Особенности размножения

Дверь тихо отворяется, пропуская громоздкую фигуру, но время тянется – он пригибается, прежде чем пройти в дверной проём. Полумрак помещения поглощает всё внутри, и только узкий горизонтальный зрачок различает и чувствует своим нутром вдали своё сокровище. Нечто живое, что издаёт прекрасный и столь манящий писк с тихим мычанием. Осьминог знает, что его котёнок смотрит прямо на него, задыхаясь, всё то время, пока полковника не было в каюте. Кёниг ступает дальше, плотно закрывая за собой дверь. Замок щёлкает, ручку тихо жмут вниз – перепроверяют. Будто бы ему действительно было неприятно от мысли, что кто-то мог их потревожить и увидеть его истинную личину, а затем и его миловидного лейтенанта. Это действительно было бы стоящее шоу, позволь бы Кракен своему сослуживцу издавать куда больше прелестных звуков. Но нет, это было его. Только его всё: начиная от горьких слёз этого дикого кота, томных вздохов, хрипа и заканчивая спермой с потом. Всё, что мог поглотить этот монстр, он, без сомнений, заглотит, подобно бездне не оставив и следа. Злость мельком бежит по венам при мысли о том, что соратника кто-нибудь захотел бы забрать из его рук. Словно какая-нибудь особо глупая душа посмела бы позариться на то, что уже присвоили, крепко сжимая когтями и впиваясь зубами. Собственничество всегда побеждало, и в этот раз случай не стал исключением. Тяжёлый взгляд смягчается лишь при виде своего чуда. Такого беззащитного, что даже жалко. Его субтильный котёнок всё такой же милый, а монстр был слеп к чужой силе, крепкому телосложению – это всё ещё его маленький тигрёнок, запутавшийся в клубке ниток, что он самолично оставил в качестве ловушки. Отлично зная, что он делает. Полностью оголённый на его, Кёнига, кровати, связанный по рукам и ногам плотными ремнями, что натирали бледную кожу в старых шрамах, давая шанс снова ощутить фантомную боль, которую, без сомнений, Кракен будет успокаивать, зализывать, зацеловывать своими губами. Осьминог вдыхал аромат чужого пота и волнения. Его тигр послушно ждал его несколько часов после совещания, что-то скромно мыча в кляп. – Ох, Schatz, ты успел соскучиться?– Здоровяк спрашивает шёпотом, приближаясь беззвучными шагами к кровати, наслаждаясь видом того, как Хоранги замирает в постели, а его глаза мечутся по темноте, не в состоянии различить что-либо. Сколько бы он здесь не находился, единственным ориентиром для него был один лишь его король. Только звук весомого воздыхания мог выдать присутствие полковника, только его прикосновения и пристальный взгляд до такой степени, что колит кожу. Хоранги чувствует, как его запах втягивают в лёгкие, желая заполнить всё пространство ароматом человека, за которым так долго гонялись. Корейцу не стоило видеть обожающий взгляд Кёнига: доходящий до безумия и зависимости, голодный и пугающий, когда он нависает над лейтенантом, что замер, не дыша. Темнота вокруг обезоруживала его в присутствие водной твари. Кажется, не удостоенный ответа король всё равно доволен. Полюбовно склоняя лицо к другому мужчине, голодно облизывая его скулу вверх до виска, завершая влажную линию слюны мягким чмоком в лоб. Контраст животного желания поглотить слабого человека с целомудренной нежностью в прикосновении губ опьяняет. Тигр жмурит глаза, влажную кожу обдувает лёгкое дыхание – осьминог никуда не делся, продолжая наслаждаться этой картиной. Его личным произведением искусства. Прямоугольные зрачки поглощают его, обычного человека, возможно, даже слишком сильно, вызывая отвращение со страхом. А полковник не может оторвать глаза от искажённого шрамами лица, цепляясь за вид того, как при любом прикосновении и действие в сторону лейтенанта. Кляп в его губах едва сжимается от напора зубов, не позволяя котёнку сомкнуть челюсти и играть желваками. Подбородок уже испачкан лишней стекающей слюной, вне зависимости от того, как плотно кляп сидит. Очередной соблазн, что приглашает осьминога облизать Хоранги ещё раз, без стеснения, жёстко придерживая ладонью челюсть и шею ниже, не позволяя отвернуться.