Болезненные воспоминания, жестокая шутка

      Либо мысли Хранительницы памяти были материальными, либо Недотепа в маске совершенно независимо от ее желания пришла, чтобы скрасить этот вечер и развеять одиночество. Черный Лебедь подняла взгляд и слегка усмехнулась, склонив голову набок. Покрытые платком волосы сиреневого цвета спадали на плечи и грудь, блеск фиолетово-золотых глаз свидетельствовал о любопытстве, она сидела на мягком диванчике за столиком, закинув ногу на ногу, и пальцем проводила по ободку бокала.       Не особо беспокоясь о том, что Черный Лебедь могла быть против, Искорка плюхнулась рядом и прильнула к ней, обвив стройный стан обеими руками. Ярко-розовые глаза блеснули в свете ламп, а тонкие губы растянулись в широкой улыбке. Хранительница памяти покровительственно посмотрела на нее, а после прижала к себе, ладонью нежно проведя по темно-каштановым волосам.       – Привет. С нашей последней встречи прошло не так много времени... Ты уже успела соскучиться по мне? – снисходительным голосом спросила Черный Лебедь.       – Может быть, – Искорка хихикнула. – Мы в прошлый раз хорошо повесились… – она довольно прикрыла глаза. По ее выражению лица трудно было сказать, являлись ли ее слова правдой или она говорила, как и всегда, несерьезно. – Признаюсь, мне было немного обидно, когда ты справилась со всеми моими загадками, но ничего страшного, я еще придумаю способ отыграться… – она подняла на удивление решительный взгляд на Черного Лебедя. – Впрочем… Сейчас я пришла для того, чтобы посотрудничать с тобой! – она снова смягчилась.       – Неужели? – Хранительница взяла в руку бокал и сделала небольшой глоток. На стекле остался след от помады.       – Поделись со мной некоторыми воспоминаниями… Взамен ты получишь еще больше воспоминаний, – Искорка отстранилась. – По-моему, очень выгодное предложение!       Стало любопытно. Черный Лебедь поставила бокал на место, выпрямилась, а после утонченной рукой в полупрозрачной перчатке задумчиво потерла подбородок. Что было в голове у Недотепы в маске, даже для Хранительницы памяти оставалось загадкой, однако ее слова пробудили внизу живота приятное тянущее чувство. Последователи Ахи действительно создавали много наиинтереснейших воспоминаний, в этом им равных не было; Черный Лебедь с большим удовольствием наблюдала за последствиями их розыгрышей.       – Что ты предлагаешь?       – Я знала, что такая проницательная и умная женщина как ты заинтересуется! – Искорка торжествующе откинулась на спинку дивана и сложила руки в замок на груди. Она заметно суетилась, ерзала на кресле, в то время как ее собеседница статно сидела рядом, почти не шевелясь. – Не сомневаюсь, ты уже виделась с авгином… И уже перебрала все его воспоминания.       Черный Лебедь усмехнулась, едва заметно качнув головой. Авантюрин действительно казался одной из самых интересных и многообещающей личностей на Пенаконии, однако реальность оказалась куда прозаичнее; она ожидала интриг, секретов, страстей, любви и ненависти, но увидела лишь бесконечно скучную борьбу за выживание и какую-то нездоровую зацикленность на азарте. Странно, что такая заурядная личность вообще привлекла Недотепу в маске… Глазки у него действительно были красивые, но этого не могло быть достаточно, чтобы он стал хоть сколько-то интересным. Впрочем, так считала Хранительница, у Искорки могло быть свое мнение.       – Верно, – удовлетворенно ответила Черный Лебедь, медленно моргнув и довольно кивнув. С ее уст не сходила легкая полуулыбка, больше напоминавшая насмешку. – Он очень милый.       – Мне очень нравится клеймо на его шейке, – произнесла Искорка, многозначно заглянув Хранительнице прямо в глаза.       Энтузиазма у Искорки было действительно много. Авантюрин ей понравился. Но понравился вовсе не так, как мог понравиться молодой девушке красивый и богатый юноша, а скорее так, как могла понравиться хищнику его жертва. Ее симпатия к нему вызывала даже больше эмоционального отклика у Черного Лебедя, чем он сам и вся его пусть печальная, но такая серая, бессмысленная и полная неудач жизнь. Искорка была занятной молодой леди, и Хранительница относилась к ней неплохо, несмотря на беспорядок, творившийся в ее голове. Вряд ли она понимала, что любое ее воспоминание казалось Черному Лебедю куда более ценным, чем все те, что принадлежали авгину.       – Он очень милый, – согласилась Искорка, произнеся это таким же тоном, как и сама Хранительница до этого. – Особенно его улыбка, – в голосе вновь можно было услышать привычную веселость. – Мне так хочется стереть ее с его смазливого личика! – она невинно улыбнулась, а ее щеки покрылись легким румянцем, как будто она смутилась от собственных слов. – Уверена, ты можешь подсказать мне, как лучше это сделать.       Внизу живота снова разлилось приятное тепло. Черный Лебедь почувствовала вполне реальное эмоциональное возбуждение; она напрягла бедра и прижала их друг к другу, медленно вдохнув воздух полной грудью и прикрыв глаза; ее тело, которым она могла позволить себе владеть в Мире грез, физически откликалось на перспективу получить особенные воспоминания Искорки.       – О, поверь мне, несколько идей у меня есть, – Черный Лебедь облизнула пересохшие губы и сглотнула скопившуюся внезапно слюну.       

***

      Встав перед дверью одного из ничем не примечательных платиновых номеров, Искорка надела свою маску; она переняла не только внешность другого человека, но и его личность: характер, обрывки воспоминаний, привычки, предпочтения и вкусы. От нее самой осталось не так много – если у нее вообще когда-то было что-то. «Как любопытно», – подумала она не без восторга, осмотрев упитанные мужские руки. Инкрустированные драгоценными камнями кольца и перстни, надетые на толстые пальцы, пережали жировые ткани, а их ободки вросли в кожу.       Искорка тихонько похихикала, но вместо тоненького женского смеха прозвучал низкий мужской, а после, коснувшись панели, ввела пароль, который ей сообщила Хранительница воспоминаний. Дверь открылась, и Искорка прошла внутрь помещения, пропахшего табаком и дорогим алкоголем. В гостиной никого не было, только телевизор напротив пустого дивана продолжал беззвучно работать, показывая какие-то передачи. Раздраженный голос Авантюрина послышался из соседней комнаты – спальни. Искорка сделала несколько осторожных тихих шагов – в теле грузного мужчины было трудно не издавать лишних звуков, однако ковер, расстеленный на полу, помог остаться незамеченной, чтобы подслушать разговор.       – Мой план?.. Конечно, у меня есть план, просто еще не пришло время им делиться. Я даже своему деловому партеру о нем не рассказал, – говорил Авантюрин, явно чувствуя недовольство. – У меня все под контролем… Почему ты мне не веришь?.. – он сделал паузу, видимо, чтобы выслушать собеседника. – Я хоть раз подводил тебя? Что значит «постоянно»? Клевета. На сей раз все пройдет гладко... Алмаз вовсе не зря выбрал меня.       Искорка, не желая испортить сюрприз раньше времени, осторожно выглянула из-за стенки, чтобы посмотреть на Авантюрина. Во время разговора он, одетый в рубашку, брюки и туфли, ходил из края спальни в другой край, одной рукой придерживая телефон с золотым чехлом у уха, а другой достаточно активно жестикулируя. Он был полностью увлечен своим занятиям и не замечал ничего вокруг себя. В какой-то момент он, зажав трубку между плечом и ухом, достал сигарету, сунул в рот и прикурил ее от зажигалки.       – Я тебе сказал: ваши с Топаз камни там, где они должны быть. Хватит повторять одно и то же, – он коснулся лба рукой, в которой сжимал сигарету, а после сделал затяжку. – Да. Вы можете уже собираться, но особо не торопитесь… О, поверьте, когда моя роль будет сыграна, вы узнаете… И это развяжет руки Корпорации. Я, может быть, не такой умный, как Опал, но тоже кое-что умею, – он самодовольно усмехнулся, и его тон стал повеселее. – Все. Давай. Да… – он отстранил трубку от лица, а после громко и медленно вздохнул. Стряхнув пепел в стоявшую на тумбочке пепельницу, он развернулся и направился в гостиную.       В этот момент Искорка, увлеченно наблюдавшая за ним, успела проскользнуть в ванную, чтобы спрятаться там. Авантюрин туда не пошел, остановился у столика, на котором стояла бутылка виски, и плеснул себе немного. Только-только разобравшись с делами, он хотел немного расслабиться; вид у него был действительно вялый. Он сел в кресло, откинулся на спинку, в одной руке сжимая стакан, в другой – сигарету, и прикрыл глаза, успокаивая сбившееся после эмоционального разговора дыхание.       Видеть его не таким самоуверенным и обольстительным, каким он предстал перед ней в последней раз, было приятно; Искорка, стоя в тени и наблюдая за его действиями, не могла сдержать улыбку, губы сами по себе расползались в стороны. Она смотрела, как Авантюрин, подперев ладонью лицо, думал о чем-то своем, то хмурясь, то расслабляясь. На автоматизме он выдыхал дым, затягивался, стучал по сигарете пальцем, избавляясь от лишнего пепла.       Это был идеальный момент, чтобы вторгнуться в его личное пространство и прервать его раздумья. Расслабленный и полностью погруженный в свои мысли, он был уверен, что находился один. Семья гарантировала безопасность всех своих посетителей, а, значит, незнакомый человек с нехорошими намерениями не мог проникнуть в номер, пока постоялец отдыхал.       – Как дела? Скучал по мне, животное?       Внезапно прозвучавший голос напугал Авантюрина, заставив его подпрыгнуть на месте и вскрикнуть, облив себя коньяком и прижегши дорогостоящую обивку кресла сигаретой. Он открыл глаза, вскочил с кресла и бегло осмотрелся, попытавшись найти человека, который с ним заговорил, однако номер был пуст, поэтому он, быстро сообразив, что голос донесся из ванной комнаты, сделал несколько неуверенных, полных страха шагов.       – Кто там?! Выходи, иначе я вызову Гончих! – громко крикнул он, постаравшись прозвучать как можно более уверенно. Вглядываясь в темноту, он пытался понять, кто там, пока кровь стучала в висках.       – Как скажешь, щенок.       Чтобы не томить Авантюрина, Искорка шагнула вперед, позволив себя обнаружить. Перед ним предстал высокий тучный мужчина в мятом черном костюме и расстегнутой рубашке с залысиной, большим носом и маленькими черными крысиными глазками. Его толстое идеально бритое лицо было изрезано морщинами, а жирная кожа блестела в свете лампы. Он улыбался, но это было больше похоже на оскал.       Стакан упал и разбился вдребезги; тлеющая и по-прежнему дымящаяся сигарета тоже очень быстро оказалась на полу; рот Авантюрина открылся, а глаза расширились. Он замер на месте и заметно побледнел. Несколько бесконечно долгих мгновений он молча хлопал глазами, не отрывая взгляда своих розово-голубых глаз от человека перед собой, в голове было пусто, а тело с каждой секундой только сильнее сковывал страх.       – Т… т… – Авантюрин заикался. Его тело начало крупно подрагивать. Мужчина не шевелился, продолжая стоять на месте. – Т… Ты…       Неуверенная попытка отступить провалилась; нога подвернулась, и Авантюрин рухнул на пол, едва успев выставить руки назад и немного смягчить свое падение на спину. Боль отрезвила его, и он начал быстро ползти, хватаясь за ковер, толкаясь всем телом, несмотря на слабость, которая с каждой секундой становилась только сильнее. Он внимательно следил за мужчиной, а после зажмурился, надеясь, что эта визуальная галлюцинация исчезнет так же резко, как и появилась. Открыв глаза, Авантюрин увидел, что этот человек никуда не делся, и тогда авгин отчаянно замотал головой, попытавшись выбросить из нее все внезапно нахлынувшие воспоминания и мужчину вместе с ними.       – Ты мертв! Это в-в-все… Н-не… – бормотал Авантюрин, словно в забытье, как будто это могло помочь. – Я уб... Я т-т-тебя… У-у-убил…       – Животное, о чем ты говоришь? – мужчина наклонил голову к плечу, и кожа вокруг его шеи сложилась в несколько подбородков.       – Ты мертв! Этого не может быть! – Авантюрин открыл глаза и ясно взглянул на мужчину. – Э-это… Ил-люзия, д-да, – он усмехнулся и рукой ударил себя по лицу. – Чего я так испугался… Ха… Ха…       Однако уверенности в своих словах у него не было совершенно никакой. Мужчина казался таким настоящим; его голос, выражение лица, тон, с которым он разговаривал, слова и выражения, которые использовал – все это выглядело таким реальным, что Авантюрин уже начал сомневаться в своем здравомыслии. Сошел ли он с ума или на него так действовала мемория, было неочевидно. Он начал громко, надрывно, истерично смеяться, повалился на спину, схватился за живот. Стало внезапно так весело, что из глаз брызнули слезы, а рот, пресс и щеки начали болеть.       – Я помню, как собственными руками задушил тебя, ты кряхтел, как жирная свинья… Хотя что я говорю, ты ей и был… Ох… – самодовольно сказал Авантюрин, отдышавшись и приподнявшись. Рукой он смахнул влагу с глаз. – Я тогда был самым счастливым человеком… Жаль, что ты так быстро отмучился… Я был бы не против сломать тебе все кости и оставить умирать медленно и болезненно… искромсать и бросить на съедение шакалам…       Искорка не без наслаждения сложила руки на груди. Эмоции на лице Авантюрина быстро менялись, словно он не знал, как реагировать на происходящее. Он был по-прежнему до ужаса напуган, однако защитные механизмы психики, пережившей много стрессовых ситуаций, работали точно, как часы. Тот факт, что перед ним стоял мертвый человек, казалось, больше не смущал его; Авантюрин говорил с ним, как с живым, и не видел в этом ничего странного. Недотепе в маске это нравилось.       – Каким же ублюдком ты был. Я до сих пор помню, как ты трахал меня, до сих пор, блять… – Авантюрин встал, его конечности все еще плохо слушались и подрагивали, но он постепенно успокаивался. – Как ты дышал, как держал меня за волосы, как заставлял называть «хозяином» и как приказывал сосать твой вонючий хуй… Фу, блять, – Авантюрин поморщился, а после отвернулся. У него не сразу получилось вспомнить, что стакан он разбил, а поэтому, пройдя до столика, он взял новый, плеснул туда виски, а после сразу же залпом опрокинул его.       – Хорошо, что ты все это помнишь, животное, – ответила Искорка, улыбнувшись и двинувшись в сторону Авантюрина. – Не придется в твоей памяти освежать, как и что нужно делать.       Почувствовав движение за своей спиной, он снова встал лицом к мужчине, чтобы держать его в поле своего зрения. Розово-голубые глаза сузились, испытующе взглянув на него. Авантюрин заметно напрягся, но не предпринял никаких действий, будучи уверенным в нереальности всего, что происходило.       – Ты больше не сможешь причинить мне вред, – уверенно сказал он, пожав плечами и сложив руки на груди. – Ты же сдох.       – На колени, животное, – произнесла Искорка, усмехнувшись лишь уголком губ. Взгляд черных глаз был полон надменности.       – Чего? Иди нахуй, – Авантюрин почувствовал себя оскорбленным. Он знал, что больше никогда и ни перед кем не приклонит колени.       Пощечина оказалась настоящей: не очень болезненной, но невероятно унизительной. Авантюрин так и остался стоять с отвернутым лицом и горящей скулой, смотря в сторону. Этого удара хватило, чтобы все, что было много лет назад, промелькнуло перед глазами; он снова почувствовал себя юнцом, у которого не было ни имени, ни личности, ни прав, ни даже подобия свободы. Руки и ноги потяжелели, как будто их сковали невидимыми, но очень тяжелыми цепями, а вокруг шеи появился незримый ошейник.       Но перед его бывшим хозяином стоял не тот запуганный юноша, с которым можно было делать, что угодно. Рука Авантюрина сжалась в кулак, и он, быстро прицелившись, со всей силы ударил мужчину прямо в нос, сломав кость. На чужой переносице остался кровоподтек, а фаланги пальцев Авантюрина разболелись. Он уже давно отвык от драк, но руки все еще знали и помнили, как разрушать, крошить, рвать, уничтожать.       – Хороший удар, щенок, – Искорка хихикнула и накрыла лицо рукой. Коротко ощупав кость, она почувствовала, что из-за смещения нос теперь стал кривым.       Авантюрин встал в боевую стойку, готовясь себя защищать любой ценой. Во взгляде читалась твердость, которой раньше не было; Искорка даже восхитилась тому, насколько сильным в этот момент казался тот, кто был пуст внутри. Как и утверждала Черный Лебедь, он боролся за свою жизнь и делал это хорошо. В отличие от Хранительницы памяти, находившей простое желание продлить свое существование скучным, Недотепа в маске видела в этом повод для веселья.       Низкий рост и стройный стан были обманчивыми; Авантюрин был сильным и опасным противником. Бороться с ним в честном бою Искорке не хотелось, это тело слишком неподатливым и неуклюжим было; да и куда сильнее ей хотелось просто поиздеваться над ним, не дав ему ни шанса на сопротивление. Сейчас было бы так хорошо иметь под руками кандалы, которые она могла бы на него надеть; тогда спеси в нем осталось бы определенно поменьше.       Она медленно подняла руки в стороны и виновато улыбнулась, чтобы усыпить его бдительность, а после, воспользовавшись своими силами, коснулась лба Авантюрина, чтобы усыпить его; он нахмурился, начал усердно тереть лоб.       – Зачем ты?.. Что ты сделал?! Что… – договорить предложение не получилось, мир перед глазами поплыл, сознание ускользнуло, и он рухнул на пол перед Искоркой с оглушительным грохотом.       «Сколько ты весишь?» – подумала она, подхватив Авантюрина под локти и потащив по комнате. Положив его так, чтобы он оперся на диван и подогнул ноги, она протянула свои руки и ловко достала ремень из его брюк – толстые пальцы с каждой секундой начинали слушаться все лучше. Через несколько мгновений аккуратные запястья оказались крепко стянуты между собой. Часы и браслет она сорвала, а затем разбила стеклянный циферблат об пол и выбросила их куда-то. Все это время Авантюрин, ничего не чувствуя, спал, негромко посапывая; от него пахло дорогими духами, табаком и алкоголем. Искорка, сев перед ним на колени, взяла его за подбородок, а затем поцеловала, чтобы попробовать на вкус его губы – ей уже давно хотелось это сделать. Виски, сигареты, жвачка – ничего особенного она не почувствовала, но как же ей стало хорошо в этот момент. Реагировало ли на эти прикосновения тело, хорошо знакомое с Авантюрином, или она сама, не имело значения, главное – ей было весело.       Вместо того, чтобы аккуратно вырвать Авантюрина из сна, снова дотронувшись до его лба, она кулаком ударила его прямо в солнечное сплетение, заставив очнуться. Он от боли жадно вобрал в легкие воздух и согнулся пополам. В уголках глаз от неприятных ощущений собрались слезы, и он посмотрел на мужчину перед собой. Понимания, что происходило, от этого не прибавилось… Это уже не походило на сон, галлюцинации или шутку уставшего сознания. Дернув руками, Авантюрин обнаружил, что он связан, а поэтому метнул безумный взгляд в сторону своего бывшего хозяина. Стало по-настоящему страшно, все внутри похолодело.       – Сука, отпусти меня! Это все не по-настоящему! Сука, сука, это не может быть в реальности… Я убил тебя, тварь! – он заметно запаниковал, в бессмысленных попытках пытаясь высвободить кисти и только сильнее натирая чувствительные запястья. – Оставь меня уже, блять, в покое… Ты заебал… – чувствуя, как отчаяние подступает к горлу, Авантюрин уже почти опустился до мольбы. – Отъебись! Просто отъебись! Дай мне, сука, просто пожить, как человек…       Трудно было признать, но бывший хозяин почти сломал его, истерзав и тело, и разум. Голод с каждым днем делал его все сговорчивее, боль, хоть на тот момент и была его постоянной спутницей, все равно до ужаса пугала – упоминаний кнута или электрического стула хватало, чтобы Авантюрин прикусывал язык, опускал глаза в пол, добровольно раздвигал ноги, вылизывал обувь и признавал, что он даже не человек, а просто животное. Гордость не была чем-то важным и необходимым, когда речь шла о выживании.       Восстановиться не получилось. Авантюрин все еще страдал. Страдал по-разному. Физически, морально. Он стыдился себя, собственного прошлого, расы, к которой принадлежал; до тошноты мерзко было от самого себя, от множества шрамов, от мыслей, что им пользовались, словно сексуальной игрушкой. Самому себе Авантюрин казался испорченным, грязным, словно чужие прикосновения сделали его соучастником всех преступлений; временами ему хотелось сорвать с себя кожу, облить самого себя кислотой или голыми руками выдрать себе сердце, лишь бы боль закончилась. Он ненавидел самого себя, не мог терпеть собственное отражение в зеркале, никогда не фотографировался, лишь бы лишний раз не видеть своего лица; часто забывал о заботе о себе, не мылся и не чистил зубы сутками.       У него до сих пор наблюдались трудности с принятием решений; он то действовал слишком импульсивно, то наоборот долго не мог определиться и что-то сделать. Ответственность до ужаса пугала, поэтому он старался не думать лишний раз о том, что стояло на кону, когда ему в Корпорации поручали какие-то задания. Он воспринимал все это как игру, в который проигрыш – смерть, а выигрыш – жизнь.       Иногда Авантюрин брал в руки лезвие и проходился им по коже, это ненадолго облегчало его душевные муки. Раны становились все глубже, их перестало хватать для удовлетворения, он подсознательно верил, что должен страдать больше; пытался вступать в беспорядочные незащищённые половые связи, только член не стоял, да и от вида обнаженных людей у него случались панические атаки. Заинтересовался запрещенными веществами, только бросил быстро – слишком страшно стало после первых галлюцинаций, когда он, словно ребенок, рыдал, лежа на полу, и умолял его не трогать. Привиделось рабство.       В последнее время Авантюрину стало лучше благодаря азартным играм, алкоголю и сигаретам. Мысли о самоубийстве не оставляли его, но он научился с ними уживаться, не говоря уже о том, что он невероятно сильно боялся смерти, а поэтому никогда не пытался совершить суицид. Своими действиями он действительно приближал собственную кончину, мечтая воссоединиться с семьей и прервать этот бесконечный круг страданий, однако все еще боролся, цеплялся за жизнь, словно трус.       То, как он был напуган и как отчаянно он бился, пытаясь освободить руки, ногами пнуть Искорку или сделать что-то еще, чтобы избежать страшной участи, вызывало у нее бурные эмоции. На миг – всего лишь на мгновение – ей даже стало его жалко, однако она даже не изменилась в лице. Вместо это ее улыбка стала еще более самодовольной и кривой. Наклонившись к его уху, Искорка, обжигая его своим дыханием, произнесла:       – Ты правда думаешь, что я оставлю тебя в покое? Ты всегда будешь моей собственностью. Моя смерть ничего не изменила… Эти дорогие тряпки – тоже, – она принебрежительно схватилась за ворот его рубашки, притянув к себе. – Ты как был простым животным, так и остался. Тупоголовый авгин, решивший, что заслуживает жизни, как у человека, что может быть… Более жалким?       