tenderness and pain.

То, как Юнги целует его посреди этих почти разрушенных стен, заставляет Чимина судорожно вцепиться в его новую футболку трешер, которую он купил на свою социальную стипендию недавно. Где-то в другом крыле этой заброшки их друзья обсуждают новую коллекцию черных чокеров с шипами и любимое пиво, которое они закупили огромной сумкой, чтобы остаться на ночь здесь, на окраине Пусана. Здесь тихо – нет стаи собак, бездомных и наркоманов, как, например, в центре города, в одном из таких же, как этот, зданий. Чимину нравится, однако из-за отсутствия окон здесь в майский вечер немного прохладно из-за ветра. Во всяком случае, это не волнует его. Волнует другое. Поцелуи с Юнги. Такие жадные, но в тоже время нежные, они согревают в этот самый прохладный вечер лучше любого обогревателя. У Чимина подкашиваются ноги, он отчаянно перемещает руки с груди на чужую шею и притягивает к себе еще ближе, не позволяя отстраниться. Эти поцелуи, так долго ожидаемые Чимином, и которых теперь так много, кажутся нереальными. Весь Юнги нереальный. Со своей неизменной сигаретой за ухом, постоянной ухмылкой на губах и сожженными осветлителем волосы он восхищает собой всех, и Чимин не стал исключением, как только впервые его увидел. Юнги тогда был старшеклассником с палеными кедами и джинсами в облипку с подворотами, который постоянно сидел в компании на деревянной скамейке и собирал недовольные взгляды всех бабушек из-за своего проколотого носа. Кто-то вслед кричал «бык», кто-то – «он из этих». А кто-то (Чимин) – завороженно смотрел на то, как Юнги ухмылялся на все эти комментарии и лишь сильнее затягивался какими-то дешевыми сигаретами. Как Чимин попал в эту компанию – неизвестно. Одногруппники всегда считали его тихоней с «правильным» поведением и хорошими (почти отличными) отметками в учебе. И он старался этому образу подобать, но по ночам все же мечтал о какой-нибудь пьяной вписке, где он наконец будет самим собой. Чимин стал. Юнги помог ему раскрыться спустя год знакомства. Был рядом в самых первых начинаниях и пиздецки сильно влюбил его в себя, заставляя лелеять мысли о поцелуях все чаще и чаще, до тех пор, пока пухлые губы, содранные до крови и мяса, не начнут болеть. Это выматывало. Скинув один груз, он почти сразу взвалил на себя еще один, только теперь гораздо тяжелее и гораздо хуже, нежели общественные усмешки и неправдивые ярлыки. Поначалу Чимин чувствовал себя неправильно рядом с Юнги – с таким популярным по школе и крутым в кругу близких друзей. Чимин был будто тот самый последний кусочек из пазла, который не подходит, и вся собранная почти картина из-за его неправильных граней оставалась незаконченной. Но через несколько месяцев, стоя на балконе рядом с Джином, он лишь сказал ему, что Чимин слишком идеализирует Юнги, и это заставило его посмотреть на всю ситуацию под другим углом. Юнги все такой же отвратительно красивый – на нем кеды с белыми шнурками, рванные черные джинсы в облипку, простая футболка и нахальный взгляд. Но Чимин теперь смотрит дальше. За его взглядом – жгучая боль от недостатка маминой любви, под футболкой – рубцы от ремня. Чимин понимает одно – Юнги досягаемый. Он такой же человек, которому тоже нужна и важна любовь, вне зависимости от того, каким он показывает себя в обществе. И после всех побегов, которые Чимин устраивал от Юнги из-за своего ощущения «неправильности» они оказываются здесь – целующиеся под отголоски фараона на колонке, которую включил Чонгук, и впитывающие в себя ту недосказанную любовь, которая была с ними почти два года. – Я пиздец как сильно люблю тебя. – шепчет Юнги, отстраняясь. Он смотрит своими подведенными черным карандашом глазами и улыбается, впервые так нежно. – А я люблю тебя. – вторит ему Чимин. У него пряди красным огнем светятся на фоне черных, футболка с надписью «рассвет», красивый чокер с сердечком посередине и незаметные стрелки на глазах, приправленные звездочками сбоку. – Пиздецки. И заброшка после этих слов больше не кажется холодной из-за вечернего сквозняка.