Тигр отчётливо слышит влажный звук, но вовсе не уверен, что это язык или он сам является источником. Смутное чёрное очертание становится на миг меньше, когда Кёниг стягивает со своей головы вуаль из футболки вместе с балаклавой под ней, освобождая своё лицо от лишней нагрузки. Но силуэт становится больше в следующую секунду. Что-то склизкое касается голой ключицы и плеча корейца, обводя и словно смакуя вкус кожи. Это был не язык. Их слишком много. Влажное давление плоти не уходит с горла, ключиц, мучительно долго, «язык» вёл от ярёмной вены до челюсти, слизывая смак из прохладной слюны рядом с кляпом. А Кракен даже не смущён и не напрягается в объяснениях происходящего, слишком довольный своим человеком, что испуганно уставился перед собой в пустоту потолка. Слепой котёнок. Липкий взгляд спускается ниже, к сведенным вместе бёдрам лейтенанта. Сладкий запах влажности меж ног забивает ноздри морской твари. Он хочет почувствовать этот вкус на своём языке. Рука двигается, властно раздвигая колени Хоранги. Связанные стопы этому не мешали, как и его физическое сопротивление, когда хватка полковника просто на миг становится сильнее, без проблем двигая мышцы. Он мог даже не упорствовать. Это было слишком легко. Его слабый тигрёнок не мог противостоять осьминогу на равных, открывая вид на влажную промежность, где силиконовая фигурка вибратора сдвинулась с клитора, несмотря на крепкое крепление, веревками крест-накрест обхватывая тез с бедрами сверху и снизу вместе с талией. Полковнику почти жалко, ведь он хотел подразнить своего лейтенанта перед их долгожданной и полноценной встречей. Он сдвигает пальцами вибрирующую игрушку ниже, обратно к крупному выступу меж половых губ. Его взгляд спокоен, как и голос, когда он видит, с какой силой дёргается мужчина под ним, не способный сдвинуться и сжать бёдра вместе от установленной на бедре ладони. – Kleiner Tiger. Ты так мило вытягиваешь свою шейку, когда удовольствие граничит с болью. Я не злюсь на тебя за такую случайность, моя оплошность, что узлы оказались не под тем углом. В следующий раз мне следует закрепить игрушку надёжнее и глубже в тебе. Это будет намного лучше,– Он сладко шепчет, продолжая глазеть на то как зубы Хон Джина впиваются в основание кляпа с плоским дном на губах, снова пытаясь испортить материал, отворачивая голову и вместо стонов едва выпуская тихое пыхтение. Кракен нарочно водил игрушкой по кругу и к влажному от искусственной смазки входу, заставляя реагировать не только вершину клитора, но и основания его ножек. На несколько мгновений приятная пытка прекращается, позволяя мученику откинуть голову назад, на мягкие подушки – такие, какие он любил, сделать пару облегчающих ситуацию вздохов. А потом матрац рядом немного прогибается под весом тяжёлой фигуры, когда Кёниг ложится рядом, поворачиваясь на бок. Тёмные глаза слепо устремились в тёмное пятно рядом с собой, что вызывало ничего, кроме зловещего нагнетания. Игрушку прижали с бо́льшим напором, собирая у входа смазку и двигаясь назад к выпирающему клитору, ненавязчиво наворачивая вокруг него круги. Кисть руки двигалась почти скучающе, будто на месте вибратора было невесомое перо, и тварь не знала, чем себя развлечь. Если бы горизонтальные зрачки осьминога не стали бы значительно шире, почти закрывая серую радужку полностью. Его крупное тело дрожало от возбуждения и предвкушения, почти так же эквивалентно мучениям Хоранги, чей голос сломался от плаксивых звуков с мычанием, теперь нередко переключаясь на хрип. Из тёмных, завораживающих глаз корейца почти катились первые слёзы, которые держались на грани. Всего несколько редких слезинок. А Кракена уже передёрнуло от мысли, что он мог бы кончить только от этой картины. Прямо себе в штаны. Он придвинулся