — Нет, не зашёл, — он прижал её к стене и углубил их поцелуй. — Он получил по заслугам. — Нет. — Ещё один поцелуй. — Он не заслуживал. — Она запустила пальцы в его волосы и притянула его к себе, не заботясь о том, больно ли ему. Гермиону волновала лишь его близость. — Ты... — Поцелуй. — мог бы... — Ещё поцелуй. — отпустить его. — Нет, не мог. — Мог. — Нет, Грейнджер, — он отпустил её горло и бесшумно наложил режущее заклинание на переднюю часть её мантии Пожирателя смерти. Он просунул руку под ткань, чтобы сжать грудь. — Он должен был умереть. — Нет, не должен. Он... — Гермиона вскрикнула, когда Малфой сжал её нижнюю губу зубами и прикусил: — Ау! — Как насчёт того, чтобы наконец-то перестать болтать, — прорычал он, отпуская её губы и опускаясь к шее, — и начать раздеваться. Она застонала и откинула голову к стене, когда он лизнул вену на её шее. У неё кружилась голова, и это не имело никакого отношения к удару, который она получила в бою. О Боже, это было так неправильно. Полчаса назад они были на поле боя. Малфой и Нарцисса уничтожали всё и всех на своём пути, в это же время она, находясь под Проклятием Демона, бросала Авады, быстро перемещаясь от одного человека к другому. Она вырвалась из Проклятия как раз в тот момент, когда битва начала подходить к концу, и пришла в себя, когда большая часть Пожирателей смерти ушла, но четверо маггловских солдат зажали её в переулке. Вместо того чтобы безжалостно перерезать им глотки – она так бы и поступила, будь ещё под влиянием Проклятия Демона, – она попыталась заставить их «притвориться мёртвыми» и спрятаться до окончания битвы. Но, конечно, Малфой не хотел так рисковать. Он быстро расправился с солдатами и стал кричать, чтобы она была осторожнее. Она убеждала его, что свидетелей нет и большинство Пожирателей смерти уже ушли – ему незачем убивать магглов. Он ответил, что они подписали себе смертный приговор в тот момент, когда подняли на неё оружие. Вернувшись в Поместье, она призналась, что не пыталась вырваться из-под Проклятия, что это случилось не по её воле, но он заткнул ей рот поцелуем, припечатав к стене. И это было то, к чему они пришли. Двое людей сливаются в объятиях в её спальне, облитые кровью и усыпанные пеплом после битвы, окутанные аурой смерти. Но они держатся друг за друга, словно за последнюю опору, словно за спасительный круг. Она обхватила одной ногой его за талию. Малфой просунул руки под её бёдра и поднял: в объяснениях он не нуждался. Она обхватила его другой ногой и не могла перестать целовать его, пока он вёл их через спальню. Не отрываясь от её губ, он усадил её на край кровати и встал перед ней на колени, стягивая с её волос золотой головной убор и целуя шею. — Ты такой жестокий, — прошептала она, расстёгивая его ремень и брюки. — Я такой. — И безжалостный. — Очень. — Тебе ведь даже не жаль, правда? — Мне? Жаль? — передразнил он. — За то, что обезглавил людей, которые хотели тебя убить? Думаю, ты меня с кем-то путаешь, — он пристально смотрел на неё, расстёгивая и стаскивая с ног её сапоги. — Что я должен сделать, — Он поцеловал внутреннюю поверхность её бедра, бросая сапоги через всю комнату, и даже сквозь брюки его поцелуи заставили её дрожать, — чтобы ты оказалась подо мной голой, в одних сапогах? Она откинулась на матрас и, опираясь на локти, наблюдала, как он целует её ноги, бёдра, обнажённые части живота, вплоть до шеи. — Может быть, если бы ты проявил сострадание к людям, которых ты без всякой нужды убил сегодня, я бы подумала об этом. — Мне жаль, возможно, в другой раз, — Малфой театрально вздохнул, обдав её лицо холодным дыханием. — Боже, я ненавижу тебя. — Да? — ухмыльнулся он, прижимаясь к ней ближе. — Я жажду это видеть, а не слышать. Она быстро расстегнула переднюю часть его мантии и стянула её. Девушка ласкала его шею и плечи, чувствуя холод кожи его груди, словно лёд на её раскалённых ладонях. Руки плавно скользили по его спине, вынуждая его оказаться ближе. Она наслаждалась его резкими стонами, когда её ногти следовали по спине Драко. — Хорошая девочка, — прошипел он. — Ш-ш-ш, — промурлыкала она ему в губы. — Меньше разговоров и одежды, помнишь? Разговор был последним, о чём она думала в тот момент. После боя она всегда была переполнена адреналином. Ощущение тёмной магии в венах только усиливало это, напоминая о всех тёмных проклятиях, которые она использовала, и жизнях, которые она забрала. В каком-то смысле она была благодарна за это. Благодарна за то, что после стольких месяцев в её организме всё ещё ощущались маленькие искорки магии