Спокойствие

      Скарамучча, ныне всё реже слышавший этот вариант называния себя, сощурившись, смотрит на строгий, стройный вид Мондштадта, на острые пики храма Барбатоса и думает о чём-то своём.       Юноша сидит на тёплом песке, на берегу Сидрового озера и наслаждается спокойным, убаюкивающим плеском воды, и постепенно опускающимся солнцем. Весь пейзаж демонстрирует абсолютное умиротворение, отчего хочется разлечься и подремать, но пока нельзя. Скарамучче пришлось сбежать из-под неусыпного взора стражи и преодолеть долгий путь из Сумеру только ради этой встречи.       Спустя минут, может быть, двадцать Скарамучча слышит лёгкие, осторожные, едва слышные шаги, такие, что будь он менее внимателен, то вовсе и не услышал бы. Итэр молча кивает, приветствуя, присаживается на нежный песок, снимает одолженную у Сары плетёную корзину для пикника с плеча и ставит её рядом, перед тем как расстелить мягкое покрывало. — Я рад, что ты смог попасть в Мондштадт. — Итэр не так давно сам написал ему письмо с просьбой встретиться. От чего-то в ровных и аккуратных строчках было почти неприкрытое отчаяние. У Скарамуччи не было и секунды сомнения о том, что он должен будет появиться здесь. — Нахида будет злиться, но… учитывая твои силы… — Сказитель усмехается, вспоминая, как Итэр противостоял легко и его создательнице, и клону, заменившего её. И ему самому. — Это не страшно. — Путешественник невесело хмыкает и кивает — он не человек и ни один архонт ему не помеха. — Для чего звал? — Скарамучча догадывается о теме разговора, смотря, как хмуро выглядел Итэр, как поникли его плечи от невыносимой ноши. Да и Паймон рядом не было, хотя эта верная малышка едва ли оставила бы храброго путешественника без причины. Итэр хмыкает, пока преувеличенно бодро выкладывает продукты из корзинки, а потом он прислоняется к Сказителю, опуская золотую голову на плечо. И начинает говорить. — Я просто смертельно устал. И это не изменится от крепкого сна. — Итэр давно уже не плачет, даже не жалуется толком, всё равно никто его не слышит, смирился с тем, что большинство используют его как средство решения своих проблем. Странник не спрашивает, почему именно ему написал путешественник, не спрашивает, что именно заставило Итэра открыться именно ему, всё это не так уж и важно, в конце концов.       Скарамучча как можно небрежнее обнимает Итэра, запускает пальцы в растрепавшуюся косу, мягко массирует кожу головы. Путешественник устало улыбается. Они долго сидят в тишине и Итэр, кажется, дремлет.       Колокола вечерней службы будят Итэра. Он вздыхает и потирает вечно болящие виски, Скарамучча хмурится — путешественнику так сильно нужен отдых, хотя бы короткая передышка, у Итэра больше нет сил бороться. — Скоро моё путешествие подойдёт к концу, и я не знаю, как оно закончится. Но я уже не боюсь никакого исхода. Слишком много и многих я потерял. — Итэр говорит о своей возможной смерти, мрачно смотря на кромку воды, к которой придвигается ближе, сняв обувь. Сказитель старается не думать о том, что причиной смерти некоторых на этом пути стал и он. У Скарамуччи ползёт холодок по спине, потому что разговоры о смерти его не радуют. — Думаешь, что всё закончится не в твою пользу? — Странник старается держать лицо невозмутимым, протягивает путешественнику бутерброды, которые тот вяло принимает. Скарамучче кажется, что руки Итэра дрожат. — Не знаю. Я ничего уже не знаю… — Итэр даже не притрагивается к еде, в глазах юноши ничего нет, кроме тихого смиренного отчаяния. — Почему именно Модштадт? — Итэр был во многих регионах, отчего же его так тянет сюда, в этот скучный, но безмятежный регион? — Отсюда я начал своё путешествие, ничего не помня после пятисотлетнего сна. Как бы здесь всё и не закончилось, хотя… — Итэр печально усмехается. — У нас есть руины Каэнри’ах и Бездна. Что-то вроде ностальгии, наверное. ЗДесь спокойно, здесь размеренный темп жизни, мне здесь комофортно, как будто я оказался дома, после долгих лет бесплотных скитаний! — Юноша чертит пальцем на песке рожицы, и слабая улыбка появляется на его бескровных губах. Сказитель улыбается следом невольно. — Ты всегда можешь остаться здесь и не встречаться с ней. — Скарамучча и сам не верит в это, но так давно забытое желание заботиться о ближнем вновь заиграло в сердце. Сказитель тянется обнять путешественника, но тот внезапно ускользает от него. — Да, только сам не пойду — меня найдут. А, кстати, я тут кое-что приготовил. — Итэр лезет в корзину и достаёт аккуратно шитую куклу самого себя. И пару их старых совместных фотографий. — Держи. Хотел, перед тем, как отправиться в другие миры или покинуть их вовсе, чтобы у тебя что-то от меня осталось хорошее, а то мы как-то… не очень хорошо общались. — Путешественник потирает неловко шею, отводит взгляд.       