***
Следует отметить, что Цзинъи — здоровый юноша. Орден Лань может показаться кучкой ханжей, но на самом деле они предлагают исчерпывающий план уроков по интимным отношениям для всех учеников старше пятнадцати лет. Конечно, эти отношения должны быть предназначены только для партнера по совершенствованию. (Отсюда и правило «никакой распущенности»: вы не должны бегать по улицам и трахать всё, что движется, но с вашим собственным партнёром? Занимайтесь этим столько и так часто, как хотите, если это не влияет на ваши обязанности в секте). При этом, урок также призывает учеников изучать собственные тела, потому что, очевидно, вы не сможете угодить своему партнёру по совершенствованию, если не знаете, что доставляет удовольствие вам или что-то в этом роде. Дело в том, что Цзинъи — ученик, который в основном серьёзно относится к своим урокам, и этот урок не стал исключением. Он привык размышлять о том, что доставляет ему удовольствие, но в более теоретическом смысле, и это нормально. Он никуда не торопится, поэтому его не беспокоит, что ему еще предстоит встретить кого-то, кто его возжелает. Отчасти поэтому пристальные взгляды Хангуан-цзюня вызывают у него чувство досады и жара. Другая причина в том, что это отец Сычжуя!***
— Что тебя беспокоит? — спрашивает Сычжуй, пока они добираются до горы Дафан. — Ты вел себя тихо, а ты никогда не бываешь тихим. — Прежде всего: грубиян, — машинально отвечает Цзинъи. Этим утром у него произошла еще одна очень странная встреча с Хангуан-цзюнем, после которой он одновременно и напуган, и возбуждён, и это ему не нравится, потому что это отец Сычжуя! — Цзинъи, — укоряет его Сычжуй. Вместо ответа он сходит с тропы в лес и тихонько бьётся головой о дерево. Позади него Сычжуй издал расстроенный звук и отдал несколько коротких команд остальным членам группы идти вперед, после чего направился к нему. — Я не могу этого сказать, — говорит Цзинъи, когда Сычжуй открывает рот. — Моё лицо недостаточно толстое. Я не могу. Не заставляй меня. Сычжуй моргает и медленно проговаривает: — Я как раз хотел спросить, не хочешь ли ты присесть? — Ох. Да, — он садится и закрывает лицо руками. После минутного молчания Сычжуй спрашивает: — Ты в порядке? — Нет! — Цзинъи стонет. — Нет, не в порядке! Я в ужасе! И напуган! И возбуждён! Из-за твоего отца! И я не понимаю, почему! — затем он закрывает рот руками и смотрит на Сычжуя широко раскрытыми глазами в абсолютном ужасе. — Кхм, я… — Нет, заткнись! Прости…! — Цзинъи, — терпеливо говорит Сычжуй. — Всё в порядке. Я не слеп и не глух — я достаточно раз сопровождал Хангуан-цзюня, чтобы понять, как он привлекает к себе внимание, хотя никогда не делает ничего, что могло бы его заслужить, — он пожимает плечами, немного беспомощно. — Просто он такой. А тот факт, что он не женат, делает его еще более привлекательным. — Меня не привлекает Хангуан-цзюнь! — Цзинъи вскрикивает, потому что… ну, нет, это немного ложь, потому что, честно говоря, Хангуан-цзюнь прекрасен, но также, опять же, неоднократно, это отец Сычжуя. — Тогда почему?.. — Я ему нравлюсь! Наступила полная тишина, а затем Сычжуй слабо произнес: — Что? — Вот именно! — Цзинъи застонал. — Нет, серьезно, что? — повторяет Сычжуй. — Ты? — Что значит «ты»? Подожди… нет, неважно, — Цзинъи запускает пальцы в волосы и слегка дергаёт их, ударяясь головой о колени. — Я не понимаю. Правда, не понимаю. Это бессмысленно, и все же… — он издал разочарованный стон. Рядом с ним раздается стук, и краем глаза он видит, как Сычжуй садится на колени. Он никогда не видел, чтобы его друг сидел так небрежно, но не каждый день можно услышать, что твой отец увлечен кем-то твоего возраста. То есть, юношей. Потому что они оба довольно молоды. Чё-ё-ё-ёрт. — Когда это началось? — спрашивает Сычжуй. — Или когда ты заметил? — В поместье Мо? Кажется? — он наклоняет голову, вспоминает и… да. — Мы были на уборке. Я собирал выброшенные флажки для приманки духов, когда