Волдеморта, словно угольки в огне, которые разгорались всё ярче, когда она злилась или использовала особенно непростительные заклинания. Она начала думать об этом как о своего рода наказании за то, что она натворила. Немного болезненное, некомфортное, но заслуженное. Возможно, она и убивала ради общего блага, но это не значит, что она должна выйти сухой из воды. И всё же, она полагала, что это хорошо, что у неё есть Малфой. Хорошо, что она могла раствориться в его руках и ощущении близости их тел после сражений и миссий. Он отвлекал её внимание до тех пор, пока она не забывала о произошедшем. Он ухватился за края её разорванной мантии, и, когда он начал разрывать её дальше, плечо Гермионы обожгла острая боль. Она зашипела сквозь стиснутые зубы и отшатнулась от него. Буквально мгновение – и он исчез. Она больше не чувствовала его губы у себя на шее, а на ноги перестал давить вес его тела. Она присела и стала осматривать комнату. Он оказался в другой её части, подняв руки вверх и демонстрируя ей ладони. Выражение его лица было настороженным и замкнутым, но, как и всегда, глаза выдавали его с поличным. Он думал, что причинил ей боль, и чувство вины ясно читалось в его серых глазах, подобно чернилам, расплывающимся в воде. Он пытался показать ей, что это было случайно, что он не представляет угрозы, но всё, на чём Гермиона могла сосредоточиться, это на том, как... безобидно он выглядит. Волосы взъерошены от её рук, мантия полностью разодрана посередине, на ней видны царапины от её ногтей, губы немного припухли от её губ, а некоторые участки шеи покраснели от её укусов. Он выглядел уязвимым – не опасным. Он сильно покраснел. Встревожился. Он выглядел... так, словно принадлежит ей. Помеченный ею дюжиной разных способов. Почти каждый сантиметр его бледной кожи был так или иначе помечен ей. Но почему ей это нравится? Гермиона никогда не считала себя собственницей. В чём смысл? Драко не принадлежал ей. И она уж точно не считала себя его собственностью. Но когда она смотрела на него, разглядывая оставленные ею следы, та часть её личности, о существовании которой она и не подозревала, почти мурлыкала от удовольствия. — Ты не причинил мне вреда, — сказала она, прежде чем он успел спросить. — Я в порядке. Просто немного болит. Прошло мгновение или два, прежде чем он опустил руки, и ещё больше времени, прежде чем он пересёк комнату и снова лёг на кровать рядом с ней. Он не верил, что с ней всё в порядке – она могла сказать это по тому, как его глаза скользили по ней, пытаясь найти травму, которой не было. — Серьёзно, Малфой. Со мной всё в порядке. Я просто переусердствовала в последнее время. Наверное, я что-то потянула, — слабо рассмеялась она. Гермиона демонстративно покрутила плечом, пытаясь убедить его, что с ней всё в порядке, но когда резкая боль снова пронзила мышцы, она вздрогнула, и он никак не мог этого не заметить. — Существуют сотни исцеляющих заклинаний и зелий, но ни одной чёртовой штуки для лечения мышечных болей и переутомления. Нелепо, правда? Кто-то уже должен был создать зелье от этого, — она поймала его лицо в свои руки, но как только она попыталась притянуть его к себе и снова поцеловать, он отстранился. Его резкий отказ ощущался как пощёчина. Чёрт, он никогда этого не делал. Она не знала, как себя вести. Гермиона даже не задумывалась о том, что будет делать, если он её отвергнет. Повинуясь инстинкту, она попыталась поцеловать его снова, пытаясь придать лоск тому, что только что произошло, наложить пластырь на то ужасное чувство, которое засело у неё в животе, когда он отстранился, но его рука мягко прошла сквозь её волосы, удерживая её на месте. Несколько секунд он смотрел на неё, словно что-то решая, а потом вздохнул и отпустил. Он снова слез с кровати и отряхнул верхнюю одежду. Блондин обернул свои тёмные одеяния вокруг плеч девушки, как одеяло, прикрыв разрез, который он оставил на её униформе спереди. — Пойдём со мной, — сказал он, схватив её за запястье и потянув к себе. — Куда? — возмутилась она, отступив на шаг назад и упёршись ногами в землю. — Ты когда-нибудь будешь мне доверять? — он снова повернулся к ней, и на его холодном лице появился намёк на улыбку. — Ты спрашиваешь меня об этом, в то время как твои руки буквально покрыты кровью людей, которых ты сегодня убил? — Рыбак рыбака видит издалека, — сказал он, медленно оглядывая её с ног до головы, разглядывая кровь на её разорванной одежде и задерживаясь на той, что запеклась в её волосах. Гермиона не могла удержаться от того, чтобы не взглянуть на него. Малфой