чуть ближе к лейтенанту, частично перекладывая вес его тела на себя, чтобы верхняя половина человека лежала у твари на груди, ближе к его рокочущему голосу, его щупальцам и языкам. О, как паниковал тигр, находя себя слишком беспомощным в этих руках, где только одна ладонь могла покалечить его и смять подобно фольге. Это приносило ещё больше удовольствия существу. – Знаешь, meine Süße, когда ты в первый раз убежал, мне это до жути понравилось, zu heiß,– Полковник шептал это в истекающую холодным потом макушку корейца, не переставая доводить его до исступления лаской и болью, нежно целуя короткие пряди и кожу головы, попутно приобнимая тело человека с боку, не оставляя шансов отдалиться,– И все те три дня, что ты мило прятался от меня, дразня своими запахом, были так близки к охоте. Etwas Ursprüngliches,– Он усмехнулся, продолжая, подключая помимо игрушки свои шершавые грубые пальцы, что пронзили нервные окончания почти огнём. Новый вскрик игнорируют, а сжатые бёдра вокруг крупного запястья мужчины не останавливают ласку,– Ты оказался таким трусишкой, желая отказаться от почёта быть моим партнёром в этот период. Aber ich habe Ihnen nicht gesagt, dass ich eine Anfrage für Ihr Unternehmen gestellt habe,– Похоть струилась через шёпот тягучим мёдом, но уже отравленным дёгтем. Хон Джин натурально дрожал, где-то на грани оргазма и гиперстимуляции, от чего его сознание уже едва воспринимало то, что шептал глубинный монстр ему на ухо. И даже если бы захотел, он не смог бы понять. Просто зная, что это очередная грязь, что таилась за этим строгим гигантом, которого в моменты их братского общения тигр считал кротким, несмотря на то, какое высокое звание имела эта тварь. Его котёнку не стоило знать, что кроткие и стеснительные взгляды были не более чем усмирением гнусных и грязных желаний. Самоконтроль, чтобы не наброситься на этого человека прямо там – в столовой, раздевалке, общем душе, на потной утренней прогулке, когда сознание осьминога сносило чистым ароматом корейца наповал. Было сокрыто и то, с каким рвением Кёниг хотел обладать, завладеть лейтенантом, вылизать его, оставить видимые и невидимые следы своего присутствия в чужой жизни. Предъявить своё право забрать себе это слабое, такое, немощное существо. Ведь только он мог удовлетворить его полностью, до дрожи в ногах. Всё то время, что он шептал спокойные и умиротворяющие речи на ухо Киму, пристальный взгляд не сходил с предмета своего обожания. Поглотить, навсегда запомнить, отпечатать на внутренней стороне своего века то, как Хоранги крупно вздрагивает в оргазме, как его открытый кадык дёргается в поту, как плечи напрягаются, натягивая ремни вокруг торса и рук, всё ещё оставаясь скованным. В конце концов, то, как плотно обхватывает мякоть бёдер с мышцами руку полковника, дрожа так судорожно и сладко, что даже приторно мило. Игрушку выпускают, позволяя упасть ниже, скатиться меж ягодиц на кровать, пока пара грубых пальцев с обожанием водили меж влажных складок, с задором создавая влажные звуки, будь то из самой вульвы или же из глотки лейтенанта. – Gut gemacht, лейтенант. Кракен повторяет шепоток, на этот раз хваля беспомощное создание, что постепенно обмякает в постели. Тигр слишком пьян этим удовольствием, чувствуя, как его нутро и нервы пульсируют в болезненном экстазе с примесью боли. Только потому он откидывает голову на ключицу и плечо осьминога, тяжело дыша и прикрывая глаза. Молясь, лишь бы полковник насытился быстрее и прекратил эти мучения. В ту же секунду, как человек позволяет себе столь милую наглость, Кёниг издаёт тихое хмыканье, продолжая щурить любопытные и голодные глаза в веселье с наслаждением. Он сам всё так же продолжал иногда мелко вздрагивать от возбуждения. Сдержанность, ожидание, выдержка - это то, что он мог сделать ради подготовки раболепного котёнка к грядущему спариванию. Язык полковника не повернулся назвать этот старый извращённый