Авантюрин резко дернулся, чтобы больше не слышать всего этого, и упал на бок. Необходимо было бежать, бежать как можно дальше, если он вообще не умер и не попал в свой личный ад – иначе как можно было объяснить все то, что происходило? Он оттолкнулся, а затем подтянул свое тело. Когда мужчина приблизился, он резко его пнул прямо в пах, лишь бы не позволить приблизиться к себе. Поднять туловище не получалось из-за нарастающей слабости в теле, однако он не сдавался, пробуя снова и снова, стараясь взобраться по стенке, плечом упираясь в нее и помогая себе связанными руками.       Искорка зашипела от боли, накрыв руками пах, а затем посмотрела на Авантюрина и его жалкие попытки просто подняться. Это действительно смешно было. Вроде, это не он больше центнера весил, а с телом в этот момент управлялся даже хуже нее; пока он был полностью поглощен своим занятием, она встала, осмотрела номер, попыталась найти то, чем сможет ударить его; на глаза попалась явно тяжелая статуэтка собаки, однако от этой идеи пришлось быстро отказаться – она ж не убить его хотела. Затем ее взгляд упал на торшер, вернее, на шнур от него.       Она без проблем оторвала шнур вместе с вилкой, а после, скрутив его, получила отличный кнут, которым сразу же и воспользовалась. Как только Авантюрин поднялся на ноги, на его спину обрушился сильный и достаточно болезненный удар, заставивший издать стон и дернуться. Он обернулся и злобно посмотрел на мужчину, на импровизированное орудие в его толстых руках. Это натолкнуло на очередные неприятные воспоминания; Авантюрина били всем, что попадалось под руку, однако ремень и розги были излюбленными инструментами хозяина. После порки становилось так больно двигаться, дышать, просто существовать, но отдыхать ему никто не давал, чаще всего приходилось сразу же ложиться под хозяина.       Несмотря на отсутствие новых ударов, Авантюрин устало застонал, его психическое состояние начало быстро ухудшаться; чувство отчаяния начало наступать, лишая способности трезво мыслить. Да и насколько могли быть полезны рационализм и логика, когда он имел дело с человеком, восставшим из мертвых? Он отпрыгнул, не позволив шнуру коснуться себя, подбежал к двери, попробовал ее открыть, а, когда не получилось, начал бегать по всему номеру, словно мышь от кошки, наворачивая круги вокруг мебели. Хотелось просто не допустить боли любой ценой, пусть и приходилось носиться в замкнутом пространстве без надежды избавиться от преследователя. Попутно в попытке его задержать удалось свалить стол, вазу, граммофон – номер оказался разгромлен, словно здесь случилась настоящая битва. Так и было бы, если бы кто-то подло не связал бы руки!       Возник более или менее рабочий план: он остановился, позволив себя ударить, – кожу под одеждой сразу же начало жечь – опустился на колени, схватил с пола осколок стекла и, раня свои пальцы, начал импульсивно, неловко и быстро пытаться разрезать ремень. Крепкая качественная натуральная кожа никак не хотела поддаваться, на бегу это делать было трудно; он начал выбиваться из сил и пропускать выпады мужчины все чаще, а кисти из-за порезов переставали слушаться. Осколок, добытый с таким трудом, выпал, тогда он попытался разорвать ремень, однако нанесенных ему повреждений не хватило, чтобы освободить руки. Авантюрин устало захныкал, а после вновь отпрыгнул в сторону, едва избежав соприкосновения шнура с собой.       – Хватит! Хватит! – потребовал он. – Достаточно! Прекрати надо мной издеваться!       – О, нет, я только начал, – ответила Искорка довольно, снова ударив по нему. На сей раз шнур пришелся прямо по оголенной коже предплечий, из-за чего он взвизгнул. – Животное, смирись, прими свою участь… Встань на колени, вытерпи порку с достоинством, хватит бегать. Ты от меня все равно никуда не денешься.       Искорка и сама порядком начала уставать – все-таки тело этого мужчины было не подготовлено к таким физическим нагрузкам. Замахиваться и наносить удары стало немного тяжелее. Хотелось как-то все упростить, чтобы Авантюрин подчинился и пошел на унижение сам.       Было видно, как он колебался. Он измотался, с его рук и запястий капала кровь, сам он был до ужаса напуган и чувствовал себя маленькой птичкой без крыльев в клетке с хищником; все казалось бессмысленным. Дверь была в пяти метрах от него, но он не смог ее открыть, а теперь еще и сенсором воспользоваться у него не получится, потому что кровь помешает. Отсюда не сбежать. Проще покориться. Прямо как много лет назад, было проще покориться.       Когда он вел себя особенно буйно, человек, владевший им, назначал наказание, а если прямо в процессе он пытался грубить, бороться или тем более отказывался слушаться, то количество ударов или время, проведенное без еды, – или что там он обычно придумывал – увеличивалось. И как бы весело ни было огрызаться, расплачиваться приходилось за каждое сказанное слово. Тогда он научился молчать.       Может, всю эту жизнь он выдумал, лежа в коме после очередных избиений, а теперь, очнувшись, вернулся к своему хозяину, которого вовсе и не убивал? Может быть, и Авантюрина никогда не существовало? А авгин все это время был безымянным сигонийским псом, секс-игрушкой?       Ноги подогнулись, и он рухнул на колени еще до того, как принял окончательное решение. Он закрыл глаза, а по его щекам начали скатываться горькие слезы. Его плечи дрожали, а растрепавшиеся золотые волосы закрыли лицо. Когда мужчина приблизился, Авантюрин ссутулился еще сильнее, словно это могло его защитить от обещанного наказания.       Искорка, сжимая в одной руке шнур, наклонилась к нему и рукой стянула с него рубашку, оставив ее в области поясницы и обнажив его спину, покрытую длинными узкими красными полосами и старыми некрасивыми рубцами. Его передернуло от прикосновения, но он заставил себя удержаться на месте. Все равно бежать или сопротивляться было бессмысленно.       Удар прямо по спине заставил его резко выгнуться и издать весьма жалобный стон. Хоть Авантюрин, ожидая этого, попытался собрать все остатки сил, чтобы подготовиться к боли, это не помогло; прошло слишком много времени, чтобы он, как и раньше, мог спокойно переносить первый десяток ударов. Тело все еще помнило, каково это, но психика только-только начала отвыкать от постоянной непредсказуемости его жизни и стресса, в котором он находился денно и нощно. Когда его пригласили в Корпорацию, он поклялся себе, что такого больше никогда не будет; он сказал, что сделает все, чтобы не вернуться на цепь. Несведенные шрамы и клеймо служили напоминанием о том, через что пришлось пройти, чтобы он помнил, ради чего вообще старается. Но это все оказалось бесполезным… Какой был смысл отвыкать от боли? Чтобы теперь он, не имея никакой гордости, скулил, как побитая собака, после первого же удара по хребту? Даже во времена рабства у него самоуважения было побольше.       «Нет… Не хочу!» – подумал он гневно и резко сорвался с места, не позволив ударить себя еще раз. В голове возник новый план: схватить осколок и зарезать своего мучителя. Вот так просто. Осталось только его осуществить. Он рванул вперед, добрался до разбитого стакана, схватился за кусочек побольше и поострее, а после вскочил на ноги, сразу начав им угрожающе размахивать.       – Я тебя один раз убил, значит, сделаю это еще раз! И еще столько раз, сколько понадобится! – губы растянулись в усмешке, а взгляд был наполнен решимостью. Даже руки перестали дрожать.       – Животное, мне это уже порядком надоело, – скучающим голосом сказала Искорка, театрально вздохнув и опустив руку со шнуром. – Ты действительно забыл, где твое место?       Авантюрин ничего не ответил, только сильнее стиснул свое оружие в слегка посиневших и потерявших часть своей чувствительности руках. Он уже отчетливо себе представил, как несколько раз со всей силы воткнет осколок острием прямо в шею своего бывшего хозяина, как кровь фонтаном будет бить, заливая пол, стены, мебель, как этот мужчина будет громко хрипеть и дергаться. Эта картинка настолько ясно возникла перед глазами, что Авантюрин двинулся ему навстречу, выставив кисти вперед.       С легкостью увернувшись, Искорка хихикнула, а после толкнула его со всей силы; он пошатнулся, чуть не упал, и тогда она пнула его в спину, чтобы опрокинуть на пол. Тело поддавалось все лучше; его размеры перестали быть какой-то проблемой, наоборот, у него нашлись и свои плюсы. Она ощутила это в полной мере, когда села на бедра к Авантюрину, распластавшемуся на спине. Он застонал и начал вырываться, однако у него не было никаких шансов с себя сбросить мужчину: тот был для этого слишком тяжелым.       Руками она схватилась за его запястья и сжала их с такой силой, что из-за боли он выронил осколок прямо к себе на грудь. После этого она, не отпуская его рук, занесла ладонь для удара и обрушила его прямо на лицо Авантюрина, а потом ее ладонь стала кулаком, и удары продолжились. Он вздрагивал, пытался выбраться, боль прошибала до костей, до мозга; как-то закрываться она ему не позволяла, поэтому очень быстро его нос оказался сломан, губы разбиты, скулы и виски покрылись синяками и кровоподтеками, а левый глаз заметно опух и закрылся. Все это время он не переставал визжать и пищать.       После короткого избиения она нежно провела рукой по его щеке, убрала волосы с покрывшегося потом лба, а после, нависнув сверху, накрыла его губы своими. На сей раз она почувствовала отчетливый металлический вкус крови и солоноватый – слез. Таким разбитым он нравился ей гораздо больше.       – Теперь ты вспомнил, животное? – спросила она, облизав соленую от слез щеку.       Авантюрин был поражен до глубины души и даже не обратил никакого внимания на поцелуй. Человек, который им владел, никогда не позволял себе трогать его лицо, потому что именно оно казалось ему наиболее ценной частью раба. Худой, невысокий, сложенный бедно, он был красив лицом, обладал невероятным и невиданным цветом глаз, острыми чертами, аккуратным острым носом, ровным рядом зубов – хозяину пришлось потратиться на несколько имплантов и коронок, чтобы сделать идеальную улыбку. Авантюрину стало страшно в то же мгновение… Кому он будет нужен? Он и без этого самому себе не нравился, а теперь было даже страшно представить, что с его лицом сотворили. Болело оно сильно, но куда сильнее он тревожился от мысли, что его изуродовали.       – Вспомнил! Вспомнил! Хватит! – он вжался лицом в ковер, зажмурившись в ожидании еще одного удара. А если ему нанесли такие повреждения, что даже хирург исправить не сможет? Тогда точно придется лезть в петлю.       – Чувствую твой испуг… – Искорка выпрямилась и опустила взгляд на быстро вздымавшуюся и опускавшуюся обнаженную грудную клетку. – Будешь слушаться?..       Авантюрин замер и перестал дышать. Нового удара не последовало, и он неуверенно открыл глаза, чтобы взглянуть на мужчину. Все попытки бороться привели к тому, что его просто избили. Все сделалось только хуже из-за его воли к свободе; так было и раньше, просто однажды он осмелел и подгадал момент, чтобы убить своего хозяина. Ждать этой возможности пришлось долго, он успел низко пасть и запачкать тело, мысли, воспоминания, но добиться своего у него все-таки получилось – одним прекрасным днем мужчина рухнул к его ногам со следами рук на шее.       – Буду! Буду! – Авантюрин начал активно кивать, из-за чего у него еще сильнее разболелась голова. – Я буду слушаться.       Как он не покорился тогда, так и не покорился теперь; отступление – это лишь часть тактики. Он был научен опытом: терпение вознаграждалось… Хотя с каждым последующим мгновением уверенность в том, что у него была другая жизнь, таяла. Человек, которого он задушил собственными руками, сидел на его бедрах, целый и невредимый, а сам он, словно и не был топ-менеджером Корпорации, со связанными руками лежал на полу, обещая подчиняться.       