закрыл глаза, запрокинул голову назад и громко вздохнул. Он убрал кровь со своей мантии и кожи и бросил на неё взгляд. — Так лучше? Заинтригованная, но совсем не расслабленная, она позволила ему провести себя через поместье. Один или два портрета фыркали и шипели себе под нос, когда они проходили мимо них, но большинство просто отворачивались или прятались, пока Малфой и Гермиона не оказались на другой стороне коридора. Он провёл её в свою спальню и, как только они оказались внутри, отпустил её запястье, исчезнув за другой дверью в дальнем конце комнаты. Гермиона уставилась на незнакомую деревянную дверь и через несколько секунд тишины услышала знакомый звук льющейся из крана воды. Что, чёрт возьми, он делал? Он набирал ванну? Для неё? В своей комнате?! Нет. Нет, это была бы чертовски нелепая идея. Она плотнее закуталась в его мантию и огляделась по сторонам в ожидании его возвращения. Они никогда не проводили время в его спальне. Каждый раз, когда они были вместе, они всегда заканчивали тем, что трахались или спорили в непонятных местах. Например, в хранилище для зелий, или на кухонном острове, или в спальне Гермионы. Они никогда, никогда не проводили время в его комнате. На самом деле за тот год, что она жила в этом поместье, она была в его комнате только один раз: после травмы Астории, – и тогда у неё не было возможности по-настоящему рассмотреть её. Ей хотелось впитать это, увидеть те стороны личности Малфоя, которые он скрывал от остального мира. В прошлый раз она не заметила различных произведений искусства на тёмно-изумрудных стенах. Не заметила десятков портретов и пейзажей с озёрами и горами: одни застывшие, другие залитые солнечным светом, а третьи укутанные в покрывало из звёзд и лунного света, – все из разных уголков мира, словно окна в другие, далёкие места. Глядя на кровать, Гермиона предположила, что он спит на правой стороне, судя по одинокой прикроватной тумбочке рядом с ней. Но когда она была здесь в последний раз, то не заметила сложенных в стопку книг. Она посмотрела на дверь, за которой он исчез, и, убедившись, что он не наблюдает через оставленную им щель, подошла к его кровати и взяла книгу, лежавшую на самом верху стопки. Она была ей знакома. «Пророчества, видения и их значения» Малкольма Фицджеральда. Она помнила, что это название было в списке рекомендованной литературы для уроков дивинации у Трелони, помнила, как смеялась над названием этой книги и сопротивлялась желанию швырнуть её через всю библиотеку. Она не могла понять, зачем Малфою копия. Он много раз повторял Гермионе, что считает видения чушью и что пытаться расшифровать их значение – пустая трата времени. И всё же здесь, на его прикроватной тумбочке, на самом верху стопки, лежала книга именно об этом. Она нахмурилась и присела, чтобы получше рассмотреть другие книги. Там была книга по уходу за драконами, чему она не удивилась. Под ней была ещё одна, посвящённая тёмным и режущим проклятиям, но, учитывая, что он предпочитал отрубать людям головы во время сражений, это тоже её не удивило. А в самом низу стопки лежал... сборник стихов? Голос Малфоя, бормочущего огненное заклинание, привлёк её внимание, и она тихонько подошла к таинственной двери и выглянула из-за угла. Это была его личная ванная комната. Всё было выложено чёрной глянцевой плиткой: она покрывала весь пол, взбиралась по стенам и тянулась по потолку, отчего комната была похожа чуть ли не на пещеру. Света почти не было – если бы не несколько десятков свечей, которые он расставил по комнате, она вряд ли смогла бы разглядеть хоть что-нибудь. Что ж, это объясняет Инсендио. Внутри было мало мебели: большая раковина из чёрного мрамора в правой части комнаты, унитаз и чёрная деревянная тумба с ящиками, стоящие у противоположных стен, но все они были обращены на то, что явно должно было быть главной особенностью комнаты – огромной медной ванне, возле которой Малфой стоял на коленях. Рубашку он снял и бросил на кафель. На полу рядом с ним стояло несколько бутылок, и она наблюдала, как он поднимает одну из них, немного заворожённая тем, как двигаются мышцы его груди и бицепса, когда он насыпает фиолетовую соль в воду. Затем он сделал то же самое с другой бутылкой, а потом ещё с одной. — Что ты делаешь? — Готовлю напиток Живой смерти, — ответил он, не поднимая на неё глаз. — Что я делаю, Грейнджер? Я набираю ванну. — Да, я вижу, — она закатила глаза. — Но зачем ты её наполняешь? — Потому что ты была права. Нет такого зелья или заклинания, которое могло бы облегчить боль в мышцах, но есть