И Скарамучча в тихом ужасе, и он не хочет принимать этот подарок. — Все, кто дарил мне шитых кукол, или кому дарил их я — умирали. Дурной знак, оставь. — Странник в отказе машет руками.       Итэр, качает головой, мягко улыбается: — Я больше не верю в знаки. Я больше ни во что не верю. Возьми, пожалуйста. — И Скарамучча берёт, потому что не взять сейчас — ещё хуже.       Следующая их встреча приходится на руинах горящего Монштадта, она же становится и последней.       Конечно, Люмин не хотела убивать своего брата, Люмин вообще не хотело кого-то убивать прямо сейчас, Люмин хотела просто забрать его с собой, но Дайнслейф всё мешал ей и, скрепя сердце, в момент битвы Принцесса Бездны обрушивает на него несколько лезвий, чтобы навсегда покончить с этим, но Итэр…о, несчастный Итэр, лишённый спокойствия!       Итэр, так много проведший среди всех сейчас собравшихся защищать Тейват от бездны, Итэр, готовый помочь каждому, кто попросит, Итэр, так любящий жизнь, не мог позволить умереть мужчине, который так сильно помог ему и, оттолкнув, принимает удар на себя и наступает тишина.       Кто-то успевает только тоненько вскрикнуть, когда путешественник падает на обожженную траву.       Скарамучча реагирует быстрее остальных и подлетает к Итэру, смотрит, как из раскрытой грудной клетки хлещет кровь, смотрит на искажённое болью лицо. Путешественник не хочет, да и не может ничего сказать напоследок, рискуя гораздо раньше захлебнуться своей кровью. Итэр только слабо разжимает кулак, а там совсем крохотная шитая куколка Люмин, у той, должно быть есть такая же, только брата, и улыбается сквозь боль.       Скарамучча хочет попросить Итэра не уходить, но понимает, что бессмысленнее просьбы нет. Все уходят, ничто не вечно. Скарамучча хочет заплакать и плачет, потому что снова чувствует боль. Скарамучча обнимает умирающего и утыкается носом в золотую макушку. Позади них неимоверное количество людей, которым Итэр был также дорог, близок, может даже кем-то любим. У путешественника могла быть иная жизнь, полная радости.       Красными от собственной крови губами Итэр шепчет из последних сил: — Я рад, что вы все рядом… — И сильное тело обмякает в руках Сказителя. Рядом на колени присаживается Анэмо Архонт и закрывает глаза умершего. Крылья Барбатоса трепещут, ими он закрывается себя и Скарамуччу от других, давая короткий миг на личную скорбь. Архонт радуется, что многие не дожили до сегодняшнего дня и не увидели, как погибает их товарищ, друг, дорогой человек. Дилюк такого бы точно не выдержал…        Скарамучча с трудом опускает тело Итэра из своих объятий. Сказитель смотрит пустым взглядом на Итэра, чьё лицо больше не было искажено болью, усталостью, мирскими переживаниями. Теперь это красивое, ещё не тронутое в полной мере смертью, лицо выражало только спокойствие. Итэр больше никуда не спешил, он только прилёг отдохнуть и в это можно было бы поверить! Если бы не раны, не всё залившая вокруг кровь, не запах огня и горя в воздухе.       Но, к сожалению, это всё было и смерть тоже была реальной. Там, за мощными крыльями Архонта спокойствия не было. Была неоконченная битва, были враги, были друзья и именно сейчас дела до скорби не было, было до мести. Но сейчас, ещё минутку, пока Барбатос ещё не подхватил лёгкое тело Итэра и не унёс его с поля битвы, чтобы иметь возможность после похоронить и воздать почести герою, пока есть ещё совсем немного времени, Скарамучча смотрит на безмятежное лицо, игнорирует слёзы и наслаждается последними мгновениями спокойствия перед настоящей бурей.