Амброзия

             

Завязал с нектаром и амброзией, но что теперь? Насыпь мне вместо льда воспоминанья.

                  ⠀«Эспрессо Тоник», Oxxxymiron                                   Знавшие его близко согласятся, что было два Ромы. Один — обезоруживающе обаятельный циник, душа компании и ходячая музыкальная энциклопедия. Второй — чёрная воронка без дна, в которую засасывало всех, кто вовремя не съёбывал — и особенно людей впечатлительных и открытых. Первый восхищал и притягивал, второй отравлял и разрушал. Этот второй был, пожалуй, самым тёмным человеком, кого мне приходилось встречать. Со временем, и особенно после смерти общего друга, в которой я отчасти винил Рому, я перестал видеть в нём хоть что-то светлое и сдался, но это скорее моя проблема — другие продолжали это светлое искать и, кажется, находили.       Поэтому, стараясь не лицемерить, мне всё же хочется вспомнить и запомнить того, первого, потому что он однозначно был, это не мог целиком быть обман и самообман. С тем, первым, мы объездили всю страну в броневичке (Рома говорил Порчи, что это были лучшие месяцы его жизни), делили женщин, пропадали в Питере, срались и мирились...       Я мог бы долго говорить об этом человеке, уж больно много нас успело связать за короткий срок. Но больше всего мне запомнилась история, приключившаяся с нами между концертами в Петербурге и Минске. Она точнее всего описывает лучшие месяцы его жизни и, признаюсь, моей. Этот момент лучше некуда презентует то странное, что между нами сложилось.       Делили женщин, пропадали в Питере, срались и мирились...       Он познакомил меня с группой «Петля Пристрастия», теперь понимаю шумиху вокруг неё. Я, в свою очередь, показал ему, что за 1703 и «почему здесь собирается всё быдло» — как сказал он. Пожалуй, я не знал никого, кто мог переспорить меня и в чём-то умственно превзойти, обычно со мной люди чувствовали себя дураками. Без чсв, так и есть. А он — нет. Мы обменивались мыслями, информацией, идеями, и я чувствовал себя в своей тарелке рядом с ним. Мы очень много друг другу дали. С Ромой не заскучаешь: девочки, отжигалово, даже проклятые шахматы. Мы словно были Есениным и Клюевым, слоняющимися по кабакам, а вместо стихов читали рэп.       Концерт в моём горячо любимом Питере отгремел на славу. Очень понравилось, как Рома звучил всё это дело. Забавно. Местами хуёво, но всегда весело. Ребята подметили, что он талантище, а мне кажется, что он гений и трудяга, как я. Тоже много ебашит.       Пьяные и молодые, мы поехали на ночь в отель перед отлётом в белую столицу. Как всегда сошлись на заказе женщин низкой социальной ответственности прямо в номер — это была вечная идея Ромы, в каждом втором городе. Сначала я делал вид, что мне это не нравится, мол мешает работе, но он ловко раскусил мой пиздёж. Олег ЛСП говорил, что его не обхитрить — был прав.       Приехали четыре девицы: две блондинки, одна брюнетка, одна красноволосая с каре. Порчи у меня очень харизматичный, легко заполнил номер женским смехом, ебаться мы не спешили, как будто растягивая удовольствие и превращая приехавших барышень из шлюх в культурных гейш, дело которых развлечь нас тягомотными и одухотворёнными беседами, станцевать нам и подлить саке — в нашем случае виски. Рудбой преимущественно пялил в телефон, не фанат он потрахушек с падшими женщинами, хотя бывало, я знаю. Женя спала в соседнем номере после тяжёлого для неё дня; это мы танцуем, делаем мясо и рэпуем, а она за всем этим следит. В общем, оставались Порчи, Эрик и мы с Ромой. Шлюх столько же. Порчи явно поглядывал на брюнетку с голубыми глазами, я и не удивлён, голубоглазых он любит. Эрик что-то мусолил с красноволосой, кажется, её звали Сея — ненастоящее имя. Я не вникал, кажется, болтовня про культурный код и роли мужчин и женщин в обществе. Та активно кивала на любую сказанную им хуйню, чтобы умаслить и запрыгнуть на его хуй. Наш вкус с Ромой часто пересекался, поэтому мы сидели поодаль с двумя блондинками. Жалко не близняшками. Они хихикали на его остроумные шутки и пытались подлизаться ко мне, вероятно, смутно узнавши. Мы нанюхались предложенными Ромой вещами, запили остатками виски и в паху стало напряжённее.       — Мы в мой номер, — сказал я и прихватил Кэтрин, поднимаясь с постели. Под взглядом друзей и шлюх мы уже почти дошли до двери, как тут я услышал хрипотцу Англичанина.       — Мы с вами, — он даже не спрашивал. — С Дашенькой, — у этой Даши из присутствующих девушек было единственное русское имя, но, вероятно, и то ненастоящее, для конфиденциальности.       Я не стал спорить, ну а хули. Это же Рома, кто не падёт перед его гладко постеленными речами. Даже я, мастер слова, не могу ему отказать.       Вчетвером мы добрались до моего номера и повесили на внешнюю сторону двери табличку «не беспокоить». Пока я искал в прикроватной тумбочке презервативы и смазку, то слышал тихий, заигрывающий смех двух девиц, а обернувшись увидел, как Рома лежит на кровати, пока блондинки целуют его шею. Он нагло уводил тёлку прямо под моим носом.       Но хмурить бровей я не стал. Перед женщинами сейчас бы ещё поссориться с ним — ссорились мы, ну, нередко. Всё же очень похожи и до жути разные. Но я злился малость и внутри пробудилось какое-то ревностное чувство.       «Показать ему что ли, как с дамами надо»? — думал я.       Кинул смазку и гондоны на кровать, на подходе к ней стянул футболку с собственным лого, бросил ту на кресло и похлопал по плечу Кэтрин. Она тут же обратила на меня своё невъебавшееся мне дешёвое внимание, невинно хлопая глазами. Я не знал, чего мне сейчас хотелось. Кажется, не стоило слушать Рому и его «эта дорожка не будет лишней».       В итоге Кэтрин сама сообразила, слезла с кровати и отошла чуть подальше, на метр. Я за ней. Некоторые элементы одежды она оставила в постели и сейчас я видел только нарочито сексуальное нижнее бельё. Чёрного цвета. Честно, не понимал, какого хуя мы уступили кровать этим двум, но видимо ей очень хотелось отсосать мне, потому что уже спустя пару секунд она зашевелила своими пальцами у моей ширинки.       Достав мой член, Кэтрин коснулась его одним только кончиком языка, словно пробуя. Она улыбалась, а я смотрел вниз и ждал чего-то большего. Всё чаще она облизывала мою плоть, но не спешила брать глубже — как профессионально. Наконец она напрягла щёки и прикрыв глаза взяла в рот, промычав от мгновенного толчка. Устал возиться, почему-то хотелось поскорее кончить, избавиться от внутренней и внешней похоти, но вместе с тем не хотелось чувствовать себя на фоне Ромы на шаг позади. Держу её за затылок, внутри рта проститутки всегда горячо и никогда хорошо. Постоянно грязно, хотя зубы они вычищают до блеска.       Рома поставил бабу раком и мы все слышали, как он вдалбливается в неё с громкими шлепками. Я уже знал, как Рома трахается. Мы не в первый раз делили женщин. Но сейчас он особенно сильно разошёлся, будто тоже пытался мне что-то доказать. Мы грубо держали сук за волосы, его — стонала, моя — заглатывала.       Я слышал, как он интенсивно берёт её, оставляет отметины ладоней на ягодицах, заставляет стонать. Краем глаза я видел, как всё её тело поддаётся Роме и она выгибается. Было шумно и влажно.       Моя головка касалась гланд Кэтрин, чувствовалось, что её глотка разработана, чувствовалось, кем она работает и чем занимается обычно. Так шла минута за минутой, я пытался не кончить раньше Ромы и не тронуться умом от мерзких выстанываний его сучки. Он чуть ли не рвал ей волосы, все участники тура знали, как груб он бывает. Но ей, похоже, нравилось. Моей, кстати, тоже, потому что она с большим удовольствием полностью брала член в рот и упиралась носом мне в живот. По одним шлепкам и стонам я понял, что Англичанин ускоряется и вот-вот кончит, судя по всему. Я поднял взгляд, прожигая представленную мне картину: догги-стайл, вытянутая спина, намотанные на кулак волосы и Рома.       Мы встретились глазами.       Вздохнув, я кончил ей на язык и почувствовал, как она тут же глотает, но мне почему-то было похуй. Рома остановился и мне показалось, что он улыбнулся.       Я вышел из её рта рта, убедившись, что всё слизано, и спрятал опустившийся член в бельё, а затем брюки. Англичанин выбросил презерватив в мусорку, а его тёлка так и лежала в моей постели, пытаясь отдышаться.       — Покурим? — спрашивает меня он, натягивая джинсы и глядя исподлобья.       — Покурим, — соглашаюсь я.       Мы бросаем остывающих проституток в номере, плюнув на риск кражи чего-то из моих вещей и их появление на Авито. «Трусы Оксимирона», «Носки Оксимирона» и прочая хуйня.       Оказавшись в коридоре, он явно не торопится.       — Плащ прихвачу, — пояснил Рома.       