•••
— Котёнок… — Антон аж сам окончательно проснулся от сорвавшегося с языка слова. Глаза шире распахнул и замер, не дотянувшись губами до арсеньевского плеча сущие сантиметры. У того дыхание вроде прежнее, не сбившееся, сопит чуть слышно. Бля. Промаргиваясь, Антон всё же аккуратно тычется сухими губами в созвездие родинок на плече — сегодня очередь вон той, в верхней левой точке нарисованного параллелепипеда — он вообще всё Арсово тело поделил на ромбики и кубики благодаря этим рассыпанным родинкам, целуя их по очереди. А чё тако́ва? Хочецца. Выползает из кровати тихо, ну как тихо, тихо Антон не умеет, скрипит всем телом словно дровосек, конечностями своими длинными вечно за что-то цепляется. — Шаст, блин, — ну вот, по уху Арсу заехал, разбудил. — Прости, котёнок… Да ёбвашумать, Антон! Это чё за недержание-то? Не оборачиваясь на Арса, поспешно выпутывается из одеяла и прямиком в ванную, воды хоть холодной плеснуть в лицо, вот его кроет-то. — Антох, ты скоро? — Арс топчется за дверью — чего там, Шаст решил утопиться, что ли? Дверь распахивается неожиданно, чуть не зацепив Арса по носу и зелёные глаза оказываются напротив. По-оленьи большие, в обрамлении мокрых ресниц кажутся ещё зеленее при холодном отблеске умывального светильника. — Шаст, ну опоздаем же, — Арс протискивается в ванную, сдвигая корпусом Антона в сторону, — чего завис? Тот мычит что-то неразборчивое и, потупив взгляд, поспешно выходит, на этот раз чуть не впечатавшись лбом в дверной косяк. Утро как утро, ничего не предвещало, особенно так проебаться. — Что это было? — Арс сидит, потягивает свой кофе и взглядом Антона буравит. Он, пока чистил свои пёрышки в ванной, думал спустить всё на тормозах, но, зная Шаста как свои пять пальцев, был уверен — лучше обсудить всё на берегу. — Ты о чём, Арс? — Шаст! — коротким низким и несколько агрессивным «мяу» Арс ставит его на место. У Антона кончики ушей покраснели только от мысли, что Арс со своей сучьей натурой оттягивать разговор не намерен, и от своего не отступится, а уж какую выбрать стратегию, Антон и не придумал. Жар с шеи переползает на щёки и расползается языками пламени, полыхают не только кончики, уже все уши в огне, скулы сводит как от конфетки-кислинки и ладони вмиг повлажнели, чашку бы удержать. Бля. Что вообще происходит, за каким хуем ему оправдываться приходится, он что, блять, прибил кого-то? На чужие ягодицы засмотрелся или дрочил на порно, когда свой мужик под боком есть? Ну не сдержался в порыве нежности — а как тут сдержаться, в самом деле?! — прошептал любимому человеку ласковое словечко и теперь чувствует себя не в своей тарелке? Ещё и этот — до чего ж, сука, красивый! — сидит, взглядом прожигает. Что за нах? Стратегия дальнейшего поведения на волнах отчаяния вырисовывается сама собой. — О чём ты, Арс? — и в глаза смотрит ему так пристально, даже непонимающе, как бы, мол, ничего особенного не произошло, чего, Арсюш, прикапываешься? А что сердечко Антоново внутри грудной клетки птицей бьётся, так про это Арсу знать необязательно. Арс от такой наглости чуть кофе не захлебнулся. — Я про… — начал было и стушевался сам. И вроде претензия имеется, и вполне обоснованная, но может он неправильно понял Антоновы слова и тот просто прикалывается, ведь не думает же он всерьёз называть Арса… — Что такое, котёнок? — Шаст, блять! Чё за хуйня? Какой я тебе котёнок, попутал чего? Из кружки кофе плещется как из глаз искры, но Антон его добивает своим прищуром и тянущимися пальцами к его ладони: — Ну, а кто ты? Самый настоящий котёнок, Арс. А когда сонный, то точь-в-точь котёнок, разнеженный, милый… — Шаст, прекращай, давай, — блять, всё-таки вогнал его в краску и… приятное тепло предательски начинает разливаться по внутренностям… да ну нахуй, — я тебе не тёлка, Шаст, кончай такими словечками сыпать. — Кончать? Да мы даже и не начинали, Арс. — Шаст! — Как знаешь, — Антон пожимает плечами, как ни в чём не бывало убирает пальцы с его ладони и принимается хомячить завтрак. Только что готовый к атаке Арс сдувается слово воздушный шарик, прячет глаза в кофейной чашке и пытается незаметно дышать на раз-два — дыхание от чего-то сбилось и в висках будто пульс бьётся. Всю дорогу до офиса едет в молчании, не поддаваясь на Шастовы разговорчики, а тот сыпет эмоциями, одновременно обруливая черепах на дороге, на светофоре записывает круги в телегу, поглядывая на Арса из-под тёмных очков. День проходит заурядненько, они в офисе пересекаются разве что на обеде и в коридоре по пути в сортир, и Шаст как обычно, светит счастливой лыбой во все стороны, не замечая Арсова напряжения, а в конце дня подходит сзади и обжигает шею горячим дыханием: — Ну что, пора домой, котёнок, — Арса аж передёргивает, но больше не от утреннего триггерного словечка, и не от шёпота, вызывающего мурашки, а от скривившейся улыбки Матвиенко, оказавшегося рядом в этот неподходящий момент. «Шаст, блять!» — выругивается про себя Арс, обещая устроить выволочку Антону — ну ни хера не понимает! — какой он ему котёнок, ну какой?•••