другие средства, которые могут помочь. — Он взял крышку четвёртой и последней бутылки, стоявшей рядом с ним, вылил содержимое внутрь, и, когда розовая блестящая жидкость попала в воду, образовался тонкий слой пушистой пены. — Это зелья, которые Астория готовит для меня уже много лет. Я не уверен во всех ингредиентах, но они помогают мне справиться с болью. — У тебя тоже болят мышцы? — несмотря на то, что воздух был горячим и густым от пара, исходящего от ванны Малфоя, чёрная плитка была ледяной, когда Гермиона ступила на неё. Он на мгновение прервался и поднял на неё глаза, словно не зная, что сказать дальше. В его глазах было чуть больше синевы, чем несколько минут назад. Казалось, что стены его окклюменции опускаются – намеренно или нет, Гермиона не могла сказать. — Да, — тихо ответил он. — Иногда в плечах и пояснице, но в основном в груди. Похоже, что... — пока он говорил, его рука робко коснулась печально известного шрама на груди и запуталась в серебряной цепочке, — скажем так, иногда я вспоминаю, как Поттер взял надо мной верх, даже когда на мне была рубашка. Он произнёс эти слова так непринуждённо, даже рассмеялся и покачал головой, как будто это ничего не значило. Но когда он снова вернулся к ванне, взгляд Гермионы остановился на шраме, который начинался на его груди и расходился, как трещина в мраморной статуе, по его плечам, обвивал ключицы, словно лианы, доходя до основания горла. Прекрасное несовершенство, трещина в его броне, свидетельствующая о том, что он был далеко не таким сильным и несокрушимым, как ему самому бы хотелось и как ему бы хотелось, чтобы его видели окружающие. Она уже догадалась, что он немного стесняется этого, но, похоже, этот шрам залёг глубже, чем видимый след на коже. — Гарри потом ужасно переживал, — сказала она, делая ещё один шаг в его ванную. — Он не понимал, насколько сильным было проклятие, он никогда не хотел нанести тебе такой шрам. — Ему повезло, вот и всё. Поймал меня в момент слабости. Хотел бы я посмотреть, как он попытается сделать это снова. — Малфой насмешливо хмыкнул и провёл рукой по воде, проверяя температуру. Он поднялся и протянул ей руку. — Давай, Грейнджер, — сказал он, кивком указывая на медную ванну. — Залезай. Год назад даже мысль об этом была бы смехотворной. Год назад – чёрт, даже несколько месяцев назад – она получала огромное удовольствие от мысли о том, что перережет ему горло. Год назад она не мылась Мерлин знает сколько времени, потому что не доверяла ему, не хотела раздеваться догола и опускаться в обжигающую воду, потому что не хотела быть уязвимой. И вот теперь, спустя год после того, как её схватили, она была здесь. В ванной комнате того самого мужчины, который взял её в плен, собирался снять с неё его мантию и залезть в ванну, которую он приготовил для неё. Гермиона сократила расстояние между ними, и, после того как она собрала волосы в очень высокий и неаккуратный пучок на макушке, Малфой помог ей раздеться. Он был очень деликатен с ней. Он осторожно снял мантию с её плеч, бережно вынимая руки из рукавов, стараясь не напрягать и без того напряжённые мышцы, и как только её одежда оказалась сложенной в элегантную стопку на полу, она забралась в ванну. Вода была горячей, но не обжигающей. Медленно погружаясь в пузырьки, она ощущала, как соли и зелья, которые он добавил, ласкают её кожу и проникают в мышцы, пока вода всё больше окутывает её. Девушка блаженно вздохнула и прислонилась к изголовью. Её веки сомкнулись, и она глубоко вдохнула, позволяя аромату лаванды и цитрусовых заполнить лёгкие. — Лучше? Гермиона хмыкнула в знак согласия, но глаза не открыла. — Хорошо. А теперь освободите мне место. — Ты будешь принимать ванну со мной? — у Гермионы участился пульс. Глаза сразу же распахнулись, и она рывком села прямо. — Ну, это моя ванна, а это мои релаксанты, в которых ты расслабляешься, — Малфой тихонько захихикал, расстёгивая брюки. Не то чтобы ванна была недостаточно большой для них обоих. Она была огромной, гораздо больше, чем в её комнате, и её было вполне достаточно для двух человек, а может, и для трёх... Она никогда раньше не была в ванне с мужчиной. Она даже не позволяла никому делить с ней постель, потому что считала это слишком интимным. Гермиона отвела взгляд, пыталась сдержать румянец и успокоить своё сердце, пока Малфой раздевался. Уровень воды поднялся, когда он сел позади неё. Не имело значения, что она сотни раз видела его обнажённым. В тот момент, когда она почувствовала, как внутренняя сторона его бёдер обхватывает её бёдра, её сердце