И удалился в сторону своего номера по соседству, а я опёрся о стену, достав телефон. Написал какую-то хуйню в Твиттер и стал просматривать видосы с концерта, улыбаясь. Как всё чудесно прошло. Люди счастливы, ребята счастливы, я счастлив. Родной Питер.       Аж блевать хочется от такого счастья.       Он вернулся, по пути накинул плащ, тогда ещё не такой знаменитый и только купленный. Мы вышли на улицу и сразу же встретились с проливным дождём. Не удивляясь, встали у входа и Англичанин вытащил из кармана Captain Black. Угостив меня сигаретой, свою придерживает зубами и прикрывает огонёк зажигалки от ветра, закурив.       Я ощупываю карманы брюк, заведомо зная, что не найду там никакой зажигалки, и слышу, как он с усмешкой выдыхает.       — Что ты, еврей, — говорит он издевательски. — Иди сюда, — но любезно предлагает мне свою помощь. Я уверенно приближаюсь и соприкасаюсь с ним сигаретами, пока не удаётся подкурить. Невольно чувствую его дыхание и отстраняюсь.       Не знаю, так кажется из-за употреблённой дозы, либо так влияет звёздный Питер, но сейчас мой туровой звукарь видится мне симпатичным в лунном свете.       Под звук дождя я выдыхаю струю дыма в сторону и наблюдаю за вдали проезжающими машинами, парковкой, редкими людьми где-то там. В темноте всё не разглядишь. Благо было не полностью темно, всё же свет отеля распространялся по округе.       — Хорошо трахаешься, — странный комплимент бросает мне Рома.       В его духе.       — И ты, — затянувшись, я оглядываю его с ног до головы. — Тоже ничего.       Я вспоминаю, как он трахал Дашу десять минут назад и ещё четырёх тёлок, чей секс с ним мне удалось застать ранее. Ненамеренно думаю об этом, раз уж тема зашла.       Он смеётся, наверное, думая о том же или углядев в моих словах какой-то подтекст, которого не было. Я только потом понял, что сморозил.       Мы молча докуриваем, бросаем бычки, топчем их ногами и я уже собираюсь идти в холл, как Рома снова удивляет меня.       — Может в бар какой? — искушающе спрашивает он. Сука, ёбаный змей-искуситель, я не какая-нибудь Ева, а этот отель не Эдемов сад.       — Семнашка? — любопытства не скрывая, интересуюсь я.       — Не, попроще что-нибудь хочу, — он проходится по сухой земле, ибо дождь не попадает сюда из-за навеса. — Без знакомых и знаковых лиц. Чтоб не узнали.       Я перебираю все места в голове, отбрасывая те, где могли знать, кто такой Оксимирон и не дай Бог, кто такой Рома Англичанин. Таких немного.       — Есть что на примете? — подходит ко мне Рома, внимательно смотря.       — Есть одно, но могут узнать, — я вижу, как потеют его очки и усмехаюсь, поднося к ним руку и протирая. — Рискнём?       — Рискнём, лысая башка, — Рома по-дружески гладит меня по голове, подмечая её гладкость.       И вот так сбежать с Ромой из отеля, от друзей, после концерта, после секса, в дождь стало для меня своеобразной терапией.       У нас не было зонта, идти далеко, на часах где-то десять часов, мы стали насквозь мокрые спустя только пару метров от отеля. И только роминому плащу всё было нипочём.       Мы шли и обсуждали всё: от ебли втроём до Клеанфа. Нас перебивал только дождь, следущий за нами по пятам, улицы были в общей своей массе пусты.       Через более чем полчаса ходьбы и обмены парой историй, мы начали рассуждать о рэпе, новых его героях, старых, нынешних, он мне говорил, что больше предпочитает рок и не понимает большинство хуйни в рэпе. Тогда мы обсуждали рок, умерших исполнителей, панк-рок и сексуальность Патти Смит...       Мне было холодно, я малость дрожал, но даже не замечал этого, увлечённый нашим диалогом.       — Рок, блять, мёртв, — говорил мне он.       Мы решили передохнуть и стопанули под краем крыши какого-то закрытого сейчас ресторана. Я прижался к его двери, слушая Рому, и смотря на него, но вдруг всё больше проваливаясь в мысли о том, какой он поэтичный и что стоит посвятить ему трек.       — Ты что-то трясёшься, — вдруг замечает Рома. — Замёрз что ли?       Я выныриваю из мыслей, оглядывая резкий, быстрый дождь, и возвращаясь к Роме, вдыхая свежий запах. Дождь всегда пах приятно.       — Нет, — не показываю слабости я.       — Ты кого наебать пытаешься? — Англичанин удивляет меня снова и снова. Он снимает плащ и вешает его на меня, ухмыляясь. — Тебе идёт, — а затем и кепку на меня надевает.       — Не стоило, — скрыто благодарю я, смотря ему в глаза.       — Ты прям как моя девка, — смеётся он и я отвечаю смехом на смех.       