Тем не менее котёнок лижет с усердием. У Антона от языка, не шершавого, а гладкого и скользкого, проходящегося то острым кончиком, то плашмя прижимающегося к стволу, башню сносит конкретно. Он глаза вниз скашивает, и охает — картинка будоражит воображение даже сильнее, чем посылаемые в мозг импульсы от члена, вылизываемого Арсовым языком. Для получения удовольствия нужно всего ничего: поймать взглядом блестящую от слюней головку, крупную, сочащуюся, полностью входящую в Арсеньев рот и обволакиваемую нежными губами; чуть толкнуться внутрь, самую малость, чтобы сидящий перед ним на коленях котёнок откачнулся назад, а потом сам насадился на налитой член; откинуться плечами на стену позади себя, оставив пространство для покачивания бёдрами, вот так, вперёд-назад, пока плавно, без резких толчков; прикрыть глаза, отдаться волнам, кругами расходящимися от точки удовольствия по всему телу и уйти в нирвану. Ах, руки, ещё руки. Провести ладонями по голым арсеньевскими плечам и запустить пальцы ему в шевелюру. Мур-рр-р. Арсений. Самый что ни на есть котёнок. Котёночек. Шёрстка мягонькая, гладенькая, так приятно скользит между пальцев. Котёнок тянется макушкой к ладоням, липнет к ним, при этом ртом насаживаясь на член глубже, так, чтобы он упёрся в горло, чтобы стеночки завибрировали, вызывая утробное мурчание. — Мур-рр-р, — Антон сам чуть не мурчит от удовольствия. Открывает глаза и вновь смотрит на Арса. — Давай, мой хороший, давай, котёночек, поиграй язычком, вот так, да, так… ах, как хорошо, котёнок, ах. Возбуждение, пронизывающее тело насквозь, мозг Арсу не отключает и нарастающий гул в ушах не мешает расслышать Антоновы причитания. Внутри всё плещется — от осознания, что Антон уже на грани и причиной тому Арсовы оральные умения, до желания проучить это невменяемое создание, пройдясь зубами по мягкой плоти. — Дааа, котёнок, дааа… — Арс, не глядя на Антона, может представить, как тот закатил глаза, откинул голову назад и рот приоткрыл, — котёнок, дааа… Ох, и доиграешься же ты, Антон, предупреждал ведь. Арс заходит своей артиллерией со всех сторон — выпускает коготки, сильнее впиваясь ногтями в Антоновы ягодицы; острые зубки проходятся по члену и чуть прикусывают чувствительную головку, на что Антон выгибается и с глухим стоном бьётся затылком о стену; и как вишенка на торте Арс всё же мурчит, заглатывает член глубоко, до корня языка, сдавливает стеночками, вжатыми щеками и вибрирует нёбным язычком, играя на остатках Антоновой выдержки. Вибрации разбегаются невидимыми нитями под кожей, передавая дрожь всему телу, пульсируют на кончиках пальцев и Арс тянется своей рукой к Антоновой, всё сильнее и ритмичнее насаживаясь ртом на его член, до стекающих по подбородку слюней и слёз, дорожкой бегущих к вискам, вызывая скулёж вперемешку со всхлипами и рваным дыханием; вытягивает Антоновы пальцы из своей шевелюры и кладёт их себе на горло, ещё больше вибрируя стеночками. Мозг Антона пронзают яркие молнии, и горячая волна с макушки кипяточными струями вдоль позвоночника спускается ниже, задерживается в поясничных ямочках, набирает силу, закручивая в узел все внутренности и стекает по бёдрам, по икрам вниз, к поджатым пальцам и горящим пяткам. Мокрые следы, оставшиеся после душа, кипятком обжигают ступни, и Антон пытается оторвать их от пола, но в этот момент кошачий язычок обводит своим кончиком каждую венку готового выстрелить члена, вырисовывает на нём незамысловатые узоры, и коготки с Антоновых ягодиц прячутся в мягкие подушечки кошачьих лапок, и переползают на основание члена, обхватывают его кольцом и фиксируют, чтобы наконец-то выйти на финишную прямую. Под пальцами Антона на Арсовой шее бьётся венка, добавляя последний штрих в предоргазмическую негу, член по ощущениям заполнил весь Арсов рот, его обволакивает неимоверно тёплое, скользкое и приятное существо. Звёздочки в Антоновых глазах увеличиваются в размерах и через мгновение взрываются белой вспышкой, откидывая Антона назад, со стоном на приоткрытых губах, с судорогой, проходящейся от подрагивающих век до сжавшихся пальцев на ногах и арсеньевского рта, заполненного сполна спермой, стекающей с уголков губ. Арс сглатывает тёплую жидкость, сжимая стеночками горла чувствительный член, выбивая из Антона не то стон, не то поскуливание, и ладонью, в слюнях и сперме тянется к лицу, смахивает влажные волосы, прилипшие ко лбу, и вытирает слёзы, сбегающие с уголков глаз. Плавным движением языка слизывает с головки последнюю капельку, обнимает губами и выпускает изо рта Антонов член. Собственное возбуждение готово пролиться водопадом, член стоит колом, и непонятно, то ли за разрядкой потянуться к себе рукой, то ли переждать и после Антонова возвращения в этот мир отдаться в его