Может быть, это все с самого начала было ложью. Он шел, упал, стукнулся головой, вот и привиделась ему так называемая «райская» жизнь: деньги, ставки, карты, одежда, еда, украшение… Все, что он видел в течение своей не особо долгой жизни, о чем мечтал и что ему было недоступно. Достаточно жалкое существование он себе придумал, если так посмотреть. Не смог, видимо, представить, что у него появились друзья, семья, смысл жизни, какие-то увлечения, желание двигаться дальше… Эти мысли вызвали у него усмешку, и он перевел взгляд на потолок.       – Так-то лучше, – сказала Искорка, а затем снова поцеловала его, на сей раз прикусив и оттянув его нижнюю губу, заставив его тем самым коротко зашипеть от боли.       Затем ее руки с перстнями и кольцами скользнули вниз по плоской груди. От такого прикосновения Авантюрину стало даже немного щекотно, из-за чего он изогнулся и недовольно застонал. Она просунула пальцы под чужие брюки и, освободив его бедра, начала стягивать с него одежду; он заметно напрягся, но сопротивляться не стал, лишь немного приподнял корпус, чтобы следить за действиями человека, в чьей власти он находился. Это давало чувство хотя бы какого-то контроля над ситуацией.       К его телу никто с тех пор не прикасался, кроме врачей. Он никому не мог позволить увидеть себя без одежды, прикоснуться к бедрам, покрытым шрамами – большая часть из которых были незримыми для других. Дальше поцелуев никогда не заходило, даже если человек ему ужасно нравился и внешне, и внутренне… Авантюрина бросало в дрожь, сердце начинало бешено стучать. Ни о каком удовольствии в таком состоянии речи не шло; у него даже эрекции не было.       Он и сейчас почувствовал, как тело ответило на раздражение; страх начал подступать, но сейчас, в отличие от других случаев, когда он мог просто извиниться и уйти, он должен был остаться на месте и позволить всему этому случиться. Нужно было бороться с собственной слабостью; когда его регулярно насиловали, секс казался ему не самой неприятной частью его жизни. Просто лежать и терпеть не особо болезненный процесс было просто; иногда, конечно, его хозяин требовал, чтобы он вел себя активнее, стонал, двигался, но чаще всего они делали это в тишине и без какого-либо притворства. Потом, правда, хотелось снять с себя кожу и лишить себя памяти, лишь бы избавиться от мыслей о прикосновениях и поцелуях, однако это все равно было куда предпочтительнее, чем порка или очередная драка насмерть с таким же, как и он, рабом.       Но Авантюрин отвык; отвык от факта, что его тело принадлежало не ему, а другому человеку. Отвык, что не мог сам решать, что ему делать. Когда он остался в расстегнутой и приспущенной рубашке и трусах, его затрясло. Он прижал к груди руки и подтянул к себе ноги.       – Не трогай… – произнес Авантюрин едва слышно, особо ни на что не надеясь. В его голосе больше не было никакой жизни.       Когда чужая тяжелая рука легла на бедро, он отскочил, как ошпаренный, и задергал головой.       – Нет! – крикнул он.       Нет.       Тошнота подступила к горлу, Авантюрин почувствовал жжение и горький привкус табака. Сейчас бы закурить, а потом затушить сигарету себе об руку. Как же хотелось, чтобы весь этот кошмар закончился, тогда он не только стакан, но и все, что попадется под руку, разобьет, а потом вырежет себе на запястье какое-нибудь послание.        Это Семья во всем виновата. Они его отравили, подмешали ему в алкоголь наркотики. Этот противный Воскресенье догадался о его плане и решил поиздеваться, чтобы его опозорить в глазах коллег из отдела. Этому галовианцу было недостаточно того, что он отобрал камни? Авантюрин сильно пожалел, что не плюнул ему под ноги, когда они разговаривали, ибо Воскресенье этого заслуживал.       Крупная дрожь продолжала бить Авантюрина; он настойчиво пинался, отступал, кричал, шипел, не позволяя мужчине к себе приближаться. Уперевшись спиной в диван, перепуганный Авантюрин посмотрел в сторону двери… Сбежать. Попробовать еще раз. Просто ввести комбинацию. Времени хватит, если он подгадает момент. Сбежать.       Он резко сорвался с места и побежал к двери, однако оказался сбит с ног Искоркой, которая все это время продолжала играть с ним, то давая иллюзию свободы, то в очередной раз заставляя его подчиняться. Было забавно наблюдать за колебаниями, за эмоциями, сменявшимися на подпорченном лице. Он был жалок, как котенок, которым какие-нибудь дети решили сыграть в футбол, и это не могло не возбуждать Искорку, ее разум и нынешнее тело, которому это чувство было более чем знакомо. Швырнув его в стену, она снова схватила вовремя попавшийся под руку шнур.       – Мало тебе, сигонийская псина? – спросила она, возвысившись над ним. – Ты меня вынуждаешь.       Замахнувшись, она ударила. Кончик импровизированного кнута коснулся бедер, и Авантюрин взвизгнул, попытавшись закрыться. Порка продолжилась, на сей раз Искорка не жалела никаких сил. Все-таки это тело благодаря своей массе было мощным, своей рукой она не смогла бы нанести авгину такие глубокие и болезненные раны. Руки, ноги, грудь и спина начали покрываться продолговатыми следами; Авантюрин трясся, то и дело издавая жалобные звуки.       – Хватит! – он сжался весь, разрыдавшись, забившись в уголок между креслом и стеной, уткнувшись в него лицом, обхватив собственные худые плечи. – Я больше не могу…       Искорка опустилась на одно колено рядом с ним, отбросив в сторону шнур. Она протянула руку – заметив это краем глаза, Авантюрин еще сильнее вжался в стену, словно это могло его спасти – и погладила его по истерзанной спине, на которой не осталось живого места. В этот момент его передернуло, он попытался избежать прикосновения, изогнувшись.       – Посмотри на меня, – требовательно сказала она.       Эти слова подействовали; Авантюрин неуверенно повернул голову и поднял затравленный взгляд прямо на ее лицо. В этот момент по спине пробежали мурашки, Искорка схватила его за подбородок и, вынудив покинуть укрытие, потянула на себя и поцеловала его еще раз. Соприкосновение их губ оказалось наполнено страстью и вожделением. Она хотела Авантюрина.       Недотепа в маске часто использовала образы, чтобы заниматься сексом; оргазмы, которое испытывало тело, были настоящими и очень даже яркими, так что она не видела смысла возвращаться в истинный облик. С Авантюрином она желала быть сверху; ей нужно было его использовать, как это делали до нее бессчетное количество раз. Изначально ради этого все и затевалось; она хотела показать авгину его место. Он прибыл на Пенаконию, безвкусно разодетый в яркие ткани и украшения с драгоценными камнями, чем-то напоминал павлина; говорил уверенно, спокойно, плел интриги и действовал в интересах Корпорации так, словно у него не было на шее клейма, указывающего на его статус. Камушек «Авантюрин» мнил о себе слишком много, и Искорке не хотелось лишить себя удовольствия повеселиться.       Когда она захотела разорвать поцелуй, он отстранился и отвернулся. Авантюрину стало ужасно мерзко, его вновь начало тошнить. Если бы он успел поужинать, то, вероятно, желудок бы уже изверг все содержимое, но за весь вечер он не взял в рот ни крошки. Сигареты с алкоголем отлично заменяли приемы пищи, а стрессы после разговоров с коллегами убивали любые намеки на аппетит.       Он почувствовал, как с него стянули белье. Пахом и ягодицами он ощутил холод. Дрожь заметно усилилась, он почти трясся, как во время какого-нибудь припадка; страшно было просто до ужаса. Под грудью невыносимо тянуло; раны горели от каждого движения, каждый вдох отдавался болью, тело не слушалось и не поддавалось. Он неосознанно свел ноги, чтобы обезопасить себя, пусть умом и понимал, что так скорее всего только навредит себе.       Искорка взяла его за талию, потащила на себя, а после, нагнув, уткнула лицом в пол. Авантюрин, прогнувшись в спине, обернулся, через плечо бросил напуганный взгляд на лицо мужчины. Сломанный и опухший нос, маленькие крысиные глазки, мокрые от пота складки на шее, самодовольная усмешка – все было так, как он помнил, разве что не было на носогубной складке запекшейся крови. Не став пялиться слишком долго, он уткнулся лицом в пол, из-за чего гематомы заныли, и прикрыл глаза, попытавшись всеми правдами и неправдами убедить себя в том, что надо просто это пережить. Вечно истязание все равно длиться не будет, ведь так?       Рука погладила бедро со внутренней, особенно чувствительной стороны, коснулась небольшого расслабленного члена, скользнула вверх до анального отверстия. Узкого, восстановленного и приведенного в порядок хирургом, неспособного теперь принять чужой половой орган анального отверстия. Глаза Искорки загорелись; так будет даже лучше. Он почти что девственник, как тогда, когда его впервые заставили раздвинуть ноги и исполнить собственное предназначение – послужить игрушкой для удовлетворения чужих желаний.       Авантюрин не особо охотно постарался отползти. Было бы проще, будь здесь люди его хозяина; они бы просто избили его до беспамятства, чтобы у него просто не осталось сил сопротивляться, или схватили, чтобы насильно удержать на месте. Добровольно на это идти не хотелось; он цеплялся за пол в надежде на чудесное спасение в последний момент, мешал, чтобы не позволить самому отвратительному случиться как можно дольше. Слезы бесшумно продолжали падать с ресниц прямо на пол.       Сама Искорка не догадалась бы о том, что нужно все подготовить, она вообще обычно не думала слишком много, полагаясь на интуицию, а не на логику. Благо, Черный Лебедь посоветовала ей взять с собой средство контрацепции и лубрикант, и Недотепа в маске послушалась, спрятав их в кармане. Теперь стало понятно, зачем это; если пачку презервативов она выбросила в сторону, то вот новенький флакон со смазкой распечатала и, нанеся немного на пальцы, коснулась ануса Авантюрина, который из-за этого сжался еще сильнее.       – Расслабься, зверюшка, – произнесла она самодовольно, начав вводить один из своих упитанных пальцев внутрь. Шло туго и медленно, а напряжение в теле Авантюрина только мешало.       – Нет! – крикнул он, резко подавшись вперед и стукнувшись и без того травмированным носом об пол. – Больно… Больно, не надо! Не надо!       Словно шум, который он создавал, мог что-то изменить. Ему легче не становилось, наоборот, горло начинало болеть. Надежды на то, что кто-то его мог услышать, не было, в отеле о шумоизоляции позаботились. Если кого-то убьют, соседи или даже люди, стоящие в этот момент за дверью, не услышат; так и зачем он кричал? Что это меняло? Он только позорился, унижался перед человеком, которого ненавидел больше всех – даже больше самого себя.       Однако он не прекращал; холодная смазка стекала вниз, чужой палец разрывал его изнутри, тело жалко тряслось, а он продолжал пищать, визжать и то ли требовать, то ли умолять перестать над ним издеваться. Это было настолько же мерзкое ощущение, насколько он и запомнил; как ему в голову вообще приходили мысли, что он мог это повторить с кем-то? Если бы дело дошло до секса, он точно возненавидел бы этого человека.       Стыд, боль и отвращение – вот и все чувства, которые он испытывал в этот момент. Палец двигался вперед и назад, каждый раз входя и выходя полностью, снова и снова вызывая эти неприятные ощущения из-за проникновения. Авантюрин вяло шевелился, бедра его особенно сильно дрожали; невыносимо стало настолько, что он поднял голову и ударился об пол. Тупая боль разлилась по лбу, и он повторил это незамысловатое действие.       