Становится теплее. Его плащ ещё сохранил его тепло, а голова теперь прикрыта от дождя. Ладно, не заболею и уже заебись. А то как я рэп читать буду. Рома выручает.       Мы идём дальше ещё более получаса, сворачиваем на Маяковскую и я придерживаю дверь перед Англичанином, пропуская в бар «Маяк».       — Danke, — с акцентом произносит он и я, живший какое-то время в Берлине, понимаю.       К нашему счастью, меня не узнают. Может потому что гостей немного, а может потому что кто-то делает вид, что не узнал. Из вежливости. Или просто нам повезло.       Приземляемся на стулья у бара, на котором приклеено одно меню. Оба утыкаемся в него глазами. Рома улыбается, то ли объёбанный, то ли моя компания больно нравится.       — Амброзия, — делаю выбор я в сторону фирменного коктейля, в состав которого входит виски, кампари, красный сладкий вермут, полоска апельсиновой цедры и веточка амброзии.       Рома находит глазами этот коктейль и пробегается по его составу, явно довольный наличием виски.       — Мне такой же, — бросает он бармену, который уже нянчится с бутылкой хорошего виски, хотя мы оба выглядели не очень состоятельно: волосы Ромы мокрые, я в кепке, к торсу Ромы прилипло мокрое поло. Только его очки создавали налёт интеллигентности.       Через минуту перед нами стояли две рюмки. Мы одновременно сделали по глотку и улыбнулись. Понравилось.       Рома наклонился к моему уху и прошептал.       — Хочешь другую амброзию? — ухмыляется он, я не вижу, но чувствую это.       — Ты везде таскаешь? — хмыкнул я.       — Почти, — видимо, серьёзно отвечает Рома.       Я верчу в руках веточку не цветущей амброзии, ведь в цветущем виде она выделяет ряд эфирных масел, которые вызывают сильнейшие головные боли и скачки артериального давления.       Опустошив рюмки, мы поднимаемся со стульев и идём в туалет, читая мысли друг друга. Решаем укрыться в более-менее просторной кабинке и каким-то образом я действительно нахожу в кармане его плаща, который ранее не ощупывал до дна, косяк. Рома набивает его, как бы ухаживая за мной, и протягивает первому.       — Думаешь, не увидят? — тихо спрашиваю я, хотя мы убедились, что в туалете никого нет.       — Думаешь, мне не похуй? — смеётся Рома, спиной облокотившись на дверь, и так мне спокойнее.       Мы обмениваемся косяком каждый выдох, мне уже начинает казаться, что это какой-то косвенный поцелуй. Я раньше так не делал, всегда были деньги на косяк для каждого.       По телу разливается тепло, хотя мы как черти замёрзли, и кровь бурлит в предвкушении каждого вдоха. Я всегда рад расслабиться с ним. Обсуждаем музыку дальше, он рассказывает мне про Курта Кобейна и Кортни Лав, а я делаю вид, что слышу это в первый раз. Под чем-то делать вид проще.       — Ты ведь знал это? — щурится Рома, уловив что-то в моих глазах. — Да?       — Да, — признаюсь я и передаю ему нашу личную амброзию.       Я уже понял, что пытаться обмануть Рому — гиблая идея, но каждый раз пытаюсь, словно надеясь обыграть его и здесь. Не быть на шаг позади. Но с Ромой так не получалось. Он читал меня, как ёбаный Шерлок Холмс.       Косяк сокращается, мы слышим приглушённую музыку, какая-то иностранная движуха, переглядываемся и говорим обо всём на свете и вне его.       Я погружаюсь в какой-то пиздец, как и он, ведь мы ещё в номере накидались, а теперь и здесь. Мешанина из разных наркотиков, включая алкоголь — наркотик, продающийся легально. Всё на фоне нас двоих тускнеет, какая-то темнота, и я ищу спасение в глазах Ромы, смотря в них. Он считывает меня вновь и подбадривающе улыбается, говоря, что сейчас отойду. Будь он наркотиком, то я бы, как и другие, подсел.       Я смотрю, как волосы его взъерошились и как привычно он выдыхает дым, а потом дарит мне последнюю тяжку. Бросив косяк в мусорное ведро, мы пялим друг на друга в приходе, возможно, даже не от скуренного косяка, а от того, что было в отеле, как последние толчки. Поймав приход синхронно, не знаю, что на нас находит, но я поправляю его вьющиеся волосы, а он даже не отшатывается, хотя куда ему — там дверь. Я почти прижал Ромку к стенке.       Он никак не комментирует мой жест, но смотрит в глаза и они улыбаются, пока губы остаются непоколебимыми. Мне нравится эта его непоколебимость. В этом мы похожи. Всегда искал второго я.       Мне хочется, чтобы он приластился к моей руке, как пёс, но он замер, будто уже мёртв, и только еле сбившееся дыхание выдаёт, что он здесь.