крепкие руки, как вдруг те самые крепкие руки подхватывают Арса под мышки и приподнимают с колен. — Котёнок, — Антоновы губы мажут Арса по щеке, укладывают почему-то разом обмякшее Арсово тело на себя и рука, тёплая, но мокрая, обхватывает его член и большой палец обводит головку по кругу, надавливая чуть на неё, вызывая Арсеньев задушенный писк. Антоновы губы шепчут в Арсово ухо, какой он хорошенький, любименький котёночек, но сил взбрыкнуться ни словом, ни движением у Арса нет — Антон одной рукой прижимает его не стоящее на ногах тело к себе и они практически склеиваются горячей потной кожей, другой рукой Антон уже водит по всему Арсову члену, наращивая темп. Арс вжимается носом ему в шею, приоткрытым ртом пытаясь урвать глоток свежего воздуха, но дышит Антоновым запахом, таким родным, с разными нотками впитавшегося сигаретного дыма и геля для душа. Антоновы пальцы проходятся по члену и Арс вздрагивает всем телом, зажмуривает глаза и изливается в тёплую ладонь. — Котёночек мой, ласковый, — шепчут в ухо Антоновы губы и Арс поскуливает, больше выражая удовольствие, чем неприязнь. Губы обхватывают мочку уха и влажный язык скользит по раковине, вызывая скопище бегающих по коже мурашек, — котёнок-Арсёнок… — Шаст, — выдыхает Арс. — Не спорь. — Только не Арсёнок, — господи, угораздило же связаться с малолеткой. — Ну хорошо, ты, Арс, мой котёночек. Если бы не слабость в руках, Арс бы точно показал жестом фейспалм, но Антон опережает его: — Хорошо, не котёночек, — и только Арс мысленно расслабляется, добавляет также шёпотом, с придыханием, — котёнок. Ну хоть какие-то подвижки, спасибо и на этом, Шаст.•••
— Я бы мог взять его себе. От Шастовых слов прихуели, кажется, все. Матвиенко закатил глаза, Журавль тихо заржал, даже Стас скривил соответствующую физиономию и попытался было открыть рот, как его с диким визгом опередила Олеся: — Антон, Антон, — танцующей походкой закружила вокруг него, — а я говорила вам, звёзды не врут, у него ж ясно в наталке написано — человек добрый, отзывчивый, — окидывает всех взглядом и снова обращается к Шасту, — мил человечек, Антош, это судьба твоя, он же сам к тебе потянулся, животные хороших людей за километр чувствуют… — Он дома не находится, какая ему живность, Олесь? — перебивает её Стас, разом разрушая её мечты на пристрой подобранного ранним утром около мусорки котёнка. Никто в офисе её оптимистичного настроения в предоставлении ночлега и взращивании офисного кота не поддержал, все поохали, поахали и мирно разбрелись по своим кабинетам, оставив стоять её в коридоре с коробкой и лежащим в ней кошачьим детёнышем. К обеду даже уборщица насмелилась высказать Стасу своё недовольство и тот, в свою очередь, так глянул из-под кепки на Олесю, что та забегала по коридорам и кабинетам вновь в попытках пристроить найдёныша. — Ты зачем его сюда притащила? — прошипел Журавлев ей на ухо. Зная ебанутость своей подруги, всё же не понимает, на что она рассчитывала. — Думала, это прикольненько, будет у нас свой сын полка, так сказать, местный любимчик… — Какой сын полка, Олесь? — Димка ржёт, — блохастый и вонючий? — Ну можно же приучить к лотку… — Неси его туда, откуда притащила, — перебивает её, — или пристраивай, на ночь его отсюда выпрут стопудово. — Посмотри, он же маленький такой, смотри какой красивенький, чёрненький, а глазки такие голубенькие, это редкость, кто его себе возьмёт, счастливым будет… — Олесь, — обрывает её Стас, подходя сзади, — я ценю твоё сострадание к друзьям нашим меньшим, но работа не место для животных. Она разводит руками, отчаянно пытаясь найти в другом взгляде хоть чуточку понимания: — Куда ж его теперь, он же маленький… — Так возьми его себе, — голос Ирки Мягковой, ой, Ирины Валерьевны, слышится сбоку. На неё-то, если честно, у Олеси и была надежда, подбирая найдёныша с улицы. Если ей можно своего Толика — какое дурацкое имя для собаки, пусть и такой хорошенькой — приводить на работу, то может и этого красавца можно? В том, что маленький питомец вырастет в красивого кота, Олеся не сомневается, у неё на таких гадких утят чуйка, не зря всё детство росла с живностью под боком. — Почему себе не возьмёшь? — Ирина Валерьевна, а для Олеси её тон вот сейчас точно начальственный, прищуривает рыбьи глаза. Взгляды собравшихся вокруг устремлены на вмиг растерявшуюся Олесю. — Да я бы с удовольствием… — лепечет она, — я животных люблю, но… Максим… он же астматик… нельзя… чтобы не спровоцировать. Она их щас всех, собравшихся вокруг неё, почти что ненавидит — все знают, что с Максом они практически живут вместе и не понять таких очевидных вещей — ну кто вы после этого, а? А Ирочку Валерьевну ненавидит особенно — то есть начальнице, а как ни крути, она начальница и есть, можно со своим пёселем на работу таскаться, а этого беззащитного, брошенного и несчастного котёнка приручить нельзя? Антон, до текущего момента не принимавший