Заметив странности в его поведении, Искорка ненадолго оставила его в покое, чтобы взять с дивана подушку. Она села рядом с ним, осторожно убрала волосы с его лица и, придержав за подбородок, с особым трепетом уложила его голову, лишив возможности бесноваться. Авантюрин в этот момент нахмурился, бросил бритвенно-острый взгляд на мужчину и плюнул ему прямо в лицо. Искорка усмехнулась, стерла с щеки слюну и резко ударила его в плечо. Он зашипел и поморщился, а она снова пристроилась сзади, чтобы продолжить подготовку.       Ему было жаль, что он не мог прямо сейчас лишиться сознания. Во времена рабства он иногда падал в обмороки, но это никак не было связано с тем, сколько боли ему приходилось переносить, скорее с тем, как давно он в последний раз пил, ел и отдыхал; эти передышки были всегда кратковременными. Сейчас он предпочел бы заснуть на несколько часов и оставить свое тело на растерзание, лишь бы ему не пришлось чувствовать все это. Ему уже было все равно, что с ним собирались сделать, он просто не хотел проходить через это, осознавая самого себя.       Шея в столь неудобном положении начала быстро затекать, собственных кистей он уже не чувствовал; изогнутую спину жгло, каждое телодвижение отдавалось болью во всем теле. Он, не мигая, смотрел в одну точку, думал о том, через что пришлось пройти, чтобы по итогу снова вернуться к тому, с чего он начал. А если это Корпорация его предала? Он не смог убедить Яшму в том, что справится и вернет краеугольные камни, и она решила с ним справиться таким способом… К этому мог приложить руку доктор Рацио, его деловой партнер, постоянно твердивший о доверии, без которого невозможно работать в команде. Чего-то подобного и стоило от него ожидать.       Авантюрин закрыл глаза. Когда он почувствовал сразу два пальца внутри себя, его снова замутило, а поза, в которой он находился, только поспособствовала тому, чтобы его стошнило. К горлу подступила рвота, и он, даже не сумев подняться, изверг содержимое желудка – одну лишь только кислую и острую желчь – прямо на подушку. Невыносимо мерзко стало от этого, и он, из последних сил поднявшись, отшвырнул ее, а после вытер испачкавшиеся губы об пол и собственные волосы, рассыпавшиеся по нему. Как же низко он пал.       Периодически добавляя смазку, Искорка быстро и очень активно двигала пальцами, раздвигая и соединяя их. Анус постепенно поддавался, его края становились более пластичными. Внутри было узко и тепло, и ей не терпелось войти. В брюках становилось тесно, налившийся кровью член уже давно стоял, раздражаясь от трения головки о твердую ткань. Ей хотелось большего, она больше не могла, сгорая от нетерпения. Сладострастное предвкушение заставляло ее закусывать нижнюю губу, чтобы держать себя в узде. Во время интимных связей ей действительно нравились долгие прелюдии, поддразнивания и игры с оттягиванием оргазма. Обычно она была терпеливее, но перед ней, раздвинув ноги, стоял человек, которого она так желала, поэтому ей больших усилий стоило удерживать себя от поспешных действий.       Свободной рукой она взяла в руку идеально гладкие яички Авантюрина, нежно погладила их. Ее почти пьянила мысль, что она могла уничтожить их и лишить последнего во вселенной авгина возможности иметь детей. Делать этого она не собиралась, это было не так уж и весело, но сам факт доставлял ей удовольствие. Она коснулась и чужого члена, щелкнула по стволу пальцем, не без усмешки заметив, что Авантюрина от этого незамысловатого действия передернуло. Он действительно был забавным.       – Скажи, что ты всего лишь игрушка в моих руках, – попросила Искорка, добавив третий палец. Все они вошли далеко не с первого раза.       – Да пошел ты нахуй… – произнес поначалу безэмоционально Авантюрин; но боль при попытке засунуть в анальное отверстие еще больше пальцев заставила его сжаться, изменить свое настроение и перепугано добавить: – Хватит! Не трогай меня! Мне больно!       – Больно? – повторила за ним Искорка, а после рассмеялась. – Раньше ты, по крайней мере, не ныл. Что с тобой стало?..       Колкая фраза уязвила и без того растоптанное самолюбие Авантюрина, он нахмурился и попытался прикусить щеку изнутри, чтобы удержать крики и стоны. Это правда невозможно было терпеть. Когда его поработили и лишили девственности, он не кричал только потому, что в рот ему затолкали тряпку, из-за которой он чуть не задохнулся; это было невыносимо, его как будто разрывало изнутри. Так происходило и сейчас… с одной лишь только разницей – клеймо уже давно зажило.       – Всегда ныл, ты просто мне рот… затыкал… – огрызнулся он, почувствовав, как во рту из-за прокушенной щеки растеклась кровь.       – Веди себя прилично, щенок, – спокойно в ответ произнесла Искорка. – Ты похож на капризного глупого ребенка. Твои жалобы и мольбы ничего не изменят; ты вещь, я буду пользоваться тобой по собственному усмотрению. И мне абсолютно все равно, что ты думаешь. Своими истериками ты только позоришься. И если ребенку это было бы простительно, то ты должен иметь хотя бы какую-то эмоциональную зрелость.       – Заткнись! – Авантюрин разозлился. Этот человек обвинял его в том, что он не мог просто покорно пережить ужасно болезненное изнасилование. Сам бы попробовал хоть раз! – Ты нихуя не понимаешь! Хочешь меня выебать – пожалуйста! Но, блять, не смей требовать от меня, чтобы я вел себя прилично! Те времена прошли, перед тобой больше не безымянный раб. Я, сука, Авантюрин, и я доберусь до твоей черепной коробки, раскрошу ее в пыль, а твои мозги превращу в свой трофей.       Искорка заерзала на месте, почувствовав, как ей хорошо стало после этих слов. «Авантюрин» продолжал мнить о себе слишком много, а, значит, наказание должно было продолжаться. Она намеревалась втоптать авгина в грязь, отбить у него любое желание бороться, и раз она взялась за это дело, то непременно доведет его до конца. Чем более стойким он был, тем более приятной и ценной становилась ее будущая победа.       Тот факт, что его хозяин не смог сломать его за столько лет, нисколько ее не смущал, да и основную часть работы он действительно проделал. Осталось надавить еще немного; у Искорки был козырь: она многое знала о нем и его слабостях. Хранительница памяти с радостью поделилась всем, что увидела в голове Авантюрина, а поэтому Искорка знала все болевые точки. Почившая семья, ненависть к себе, недоверие к окружающим, огромный спектр негативных эмоций, которые он испытывал каждый день – у него было столько трещин в психологической защите, что трудно было поверить, что она все еще держалась. Щит, которым он закрывал свои хрупкие внутренности от мира, находился на грани краха.       – Сигонийская псина, единственный выживший авгин, – протянула она задумчиво, введя три пальца прямо до основания. – Ты так борешься за свою жалкую жизнь, потому что веришь, что ты ее заслуживаешь?.. – она усмехнулась. – Ты так далеко зашел в своих попытках спастись... Сколько людей ты убил? Сколько боли и страданий принес в этот мир? При этом всем ты даже не любишь эту жизнь и мечтаешь поскорее умереть… Твои мертвые мать и сестра явно не гордились бы тобой, – в тоне слышалось презрение.       Авантюрин мгновенно замер, его как будто сковало невидимыми цепями. Каждое слово впилось иглами под кожу, под череп, прямо в мозг. Это было куда больнее, чем любой из ударов, полученных сегодня, и даже больнее, чем пальцы, разрывавшие его изнутри. Все – в точку.       – Откуда… ты знаешь?.. – нашел в себе силы только на то, чтобы спросить это.       – Я знаю о тебе все… О том, как ты берешь в руки лезвия и режешь себя, словно настоящий мясник, потому что ненавидишь себя и желаешь собственной кончины… А потом трусливо бежишь в ванную останавливать кровь, потому что страшно умирать…       Авантюрин громко выдохнул и закрыл глаза. Еще недавно ему казалось, что у него больше нет слез, но он вновь жалобно расплакался. Это все он знал и так, но слышать это из уст другого человека было невыносимо больно. Кто-то знал о его убогости, которую он пытался скрыть за дорогими мехами и пачками кредитов, летящими в каждого, кто с ним разговаривал.       – Ты такой моральный урод, нет ничего удивительного в том, что ты никому не нравишься. Тут даже твоя мерзкая авгинская кровь ни при чем; ты сам настолько противный, что тебя все ненавидят, – Искорка самовольно прикрыла глаза. Это приносило ей действительно много удовольствия; ему даже возразить было нечего. – Твои коллеги, люди, чьего расположения ты пытался добиться, простые прохожие, тот умник из Гильдии эрудитов… Они терпеть тебя не могут.       – Я знаю… – он даже не видел смысла отрицать. Это ведь являлось чистой правдой. – Они все меня ненавидят.       – Ты никому не нужен, ты всем противен… – Искорка убрала свою руку, оставив приоткрывшийся анус ненадолго в покое, чтобы смазать его еще раз.       – Это мне никто не нужен… – недовольно ответил он, нахмурившись.       – О, нет, ты вешаешься на каждого встречного, лишь бы не остаться одному. Ты готов прощать людям все, что угодно, пусть они даже тебя предадут, лишь бы они тебя не бросали… А как же ты боишься, что этот… Веритас Рацио вонзит нож тебе в спину…       – Я не удивлюсь, я всегда к этому готов.       – Да, но при этом ты до ужаса боишься одной лишь мысли об этом… – Искорка вновь посмеялась. Авантюрин был полон противоречий, каждое из которых было порождено болью и горьким опытом. Он тянулся к людям, но ужасно боялся быть отвергнутым; когда работа вынуждала взаимодействовать с кем-то тесно, он старался держать дистанцию и готовить себя к предательству, однако так желал, чтобы у него был кто-то, на кого он бы мог положиться. Как он вообще уживался сам с собой?       – Пусть предает… Мне-то что… Мне даже лучше… – одними губами ответил Авантюрин. Он чувствовал пустоту внутри, такую, которой не было до этого.       Искорка тем временем спустила с себя брюки вместе с бельем; твердо стоявший половой орган уже истекал предэякулятом, а небритые лобок и яйца взопрели. Пока Авантюрин отходил от нанесенной ему травмы, – моральной, не физической – она могла делать с ним все, что угодно. Приблизившись к его худым бедрам, она взяла свой член в руку и нанесла на ствол и головку лубрикант; длиной он не отличался, а вот диаметр полового органа у бывшего хозяина Авантюрина был больше, чем у среднестатистического мужчины. Сама Искорка видела и побольше, однако ей ничего не хотелось менять. Авантюрин должен был получить то, с чем хорошо был знаком.       Воспользовавшись мнимым спокойствием авгина, она приставила головку к анусу и начала продвигаться вперед. Авантюрин дернулся и попытался вырваться, вновь задрожав, однако крепкие руки на бедрах не позволили ему это сделать. Он был в ловушке, и ему не оставалось ничего, кроме как смириться и позволить надругаться над собой.       Его это, впрочем, занимало не так сильно, как собственные мысли. Если бы ему сейчас подвернулся один из осколков стакана, то он бы, не раздумывая, полоснул по собственной шее, настолько ему хотелось просто исчезнуть в этот момент. Вся его борьба за жизнь казалось такой бессмысленной; какой в этом всем был толк, если члены его семьи погибли, он сам сделал слишком много зла, чтобы просто существовать и не испытывать чувство вины, все вокруг относились к нему, как к мусору, и считали, что ему неплохо было бы умереть, а его тело вообще ему не принадлежало?       