ритуал - традицию обычным сексом, ведь то было не банальным совокуплением. Не столь жертвенным, не столь превозносящим. Обычный секс не смог бы заставить громоздкое создание так сильно возжелать и вознести другое создание, настолько примитивное в сравнении с осьминогом, что становилось трудно в это поверить. Но Кракен позволял себе закрыть глаза на чужую слабость, ведь это были такие милые черты. Его партнёр, такой немощный, такой глупо упрямый и яркий, нечто большее чем просто идеальное тело. Зрачки становятся ещё чуть шире. Его живое воплощение для обожания. Полковник снова мягко касается губами лба Хон Джина, с нежностью обволакивая покрытую испариной шею своими щупами. Жест схож с романтическим защищающим и чем-то надёжным. И это действительно так, только с примесью более гнусной, нечестивой. – Я совсем забыл, что оставил тебя без обеда. Надеюсь, ты меня простишь, kleines Raubtier. Так что позволь угостить тебя. Это полезно, если ты хочешь выдержать эту ночь,– Усмешка невинная, что у тигра сводит зубы от отвращения, прежде чем голова с небольшим звоном заново начинает работать. И Хоранги недоумевает, о каком угощении идёт речь, но отчётливо чувствует, как в его бедро упирается обжигающая эрекция существа даже через форменные брюки, до такой степени горячий… И на секунду корейцу показалось, что извращённая натура захочет «накормить» его спермой. Эта мысль подтверждается, когда придатки отстегивают ремни кляпа на затылке, вытягивая предмет из глотки Хоранги, что на самом деле имитировал форму гибридного члена с некоторыми выступами и неровностями, далёкий от члена человека. Скопившаяся слюна, наконец, сглатывается. Тигр давится первые секунды от того, что форма кляпа вновь оглаживает корень языка, и от того, как слюна уходит к горлу. Ким хочет насладиться несколькими мгновениями свободы без напряжённой челюсти и тяжести на языке, уже мысленно смирившийся в тем, что теперь придётся заглатывать настоящий член. Щупальца с этим не согласны. Притягивая и поворачивая голову человека, направляя в этой тьме скользкий от слюны рот к лицу полковника. В тот же момент он сам напирает приглашение не обязательно, ведь это его человек, сталкивая их губы с тихим предупреждением: «Постарайся выпить всё до последней капли». Лейтенант ступорится, его рот поедают с голодом примитивного животного, присасываясь, кусая губы, забираясь вглубь языком. И он не понимает, о чём говорила эта тварь, этот монстр, что прихлебывал слюной, упиваясь ртом человека, находя в этом свою небольшую отдушину. Чтобы совсем немного утолить первобытный голод. И повисший вопрос решается сам собой, когда щупальца на затылке с большим рвением впечатывают их рты вместе, а Хоранги чувствует уже не один голодный язык, что обводил его нёбо, дёсны и нагло лез в глотку. Нет, теперь их было больше - три из тех, что кореец мог выделить среди всей влажной движущейся плоти у него на языке. За его отростком гоняются, словно пытаясь поймать и зафиксировать их зубы случайно стукаются друг о друга, когда Кёниг делает последний рывок. Тигр чувствует, что, не доходя до корня языка, его удерживают, обвивая другими отростками, «языками» по бокам чего внутренней части челюсти, ниже зубов и туго скручивая оставшиеся языки вместе с его. Лейтенанта почти тошнит от осознания, что слюна осьминога сладковатая, что её так много. У него болит челюсть, когда он не может её сомкнуть, а полковник продолжает ласки. На язык стекает что-то более вязкое, с куда более отчётливой сладостью, некоторым молочным и металлическим привкусом. Киму кажется, что его действительно сейчас вывернет наизнанку. Ему хотелось бы этого выплюнуть и вернуть всё то, что ему уже дали проглотить, но рвотного позыва, как на зло нет, и он пыхтит. Ему дают возможность дышать, чем он пользуется. Но стоит чуть сдвинуть голову, хотя бы попытаться, и щупальца уже вместе с ладонью Кракена сжимают его затылок, запрещая