участие в диалоге, краем глаза наблюдающий за офисным перемещением кошачьей коробки, сам от себя не ожидал такой прыти, но решил прийти на помощь. А чё, животных он любит, аллергия у него, слава богу, только на рис и вряд ли переметнётся на кошачью шерсть. К тому же, будет на кого выплеснуть поток нежности, раз своего мужика от ласковых словечек коробит. А-аа-а, была не была. — А чё, я давно мечтал о своём котёнке, — проговаривает Антон, наблюдая направленные на него охуевшие взгляды, — щас поилки и кормушки автоматические есть, специально для животных, которые надолго одни остаются. Среди всех глаз, смотрящих на него, одни голубые, смотрят уж очень внимательно и подозрительно. «А пусть, а нечего было нос воротить, буду с другим котёночком сюсюкаться» — думает Антон, провожая взглядом уходящего по коридору Арса. Антону даже кажется, что по коридору проносится шипение и утробное рычание. Ну, и кто тут котик? Пусть злой и агрессивный, готовый к нападению, но котик же, котик.•••
«Астрология, судьба, животные хороших людей за километр чувствуют, какое красивенькое, тёмненькое, голубоглазое чудо» — Арсений прокручивает в памяти Олесины слова. — Дура! — вырывается со злостью. — Отстань, есть уже у Шаста красивенькое, тёмненькое и голубоглазое чудо! Идиотка! Впарила всё-таки Шастику этого облезлого найдёныша. Ко всякой живности, если положить руку на сердце, Арс относится терпимо. Любить не любит, но особой неприязни не испытывает. Животное и животное, что с него взять. Но домой бы себе никакого питомца не привёл — беспорядок от них, как ни крути, всё же есть. Ему одного Шаста с головой хватает — постоянные чашки с недопитым чаем, расставленные на всех поверхностях; пресловутые носки, разбросанные по всей, благо не его, а Антохиной квартире, но легче от этого не становится — две трети-то дней в году Арс тусуется в Москве и если с Шастовым беспорядком он уже смирился, всё же одну территорию делят на двоих, то делить самого Шаста — да с кем, с котом, котёнком?! — Арс не готов, от того и бесится, глядя на Антона. То ли по времени совпало с появлением этого пушистого подкидыша, то ли Антон проникся Арсовым недовольством по поводу пресловутого триггерного словечка, но котёнком, даже при любовных игрищах, называть Арса перестал. Также целовал по утрам его в видимое только им созвездие родинок на плече, млел от Арсеньева языка, нежно вылизывающего ему яички, шептал различные нежности на ушко, но как бы Арс не прогибал спинку, сто́я в коленно-локтевой, ласково котёнком его больше не называл. Не то чтобы Арс расстраивался, всё вернулось на круги своя — даже когда-то позабытый dirty talk влился в их жизнь, правда, ненадолго, но… всё чаще Арс стал чувствовать, что чего-то не хватает. Чего-то неуловимо нежного, ласкового, разливающегося тягучим медком по сердечку; чего-то необъяснимого и долгожданного, от которого так и хочется свернуться клубочком в Антоновых руках и уткнуться ему носом в шею, ну и что, что он мужик взрослый… ласковое слово, оно не только котёнку приятно… Не покидает ощущение незавершённости, будто Арс начал участвовать в новом для себя, предложенном Антоном эксперименте, и по незнанию оборвал его на самом интересном месте. И вроде рад бы поучаствовать вновь, но… Антон намёков совсем не понимает, помешался со своим котёнком, чтоб его… Спасибо, хоть домой не притащил. Поз, стоя тогда посреди офисного коридора, строго посмотрев на Шаста, безапелляционным голосом заявил: — Шаст, я бы тебе не советовал этого заморыша домой тащить. Аллергия, она знаешь, рвануть может ни с того, ни с сего, — и перевёл взгляд на Олесю, — тем более весной, она тот ещё провокатор, — и, повернувшись к Шасту, смерил его с головы до ног, — а ты в зоне риска и тебе сейчас болеть нельзя, и так съёмки из-за твоих соплей переносим. Понял? Перечить Позу никто не стал. То ли его медицинское прошлое играет такую роль, то ли роль старшего Антохиного наставника прочно вошла в их жизни, но сколько бы Шаст не прикалывался над Димкой и не крыл матом, факт остаётся фактом — к Димкиным словам он прислушивается. Олеся, поняв, что и здесь она проиграла — не доросла, чтобы спорить с Позом — к концу рабочего дня перетащила коробку на газон под дерево, поближе к парковке и посту охраны, благо весна, днём пригревает солнышко, не замёрзнет найдёныш. А мужчины, как показывают звёзды, гораздо сердобольнее всяких начальниц тёть Ир и бездомного котёнка в случае чего теперь уже точно не бросят. Но Олеся, овца такая, с Шаста взяла-таки честное пионерское пополнять миску молоком и кормом, и Антон обзавёлся постоянной обязанностью: при въезде и выезде с парковки деловым шагом шёл к коробке, сердобольными людьми превратившими её в почти что кошачью будку, и наполнял миску содержимым. Задерживался ненадолго, гладил подрастающего котёнка по мягкой шёрстке, она на витаминной еде начала лосниться и поблёскивать