Подстраиваясь под обстоятельства, он всегда находил способ выжить. Ему везло; его не смогли убить ни на родной планете, ни в плену; это не получилось у других рабов, когда их заставляли драться. Всякий раз его существование продлевалось на еще несколько дней, месяцев, лет… Он и не задумывался, зачем. Вернее, задумывался, но никогда не находил ответ. Умирать было слишком страшно, жить дальше – тоже. Будучи чужой собственностью, он примерно понимал, что делать. Освободившись, он совсем растерялся, жизнь оказалась слишком сложной. Однако уходить по-прежнему не хотелось; желая воссоединиться с семьей после своей гибели, он все-таки боялся, что это будет больно или в итоге потусторонний мир окажется даже хуже, чем его жизнь. Беспокоился, что не увидит там сестру, маму и отца, а попадет в свой личный ад, где день за днем его будут за все совершенные грехи – а их уж слишком много у него было – наказывать.       Авантюрин издал короткий глухой стон, когда мужчина вошел в него головкой. Тело откликалось на насилие, тряслось, изгибалось, пыталось уйти в сторону; ему же было все равно. Он продолжал смотреть в одну точку и беззвучно плакать. Действительно, сестра и мать, считавшие его благословением, не гордились бы им, если бы узнали, сколько всего он совершил в трусливых попытках спастись. Сколько он знал героических историй, когда одни люди жертвовали своими жизнями ради других? Да даже его сестра… Она умерла, чтобы он смог убежать. Почему тогда он, как животное, продолжал бороться, особенно тогда, когда возникала необходимость убить кого-то невинного?       Когда член вошел наполовину, Авантюрин поджал пальцы на ногах – на руках он уже не мог больше ими пошевелить совсем – и зажмурился. Боль отвлекла от мыслей, за что он был даже ей благодарен. Он вспомнил, как хозяин брал его в разных позах, в разных местах, на публике, при других рабах и их владельцах, как снимал это на камеру. Вспомнился и один забавный случай. Авгин сидел под столом и сосал, пока его хозяин совершенно невозмутимо проводил какое-то собрание… В этот момент он слегка прикусил и пожевал половой орган, – даже следов не осталось – просто чтобы напугать и опозорить мужчину в глазах других людей. Сработало просто отлично, его раскрасневшееся лицо юноша надолго запомнил, правда, после этого ему выбили все зубы. Вообще все. Они не оставили ни одного.       Авантюрин даже усмехнулся, перестав плакать, а после сплюнул на пол скопившуюся во рту кровь. Если так подумать, то в рабстве было много веселых моментов; его хозяин после пыток всегда был уверен, что его зверюшка больше не будет сопротивляться, и каждый раз его надежды рассыпались, когда послушный с виду авгин устраивал ему очередные проблемы. Весело было каждый раз его разочаровывать, хоть и до ужаса больно.       Сразу после этого он подумал о том, как задушил его собственными руками, как попал в КММ, встретился с Яшмой, получил краеугольный камушек и застрял в череде одинаковых дней. Его главным развлечением было казино, где выигрыши удовлетворяли, а проигрыши – разочаровывали. Сигареты, алкоголь, кости, миссии Корпорации, большая ответственность, большие деньги – все это было совсем не весело, а жалко. Он даже больше не мог хамить, потому что должность обязывала его быть вежливым со всеми, даже с теми, кто ненавидел его просто из-за цвета глаз.       Когда он был в рабстве, он мечтал убить своего хозяина и получить свободу. Когда он получил свободу, он перестал мечтать.       Член вошел полностью, Авантюрин отчетливо почувствовал его внутри себя. Знакомое, понятное, все еще достаточно привычное ощущение; тело слегка успокоилось, несмотря на режущую боль, которую причиняло каждое движение. Этот процесс был понятным, хоть и по-прежнему отвратительным. Усмешка заиграла на его губах, и он покорно закрыл глаза, решив просто потерпеть. Видимо, он действительно только для этого и годился; в чем смысл был так долго припираться? Может, даже без порки получилось бы обойтись.       Искорка, вставив половой орган до основания, ненадолго остановилась, а потом начала входить и выходить. Горячая плоть сжимала член, давила на головку, на уздечку, вызывая тем самым приятные ощущения. Но она не получила бы и части того удовольствия, что испытывала сейчас, если бы на месте Авантюрина был кто-то другой. Личность партнера для нее была принципиально важной, хотя сама она своей собственной личности не имела.       Каждый толчок заставлял Авантюрина вздрагивать и прерывисто дышать от боли, в остальном он совершенно спокойно реагировал на секс: не просил остановиться и отпустить его, не вырывался, не пробовал сбросить с себя мужчину. Ему уже было все равно, что с ним делали, кто во всем был виноват, видел ли он галлюцинации, спал или уже умер и попал к человеку, которого ненавидел – по правде сказать, такой участи после смерти Авантюрин, как он сам и считал, вполне заслуживал. Разницы не было никакой, он все равно больше не мог ни на что повлиять. Умение просто терпеть его не раз спасало.       Искорка, в очередной раз войдя полностью, наклонилась, схватила Авантюрина за его золотые волосы, и, намотав их на кулак, заставила выпрямиться, потянув на себя. Он подчинился, поднялся и оперся на потерявшие любую чувствительность руки. Смотря перед собой, он ни о чем не думал, позволив себе раствориться в боли; избавляться от негативных эмоций в моменте это помогало ничуть ни хуже самоповреждения, которым заниматься он искренне любил.       Тело Искорки для длительных физических нагрузок не подходило, а Авантюрин успел его еще и измотать своим непослушным поведением. Усталость сковала предплечья, плечи, спину, шею и спину; пот собирался в жировых складках под одеждой, вызывая все больше дискомфорта, но она не останавливалась, желая достичь желаемого. Интенсивность фрикций усиливалась, а сама Искорка, чтобы немного разрядить скопившееся внутри напряжение, начала издавать звуки; будь она в своем истинном облике, раздался бы звонкий женский голос, но вместо него со рта срывались низкие, грубые, короткие стоны.       Авантюрин упрямо молчал, хотя от боли ему хотелось хныкать. Царившую в номере тишину нарушали только ритмичные шлепки и кряхтение мужчины. Молчал, как назло, и телефон, обычно разрывающийся от входящих сообщений и звонок. Авантюрин даже не смог вспомнить, где его оставил. После разговора с Яшмой ему хотелось только выпить, поэтому бросил где-то и забыл об этом. Растяпа.       Чужая рука в волосах не позволяла опустить голову; в такой неудобной позе мышцы шее были сильно напряжены, из-за чего он испытывал еще больше боли, чем мог бы, но даже это не вызывало у него никакого эмоционального отклика. Он послушно держался, не выражая никаких протестов. Плечи были гордо расправлены, осанка оставалось ровной. Бедра тряслись сильно, а режущее ощущение продолжало нарастать. В какой-то момент он почувствовал резкую сильную боль, которая с каждым толчком только усиливалось, и догадался, что его, как и в первый раз, порвали.       – Не выдержал, песик? – спросила Искорка, заметив, что в какой-то момент Авантюрина передернуло слишком сильно, он даже подался вперед, несмотря на руку в волосах. На члене она обнаружила маленькие капельки крови, смешавшиеся со смазкой, и усмехнулась. – От трещин придется долго лечиться, – довольно добавила она.       Авантюрин знал и чувствовал, что этот факт доставил мужчине особое удовольствие. Этот человек всегда был тем еще садистом. У него в подвале жило несколько десятков несовершеннолетних рабов; он их действительно не считал людьми, все время всех вокруг уверяя, что никогда бы не причинил человеку боль. Он тратил деньги на благотворительность, лоббировал интересы различных фондов и ездил на различные акции, а потом возвращался домой и заставлял биться мальчишек насмерть, потому что в его понимании они были хуже животных.       Губы растянулись в улыбке. Все эти воспоминания вовсе не были веселыми; просто Авантюрину всегда казалось смешным, что его даже за человека не считали. То, что он выглядел точно так же, как и другие, – за исключением этих проклятых глаз – никого на мысли не наталкивало, он все равно для всех оставался отродьем с Сигонии-IV, и они так уверенны были в своих взглядах, что причиняли ему боль и не испытывали совершенно никаких мук совести.       Искорка заметно ускорилась, перестав щадить что себя, что Авантюрина. Она чувствовала постепенное нарастание приятных ощущений, перебивавшее усталость и ноющую боль в мышцах, и приближала собственный оргазм каждым новым толчком. Удовольствие волнами распространялось по телу, отдавая в руки, ноги, грудь и голову; ее опьяняли эмоции и сама ситуация, в которой она доминировала над последним авгином.       Несколько мгновений спустя она замедлилась, сделав упор на грубость и резкость, а не на скорость своих движений. Шлепки ее тучного тела об упругие ягодицы Авантюрина стали реже, но сильнее, она уже совсем перестала сдерживаться, вовсю используя голосовые связки мужчины, практически кричала и рычала; хотелось еще немного оттянуть момент окончания, однако она больше не могла держаться. Авгин был слишком привлекательным, а вид, открывавшийся на его истерзанную спину, вообще сводил с ума, водил Искорку по самому краю; она уничтожила красоту ради того, чтобы повеселиться. Все, как завещал Аха!       Она резко остановилась, войдя до основания; член начал пульсировать, активно сокращаясь и расслабляясь. В этот момент сама Искорка, не особо контролируя саму себя, резко дернула Авантюрина на себя, заставив оторваться от пола и практически выпрямиться, вскрикнув от боли. Несмотря на то, что его внезапно заставили принять еще более неудобное положение, он отчетливо почувствовал, как во время оргазма мужчины член изверг семя в него. Снова стало дурно; его хозяин никогда не пользовался защитой, а после полового акта, когда Авантюрину больше всего хотелось вымыться изнутри, запрещал что-либо делать или вообще заставлял носить анальную пробку, чтобы его бесценная сперма вдруг не оказалась в канализации.       Оргазмы, которые Искорка испытывала, пользуясь мужским телом, обычно были совсем короткими и не особо яркими, однако этот опыт превзошел все предыдущие. Даже когда она находилось в истинном и самом близком для нее облике, она не испытывала ничего подобного, хотя некоторые партнеры были действительно умелыми и доводили до струйного оргазма. Отпустив чужие волосы, –несколько клоков осталась между ее пальцев – она отпрянула, а упавший и уменьшившийся член выскользнул из тела; сердце бешено стучало в груди, а в голове даже ненадолго помутнело от такого. Жадно хватая воздух ртом, она постепенно приходила в себя.       Авантюрин рухнул на собственные связанные руки и снова мелко задрожал. Он замерз. Спущенная до поясницы рубашка с пятнами крови его совсем не грела, а прохладная смазка, в которой он был испачкан, только усугубляла состояние. Он попытался повернуться на бок, но его передернуло от боли, прострелившей разорванный анус и низ спины. В этот момент он понял, что не сможет пошевелиться, пока кто-нибудь сердобольной ему не окажет ему помощь. У него не хватило сил даже приподнять голову, чтобы взглянуть на мужчину. Может быть, он сжалится над использованной игрушкой и хотя бы оттащит на коврик? Лежать на холодном полу было действительно неприятно.        Он выдавил из себя улыбку, когда поймал на себе взгляд маленьких крысиных глазок. Мужчина уже успел натянуть на себя штаны и подойти к нему как ни в чем не бывало. «Позаботься, блять, обо мне после всего, что ты устроил», – подумал Авантюрин, но просто промолчал, не желая обращаться к человеку, сотворившему с ним все это. Хотелось, чтобы он сам догадался, что должен разобраться с последствиями.       