Тот парень с синими волосами

«Как поживаешь, мой дорогой друг? Надеюсь, у тебя и твоей семьи всё хорошо. Передавай привет жене и детям. Я получил твои письма, но до этого момента так и не нашёл времени ответить на них. Простишь меня за это? Через полчаса у меня начнётся рабочий день, так что я надеюсь, что успею написать тебе ответ. В прошлом письме ты затронул очень важную для нас обоих тему: как мы оба решили пойти по этому непростому пути. Сейчас мы уже стали хирургами, но тогда, когда были ещё совсем зелёные, что двигало нами? Только не говори, что ты хотел помогать людям, я не поверю. В любом случае, я не лучше. Знаешь, Сан, я никогда никому не рассказывал, почему так отчаянно хотел стать врачом. Сейчас я понимаю, что это была попытка убежать от реального мира, скрыться за ширмой и никому не показывать, что я чувствовал на самом деле. Да, сейчас я ощущаю, что и правда помогаю пациентам. Тогда же я был ещё совсем молодым, учился в ординатуре и подрабатывал медбратом в нашей больнице. До того случая я и вовсе не знал, зачем. Впрочем, с кем мне ещё поделиться, как не с тобой. Можешь осудить меня или поругать (даже несмотря на то, что я старше, я позволю тебе эту вольность). Просто знай, что я был искренен по отношению к тому человеку. Началось всё на первой неделе моей практики. Тогда я мало что знал, почти ничего не умел, работать мне не давали: отсиживался в ординаторской или на посту, пока старшие говорили не мешаться под рукой. Не то чтобы меня не устраивал такой расклад. Всё изменилось, когда в наше онкологическое отделение привели одного паренька с синими волосами. Знаешь, когда я его увидел в первый раз, то подумал, что он какой-то ненормальный: ходил обнимался с другими пациентами и приветствовал персонал так, будто был рад их видеть. Только потом мне объяснили, что он здесь уже в третий раз и даже успел выучить всех по именам. Видимо, потому и смотрел на меня растерянно: видел впервые, да и сторонился какое-то время. Нас познакомил его лечащий врач. Как ты уже наверняка догадался, меня приставили к его палате. Так и познакомились. Но кто знал, что у этого знакомства не было шанса на дальнейшее существование… Его звали Ким Хонджун. У него опухоль головного мозга. Так было написано в его медкарте. Поначалу он меня как будто бы боялся. Отвечал на дежурные вопросы о самочувствии, но никогда не разговаривал так, как это делал с другими. Чаще просто смотрел. Я бы сказал, всматривался. Мне всё время казалось, что он пытается что-то найти у меня на лице. Меня это даже напрягало. А в какой-то момент всё стало на свои места. Хонджун сам показал блокнот. - Я рисую в нём всё, что хочу запомнить. Знаете, я не так уж много где бываю из-за своего состояния. Но так я могу пролистывать эти страницы и снова перемещаться в те места, где когда-то был, и видеть людей, которых уже вряд ли встречу. Так он говорил. Удивительно, как в нём сочетались такие серьёзные мысли и почти что детская игривость. Иногда это было совсем не к месту. Он нос воротил от больничной еды, но, как я узнал потом, капризничал только в мою смену. С каждым днём мы проводили всё больше и больше времени вместе. Медсёстры ворчали поначалу, но потом смирились. Когда-то в нашем отделении стояло пианино. Расстроенное, старое, но никто не решался его ни починить, ни отправить на свалку. И даже так Хонджуну удавалось играть. Он подолгу сидел за инструментом, записывая что-то в нотную тетрадь и мурлыкая себе под нос незамысловатые мелодии. Он любил танцевать. Несмотря на головокружения, которые часто возникали после ввода препаратов, он продолжал кружить по палате, словно человек, у которого полно сил ещё на целую жизнь вперёд. Он подолгу проводил время в саду. Говорил, что там лучше всего читаются книги и пишутся тексты. Он хотел стать писателем. Я много что помню о нём, но есть и то, что хочу забыть. Его вид во время переливания крови, судороги после химиотерапии и бесконечная пустота в глазах. В такие моменты я не знал, чем