на солнце. Даже брал котёнка на руки, он тонул в громадных ладонях, иногда прижимал его к себе и, как кажется Арсу, изредка аккуратно чмокал того в розовый нос. Не брезговал. Потом бравым шагом направлялся к машине и иногда этими губами тянулся к Арсу. И Арс не брезговал, целовал с упоением, перетягивая одеяло на себя, будто боролся с каким-то котёнком за Антоново внимание. Дожился. — Горло болит? — спрашивает Арс, видя у офисной микроволновки Шаста со стаканом тёплого молока. Антон смущённо опускает руку со стаканом вниз и отводит взгляд: — Это Барсику. — И, словно оправдываясь, добавляет, — на улице сегодня холодно, а он маленький. — Ты ему что, Шаст, молоко подогреваешь? — Арс не то чтобы удивлён, он в полном ахуе. — Арс, — Антон старается говорить тише, призывая и его понизить голос, — на улице сегодня дубак, я сам продрог до костей, а он же… котёночек совсем… маленький. Арс бы хотел сказать, что Шаст ёбнулся, но Матвиенко, прикрывая дверцу холодильника, бубнит под нос, переключая внимание на себя: — Барсик-Арсик, Арсик-Барсик. Матвиенко хлебом не корми, дай лучших друзей носом в зассанные тапки ткнуть. — В честь тебя, что ли, наш Шастик котёнка назвал, а, Арс? — и с ухмылкой продолжает, глядя на Антона, — а когда он вырастет, Шаст, ты его из Барсика-Арсика переименуешь в Барса-Арса, да? — Отъебись, — кидает Антон, выходит из помещения и направляется к парковке. — Вырос мальчик, — резюмирует Матвиенко, располагаясь за столом. — Ты бы его, Арс, хоть целовал почаще, а то без ласки совсем пацана клинит, к котятам тянется. — А ты бы помолчал лучше, Серёнь, — Матвиенко, хоть и друг, но мужика своего оскорблять даже лучшему другу не позволит, — сами разберёмся, — проговаривает сквозь зубы и направляется в курилку. Арс, понятное дело, не курит, его устраивает роль пассивного курильщика рядом с Антоном, даже слишком, просто окна из курилки выходят прямиком на парковку. Да и в себе разобраться не мешает, какая-то непонятная волна накатывает и накрывает с головой — он что, действительно, ревнует к котёнку? Поглядывает сквозь оконное стекло на Антона, вышагивающего длинными ногами прямиком к парковке — красивый у него мужик, отмечает про себя. Наблюдает, как тот несёт стакан в вытянутой руке, оглядывается по сторонам словно что-то ищет, подходит к посту, здоровается с охранником, переговаривается о чём-то и… Арс даже сквозь грязное стекло видит, как Шаст сникает плечами, разворачивается, выплёскивает молоко из кружки на траву и идёт быстрым шагом обратно.•••
— Мир не без добрых людей, — радостно щебечет Олеся, порхая по кабинетам, не замечая поникшего Антонова вида. «Ну и идиотка» — ещё раз убеждается Арс, глядя на эту дурочку. Мало того, что разбередила Антону душу, так и не понимает, что тот совсем не рад обретённому дому маленького пушистого скитальца. В окончании своей смены, в то пасмурное холодное утро, когда Антон подогревал молоко, охранник с парковки проникся жалобным дрожащим видом голубоглазого пушистого чуда и, взяв того за шкирку, засунул его себе за пазуху. Котёнок от теплоты прижатого тела дрожать перестал, замурчал, растопив мужское сердце, и заснул, обретя себе и хозяина, и новый дом, и сытое будущее. Всё же звёзды не врут, раскрывая карты про мужскую сердобольность. Антон в тот день не проронил ни слова по данному поводу и тему эту между собой они не поднимали. Антоново временное отстранённое состояние Арс связывал с чем угодно, но только не с этой корявой историей. Наверняка, Антон загнался на работе и вот уже третий день не целует утром Арса в россыпь родинок на левом плече. Наверняка, весенняя хандра является причиной грусти в Антоновых глазах. Наверняка, наступивший возраст начинает давить Антону на пятки, и он впадает в меланхоличное состояние. Наверняка. — Антон, домой едем? — Арс прикрывает дверь, подходит сзади к сидящему в кресле Антону и кладёт подбородок ему на плечо. Они и так засиделись допоздна, все разошлись, офис практически опустел и завтра предстоит трудный день, съёмка на съёмке. Уборщица в коридоре отдалённо гремит вёдрами и ответ Антона теряется в дребезжащем шуме. — Едем? — Арс трётся своей щекой об Антонову, — м? В ответ Антон приподнимает руку, зарывается в Арсову шевелюру и подушечками пальцев начинает массировать кожу головы, нежно перебирает прядки и накручивает их на пальцы — боже, настоящий кайф! От приятных ощущений мурашки врассыпную разбегаются по телу и Арс вздрагивает, но голову с плеча не убирает, лишь ближе прижимается к Антоновой щеке. Ногти аккуратно царапают кожу и мурашки маленькими лапками уже танцуют хороводы на его теле, за секунду перебегая с кончиков ушей к пояснице, и Арс льнёт к Антоновой щеке ближе, трётся о неё, ластится. По ощущениям, звук между мяуканьем и мурлыканьем заполняет комнату, кошачья трель маленькими сгустками витает в воздухе, и Антон улыбается — его котик доволен и