Однако Искорка, потеряв какой-либо интерес к Авантюрину, задрала подбородок и вприпрыжку проскочила мимо. Настроение у нее было хорошее, ей было весело, и она уже представляла, насколько весело будет Черному Лебедю, когда Недотепа поделится этими прекрасными воспоминаниями; весело будет и Звездному экспрессу, и тому члену Гильдии Эрудитов, и представителям Корпорации – всем. Шутка получилась очень удачная.       – Н… Нет! – хриплым голосом произнес Авантюрин, дернувшись и задрав голову. – Не уходи! Блять, ты издеваешься? Ты меня здесь просто оставишь? – напугано спросил он, когда мужчина уже оказался у двери.       Искорка обернулась, склонила голову к плечу, сложила руки за спиной и задумчиво оглядела потолок. Пробыв в раздумьях несколько мгновений, она кивнула и пожала плечами.       – Нет! Блять, нет! – Авантюрин попытался подняться, но упал. – Нет! Хотя бы развяжи мне руки! – его тон был почти умоляющим. Он действительно испугался, что останется так лежать.       Искорка осталась на месте. Авантюрин действительно мог лишиться своих кистей, ведь она хорошо их затянула. Однако она не пошевелилась.       – Хочешь, чтобы я умолял? Хуй с тобой… Пожалуйста, развяжи меня! Я, блять, тебя умоляю… Вас умоляю! Хозяин? – он стал пробовать все, что приходило на ум. Он был готов унизиться, хотя через все пытки и изнасилование прошел, сохраняя хотя бы какую-то гордость. – Умоляю, хозяин!       – Что же ты делаешь, я сейчас снова возбужусь, – ответила Искорка, посмеявшись, а после все-таки подошла, перевернула его на спину, вызвав у него очередной вскрик, и освободила его руки. – Назови меня так еще раз так, – попросила она шепотом, приблизившись к его лицу.       У Авантюрина свело судорогой сразу обе руки, он застонал и захныкал от сильных болевых ощущений. Каждая попытка пошевелить пальцами приводила к тому, что у него чуть ли не отнималась вся конечность до самого предплечья.       – Я жду, иначе я обратно их свяжу прямо сейчас, – предупредила Искорка, перед чужими глазами помахав ремнем.       – Хозяин, – податливо пробормотал он.       – Громче.       – Хозяин! – немного истерично, но при этом по-прежнему со всей покорностью сказал он.       – Умница… – она улыбнулась, а после вскочила. – Надеюсь, еще встретимся, – добавила она, бросив ремень прямо посреди комнаты и направившись к выходу из номера. Дверь за ней закрылась, и Авантюрин остался наедине с собой.       Сначала он долго пытался вернуть чувствительность своим рукам, паникуя, что они никогда больше не будут шевелиться, тер их друг о друга и о собственное тело. Кончики пальцев начали отзываться, но сопровождалось это просто ужасной болью, идущей изнутри. Он не переставал жалобно скулить, давая эмоциям волю; с уходом мужчины здесь не осталось никого, кто смог бы его осудить, поэтому он плакал, ныл, истерил и кричал.       Еще он только заметил, что на его руке больше не было часов. Этот человек их украл?! Это же ручная работа; таких часов было всего двое во всей вселенной. Авантюрину они ужасно нравились, он ими дорожил… Как будто это стало последней каплей, и он, совсем расплакавшись, просто начал биться затылком об пол, пытаясь то ли лишить себя сознания, то ли причинить себе как можно больше боли. Ему больше не хотелось ничего. Пенакония – или Пограничная тюрьма, уже все равно – пусть катится куда подальше с Семьей и Часовщиком… КММ и Гильдия эрудитов с их доктором – тоже. Ему все слишком сильно надоело.       Он не перестал стукаться, даже когда это стало невыносимо больно. Стиснув зубы, он продолжал, пока в ушах не зазвенело и он действительно не лишился сознания. За секунду до того, как он провалился во тьму, он понадеялся, что больше не очнется никогда.       

***

      Первое, что бросилось в глаза, когда Веритас открыл номер своего делового партнера, – перевернутая вверх дном мебель и осколки разбитой посуды. Он окинул взглядом гостиную, приметив множественные следы борьбы, а после, забыв обо всем, бросился к распластавшемуся на полу обнаженному Авантюрину. На его лице и теле доктор Рацио, особо не всматриваясь, обнаружил множество насильственных ран, и ему это совсем не понравилось. Тонкие фиолетовые брови сдвинулись, когда он склонился над Авантюрином и начал проверять жизненные показатели. Пульс оказался чуть-чуть замедленным, дыхание прослушивалось хорошо, зрачки реагировали на свет.       Во время визуального осмотра он не нашел никаких серьезных повреждений или кровотечений, но с ужасом обнаружил, что Авантюрина кто-то изнасиловал и сделал это без защиты. Многочисленные трещины не угрожали его физическому здоровью, опасность таилась только в том, что его могли заразить каким-нибудь заболеванием.       – Авантюрин, Авантюрин, очнитесь! – Веритас мягко похлопал его по здоровой щеке. – Авантюрин!       В таких случаях сотрудники Корпорации должны были следовать инструкции. Привлекать посторонних было нельзя. Насколько сомнительным это бы ни было с точки зрения морали, – из-за несвоевременного медицинского вмешательства много людей погибло – действовать приходилось именно так. Благо, Веритас сам был врачом и мог оказать профессиональную помощь до прибытия медицинского отряда КММ. Оставив Авантюрина на полу, он отправился в свой номер, чтобы взять оттуда аптечку, комплектации которой было достаточно для решения почти любых экстренно возникших проблем со здоровьем. С ней даже простенькую операцию получилось бы провести. Весила она соответствующе – 15 килограмм.       Веритас принес и поставил ее на пол, а после достал нашатырный спирт, нанес немного на ватный диск и поднес к носу Авантюрина. Несколько ужасно долгих секунд ничего не происходило, однако вскоре он пришел в себя, отвернулся и закашлялся, сильно поморщившись. Его опухшее лицо выглядело в этот момент ужасно болезненно, из-за чего доктор Рацио покачал головой.       – Ты?! – Авантюрин оскалился, увидев перед собой Веритаса, когда тот убрал ватный диск.       В следующий же миг он спрятался за собственными ладонями. Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то знал, как выглядело его лицо теперь. По тому, что один глаз у него открыть не получилось, он быстро понял, что такое видеть никому не стоило.       Появление доктора вызвало у него много разных эмоций, но все они были негативными. Этот человек точно пришел над ним поиздеваться! Неочевидно, принимал ли он участие в ночных событиях, но в том, что Веритас находился здесь для того, чтобы позлорадствовать, Авантюрин не сомневался ни капли. Наверняка Рацио собирался еще и упрекнуть его в том, что из-за него они провалили такую важную для Корпорации миссию.       – Как вы себя чувствуете? – взволнованно спросил Веритас, взглянув на Авантюрина с тревогой во взгляде.       – Если не считать того, что я встать не могу, все хорошо, док, – едко ответил он, елейно улыбнувшись и посчитав этот глупый вопрос оскорбительным. И его нисколько не волновало, что в тоне доктора не было ни надменности, ни сарказма.       – Давайте я перенесу вас на кровать. Вы весь дрожите.       Он действительно дрожал; у него стучали зубы, а тело было покрыто крупными мурашками. Поначалу он этого даже не заметил, но стоило Веритасу об этом сказать, стало действительно невыносимо холодно. Напрягшись всем телом, Авантюрин, все также не отнимая от лица ладоней, кивнул, позволив тем самым доктору Рацио поднять себя на руки. В этот момент стало настолько больно, – и страшно – что Авантюрин жалобно застонал, зажмурился и прижался к крепкому телу.       Оказавшись на постели, он с облегчением выдохнул, а после посмотрел на Веритаса сквозь пальцы, попытавшись найти хотя бы какой-то подвох в его поведении. Увидел своего коллегу, топ-менеджера Корпорации, в таком жалком виде и до сих пор это не прокомментировал? Хотел сначала усыпить бдительность, а потом ударить, чтобы побольнее было? У доктора не получится это сделать; Авантюрин этого ожидает.       – Позвольте вас осмотреть, – Веритас принес свой чемодан в спальню и поставил его рядом с кроватью.       И вот Авантюрин снова почувствовал себя безымянным рабом, проснувшимся одним холодным утром на своем грязном матраце. Он не мог пошевелиться от боли, как хозяин ни пытался заставить его встать и приступить к исполнению обязанностей. Пришлось вызвать врача. Им оказался взрослый мужчина, который не проявил никаких эмоций, когда, осмотрев его, словно кусок мяса на рынке, обнаружил множество гноящихся ран. Обрабатывая их, он был ужасно груб, авгин чувствовал это каждым своим воспаленным увечьем, жалея о том, что все-таки не смог подняться и продолжать работать. Лучше было продолжать страдать от ран, чем терпеть все это унижение.       Хотелось отказаться, но Авантюрин, вздохнув, кивнул и нерешительно опустил руки. Дышать было тяжело, голова кружилась, лицо, спина и анальное отверстие болели, он чувствовал себя вяло. Может быть, Веритас мог с этим что-то сделать? Не зря же у него было восемь высших образований, большая часть из которых – в разных областях медицины.       – Валяй, док. Делай, что должен, – ответил он устало, устроив руки на животе. Хотелось перевернуться на бок и прикрыть обнаженное тело, но он продолжал спокойно лежать на спине. Затылок ужасно ныл после того, как он попытался таким глупым способом то ли убиться, то ли лишиться сознания.       Веритас надел очки, сел на кровать и обработал антисептическим средством ладони, а затем взял в свои большие теплые руки лицо Авантюрина. Перелом, многочисленные кровоподтеки, разбитые губы и виски, левый глаз опух и налился кровью – все повреждения свидетельствовали о целенаправленных ударах по лицу. Нападавший бил сильно, но при этом без намерения оставить жертву без глаз и зубов, скорее, желая просто подпортить внешний вид.       Авантюрина тщательно избегал взгляда на находившегося так близко врача, потому что это и смущало, и пугало. Люди непредсказуемы; в голове доктора Рацио могло быть что угодно, начиная мыслями о том, что Авантюрин все это заслужил, и заканчивая отвращением к изуродованным чертам лица. Или, быть может, Веритас ему добавить хотел? Мог улыбаться и язвить – получил недостаточно. Так всегда было.       Достав какие-то вещи из чемодана, – Авантюрин не особо следил, ему было неинтересно – доктор Рацио сначала нанес какую-то прохладную мазь на все синяки, а после, попросив ненадолго прикрыть глаза, побрызгал спреем нос, из-за чего чувствительность начала стремительно падать. Стало ясно, что он планировал вправить кость.       Все прошло быстро и безболезненно благодаря анестезии, Веритас наложил шину, а затем позволил Авантюрину расслабиться и вернуться на постель. От соприкосновения с подушкой его передернуло, он так и не лег, и это не ускользнуло от внимания доктора. Тот, осторожно перебрав грязные золотые волосы, осмотрел голову и заметил огромный и очень плотный ушиб прямо на затылке.       – Это я сам сделал, док, – с почти сардонической улыбкой произнес Авантюрин, увидев шок Веритаса.        Ни упрека, ни усмешки не прозвучало; вместо этого доктор выдавил еще немного мази на свои пальцы и нанес ее на кожу головы в области травмы. Корни волос испачкались, хотя Веритас и пытался все сделать аккуратно. Затем он уложил Авантюрина так, чтобы подушки касалась только здоровая часть его лица. От такой заботы тот почувствовал себя неправильно, однако у него больше не было сил ни на сопротивление, ни на раздумья, он просто вверил себя в чужие руки в надежде, что его больше не будут бить – хотя такой исход был бы вполне предсказуем.       