О чем молчат ангелы

      — Да говорят эти галовианцы вообще не могут заниматься сексом. Ничего не чувствуют и все такое. Мерзость.       — Ну да, рассказывай. А детей они заводят от непорочного зачатия?       Иногда случайно подслушанные в баре разговоры были такими интересными, что Келус не чувствовал и намека на стыд по поводу засунутого в чужую жизнь носа. В общем-то последний год он только и делал, что совал нос в чужие дела. И даже иногда получал за это благодарность, а не только по почкам.       Обсуждение причудливой расы его зацепило. Он полез в базу данных, но и там было всего несколько строчек. Про крылья, растущие из головы, и нимб-гало, будто наличие этих деталей не было очевидным. Но обнаружилось и кое-что интересное, вызывающее одновременно приятное волнение и волну мурашек по всему телу.       Все галовианцы способны читать мысли и общаться друг с другом телепатически, но некоторые из них еще и сами могут создавать иллюзии, которые объект воздействия едва ли отличит от реальности. Это делало их чертовски привлекательными и настолько же опасными. Поговаривают, что кто-то даже умудрялся держать их, как рабов, чтобы они служили воле хозяина и воплощали его или её самые темные извращенные фантазии.       Келус, обладающий развитым воображением, тут же представил крылатого красавчика, едва прикрытого металлическим бикини. А рядом тиран, как злодей из видеоигр, держащий своего раба на цепи. Ангелочек не выдерживает и теряет сознание, истощенный жестоким использованием его сил. Но тут появляется он… Келус прикрыл глаза и довольно улыбнулся, мысленно примеряя на себя сияющие доспехи.       — Наслаждаетесь вечером, господин первопроходец?       Мягкий, без тени обмана, голос Воскресенья почему-то все равно вонзился ледяной иглой в затылок. Кивнув бармену, чтобы повторил заказ, Келус медленно выдохнул и повернулся.       «Надеюсь, что он не залез в мою голову. Было бы неловко.»       — Ага, ничего, приятненько у вас тут. Ну, если не думать о… том, что может присниться что-то не очень хорошее.       — Надеюсь, вы не верите слепо всему, что видите и слышите. Иногда слухи и фейки в сети хуже, чем лихорадочный сон сумасшедшего.       На стойке перед ними возникли два новых бокала. Газировка с каким-то таинственным «сверкающим ингредиентом» для Келуса. Стакан обычной газированной воды для Воскресенья.       Пепельные крылышки вздрагивали и взгляд Келуса то и дело прилипал к ним. Пялиться так открыто на галовианца было неприлично, но он просто ничего не мог поделать, настолько это его зачаровывало.       — Не волнуйтесь, я не буду лезть в ваше сознание без спроса.       Воскресенье смеется тихо, дружелюбно, обнажая ровные зубы, похожие на жемчужинки. Келус думает, что в нем идеально все. Он видел уже столько по-настоящему красивых женщин, мужчин, представителей тех рас, чья биология не предусматривает бинарного деления, но не таких идеальных. Эта красота зачаровывает и пугает, как космос. В космосе есть много способов вас убить, но невозможно им не любоваться.       Вероятно, примерно это же чувствуют те, кто избирает путь Красоты. Келус улыбается едва заметно, думая о том, что Аргенти бы наверняка оценил это расплавленное золото глаз, белизну кожи, нежность перышек на крыльях и прекрасные манеры.       — Вы ж наверняка привыкли к такому вниманию, — пожал плечами первопроходец.       Стекло бокала с газировкой кажется обжигающе холодным, но Келус держится за него, не зная, куда деть собственные руки. Ему куда привычнее орудовать битой или ковыряться в своем смартфоне, чем вести светские беседы посреди роскошного бара. Особенно, когда рядом нет Март или Химеко, способных уболтать кого угодно.       — Привык. Я знаю, как на меня реагируют другие. Но их восхищение не всегда приносит мне радость. Вы-то должны знать, что популярность не всегда является благом. Иногда…       Воскресенье делает глубокий вдох, вспоминая вдруг явно что-то не слишком приятное. Маска его привычного сдержанно-приветливого лица дает трещину. Крылья вздрагивают. Но все это тут же исчезает, он продолжает говорить ровным тоном:       — Есть много тех, Келус, кто видит в нас только красивые игрушки, объект для удовлетворения своих желаний. У них есть целый мир грез. Только пожелай и получишь, что хочешь. Но они хотят обладать нами в реальности. Это больно ранит порой. Мы не куклы для утех.       