взволнован, он угодил своему пушистику. Пушистик млеет, сто́я в неудобной позе, как же прияяяяятно, ммм-мм-м, и ниоткуда взявшееся желание быть заласканным не даёт сдвинуться с места. Арс бы сейчас обнял Антона или руками зарылся в его кудри — ах, да, кудрей-то нет, не привык ещё к ёжику на его голове, и на подушечках пальцев сохранились давние ощущения, но спугнуть Антона, прервать свою негу от ласковых поглаживаний не хочется, он так по ним соскучился. Он словно котик, мурлычет от удовольствия, от Антоновых пальчиков, которые нежно почесывают его за ушком. Антон что-то ему говорит, но Арс уже плавится карамелькой и голос Антона заглушается собственным мурлыканьем. — Котик мой, — слышит сквозь приятный шум в ушах. Арсу для сбегающей с уголка рта слюнке от получаемого удовольствия не хватает ласкающего слух голоса, и у Антона, видимо в целях есть пунктик превратить Арса в лужицу: — Домой? — поворачивает голову и мажет губами Арсу по виску, — котик хочет домой? Арс разлепляет веки, взгляд его плывёт, и размытая картинка в приглушённом свете совсем не фокусируется, он чувствует себя разнеженной зефиркой, тающей от солнечных лучей. И чего он раньше отказывался от ласковой ласкающей ласки — в голове только вот такое масло масляное — непонятно. Может стыдно было признаться, что он, взрослый мужик, готов растечься лужицей от простого почёсывания за ушком? Да и Антон сравнительно недавно начал меняться, от страсти и кайфа от быстрого оргазма переходя в долгоиграющие прелюдии. Они что, действительно, взрослеют не по дням, а по часам? — Котик, — шёпот Антона щекотит ухо, — поехали домой? Ну наконец-то знакомый тембр, хрипотца в голосе и ласка, исходящая от Антона и пронизывающая всё Арсово существо. Наконец-то Арс липнет к Антону всем телом, не смущаясь — они же вроде сейчас на одной волне, да? Наконец-то он не брыкается, когда Антон берёт его за шею ладонью и притягивает к себе и, прежде чем поцеловать, всматривается в полумраке в его глаза. Наконец-то Арс прижимается своими губами к его не в страстном поцелуе, а касается чуть невесомо, языком мажет по губам и выгибается телом, и льнёт всё ближе и ближе, ощущая свой твердеющий член и прижимаясь к каменному стояку в чужих джинсах. — До дома дотерпим? — Антон одной рукой прижимает Арса к себе, а другой держится за дверную ручку. Один щелчок, и они вне доступа оставшихся членов команды и гремящей шваброй уборщицы. — Дотерпим, — кивком соглашается Арс. Он готов взять от сегодняшнего вечера всё, не простую дрочку в офисном кабинете, — я люблю тебя, Антон, — проговаривает ему в губы, всматриваясь в полумраке в блеск глаз. — Арс, — голос Антона на редкость текущему моменту с нотками серьёзности, — и я люблю тебя, котёнок.•••
— Я люблю тебя, котёнок, — Антон шепчет Арсу на ухо, прижимаясь к его спине и нависая над ним на вытянутых руках, — милый мой, красивый котёночек. Похоже, перемкнуло в голове не только у одного Антона, выливающего на Арса поток нежнятины, но и у Арса, отъехавшего после первого сравнения его, взрослого мужика, хоть и по виду действительно, милого и красивого, с котёнком. До этой весны, шандарахнувшей по ним взбесившимися гормонами, ранее проявление нежности в их отношениях ограничивалось разве что лёгкими шлепками и поцелуями по ягодицам, и обо всём говорящими взглядам. Проявление, пусть и не при посторонних, а исключительно в стенах их жилищ, телячьих нежностей и ласковых словечек не по приколу, было скорее исключением — вся эта любовь до розовых соплей и слюней, всё это совсем не про них. За годы отношений, от дикой страсти, накрывающей их в купе поезда и номерах отелей, они разве что дошли до экспериментов и то больше не от огромного желания, а от стремления быть в теме и не ударить в грязь лицом. Но и здесь нужно закатить глаза и скривить физиономии в усмешке — как оказалось, всякие шибари и ролевые игры тоже не для них — в самый кульминационный момент Шаст начинал ржать аки конь и спрыгивать с роли, он всё же не актёр, а Арс от Антонова вида тоже не мог сдержаться от приступов смеха. И, проржавшись над собой, довольствовались они проверенной схемой доведения друг друга до оргазмических судорог. У них даже никогда не стоял вопрос, а кто там сверху? Кто чувствовал себя в моменте готовым отдавать и заботиться, тот и был сверху. Споров и подъёбов по этому поводу между ними никогда не возникало, ни в самом начале отношений, ни сейчас, по прошествии — сколько, сколько там лет они уже вместе? — дохулиона лет. Они и не ругались-то никогда — и дело совсем не в том, что Арс безоговорочно принимал Антонову непосредственность, а Антон Арсову ебанутость, скорее всего дело… в обыкновенной любви. В стабильном таком, жизнеутверждающем чувстве — и дела им нет до их других, параллельных и вполне счастливых жизней, если сами они точно знают, что между ними если и стоят кто, то точно не жёны, дети и подруги — они