Я жду.

      — Ну же, — решаюсь нарушить тишину я.       — Что? — усмехается Рома, якобы не понимая, во что мы играем.       — Ты мне ответишь? — моя рука скользит вдоль его затылка.       — А вдруг не отвечу? — поднимает бровь он.       — Ответишь, — самоуверенно говорю я и навожу порядок на его голове.       Рома снова удивляет меня, самостоятельно притягивая к себе. В тесной кабинке мы прижимаемся друг к другу, я глажу его влажные волосы, а он крепко держится за мою спину. Не знаю, что на него нашло, но он заходит дальше и впивается в мои губы, не встречаясь с сопротивлением. Я приоткрываю завесу, но дерусь с ним этим поцелуем за дальнейшие роли. Остановишься — проиграешь. Отстранишься — проиграешь. Промычишь в губы — проиграешь. Мы сами установили правила. Да ещё и молча. Оба не любили проигрывать, поэтому поцелуй обещал быть долгим.       Любое моё действие он тут же копировал с двойной силой. Кусаю — кусает сильнее. Дрянная тактика, но у меня её вообще не было. Я просто сосался, надеюсь, приятно. Судя по тому, как вздрагивал Рома от моих попыток протолкнуться глубже в рот, ему блядски нравилось. А мне нравилось, как он в наглую спускается ладонями ниже по моему телу и сжимает задницу.       У меня был опыт секса с мужчинами, лишь раз, но был. Это случилось в Оксфорде. Был ли у него? Я очень сомневался, но действовал он уверенно, как с любой девушкой, которую только захочет.       Никто не решался отстраниться, проще умереть от недостатка кислорода, в объятиях друг друга. Губы болели, языки заебались, мы дерзко кусались и драли рты друг друга, но в какой-то момент я почувствовал, что задыхаюсь и мне пришлось отстраниться. На жалкие две секунды, но это был проигрыш. Я пытался вернуться к поцелую, рьяно целовал его, кусал губы, хватался за его поло, а он только смеялся надо мной, пока не отстранился.       — Говоришь, тоже хорошо трахаюсь? — отсылается к нашему диалогу у отеля Рома. Я киваю. Он смотрит на меня на расстоянии семнадцати сантиметров или около того. — Хочешь тебя трахну, Мирон?       — Вообще-то я тебя хотел, — усмехаюсь я.       Но мне хотелось хоть как-то попробовать Рому, а его настроение сегодня явно было бескомпромиссным, да и я проиграл, а его руки больно хорошо легли на мои ягодицы.       — Не бойся, я никому не расскажу, что Оксимирон подставил мне очко, — с пафосной интонацией он произносит мой псевдоним, пока я продолжаю путаться в его волосах.       Улыбаясь, немного отступаю и тут же чувствую, что мои ноги меня предают, а сердце словно в предсмертной конвульсии. Меня накрыло новой волной. Воспоминания мутные: мои пальцы на двери, его пальцы во мне, странные ощущения, кажется, в простате, мои попытки сдержать стоны, наши гляделки. И я не уверен, что порядок правильный.       Кажется, когда его пальцы только-только коснулись меня, то я не сдержал стона, пытаясь зажать свой ебучий рот рукой. Рома проскальзывает в меня своими изящными пальцами Маэстро и Макхлева, преодолевает анальное кольцо и медленно растягивает меня внутри. Так медленно, что я успеваю начать ёрзать и перениматься с ноги на ногу. Будто свежий пчелиный мёд тянется ложкой — так текло время в этот момент. Это какая-то пытка, которую почему-то не занесли в галерею пыток истории человечества, и которую почему-то до этого не знал мой пытливый ум. Зубами я придавливаю собственную губу, позволяя вытворять со мной то, что обычно Рома вытворяет с юными фанатками ЛСП. Раз за разом я импульсивно сжимаюсь вокруг его пальцев, пока моё тело предпринимает в секунду сразу две попытки: привыкнуть и не умереть прямо в туалете «Маяка» от стыда, который отразился на моих щеках всеми 50 оттенками красного.       Хорошо мне запомнилось, как Рома резко опустил крышку унитаза вниз, сел и усадил меня на собственные колени, удерживая так, будто я могу убежать. Мы оба знали, что я не покину это место, пока мы оба не кончим. Мы оба знали, что нам к нашему удивлению нравится. Мы оба знали, что нам будет трудно скрыть последствия нашей страсти во взгляде, когда мы будем в минской гримёрке завтрашним днём. Мы всё это знали, но почему-то он держал меня так, будто мой член способен упасть без помощи его рук, а потом я брошу его здесь со стояком. Идея, конечно, заманчивая, но он дал мне свой плащ, угостил сигареткой и амброзией, а благодаря чудо-воспитанию я был очень благодарным евреем.       