Кончики ушей горят. Келус чувствует это, но старается не подавать виду, уперевшись взглядом в стойку и разглядывая такие интересные царапины на ней. Сам же только что погружался в нелепые фантазии. Не лучше ли он всех этих извращенцев?       — А всякие слухи эти…       «Ну вот зачем ты это сказал, а? Совсем идиот?» — мысленно ругает Келус сам себя.       Воскресенье оглядывается по сторонам. Его гало едва заметно мерцает. Вокруг образуется прозрачная сфера, похожая на мыльный пузырь с бензиновыми переливами. И все звуки извне исчезают, делая беседу приватной.       — Это из-за меня. Мне жаль, что вы уже слышали или прочли что-то, что порождает эти грязные сплетни про всю нашу расу. Прежде всего, прошу прощения. Это совсем не так, галовианцы в плане физиологии мало чем отличаются от людей. Разве что это, — он легонько дергает одного из своих крыльев, — Но слухи-то из-за меня. Я чувствую себя виноватым, но почему мне нужно отчитываться перед кем-то за то, какой я есть?       — А что с вами не так?       Келус, святая простота, детская наивность. Он видел уже столько всего, но еще стольких вещей не знает о мире. Возможно, он все еще жив только по той причине, что регулярно говорит то, что думает. А может по той же причине вечно получает то сломанные ребра, то выбитые зубы, выращивать которые обратно довольно неприятно. Галовианец не выглядит смущенным.       — Я не занимаюсь сексом. Просто ничего не чувствую. Почему-то все считают, что раз нами все восхищаются, то мы должны этим наслаждаться. Кто-то то и дело пытается забраться в мою постель, где я их совсем не жду. Ну да, мы можем получить почти все, что захотим. Кроме покоя.       — Мне жаль.       Об этой фразе Келус тут же жалеет. Звучит примерно как «мне пофиг» или «твои проблемы меня не волнуют». Нужно срочно как-то исправить ситуацию, но он делает все только хуже. Или нет?       — А меня привлекают всякие другие расы. Вообще-то твоя, кхм, ваша тоже. Но я уважаю ваш выбор. И спасибо, что поделились.       — Можно на ты?       Поставив локоть на стойку, Воскресенье подпирает щеку рукой и улыбается, разглядывая первопроходца.       — Хочешь потрогать?       Крылышко дергается. Выглядит так заманчиво, что Келус тут же протягивает руку. Он касается очень осторожно, будто боится запачкать белизну перьев своими грубыми пальцами. На ощупь крыло мягкое и теплое — отпускать его совсем не хочется. Гладить бы снова и снова.       — Ого, совсем не такое, как я думал. Мягко.       — Мне вообще-то нравятся прикосновения. Но почти все норовят облапать меня без спроса или тянут свои ручищи пониже спины.       Выражение лица Воскресенья, обычно такого сдержанного, удивляет Келуса — галовианец состроил забавную гримасу, изображая тошноту и высунув свой острый розовый язычок. Они оба смеются, будто прочитали какую-то совершенно чудовищно нелепую шутку в интернете, понятную только им двоим.       — Меня часто обнимает сестра, но сам понимаешь, это вызывает еще больше странных слухов.       Золотые глаза Воскресения омрачает тень. Что-то происходит у него внутри. Что-то, что он сдерживает. В этой красивой голове таится куда больше, чем можно было бы представить. У всех свои секреты и слабости.       — Ага, понимаю, — кивает Келус.       Не понимает. Он просто всегда достаточно приветливый, чтобы от очередной его необдуманной фразы не развалился разом весь имидж Экспресса. Но испаряющееся тело Зарянки стоит перед глазами.       — У меня к тебе просьба.       Воскресенье двигается чуть ближе, оказываясь на самом краю высокого стула. По его красивому лицу нельзя прочитать, что у него на уме. Он достанет нож? Или сложит руки в молитве? Предложит запрещенные вещества? Скажет, что у первопроходца грязь под ногтями?       — Я не могу долго удерживать этот барьер, но пока он стабилен, можешь обнять меня?       Сладкая газировка стекает по подбородку у Келуса. Он явно решил сделать глоток в неудачный момент, поперхнувшись от неожиданности. Теперь на безупречном светлом жакете Воскресенья несколько оранжевых пятнышек.       — Я…       Келус начинает фразу, но решает ничего не говорить, просто встает и прижимает галовианца к себе, осторожно поглаживая его волосы и перья. От Воскресенья пахнет стиральным порошком и немного мятными конфетами. И он теплый, совсем живой, обхватывает руками в ответ и утыкается носом в плечо. Перья щекочут лицо Келуса, но это оказывается даже приятно.       Но искренне это или нет?