Вяло наблюдая за действиями доктора Рацио, Авантюрин медленно моргал. Становилось спокойнее, хотя он все еще внутренне готовился к чему-то неприятному. Даже если доктор сейчас был так добр, он явно планировал получить какую-то выгоду. В деньгах эрудит не нуждался, значит, он мог потребовать что-то другое… Или захотеть воспользоваться его телом, когда оно вернет свой товарный вид? Слишком трудно было избавиться от размышлений о том, что могло стоять за всей этой заботой. Авантюрин ведь теперь ему был обязан.       Веритас обработал многочисленные уже подсохшие порезы на руках и края ран на спине, – для этого ему пришлось помочь подопечному повернуться на бок. Состояние Авантюрина казалось удовлетворительным, хотя при таких травмах нельзя было исключить вероятность того, что он серьезно повредил голову. Доктор подозревал ушиб головного мозга, ведь нашел его без сознания.       – Позвольте мне осмотреть вас… там, – сказал Веритас, бросив короткий взгляд на пах Авантюрина. – Я нанесу заживляющую мазь.       Понадобилось несколько мгновений, чтобы глаза Авантюрина расширились, и он задергал головой, несмотря на боль и неприятную тяжесть. От одной лишь мысли, что кто-то будет трогать его там, его бросило в дрожь.       – Нет!       – Я всего лишь…       – Нет! – крикнул он отчаянно и попробовал отползти. В этот момент даже боль его не остановила, он отодвинулся на середину кровати.       – Я понял… Я не буду вас трогать, – со вздохом произнес Веритас. – Смажьте потом, это поспособствует заживлению и снимет боль.       Напряженный до предела Авантюрин уже был готов драться, кусаться и вырывать чужие волосы, несмотря даже на то, что он шевелиться не мог из-за простреливающей все тело боли, однако… Его просто оставили в покое? Он недоверчиво заглянул в лицо Веритаса в ожидании какого-нибудь подлого удара, но ничего не произошло. Этот человек абсолютно невозмутимо оставил баночку с мазью на прикроватной тумбочке и начал собирать свои вещи.       Затем он достал одеяло и позволил Авантюрину весьма неловко, корячась от боли, залезть под него. Ужасно уставшему и пережившему слишком много Авантюрину сразу же стало теплее и спокойнее, он укутался до самой шеи, устроившись на боку, подогнув ноги к телу и обняв себя руками. Так лежать было почти терпимо, да и помощь доктора – стоило это все-таки признать – помогла почувствовать себя лучше, пусть спину по-прежнему жгло, в голове какая-то каша была, а при каждом лишнем движении поясницу простреливало.       Веритас взял телефон, набрал номер, вызвал медицинский отряд, а затем снова обратил внимание на отдыхавшего и не особо реагировавшего на внешние раздражители Авантюрина, чьи золотые волосы растрепались и рассыпались по подушке, глаза были закрыты. С его уголка рта стекала слюна, веки подрагивали и дышал он часто. Тревожить его доктор не стал, вместо этого взял свой чемоданчик и пошел к выходу.       Все это время, сильно колеблясь, Авантюрин пытался решить, стоило ли говорить о том, что произошло. Веритас не только никогда его не подводил, но и теперь вел себя так, что ему хотелось довериться, но… Проблема была в том, что Авантюрин и сам себе не верил. Он отчетливо видел перед собой человека, который был уже давно мертв, это были его внешность, голос, черты лица, привычки, повадки, манера говорить; никто другой не мог вести себя таким образом. «Сказать, что это со мной сделал человек, которого я собственными руками несколько лет назад убил?..» – подумал он и поморщился от того, насколько это глупо звучало.       Когда он приоткрыл глаза, Веритас уже был у порога. Хотелось высказаться, поведать всю правду, какой бы странной и глупой она ни была… Хотелось поддержки, понимания и даже любви. Авантюрин знал, что ничего из этого не заслуживал, но разве было что-то плохое в том, что он мечтал об этом?..       – Док… – жалобно произнес он.       – Да? – Рацио обернулся. Он сжимал в крепкой руке чемодан, как будто тот ничего не весил, и только мышцы были слегка напряжены.       – Спасибо.       Веритас по тону и виду Авантюрина понял, что тот хотел сказать что-то другое, что-то важное, но настаивать не стал, видно было, что ему не до этого. Конечно, нужно было узнать, что произошло, кто это сотворил, но… Они могут это сделать и попозже.       – Мы найдем того, кто за всем этим стоит. О Пограничной тюрьме не беспокойтесь, миссию я завершу – у меня уже есть план. Вы отдыхайте спокойно, ни о чем не переживайте. Вам восстанавливаться нужно, – обнадеживающе произнес он, а после сдержанно, совсем кратко улыбнулся.       – Спасибо, – еще более глухо и безжизненно ответил Авантюрин, чувствуя вину перед этим человеком, а после решил последовать его совету и закрыл глаза. В сон клонило просто ужасно.       Когда Веритас погасил свет и вышел, Авантюрин шумно выдохнул, коротко пошевелился, попытавшись принять более удобное положение, и задумался о том, что же произошло. Мысли двигались медленно и плавно, словно танцуя; по-прежнему неочевидно было, почему доктор Рацио не повел себя как человек, который его ненавидит, не поиздевался над ним, не воспользовался слабостью, чтобы наконец-то высказать своему коллеге все, что он думал… Зачем позаботился и облегчил страдания, если Авантюрин был ужасным человеком?       Из глаз полились слезы, но на сей раз они не были наполнены отчаянием и болью. Он плакал, потому что не мог осознать, чем заслужил такое отношение. Получилось даже допустить, что Веритас действительно посочувствовал ему и, видимо, решил помочь, но и это облегчения не принесло. Это все – лишнее напоминание того, насколько низко он пал… Действительно противно от такого. Если доктор его впоследствии предаст и бросит, это будет менее унизительно, чем жалость.       С мокрыми щеками и тяжелыми мыслями Авантюрин все-таки уснул.       Веритас, покинув спальню, прикрыл за собой дверь, а после еще раз осмотрел гостиную, где произошло преступление. На полу у ножки дивана он заметил что-то блестящее, а поэтому поставил чемодан и приблизился к привлекшей его внимание вещи. Это оказались кварцевые часы, которыми его коллега очень сильно дорожил; циферблат был разбит, некоторые плохо закрепленные бриллианты, вероятно, от сильного удара выпали из гнезд и потерялись в номере. «Нужно будет отнести их ювелиру», – подумал Веритас, а после бережно завернул в платок и убрал в карман.       Кто бы все это ни сделал, он ответит. Авантюрин был не самой приятной личностью, это правда; он часто вел себя глупо и недостаточно осознанно, говорил всякую чепуху, действовал на нервы своими дерзкими выходками, иногда раздражал незнанием самых очевидных и банальных вещей, однако, как и любой другой человек, он не заслуживал таких издевательств. Это был акт унижения, ни иначе, и оттого Веритасу становилось еще более мерзко.       Было бы интересно узнать, как у кого-то вообще хватило смелости, чтобы не только сделать зло одному из Каменных Сердец, но и причинить вред человеку, который здесь был даже не один. За Авантюрина были готовы вступиться многие, в том числе и сам эрудит. Он знал, что с ресурсами Корпорации обязательно найдет обидчика, где бы тот ни прятался, и заставит предстать перед судом.       Об Авантюрине он позаботится по завершении миссии на Пенаконии. Отведет к психиатру, убедит бросить пить на время приема лекарств, – а доктор Рацио по полным неподдельного ужаса глазам понял, что без таблеток здесь не обойтись – будет рядом, чтобы помочь преодолеть боль, даже если сам Авантюрин будет уверен, что ему никто не нужен и он сам со всем справится. Веритас все решит.       

***

      Низ живота Черного Лебедя приятно тянуло, когда она сжимала в объятиях безмятежно попивающую коктейль целую и невредимую Искорку – во время борьбы ее истинное тело не пострадало, только облик, который уже рассеялся – и изучала ее воспоминания. Хранительница то и дело останавливала их, чтобы насладиться моментом, перематывала, воспроизводила снова, ловя каждое мгновение. Прохаживаясь взад и вперед, она подмечала детали, объединяя их в единую картину, которую навеки собиралась сохранить в Саду воспоминаний.       Отчаяние, боль и страх. Большие розово-голубые глаза последнего авгина, подвергшегося избиению. Сильное напряжение внутри, неуемная дрожь всего тела. Это все было понятно, а поэтому не особо интересно. Хранительница обернулась и увидела Искорку с кнутом из шнура в руках, и это заставило в реальном мире стиснуть чужую талию покрепче. Сильная радость на грани экстаза – то, что испытывала Недотепа в маске в этот момент, и эти эмоции ее красили; пусть ее облик не был так миловиден, как истинный, Черный Лебедь все равно чувствовала, как ее тянуло к Искорке.       Эти бесценные, сладкие воспоминания, наполненные радостью. Отпечаток последователей Ахи прослеживался отчетливо. Она не была садисткой, ей нравились вовсе не страдания; она получала удовольствия от контекста, и тем она отличалась от других. Страшные истязания в моменте напоминали искусство. В обычном, ничем не оправданном насилии не было ничего красивого и хотя бы сколько-то ценного, но у того, что делала Искорка, был смысл.       Ее воспоминания были полны загадок, и Черному Лебедю доставлял удовольствие сам факт того, что кто-то мог заставить ее подумать, чтобы действительно добраться до истины. Мозг Искорки искажал фрагменты, менял их порядок, – такого бардака Хранительница не видела еще ни у кого – вынуждая кусочек за кусочком подбирать их, чтобы головоломка в итоге решилась.       – Ты в него влюбилась, – произнесла Черный Лебедь, приоткрыв глаза. – Я даже немного ревную.       Хранительница видела очень много разных видов любви и влюбленности, а поэтому с легкостью улавливала ее в воспоминаниях, но здесь пришлось подумать, несколько раз сначала и до конца все пересмотреть.       – Неужели? – Искорка подняла одну бровь, даже не выпустив изо рта трубочку. Прикосновения женщины ее нисколько не смущали.       – Абсолютно, – Черный Лебедь усмехнулась, отпрянув. Она была вся мокрая.       – Так тебе понравились мои воспоминания или нет? Я хорошо отделала павлинчика, – гордо ответила она, не придав никакого значения словам Хранительницы. Любовь для Недотепы в маске – лишь часть очередного созданного образа. Вероятно, созданного специально для Черного Лебедя и Авантюрина. Настоящей личности у нее все равно не было, а истинных чувств – и подавно.       Черный Лебедь поерзала на месте. Вспотевшая промежность ужасно зудела. У этого физического тела действительно было много проблем. С меметической формой таких трудностей не возникало.       – Ты действительно постаралась. Ты хорошо напомнила ему о том, что так пытался забыть.       Искорка в этот момент взглянула на Хранительницу, и в розовых глазах появился блеск. Черный Лебедь не могла для себя это не отметить, а поэтому приблизилась прямо к уху собеседницы и прошептала:       – О, да, он же видел в тебе своего хозяина… Ты как будто вернула его в рабство, прямо на цепь, как пса.       От таких слов Искорка даже перестала потягивать напиток, сжав в зубах трубочку. Уголки губ приподнялись; сама Хранительница подтвердила, что она достигла своей цели и действительно указала глупому авгину его место.       – Он после такого долго восстанавливаться будет, если вообще восстановится, – добавила Черный Лебедь, а после отстранилась, состроив невинное лицо.       – Буду надеяться, что нет, – Искорка продолжила пить свой коктейль.