Когда его член оказался внутри, то было очень горячо, как морально, так и физически. Даже не знал, что женщины, в которых я побывал, чувствовали подобное. Меня обволакивало нечто ёбнуться приятное, по коже туда-сюда сновали мурашки, а дыхание сбилось к чёртовой амброзии. От каждого толчка я вздрагивал, пытаясь привыкнуть как можно скорее, ибо хотелось помочь Роме и дать ему то, что нужно. Я ведь знал, как он трахается. Но а он, в свою очередь, давал мне привыкнуть, вероятно догадавшись, что меня ещё ни разу не ебали.       Однако же, как только остатки боли ушли, я первый шагнул в пропасть и насадился на него, вызвав, как ни странно, не свой собственный, а его стон. Никогда не слышал, чтобы Рома стонал хоть с одной шлюхой. Это было тихо, хрипло, но он почему-то простонал от моего движения и крепче стиснул руки на моей заднице. Неужели так приятно... Выебать Оксимирона?       Я чересчур разыгрался, садясь на его стояк, и чувствуя, как тот вжимается в меня до упора. Тело потряхивало, колени тряслись как у девственницы, а я продолжал, содрогаясь от каждого попадания в то самое место. Я вёл себя подобно шлюхе, но знал, что мы оба забудем об этом, выйдя из кабинки, поэтому я мог расслабиться и побыть ею.       Вопреки жару, сдавливающему мои лёгкие, задницу и пах, вопреки ёбнутой волшебности происходящего, у меня получалось трахаться молча. Ни звука. Только мои судорожные вздохи предательски давали понять, как хорошо мне сейчас. Я пытался не разорвать свои губы на части, но когда он остановился, головкой замерев у моей простаты, то я всё же прокусил нижнюю, лишь бы не заскулить, как бездомный щенок. Я попытался сам двигаться на нём, но чужие руки сжали сначала мою талию, не давая мне сделать это, а затем пальцы правой двинулись вверх и сжались на моей шее, большим пальцем обводя кадык.       — Не сдерживайся, — впервые на моей памяти голос Ромы звучал так... Твёрдо. Он всегда говорил как будто с угрозой, но в его тоне как правило прослеживалась ухмылка. Здесь же полный, наводящий напряжение холод. Мне невольно захотелось ему подчиниться, настолько я проникся этим, но так просто сдаваться я был не намерен. Даже когда сидел на члене, даже под веществами, даже с рукой, обвившей шею.       У меня были разные оппоненты, но самым сложным из них оказался Рома Англичанин, претендующий на победу прямо сейчас. И я чувствовал, что проебу ему. Что хочу проебать.       «Дожили» — подумал я и стал цепляться клыками за губу сильнее.       Было душно, тесно, а Роме, предположу, ещё и узко. Фрикции вернулись и каждая грозила выбить из меня вскрик, но я упрямо молчал, отвлекаясь лишь на то, чтобы слизать кровь с губ. Больно. Зацелованные, искусанные губы и так покалывали, а теперь ещё и кровоточили, будто я стал одной большой раной. Болели не только они, но и ноги, шея, неожиданно спина, одна лишь боль внутри пришлась мне по душе.       Я смотрю на дрожащую дверь кабинки и молюсь всем Богам, чтобы никто не вошёл в этот ёбаный туалет. В таких грязных местах я ещё не трахался. Любой вошедший сразу поймёт, что к чему. Как трясётся дверь, как тяжело дышит Рома, с какими громкими шлепками я насаживаюсь на него.       Внезапно отрываюсь от его бёдер и поворачиваюсь к нему лицом, придерживая чужой стояк и неспеша вводя его в себя. Теперь я вижу, что Англичанин улыбается. Дрожь его ресниц, мокрые волосы я нахожу сейчас странно привлекательными.       Сажусь до основания, вновь прикусив нижнюю губу, дабы не шуметь. Меня распирает желание распробовать его целиком, почувствовать то, что чувствовала Даша часами ранее. И почему-то мне хочется, чтобы я запомнился ему больше. Одну ладонь кладу на его плечо, а другую на затылок, вплетая во влажные пряди.       Наша близость позволяет мне заметить, что его одеколон цитрусовый и мужественный. От Ромы пахнет сейчас одновременно свежестью ливня, лёгким потом и вот этим парфюмом. Я стараюсь вдохнуть его глубже, задержать в памяти на подольше, и насаживаюсь так же глубоко.       Мне нравится та грубость, с которой он толкается в меня, порождая боли по всему телу, как придерживает меня, помогая не упасть. Каждый тихий полустон Англичанина, вызванный стимуляцией его стояка моей узостью без промедления, навевает мне мысли, что даже жаль, что я не взял его.       