остановилось, а когда он вытянул свои длинные ноги так, что они обрамляли её ноги, её сердце забилось в два раза быстрее обычного. Неприлично большая ванна вдруг стала казаться намного меньше, когда он оказался в ней. Она и так чувствовала себя невероятно неловко. Кроме его бледных ног по обе стороны, она его не видела. Она по-прежнему сидела к нему спиной. Гермиона не знала, что делать, как сесть и куда деть руки. Она прижала колени к груди и отстранилась, стараясь оставить между ними столько места, сколько позволяла ванна. Она вздрогнула, почувствовав, как его холодная рука сомкнулась на её плече. — Что ты... Он очень осторожно потянул её назад, пока она не оказалась у него на груди. Её плечи всё ещё были погружены в воду, но подбородок был на поверхности. — Ш-ш-ш, — прошептал он успокаивающим тоном. Его руки исчезли под водой и легли на боковую поверхность её грудной клетки, обдав её пузырьками, а пальцы потянулись вниз по животу. — Просто расслабься и позволь зельям творить своё волшебство. — Ты мог бы просто дать мне зелье для расслабления мышц. Нам не пришлось бы проходить через всё это. — Я мог бы, — пробормотал он ей в волосы, упираясь подбородком в макушку, — но тогда я бы не увидел твоей реакции, когда делаю это. Рука на её животе исчезла. Она почувствовала, как что-то шевельнулось рядом с её бедром. Малфой что-то прошептал, и через секунду вода начала меняться, словно она вдруг стала отражением ночного неба. Внезапно под водой появилось множество маленьких ярких огоньков, словно ванную наполнили сотни, тысячи крохотных танцующих светлячков. Их свет пробивался между пузырьками. — О, Боже... — прошелестел её голос, когда она увидела, как вспыхивают и колышутся огни. — Как ты... — Это что-то из ингредиентов розового зелья, — сказал он. — Они не вредны – проникают в мышцы и избавляют от напряжения. И точно, маленькие огоньки так и сделали. Гермиона заворожённо наблюдала за тем, как они двигаются по ванне, а потом один за другим попадают на кожу и исчезают, после чего лечебные компоненты действительно начинают действовать. Через несколько минут она почувствовала прилив сил, словно ей сделали глубокий массаж всего тела. У неё всё ещё немного побаливало в некоторых местах, но она чувствовала себя намного, намного лучше. Они пролежали так некоторое время, просто наблюдая за огнями и позволяя целебным зельям проникать в их мышцы. Время от времени Малфой медленно вырисовывал пальцами круги на её руке или играл с прядями волос, пытавшимися выбиться из её пучка, лениво накручивая локоны вокруг указательного пальца. Было так спокойно проводить с ним время, когда они не вцеплялись друг другу в глотки. Она позволила себе подумать о том, как ей нравится, когда его сильные руки обхватывают её, когда он прижимается к её спине и она чувствует себя... защищённой? Довольной? Они почти ничего не говорили друг другу, но в конце концов она почувствовала его губы у своего уха и услышала его шёпот: — У тебя что-то на уме, львёнок? — Могу я с тобой кое о чём поговорить? — с неохотой она села и повернулась так, чтобы оказаться к нему лицом. Малфой нахмурил брови, когда она отстранилась и прислонилась к противоположному бортику ванны. Их ноги по-прежнему лежали друг на друге, но теперь уже в противоположных направлениях. — Ты можешь говорить со мной о чём угодно, но если ты не планируешь прикрыть свои сиськи, я не обещаю, что буду слушать. — Какой же ты придурок, — Гермиона обрызгала его, а затем сгребла в охапку немного пены, чтобы прикрыть себя. — Я мужчина, а у тебя самые великолепные и отвлекающие сиськи, которые я когда-либо видел, — ухмыльнулся он. — Это не моя вина – это элементарная биология. — Ну, моя грудь прикрыта, теперь мы можем поговорить по-взрослому? Малфой улыбнулся и наклонился вперёд, протягивая руку, но она оттолкнула её прежде, чем она коснулась её груди. Его плечи затряслись, когда он тихо рассмеялся. — Ладно, извини. Я уже выкинул это из головы. Продолжай. О чём ты хотела со мной поговорить? Гермиона кивнула и глубоко вздохнула, наконец-то готовая устранить недомолвку между ними. Разговор был необходим, но она понятия не имела, как он пройдёт. — Все те последние месяцы, когда мы обсуждали условия с Орденом... — Да? — Вы боролись за помилование Астории, Тео и Блейза, — начала она, рассеянно проводя пальцами по тёплой воде рядом с собой. — Вы сказали, что это не обсуждается и что если они хотя бы не согласятся рассмотреть этот вопрос, то вы не поможете... — Да. — Но Кингсли никогда не обещал, что ты получишь помилование. — Поняла