им совсем не мешают — а между ними раскинувшейся звездой расположилась только она, любовь. Правда, Шаст взрослеет и впереди него твёрдым шагом выступает уверенность и это вносит некоторые коррективы в их отношения — Арс уже не пытается его остановить одним только взглядом, как было раньше, сейчас же Антону откровенно поебать на прищур голубых глаз, он всё чаще идёт напролом, как и Арс, с годами почему-то меняющий линию своего поведения в угоду Антону. Ведь если тебе приятно, то зачем отказываться от удовольствия, так? — Прогнись, котёнок, — Антон приподнимает Арса за ягодицы, ставя того в коленно-локтевую и нежно поглаживает по пояснице. Ладони у Антона под стать моменту уже влажные и горячие, и прикосновения по такому же разгорячённому, мокрому, то ли от непросохшего после душа, то ли от нахлынувшей испарине, тела, вызывают у стоящего на четвереньках Арса дрожь в коленях. От срывающего мозг предвкушения подрагивают и ягодицы, они отсвечивают белизной в отблеске приглушённого света и Антон тянется к ним губами: — Какой ласковый котёнок, — целует попеременно каждую, — мой котёнок по имени Арс. Котёнка от ласковых слов, от тягучей интонации Антонова голоса, от предвкушения чего-то нового и неизведанного, но такого манящего, входящего в его жизнь, прошибает судорогой и он издаёт тонкий писк, короткое «мяу» и прогибается в спинке, вытягивает лапки и склоняет на них свою голову. Точь-в-точь как котёнок. Котёночек. Настоящий. Антону открывается чудесный вид, от плавных линий гибкого тела рот наполняется слюнями и он сглатывает их громко, но они вновь чуть ли не бегут с уголков приоткрытого рта — он жадно заглатывает воздух, поглаживая Арса ладонями по спинке, ягодицам и бёдрам. Мимолётное покачивание Арсом попой в сторону Антона и у того слюни уже стекают тонкой струйкой, но он даже этого не замечает, всё его существо во власти гибкого подрагивающего тела. — Арс, ты нереально красивый, — слышит собственный голос, на что Арс лишь сильнее покачивает бёдрами и у Антона башенку-то срывает, он раздвигает ладонями оглаживаемые ягодицы, наклоняется и тянется губами к тому самому открывшемуся прекрасному виду. Прекрасный вид вблизи оказывается ещё прекраснее, отвечает на прикосновение влажных губ расслабленными стеночками и Антонов язык, скользкий, длинный, без сопротивления проникает внутрь. Стон издают оба — Арс от сносящих голову ощущений, Антон от красоты, вкусноты и нереальности происходящего. Острым кончиком языка вкруговую оглаживает стеночки изнутри, толкает его глубоко, язык от обильного количества слюней проходит внутрь беспрепятственно, и Антон начинает двигать им в разные стороны, увеличивая темп. Подбородок, выбритый не до гладкости, чуть начинающей пробиваться щетиной то ли щекотит, то ли царапает нежную кожу вокруг прекрасной прекрасности — о, боги, дайте Антону сил не свихнуться от этой красоты! — и Арс почти что хнычет, извиваясь от накатывающего волнами удовольствия. Возбуждение льётся через край, члены у обоих стоят колом, сочатся нектаром и Арс уже мокрый со всех сторон, тело покрылось испариной с головы до пят, завитки волос прилипли к влажному лбу и ноги дрожат так, что колени разъезжаются в стороны. Он пытается и присесть, и поддаться назад, чтобы Антонов язык вошёл глубже, и ослабевшей рукой так хочется дотянуться до члена, и Антон ловит каждое его движение, засовывая язык глубже, поддерживая Арса за ягодицы. От постоянного снующего туда-сюда, язык Антона занемел и он даёт себе передых, вытаскивает его и утягивает в поцелуй весь вход разом, обнимает губами, всасывает его в себя и Арс стонет в голос, тело его дрожит, судороги пробегают по бёдрам и он практически валится на живот, и сто́ит только члену чуть коснуться простыни, как волна удовольствия прошибает его с новой силой, и он уже хнычет в голос. Голос словно порванная струна, затяжным звуком, нечто средним между «мяу» и криком, вырывается с каждым движением. Так хочется уже наконец-то и разрядки, и продолжения; хочется, чтобы Антон оттрахал его, вогнал свой член в него на всю длину и вместе с тем, чтобы и обнял его, закутал собой, что от одновременного желания быть заласканным, залюбленным и затраханным, Арс стонет в голос и это плачущее высокое «мяу» длиннее предыдущего и на тон выше. Он пытается произнести имя Антона, но выходит лишь писк, высокий и протяжный. — Мой котёночек доволен? — Антон оказался сбоку рядом и поглаживает одной рукой Арса по голове, а пальцами второй руки — они почему-то уже в смазке и она холодит кожу — оглаживает и проходится по краям входа, надавливает и вот уже два пальца проникают внутрь и Арс непроизвольно поддаётся назад, насаживаясь на них, — моему котёночку приятно? — голос Антона разливается маслицем, лаская слух. Всё также с прикрытыми глазами, Арс, полностью утонувший в неземных ощущениях, пытается повернуть голову на голос Антона и прильнуть к его