Но эти сожаления тут же исчезают, когда он обнимает меня за талию и садит на свой член. Ромины толчки набирают обороты и каждый удар, словно сильный панч, бьёт по простате. Столь развратно я не ебался: с мужиком, в общественном туалете, будучи снизу, прыгая на чьём-то хуе. Сам не узнаю себя.       Мы дышим в унисон и всё, что мы употребили, сдавливает нам виски. Мне кажется, что каждая клетка тела обрела дикую чувствительность, и все эти его толчки всё-таки доводят меня до белого каления и я хрипло выстанываю, глядя в его глаза.       Рома походу оценил это, потому что заулыбался сильнее и ускорился во мне, дабы услышать снова. И снова.       — Завязывай держать ебало, — пытается командовать мной он, но я только смеюсь и качаю головой, облизываясь.       Однако, чем быстрее меня натягивают на член, чем больше я вижу его жажду в глазах, тем охотнее иду навстречу и вот мои неуверенные стоны отражаются о стены уборной. Ёрзаю, чувствуя, как меня полностью наполняет Рома во всю длину. И вскрикиваю от сильного давления на простату.       Мы оба чувствуем, что подходим к пику, сокращаем дистанцию, готовые сгореть в этой кабинке, и тут ловим сторонний шум со стороны входной двери. Я замер, прекратив объезжать Рому, и замолчал, а он не остановился, беря меня всё резче.       — Заткнись, — шепчу я у самого уха Англичанина.

Будь смелее.

      Мы оба слышим, как кто-то включает воду и умывается, но это никак не мешает Роме и он продолжает, в результате чего я смотрю на него со смесью злости и ахуя.       — Ром... — мне хочется агрессивно прошептать это ебаное имя и дать понять, что нам нужно остановиться. Ему нужно остановиться. Но только я произношу первые три буквы, как ощущаю болезненный толчок и хлюпанье внутри себя, случайно не сдержав его имени через короткий стон.       Ублюдок.       Ему хоть бы что. Кажется, мужчина по ту сторону нас услышал и спешно съебал. Хотелось надеяться, что не жаловаться кому-то. Мои щёки горели и теперь уже я сжал его горло, прекратив поглаживания по голове. Я чувствовал, как пульсирует кровь в шее, как сглатывает Рома, явно не ожидавший такого поворота сюжета.       Чувствовал, как он яростнее хочет отъебать меня, со всей силы шлёпает по заднице и сжимает её. Толчки всё быстрее и быстрее, я сжимаюсь-разжимаюсь, тяжело дыша.       — У меня складывается ощущение, — я стараюсь сказать это ровно, но голос подрагивает, благо не настолько, чтобы это звучало не так подъёбно. — Что тебе нравится, что я держу тебя за горло, — улыбаюсь.       — Больше нравится, как ты скачешь, — лыбится в ответ и целует меня вдоль подбородка, опускаясь к кадыку дорожкой поцелуев, а после языком к плечу, обхватив там зону губами. Я знаю, что он хочет сделать, дёргаюсь, но Рома держит меня крепко и спустя десять секунд мою кожу украшает бордовый след.       Спасибо, что не на шее, блять. Так хоть не видно.       Узел внизу живота Ромы готовится развязаться, когда я шумно прыгаю на нём, а соприкосновения его члена и моих ягодиц порождают новую волну шлепков. Эмоционально сжимаю шею Англичанина, он хрипит, но улыбается, не прерывая зрительный контакт, и после десятка глубоких толчков в меня с приглушённым стоном кончает. Внутрь.       «Нравится» — проносится в моей голове сразу после. И поэтому я тоже сияю улыбкой.       Разжав его шею, замечаю, как из меня вытекает ромина сперма, встаю на ноги, тут же облокотившись о дверь, дабы не рухнуть. Мой стояк продолжает нервировать, упираясь мне в живот.       Рома тоже поднимается и почему-то джентльменским жестом предлагает мне поменяться местами. Я сажусь и выдыхаю, прикрыв глаза. Его плащ, который мы повесили на боковую стенку кабинки, совсем близко, и я тянусь, достав пачку сигарет. Закурив, поднимаю на него взгляд и удивляюсь, когда вижу как Рома опускается на грязный пол коленями.       Он обхватывает моё бедро ладонью, сверля глазами меня, и касается моего стояка пальцами другой руки, поступательными движениями обводя его. Как же, блять, приятно. Рома наклоняется ко мне и сразу же берёт в рот головку. В его действиях чувствуется неопытность. Явно не отсасывал никому ранее. Но это ещё больше заводит.       Он проходится языком от головки до основания, а я ещё пытаюсь контролировать себя. Язык Ромы такой горячий, что от каждой ласки я шумно вздыхаю. Он изводит меня, распаляет, дыхание вновь сбивается от такой медлительности и осторожности. Хочется достать до самых гланд.       