Нелюбовь к больницам

      Когда она пришла в себя в элизиумском госпитале, первым, кто поприветствовал ее в мире живых, была немилосердно раскалывающаяся голова.       Оно, кстати, и понятно: среднему биотику нужно три-четыре часа напряженного боя, чтобы клятый имплантат начал раскаляться прямо в мозгу, доставляя тем самым незабываемые ощущения. Лейтенант Шепард средним биотиком не была, но она беспрерывно простояла на чертовой баррикаде почти двенадцать часов, так что под конец череп у нее в буквальном смысле раскалывался, и от каждого движения новая волна крови вытекала из ноздрей и прокушенной губы, – так что она предпочла совсем не двигаться.       В конце концов, для поддержания барьера шевелиться совсем не обязательно, и можно было просто стоять, замутненными глазами наблюдая, как противник подтягивает тяжелые орудия. Ей должно было быть страшно… но она ничего не чувствовала – только безмерную усталость, затопившую до самых кончиков пальцев. Синеватый пузырь барьера шел волнами, искрил и вытягивал из несчастного организма последние оставшиеся силы, так что Шепард невольно разозлилась на чертовых батарианцев, издевательски-медленно готовящихся к артобстрелу: если уж собрались стрелять, сволочи, так стреляйте!..       Но вместо этого в какой-то момент она ощутила, что падает, и поняла, что злосчастная баррикада в последний момент все-таки их подвела. Успела понадеяться, что Ван и… кто бы там еще ни выжил – они все успели добраться до моста. Что ее гребаное самопожертвование не будет бессмысленным, и там, на другом берегу, выжившие воссоединятся с силами Альянса и смогут отстоять эту несчастную колонию.       А потом ее затылок встретился с землей – и, едва очнувшись, она поняла, что вляпалась.       Пахло лекарствами. И ее руки, вытянутые вдоль туловища, что-то опутывало, мешая двигаться. Это было плохо. Сколько она провела в отключке, если эти уроды начали вживлять новым рабам управляющие устройства? Находятся ли они еще в Иллирии, или ценного биотика уже перебросили на один из кораблей, и теперь от свободы Шепард отделяет не только прорва четырехглазых ублюдков, но и бездна открытого космоса? Сможет ли она, забаррикадировавшись в рубке управления, вести эту посудину или хотя бы послать сигнал ближайшему патрулю Альянса, чтобы он разнес ее из всех калибров?..       «Прости, малышка, я не смогу сдержать обещание».       О том, что будет, если она потерпит неудачу, Шепард старалась не задумываться. Поэтому, как следует прислушавшись и убедившись, что рядом никого нет (или же этот «кто-то» чертовски хорошо умеет задерживать дыхание), она резко крутанулась вбок, падая с операционного стола, сопровождаемая резким писком охранных систем. Ей не оставили ничего из оружия, но руки послушно засветились синим, и Шепард начала яростно сдирать с себя трубки с наркотой, призванные сделать ее послушной… не дождетесь, сволочи!       Тогда она не сомневалась, что вокруг враги. И даже когда в дверь, привлеченная шумом, вбежала медсестра – Шепард лишь агрессивно оскалилась, видя перед собой еще одну батарианскую рабыню, послушно выполняющую приказы своих хозяев. Девушка оказалась умной и не стала связываться с воинственно настроенной пациенткой, шмыгнув за дверь… врачу, сунувшемуся следом, повезло гораздо меньше – на нем были очки. Четыре глаза. К ней приближался батарианец, в чьей руке поблескивал шприц с еще одной дозой, так что Шепард попыталась прикрыться барьером, не дать гребаному ублюдку всадить в нее иглу…       …Но, очевидно, ее биотические способности еще не до конца восстановились после подвигов на баррикаде, так что полупрозрачный синий щит рванул, не успев сомкнуться, и приближающегося к ней доктора отшвырнуло как котенка, знатно приложив о стену. Саму Шепард непрошенные подвиги заставили обессилено рухнуть на четвереньки, и подскочившая медсестра тут же ввела ей первую дозу успокоительного.       Потом было второе пробуждение, и снова тот же запах, те же трубки, – но на этот раз Шепард едва могла пошевелиться, и зашедший в дверь врач заметно морщился от каждого движения, при этом отчаянно пытаясь смотреть на нее с уважением, а не со смесью жалости и недовольства, как на опасную буйнопомешанную. К счастью, на этот раз он был без очков, так что спустя какое-то время Шепард даже начала понимать, что он говорит. Она даже силилась что-то ответить…       Но, понятное дело, любви к больницам после этого случая в ней не добавилось ни на йоту.