подвох, да? — Малфой ухмыльнулся, глядя на неё через ванну. — Конечно. Он мне тоже ничего не обещал. Во всяком случае, не явно. Малфой насмешливо хмыкнул и откинулся на стенку ванны. Он вытянул руки и упёрся ими в бортики, затем закрыл глаза и запрокинул голову назад, изображая лёгкость и довольство. — Ты чёртова Золотая девочка, Грейнджер. Когда всё это закончится, если Кингсли не помилует тебя, Поттер ни за что этого не простит. — Но я убила... Даже не взглянув на неё, он поднял руку и остановил её на полуслове. — Ты убила своих друзей, потому что я отправил тебя под Проклятием. Ты убила, потому что я заставил тебя. Это моя вина. Любая кровь, которую ты пролила, находясь здесь, на моих руках, а не на твоих. — Может быть, но всё ещё есть суд присяжных. Он по-прежнему не смотрел на неё, но между его бровей появилась глубокая складка. — Каких присяжных? Ты буквально ходячее определение военнопленного. Я похитил тебя... — Да, но... — ...отнял у тебя магию и палочку... — Я знаю... — ...запер тебя и месяцами копался в твоих воспоминаниях, внедряя в твой разум Проклятие Демона... — Опять же, я это знаю, но... — А потом я заставил тебя убивать ради меня, — закончил Малфой, всё ещё глядя в потолок, и его голос стал приобретать знакомые нотки рычания. — Если Кингсли не видит этого, то Поттер увидит. Поверь мне, когда всё это закончится и Волдеморт будет мёртв, перед тобой откроется столько возможностей. Тебя будут чествовать как героиню. О тебе будут слагать песни и предложат написать столько книг, что ты не будешь знать, чем себя занять. Первые несколько лет будут суматошными, но в конце концов, когда всё уляжется, ты найдёшь себе парня, заведёшь нескольких детей, будешь жить долго и счастливо, и всё закончится радугой, улыбками и прочей милой ерундой, которая происходит в конце хорошего романа. Возможно, это было правдой. Возможно, её отношения с Гарри и были натянутыми до её пленения, но он ни за что бы не позволил, чтобы с ней что-то случилось. Никогда. Что бы она ни сделала или кого бы ни убила, он всегда видел в ней только хорошее. Он бы поручился за неё. Рассказал бы всем, кто захотел бы его слушать, что она ни в чём не виновата и её заставили сделать все те ужасные вещи, которые она совершила. Он расскажет всем, что... что Малфой заставил её сделать это. — Но что насчёт тебя? — А что насчёт меня? — это, похоже, привлекло его внимание. Он открыл глаза и опустил подбородок, чтобы снова посмотреть на неё. — Пока Блейз и Астория живут долго и счастливо, благодаря помилованию, за которое ты боролся, пока Тео свободен и делает Мерлин знает что с той свободой, которую ты ему дал, что ты собираешься делать? — Это не твоё дело. — Учитывая, что нет способа разъединить нас и моя жизнь будет связана с твоей до самой смерти, я бы сказала, что да, Драко, на самом деле это моё дело. При упоминании своего имени Малфой наклонил голову в сторону и улыбнулся, сверкнув ямочками, которых у него почти никогда не было. — Что? — требовательно спросила Гермиона. — Тебе следует делать это чаще. — Хватит менять тему... — Мне нравится, когда ты называешь меня Драко. — Я знаю, — она закатила глаза и игриво толкнула его ногу под водой. — Если ты знаешь, что мне это нравится, то почему бы тебе не делать это чаще? — Потому что я знаю, что тебе это нравится, Малфой, — Гермиона ухмыльнулась и наклонила голову в сторону, повторяя его слова. Ей было неприятно признавать, что она любит, когда он был таким с ней. Расслабленным. Довольным. Ей даже показалось, что он выглядит счастливым. — Почему ты не хочешь поговорить о том, что будешь делать после войны? — спросила она. — Потому что я не вижу в этом смысла. — Почему бы и нет? — Потому что я не знаю. — Но почему? — продолжала она. — Почему ты не разрешаешь мне спать в твоей постели? Гермиона покраснела. Её нос сморщился. — Что... мы говорим не об этом, а о тебе. — О, я понимаю, в чём дело. Это нормально, что ты задаёшь мне вопросы, на которые мне неудобно отвечать, но какова твоя реакция, когда я спрашиваю то же самое у тебя. Что ж, это просто переходит все границы. Ей пришлось признать, что он поймал её. Глупо было надеяться, что он раскроет что-то настолько личное, не попытавшись получить того же самого от неё. — Итак, — начала она, — что ты предлагаешь нам с этим делать? — Как насчёт того, чтобы заключить сделку? — На его лице расплылась коварная улыбка. — Сделку? — Да. Если я обещаю не лгать тебе, то ты обещаешь быть честной со мной? — Хорошо, — она не могла не улыбнуться ему в ответ. Она согласилась, бросая