услышал стук, а когда повернулся посмотреть что там такое, Хангуан-цзюнь смотрел на меня через весь двор… взглядом. Сычжуй хмыкнул, похоже на его отца. — Ты делал что-нибудь еще? — Например? — Цзинъи фыркнул. — Я не вилял перед ним задницей, если ты об этом. Сычжуй на мгновение закрывает глаза с болезненным вздохом. — Пожалуйста, не надо. — Что? Я не вилял! И не буду, клянусь, — затем он приостановился и нахмурился. — Нет, подожди, — на лице Сычжуя мелькает беспокойство, и он судорожно взмахивает рукой. — Нет-нет, я не имею в виду… я просто вспомнил, что напевал. — Напевал? — Угу. Помнишь сумасшедшего в маске? — когда Сычжуй кивает, Цзинъи взволнованно машет на него пальцем. — Песню, которую он играл? Эта ужасная мелодия? Я напевал её, а в следующее мгновение твой отец бросает на меня непристойные взгляды, словно хочет раздеть меня догола и заняться со мной порочными вещами. Сычжуй немного позеленел, но всё равно продолжил. — Так, может, это из-за песни? — Не… — А что, если я… — Ты не посмеешь! Они смотрят друг на друга с минуту, а потом Цзинъи говорит: — Сычжуй, ты не будешь напевать песню, которая заставила твоего отца смотреть на меня с вожделением. — Но что, если это проклятие? — Тем более ты должен молчать! — кричит Цзинъи. Его друг хмурится и качает головой. — Что-то в ней было странно знакомое, — размышляет он. — Как будто я уже слышал её раньше, но не помню где… — Может быть, но нет, — резко отвечает Цзинъи. Он готов взять на себя эту ношу, чтобы избавить друга от более страшной участи, потому что он такой самоотверженный друг.***
Он как бы забывает об этом, когда они достигают горы Дафан, а там разъяренная танцующая богиня и жуткие пещеры, и Цзинь, мать его, Лин, и, о, сумасшедший вернулся, но он точно не сумасшедший, потому что ни один сумасшедший не смог бы придумать такое, а потом он крадет меч Цзинъи и делает дизи и… …ну, блять.***
Если честно, непристойные взгляды, направленные на кого-то другого, не менее тревожны, но наконец-то Цзинъи может быть уверен, что речь никогда не шла о нем. (Если быть до конца честным, то он, возможно, немного разочарован, потому что Хангуан-цзюнь был очень внимателен и сосредоточен на ком-то ином. А ещё, фу, потому что: отец Сычжуя). В общем, Хангуан-цзюнь подхватил не в меру ретивого парня на руки, как даму в беде, что… было не так уж и далеко, учитывая, что парень был очень сильно ранен после того, как лидер секты Цзян по какой-то причине отхлестал его. А поскольку Хангуан-цзюнь умчался на своём мече, Сычжуй, Цзинъи и остальные младшие остались в полном замешательстве и с брыкающимся ослом, который, вероятно, является демоном в ослиной форме. Но всё в порядке. Всё прекрасно. — Цзинъи, — шепчет ему Сычжуй, когда они моют руки и лица в ручье перед сном. — Мне кажется, я знаю, кто этот человек. — Кто? Сумасшедший парень тире обрезанный рукав? — спрашивает Цзинъи. Он догадывается, о ком говорит Сычжуй, потому что дизи и Призрачный Генерал могут означать только одного человека, а он не уверен, что хочет думать об этом. Сычжуй бросает на него сухой взгляд и качает головой. — Ты не хуже меня знаешь, что он не был сумасшедшим, — пробормотал он. — И я никогда не видел, чтобы отец так смотрел на кого-то. — Кроме меня, — замечает Цзинъи. — Цзинъи, — вздыхает Сычжуй в раздражении. — Что «Цзинъи»? Он смотрел! — возмущенно шипит Цзинъи. — Когда он думал, что я одержим…? Или что-то в этом роде? И разве это не мысль? Ух ты. — Значит, твой отец влюблен в Илин Лаоцзу? — Цзинъи шепчет мгновение спустя. Сычжуй смотрит на него без ответа, глаза широко расскрытые и немного потерянные. От этого взгляда у Цзинъи что-то сжимается в груди и он, естественно, должен что-то сделать, чтобы исправить ситуацию. — Твоя жизнь намного интереснее моей. Я завидую. Сычжуй толкает его в плечо, что очень хорошо, потому что это означает, что потерянный взгляд исчез из его глаз. Лань Цзинъи — хороший друг, чтоб вы знали.