* * * * *

      Когда она пришла в себя на станции «Лазарь», первым, кто поприветствовал ее в мире живых, была немилосердно раскалывающаяся голова.       И боль была поистине адской. Плавающую в ледяной толще небытия, ее словно бы в мгновение ока вышвырнуло на поверхность звезды, заставив каждый нерв зазвенеть, так что несчастный мозг буквально взрывался от лавины обрушившихся на него ощущений, – слишком яркого света, слишком колючего воздуха, слишком громкого голоса, тупым шурупом вкручивающегося куда-то в висок. Мышцы хаотично подергивались, странным образом выкручивая суставы, по лицу прокатывались волны мелких судорог, в мгновение ока меняя выражение лица, а в мозгу беспрестанно грохотала канонада, и она пыталась кричать – из пересохшего горла вырвался лишь жалкий хрип, – пыталась куда-то бежать, – вместо этого едва не рухнула на четвереньки, – пыталась хотя бы вспомнить, как ее зовут…       К счастью, насчет последнего долго голову ломать не пришлось: пусть она не услышала половины слов из тех, что выдернули ее из мрака забытья, надрывное «Шепард, вы меня слышите?» разобрала на удивление отчетливо, не без удивления осознав, что обращаются к ней.       Шепард, ага. Альянс, лейтен… нет, уже коммандер. Назначение на «Нормандию». Маяк на Иден Прайме. Погоня за Сареном… Воспоминания всплывали стайками пузырей, словно какому-то шутнику вздумалось потрясти пивную банку, и Шепард невольно обхватила руками виски, будто пытаясь не дать осколкам собственной памяти выскочить из ушей стаей ошалевших пыжаков. Лица, имена, события – все это перемешивается в ее сознании, заставляя и без того бунтующий имплантат буквально перекручивать ее мозги в лапшу, так что Шепард приходится еще некоторое время простоять неподвижно, несмотря на яростные просьбы неизвестной женщины поторапливаться и раздающиеся в отдалении… взрывы?       Что ж, это уже намного лучше Элизиума. Никаких психотерапевтов и доктора Уайта с отбитыми ребрами, что еще несколько недель после Блица изводил ее своим «а теперь еще один несложный тест». И оружие на этот раз в зоне досягаемости – может быть, не ее спектровский дробовик, выносивший любого пирата максимум с двух выстрелов, но вполне приличная пушка с поистине идиотской системой сменных термозарядов, и какое счастье, что ее лучший новый друг, а по совместительству член террористической организации «Цербер» встретился ей прежде, чем она успела расстрелять первую обойму!       Символа на броне было вполне достаточно, но надо отдать Джейкобу Тейлору должное – он не пытался врать, прикрываясь красивыми словами. И без лишних экивоков выложил ей и про с возвращением к жизни, и про мясо с трубками, и про два, мать их с подвывертом, года. Она все ждала, что он засмеется. Или что у него вырастет кроганская голова, и тогда с чистой совестью можно будет признать все происходящее горячечным бредом, после чего очнуться уже на нормальной больничной койке, без искрящей проводки под кожей, без неудобного ствола, трясущегося в руках, и взрывающейся болью головы всякий раз, когда она пыталась броском приблизиться к чертовым роботам вплотную и разнести их на металлолом.       Но Джейкоб остался сидеть рядом с ней – тяжело дышащий и до отвращения реальный, так что пришлось в очередной раз брать себя за метафорические яйца и двигаться дальше. Разбираться с роботами – кучей роботов, черт побери, Джейкоб говорил про два года, но с каких пор вместо обычных наемников развелось столько жестянок?! Разбираться с людьми – и да, лучше бы это были роботы. Разбираться с вопросами – и чтоб доктору Уайту икалось, Шепард пришлось приложить немало усилий, дабы не начать скрипеть зубами. Элизиум, черт побери. Конечно, сидя на церберовском челноке после собственного воскрешения, мать его за ногу, как же не поговорить про гребаный Элизум!..       Неудивительно, что Миранда заподозрила что-то неладное и настояла на полном медосмотре. Вела она себя при этом вежливо и предельно корректно, не используя ничего серьезнее сканеров, но Шепард все равно чувствовала, как будто ее препарируют, и вот-вот эти тонкие холодные пальцы начнут вытягивать треклятую проводку прямо у нее из-под кожи.       Стоит ли заметить, что любви к больницам после этого случая в ней не добавилось ни на йоту?..

* * * * *

      Когда она пришла в себя черт пойми где, первым, кто поприветствовал ее в мире живых, была немилосердно раскалывающаяся… ну, вы поняли.       И на этот раз уже даже злиться не хотелось. Серьезно, но когда ты уже смирилась с собственной смертью, отбросила все привязанности земной жизни и приготовилась раствориться в пустоте, возвращаться к бренному существованию мучительно больно. Серьезно, рождаться в третий раз за одну жизнь – перебор для кого угодно, так что будь ее на то желание, Шепард предпочла бы, как когда-то в детстве, зажмуриться и нырнуть с головой под подушку в надежде, что ее забудут разбудить перед уходом…       Но – ха. Ха. Ха…        – Ты же в курсе, что это так не работает?       Голос звучал… знакомо, и на несколько мгновений она позволила себе просто наслаждаться звучанием. По крайней мере, уши на этот раз не болели. Уже хорошо.        – И перед тем, как ты спросишь: нет. Твоего любимого батарианского эля здесь не подают…       Кошмар. Всю мотивацию просыпаться отбило…        – Но не поверишь, наша бутылка все еще жива!       …напрочь.       Хотя все равно придется, да? Вставать. Куда-то идти. Что-то делать. Говорить на камеру. Отстреливать роботов. Снова жить…       Ну что ж, хотя бы одно радует: на этот раз она не одна.        – Шепард?..       Так что, может быть, с этого момента она начнет больше любить больницы.       Совсем чуть-чуть.

Конец.