ему помочь, как облегчить боль — даже всю её я готов был забрать себе, лишь бы он не мучился. С каждой неделей химиотерапия становилась всё более агрессивной. С каждым днём Хонджун увядал всё быстрее. И, о, чудо! Нашёлся врач, который готов был прооперировать его. Началась подготовка. Видел бы ты, сколько надежды было в его глазах. Он переживал, места себе не находил, мотался туда-сюда и всё время спрашивал, когда всё случится. А врачи назначали новый день. Ты сам понимаешь, почему они тянули. Риски есть всегда. Всю операцию я видел от начал и до конца. Стоял рядом, мне позволили это. Всё прошло хорошо. А потом случилось то, чего никто не ожидал. Он не проснулся. Кома. Каждый день я приходил в его палату. Мне больше не нужно было задавать дежурные вопросы. Больше не приходилось слышать его задорный голос и весёлый смех. Больше этого не было. И всё же я оставался. Приходил по ночам, после обходов. Я читал ему «Маленького принца». Мне казалось, они очень похожи. В одно утро в отделении был настоящий переполох. Все радостно что-то обсуждали, перешёптывались. Несколько человек даже поздравили меня. Тогда-то я и узнал, что Хонджун очнулся. Спустя долгих 4 месяца. Помню, как билось моё сердце, когда я дрожащими руками открывал дверь палаты. Помню его взгляд и немного измученную улыбку. Помню, как внутри всё перевернулось. Я облажался, правда? И всё же мои чувства тогда казались чем-то правильным. Он решил выйти на улицу только спустя пару месяцев. Мы шли по территории больничного сада, взявшись за руки, и всё было так просто и легко. Этот парень с синими волосами… Он шёл на поправку и так искренне улыбался мне. До сих пор я подолгу сижу на той самой крыше, куда в последний вечер привёл его в тайне от всех. Я нарушил все правила, я подверг его жизнь опасности. Но это того стоило. Всё это было ради счастья в его глазах. Я тогда забыл зонт, пусть и знал, что скоро начнётся дождь. - Пойдем скорее внутрь, ты же промокнешь! - кричал я ему. - Подожди, там радуга! Тогда я замер и посмотрел в ту сторону, куда он указывал. Там действительно была радуга. Той же ночью мне позвонили и сказали, что его больше нет.» В дверь постучали. - Господин Пак, у Вас скоро обход. - Минуту. Уже иду. «Мне пора, Сан. Знаешь, это ирония судьбы, не иначе. Прямо сейчас меня ждёт маленький мальчик с синими волосами. Такими же, какие когда-то были у него. Вот только на этот раз шанс на жизнь есть. И я обязательно сделаю всё, чтобы этот ребёнок смог увидеть целый мир. На этом я заканчиваю. Напиши, приедете ли вы с семьёй этим летом. Ты знаешь, мои двери всегда открыты для вас. До встречи.» Сонхва обессиленно выдохнул и откинулся на кресле. В окно пробивались лучи утреннего солнца, которые заливали своим светом весь кабинет. День только начинался. Сонхва выдвинул ящик письменного стола в надежде найти конверт, который подготовил ещё несколько дней назад. Задача оказалась непосильной - пришлось перерыть все бумаги не только здесь, но и в других ящиках, заглянуть в соседнюю тумбу. Пропажа обнаружилась в книжном шкафу, который оказался почему-то неплотно закрыт. И только тогда Сонхва вспомнил, что обещал интернам ещё вчера отнести учебники из своей личной библиотеки. Он, памятуя об обходе, наспех вытаскивал книги, так что в какой-то момент часть из них просто повалилась с полки. - Да что ж такое… - сетовал Сонхва, собирая всё с пола, - хорошо, что операций сегодня никаких, а то из рук всё валится. Среди книг обнаружились и бумаги, которые давным-давно надо было перебрать, и конспекты из ординатуры, и рисунки, которые дарили ему маленькие пациенты. Сонхва останавливался на каждом из них и нежно улыбался. Он хранил их все, как когда-то пообещал себе хранить его рисунки. Но он намеренно избегал всё это время брать в руки последнюю свалившуюся вещь. Блокнот лежал открытым на последней странице. Сонхва провёл пальцами по знакомым линиям, которые рассматривал уже сотни раз, и вспоминал. Крыша, радуга и его последняя улыбка.