Больше минуты мне удаётся терпеть эти его игры, хождения вокруг да около, но в конце концов мне сносит башню и я врываюсь ему в рот, железной хваткой вцепившись в волосы. Головкой поглаживаю нёбо, дерзкий язык, внутренние стороны щёк. А потом толкаюсь глубже, как он в меня ранее, и пока ещё медленно потрахиваю его в рот. Он выпендривается, мычит, якобы пытаясь отстраниться, но я вижу по нашему соединению взглядов, что всё это пиздёж чистой воды. Ранее всегда он ловил меня на лжи. Что ж, я многому у него научился.       Носом он упирается мне в живот, настолько глубоко я пытаюсь взять, но вдруг вижу, что он действительно похоже начинает задыхаться, и отпускаю его ненадолго.       Воспользовавшись возможностью, спрашиваю:       — Колени не болят? — с усмешкой, разглядывая его положение на полу.       Джинсы натирают колени, те начинают гореть от опоры в виде пола. Рому успокаивает только то, что он холодный.       — Болят, — на удивление честно отвечает мне Англичанин, ухмыляясь.       А потом самостоятельно заглатывает, стараюсь вобрать в глотку как можно больше, и у него это получается, будто не первый раз. Вряд ли тренировался, конечно, но выходит так хорошо, что мне нравится даже больше, чем то, что делала Кэтрин.       Я проникаю до гортани и даю ему отдышаться, а потом с новой силой толкаюсь. Рома посасывает весь диаметр, самоуверенно смотря мне в глаза, будто сейчас не сосёт мой хуй на коленях. Он проворачивает нечто удивительно ахуенное: безостановочно надрачивает мне своим ртом и даёт упираться в горло. Я откидываю голову, раздирая губу вновь, та болит, ещё не отойдя от того укуса, но иначе я не могу, ведь меня сводит с ума ромин язык и его глотка.       Я вспоминаю про сигарету, дым которой распространяется по кабинке и выше, и всё же затягиваюсь, выдохнув вниз — в сторону Ромы. Того это никак не смущает, он лишь активнее заглатывает стояк, и мне кажется, что такого не было никогда. Никогда возбуждение не заставляло меня дрожать, как на холоде. Облизав мою головку и надавив на неё кончиком языка, прямо в уретру, Рома отстраняется и выхватывает у меня сигарету. Это уже становится традицией: сначала косяк, теперь сигарета. Он пару раз затягивается, не сводя с меня взгляда, где-то там, на коленях. И возвращает сигарету, прильнув к паху.       Голову кружит. Я глажу его по волосам, одобряя все эти действия, но вдруг сжимаю их и начинаю засаживать глубже. Ненормально глубже. И быстрее. Настолько, что Рома опять пытается отстраниться и похоже, что уже реально. Но я держу его вплотную к члену и трахаю беспрерывно, даже сигарета в руке не уводит внимание с него на себя. Ближе к оргазму я опять кусаю губу, не в силах держаться, задерживаюсь у гланд на несколько секунд, выхожу, возвращаюсь обратно и с помощью его языка кончаю на него же. Простонав.       Вылизав начисто, за что я благодарно глажу по голове и поправляю его волосы, Рома укладывает щёку мне на бедро. Мы тяжело дышим, я докуриваю сигарету, бросаю ту в мусорку и мы поднимаемся.       Застегнувшись, Англичанин накидывает плащ и продевает руки, а после прокашливается. Голоса обоих охрипли. Мы надеемся, что на завтрашнем концерте это не будет сильно слышно. Хорошо, что мой бэк-mc не он, а Рудбой. А то было бы слишком палевно.       — Заплатишь за коктейли? — спрашиваю я, зная, что не только без сигарет, но и без кошелька.       — И за такси, — подмигивает Рома.       Мы уже собираемся выходить из кабинки, как он опускает взгляд на мои губы и что-то там замечает, а после достаёт влажные салфетки из своего чудо-кармана. Вытерев наши руки и избавившись от салфетки, он чистыми пальцами проходится по моим губам и вокруг них, собирая кровь, стремительно засыхающую. Я и забыл.       Завершив свой акт заботы, мы покидаем туалет, стараясь держать лица спокойными, словно у нас не было дивных потрахушек, лучших в жизни. Англичанин вызывает такси и мы загадочно переглядываемся.

Давай жить сегодняшним днём!

      За коктейли мы так и не заплатили — идея Ромы. Благополучно смылись в дождь после своего преступления.       Вдыхая дождливый воздух и ожидая машину, мы смотрели на звёзды, которые можно заметить посреди города, и Рома обнаружил таинственно оказавшуюся в кармане плаща веточку амброзии.