осторожность на ветер, заключая сделку с дьяволом и прочие метафорические клише. — Но только если я задам первый вопрос. Малфой кивнул и побарабанил пальцами по бортику ванны. — Ты согласилась на сделку. — Почему ты сделал это сегодня? — Тебе нужно быть более конкретной. — Вот это, — сказала она, указывая жестом на ванну и на него. — Соли. Свечи. Зачем ты это сделал? Она ожидала, что он отпустит какой-нибудь неприличный комментарий, пошутит, что ей нужен повод, чтобы раздеться, или что-нибудь в этом роде, поэтому когда он заговорил, она была настолько потрясена искренностью его слов, что едва не поперхнулась воздухом. — Потому что я хотел провести с тобой время. Вот и всё. Чистая правда. Никакой лжи в его голосе или тайны в его почти голубых глазах. — Почему? Он пожал плечами и снова посмотрел на воду, принявшись выводить беспорядочные узоры на немногих оставшихся пузырьках. — Возможно, я просто хотел узнать, каково это – проводить с тобой время, когда мы не ссоримся и не трахаемся, — он поднял глаза на неё и под его пристальным взглядом, чёрт возьми, ей захотелось сжать бёдра вместе. — Возможно, я хотел понять, есть ли между нами что-то большее. — И есть ли? — А-а-а, — он остановил её, помахав указательным пальцем из стороны в сторону. — Я не отвечу ни на один из твоих вопросов, пока ты не ответишь на мои. Если бы на той первой встрече Проныра оказался проворнее и сумел бы аппарировать вас на одну из баз Ордена, ты бы вернулась ко мне? Вернулась ко мне. Ни в этот дом, ни к восстанию, которое они готовили полгода. Вернулась к нему. — Да, — честно ответила она. — Потому что если бы я этого не сделала, уловка раскрылась бы и всех вас казнили бы, включая Асторию, а она этого не заслуживает. Никто из вас этого не заслуживает. — Понятно, — хмыкнул он. — Это единственная причина? На мгновение она не знала, как ответить на его вопрос. Ей хотелось солгать, отмахнуться от него, но он был честен с ней, и она должна была ответить ему тем же, не так ли? — Нет, это была бы не единственная причина. Малфой вскинул бровь. — Не хочешь рассказать мне, что это за другая причина? — А-а-а. Око за око – помнишь? Я задаю тебе один вопрос, потом ты можешь задать другой, — сказала она, подражая ему и помахивая указательным пальцем. — Почему бы нам не поговорить о твоих планах после войны? Его взгляд стал горячим и ледяным одновременно. Его глаза горели, блуждая по её чертам: по щекам, шее, даже по губам, но в конце концов снова остановились на её глазах, и когда он заговорил, его слова заставили её замереть на месте. — Потому что, думаю, мы оба знаем: что бы ни случилось, моё и твоё будущее – не параллельно. Твоё – яркое и блестящее, а моё – где-то ещё... где-то в темноте. По какой-то причине его слова отозвались в ней болью. Резанули по её нервам, как нож. Она не знала, почему, но боль была сильной, почти реальной, и она не могла не продолжить диалог. — Почему? — спросила она. — Если Волдеморта убьют, это будет из-за тебя. У Ордена не было бы шансов заполучить крестражи или сократить армию Волдеморта без твоей помощи. Почему ты решил, что и тебя не прославят как героя? Малфой издал сухой смешок и постучал перстнями о бортик ванны. — Я мог бы сам убить Волдеморта, и меня всё равно будут знать как Маску Демона. Я мог бы встать над ним с волшебной палочкой в руке... чёрт, нет, даже с маггловским пистолетом в руке, нажать на курок и оборвать его грёбаную жизнь, и всё равно кто-нибудь когда-нибудь скажет обо мне: «Помнишь, как он убил Дамблдора?» или «Помнишь, как он сжёг того парня? Или обезглавил тех мужчин?» Гермиона открыла рот, чтобы заговорить, но Малфой не останавливался. — Теперь уже не важно, что я делаю, Грейнджер. Я проклят. Люди видят во мне только монстра, и это моя вина: я помог им нарисовать эту картину, практически сам дал им в руки кисть. Всё, что во мне теперь видят, – это рога демона, и они правы. — Я не вижу, — она думала, что пожалеет о своём признании, думала, что захочет поймать неосторожные слова и запихнуть их обратно в глотку, как только произнесёт, но этого не произошло. Вместо этого она почувствовала облегчение. Как будто ей стало легче от того, что она выложила всё как на духу. Обнажённые, в одной ванне со своим врагом, когда между ними не было ничего, кроме чистой воды, они были равны. Оба одинаково способны убить друг друга, но одинаково уязвимы. Впервые она почувствовала, что может быть честной. Открыться перед ним так, чтобы это было более интимно, чем пустить его к себе между ног. Глаза Малфоя горели. — Что? — Когда