ладони, проходящейся по макушке. Он весь потерялся в обнажённой чувствительности, каждая клеточка его тела пульсирует, готова отдаться Антону полностью, без остатка. — Ты Арс? Арс? — голос Антона звучит, кажется, рядом с ухом и идёт откуда-то изнутри и он не понимает, что происходит. — Ты Арс? — повторяет Антон глупый вопрос, ведь ответ очевиден и Арс пытается кивнуть в ответ. Кивок, по-видимому, удаётся и пальцы внутри Арса делают разворот, переворот, кульбит и что-то там ещё, задевая простату и он стонет, и вместе со стоном на выдохе громко вырывается: «Да!». — Ты мой котёнок, Арс, да? — губы шепчут, щекотя ухо, а пальцы делают очередной переворот. — Да! — вырывается вновь и Арс захлёбывается воздухом, — да! — Скажи, Арс, скажи, — голос Антона совсем близко, горячее дыхание обжигает щёку и Арс делает невероятное усилие, и открывает глаза. Взгляд его с поволокой, поплывший, не соображающий и только глаза Антона, близко-близко, и губы, что-то повторяющие, просящие, — скажи, Арс, что ты мой котёнок, скажи. Пальцы вбиваются в зад сильнее, всё чаще и чаще упираясь в набухшую железу и Арс на подступающих к нему оргазмических волнах фокусирует свой взгляд на Антоновых глазах и лепечет пересохшими губами: — Твой. — Скажи полностью, — изверг выбивает стоны и всхлипы, играя пальцами на Арсовом инструменте. — Я твой, Антон, — взгляд перемещается на губы, — твой котёнок, — и переводит взгляд, встречается с большими, чернющими от расширенных зрачков, Антоновыми глазами. — Мой котёнок по имени Арс, — шепчет Антон ему прямо в губы. — Твой котёнок по имени Арс, — согласно повторяет Арсений и получает горячий, влажный, но быстрый поцелуй. Фанфары гремят во всю силу, фейерверк взрывается всеми красками и Антон с кошачьей проворностью оказывается позади Арса, вновь приподнимает его за ягодицы, ставит на колени и входит резко, без промедления, сразу на всю длину, с громким шлепком тел друг о друга, и с протяжным и своим, и Арсовым почти что воем. — Да, котёнок, да! Толчки сопровождаются одновременно выкрикиваемые ими обоими: «Да!» и Антон, с бьющимся сердцем, в бешеном темпе вбивается в Арса. Руки обхватывают арсеньевские ягодицы и с каждым толчком насаживают Арса на свой член. Раз, ещё, ещё! Котёнок издаёт протяжный «мявк» и ослабевает, судорога пронзает всё его податливое тело, и Антон на адреналине поддерживает Арса лишь цепкими пальцами за ягодицы, вбивается несколько раз и кончает с громким стоном, изливаясь внутрь него. Падает, прижимая Арса всем своим весом, склеиваясь потными телами. Сердца стучат так, что биение, кажется, отскакивает эхом от стен. Находясь под тяжестью Антонова тела и лёжа в луже собственной спермы, Арс издает коротенький звук, будто пикает, будто стесняется, но хочет привлечь внимание. — Котёнок, — Антон целует в ту самую, в верхней левой точке нарисованного параллелепипеда, родинку на Арсовом плече, — люблю тебя, — и перекатывается с Арса, ложась рядом и тянет его за собой, укладывая на сухую простынь. Разнеженный котёнок в состоянии приятной расслабленности и истомы попикивает в ответ на крутящие и поглаживающие его крепкие руки, и Антон растекается в лужицу от умиления и растроганности, глядя на такого Арса. — Арсень, котёнок? — укладывает его голову себе на плечо и поглаживает по влажным волосам, прилизывая гладкую шёрстку. — Ммм? — произнесённый звук отдаленно напоминает «мяу». — Котёночек, — Антон довольно улыбается и наглаживает своего котёночка. Котёнка. Своего. Своего котёнка по имени Арс. Ощущения всяко лучше, чем при поглаживании Барсика. Арс, словно читая Антоновы мысли, ёрзает, укладывается поудобнее, на самом деле пытаясь скрыть накатившую стеснительность, и произносит Антону не то в подмышку, не то в плечо: — Ты это, Шаст, не ведись на всяких там Олесь с их причудами. — О чём ты, Арс? — Никаких больше Барсиков. — М? — Зачем тебе чужие котята? — Арс краснеет, — у тебя свой есть. — Ты мой котик, Арс, да? — Да, — о, боже, он стесняется как девчонка. — Хочешь быть моим единственным котиком, да, Арс? — Да, — щёки полыхают огнём, — блять, Шаст, не перебарщивай! — Ладно, ладно, не злись, — Антон прижимает его ближе к себе, — сколько бы ни было котиков, Арс, ты самый любимый, потому что мой. Мяу? Арс заливается румянцем, но, божечки, как же приятно: — Мяу, — кивает и жмётся к Антону ближе.•••
— Я говорила тебе, звёзды не врут, — Олеся перешёптывается с Антоном на пороге кабинета, — им просто иногда необходимо помочь. Ведь получилось? — Получилось, — подмигивает ей Антон, и они оба, завидев приближающуюся к ним Арсову фигуру, расходятся по сторонам, многозначительно улыбаясь. — Что ей опять надо? — Арс шипит Антону в ухо. — Рабочие моменты, котик, — Антон не гладит против шерсти, — не волнуйся, она меня больше ни на какого котёнка не разведёт, зачем? У меня ведь свой есть, даже? — Даже, — довольно мяукает смущённый котёнок в ответ. End