я смотрю на тебя, то вижу не только рога, — вздохнула Гермиона. — Они всё ещё там. Я всё ещё вижу их, но это уже не всё, что я вижу. Ты совершал ужасные поступки, да, но в тебе есть и много хорошего. Это была правда, правда, которую больше никто не знал. Кингсли не увидел бы этого, как и Рон, но Малфой пожертвовал и потерял так много с начала войны, и он рисковал потерять то немногое, что у него осталось, чтобы помочь им. Да, он делал это ради сохранения своей семьи, он не был полностью бескорыстен, но он всё равно помогал. Готов был пожертвовать собственной жизнью, чтобы сохранить их, готов был убить Волдеморта или умереть самому, чтобы сделать это. И за шесть месяцев он нанёс армии Волдеморта больше вреда, чем Орден за десять лет. Она рассеянно провела рукой по плечу, которое до этого болело и ныло. Никто никогда не поверит, что он может быть добрым или нежным. Никто никогда не поверит, каким человеком он может быть, потому что все видели только того, кого он хотел видеть: безжалостную, кровожадную Маску Демона. Того, кто разрушил множество баз Ордена, того, чьё количество убийств исчислялось тысячами. Того, кого все боялись и были слишком напуганы, чтобы бросить вызов или ослушаться, опасаясь того, как он может отомстить. В нём было сострадание, у него было сердце, просто он держал его под замком, практически душил своими ледяными стенами. — Когда война закончится, твоя жизнь всё равно будет связана с моей, — сказала она. — Неважно, что ты сделал, Кингсли не сможет казнить тебя, не убив и меня, а Гарри, как ты сказал, не допустит, чтобы со мной что-то случилось. — Я не собираюсь в Азкабан, — холодно сказал он. — Я не собираюсь гнить в камере до конца своих дней. Я просто не хочу. Нет, он не заслуживал того, чтобы его держали в клетке, и он бы там не оказался, она бы позаботилась об этом. — И что ты тогда сделаешь? Пустишься в бега? Его ухмылка переросла в зачатки улыбки. — Возможно. Но не то чтобы Поттер или кто-то другой смог меня остановить. — Я добьюсь твоего помилования, Драко, обещаю, — сказала она. — После всего, что ты сделал, ты заслуживаешь свободы. — Посмотрим, — ухмыльнулся он. — Но я не буду тешить себя надеждами. Так что продолжай, Грейнджер. В другой жизни, в этой выдуманной тобой стране, где мы побеждаем, где Кингсли не отказывается от своего слова, и всем, включая меня, даётся волшебное прощение, и мир полон радуг и любящих сердец, что ты собираешься делать? — В другой жизни, — сказала Гермиона, подыгрывая его шутке. — Я бы... ну, я не знаю. До того как всё это случилось, я всегда думала, что буду работать в Министерстве, но теперь я... Теперь же мысль о том, чтобы изо дня в день сидеть за одним и тем же столом, заполнять отчёты и подписывать документы, получать деньги за чтение и исследования, просто... не привлекала её так, как в молодости. После того как она увидела столько смертей, ей захотелось жить. Хотелось делать всё, а не повторять одни и те же действия изо дня в день, пока она не умрёт. — Я бы путешествовал, — сказал он ни с того ни с сего, прервав ход её мыслей. — Путешествовал? — спросила она, коснувшись пальцами всё ещё тёплой воды. — Где бы ты хотел побывать? — Везде. Я бы всё хотел увидеть. Я бы всё хотел попробовать. Прожить ту жизнь, которая у меня осталась, на полную катушку. Внезапно её мысли вернулись к картинам на его стене. Пейзажи. Озёра. Горы. Может быть, эти картины вовсе не были картинами. Может быть, они были окнами в другую жизнь, в ту жизнь, которую он хотел бы прожить, в те места, где он хотел бы побывать, но не думал, что ему удастся их увидеть. — Ты могла бы поехать со мной. Гермиона усмехнулась и снова обрызгала его. — Поехать с тобой? Ты что, рехнулся? — Это действительно звучит так плохо? Я и ты. Одни. Путешествуем по миру вместе. Ссоримся и трахаемся в каждой стране, пока не состаримся и не поседеем. Острые ощущения от этого сохранили бы нашу молодость на долгие годы. — Мы бы не состарились и не поседели – мы бы убили друг друга в течение нескольких лет. — Возможно, — он наклонился ближе, сокращая расстояние между ними, и Гермионе потребовалось всё, чтобы не задрожать, когда его холодная рука нашла её колено и медленно скользнула вверх по ноге, чтобы остановиться на бедре, — но только подумай, как нам было бы весело. Гермиона покачала головой и рассмеялась, и хотя она отшвырнула его руку, она не смогла сдержать улыбки. — В другой жизни, думаю, мне бы это понравилось. — В другой жизни, — он улыбнулся, прислонившись спиной к бортику ванны. — Да, может быть, в другой жизни.