отстраняться, вынуждая принять всё, что громоздкое существо предлагает. Из упрямства тигр не глотает. Первые мгновения. Вещество накапливается достаточно, чтобы иметь возможность стекать в глотку и мешать дыханию. Только тогда Хоранги сглатывает, чувствуя первую порцию чего-то тёплого и приятно тяжёлого в своём желудке. Хон Джин старался не думать о том, что это, скорее всего, была отрыжка с обеда, как это бывает у диких животных, когда нужно принести пропитание детёнышам в желудке. Пускай это и опровергал молочный привкус вещества, его лёгкая структура, не похожая на пюре или полупереваренную пищу. Но голод подпирает изнутри, искушает сдаться, от чего следующие глотки идут куда легче. А Кракен, будто предчувствуя это облегчение со стороны человека, выталкивает из своей глотки более крупные порции вещества. Может быть, позже он объяснит лейтенанту, как работает эта особенность его вида. Ведь, несмотря на то, что осьминоги не являются млекопитающими, как гибрид, антропоморф, его раса приспосабливалась заботиться не только о потомстве, но и о партнёре. Самки крупного осьминога жертвовали собой, защищая икру, умирая от голода и становясь пропитанием для вылупившихся мальков. И если в глубинах океана это хорошо работало, то на суше появлялись определённые проблемы. Даже учитывая, что потомство не столь уязвимо и что его не так много – не тысячи тысяч, наоборот, может быть пара десятков, из которых выживет ещё меньше. И как партнёр, он мог поддержать лейтенанта, насытить его в некотором понимании «молоком» полезной ферментацией, что не являлось полноценной отрыжкой, но и полноценным молоком тоже не было. Специальные железы, выстилающие весь верхний отдел пищеварительного тракта, выделяли вещество, которое существо выталкивало по пищеводу и спаивало человеку. Горизонтальные зрачки и узкая радужка поблёскивали в темноте. Кёниг не отрицал извращённого удовольствия от мысли, что маленький котёнок в его щупальцах, руках, сейчас, уже не сопротивляясь, принимал его дар, глотая с особым желанием, чтобы утолить голод. И глубинная тварь закроет глаза на то, что причиной этого голода и истощения был сам же он. Шальная мысль злоупотребить подобным прокрадывается в разгорячённый разум. Оставлять лейтенанта на пол дня в одиночестве, загонять в угол от безысходности и чувства голода до такой кондиции, пока он сам не будет молить о кормёжке. Добавляя к этому изнуряющее удовольствие, что сделало бы человека ещё более безобидным и слабым. Умопомрачительное зрелище, от которого на кончике уже болезненно пульсирующего члена в штанах выходит больше предэякулята. Когда лейтенант начинает делать более тяжёлые глотки, значительно замедляясь и с некоторой неохотой, осьминог останавливается, глотая назад излишнюю жидкость, попутно освобождая язык тигр из ограничений, наконец, расслабляя языки и забирая их обратно себе в пасть. Его губы отстраняется первыми, когда лицо Хоранги всё ещё зафиксировано. Кёниг облизывается. Казалось, что ему мало глубоких поцелуев и самой сущности человека. Мало слюны, мало запаха кожи, присутствия, тепла тела. Он хотел больше. Снова облизав неровные от шрамов губы корейца, уходя в сторону – по скуле цепляя солёные следы слёз и сдвигаясь к потным вискам. Ким всё ещё приходил в себя после подобного потрясения, лишь теперь закрывая рот, смыкая, наконец, зубы. Находя в этом до глупости примитивное удовольствие: размять затёкшие мышцы челюсти и полноценно распробовать остаток вкуса на языке. Хон Джин чувствует, как его правую часть лица вылизывают, от чего полковник напоминал какое-то голодное животное, пса или даже медведя, что нашёл улей пчёл и разорял медовые соты. Он также слышал, как австриец нахваливал его за хорошее поведение, шепча некоторые слова на родном говоре. Хоранги хотелось спать. Он был на удивление приятно сыт, в желудке потягивало от наполненности. Его не тошнило, не было чувства отвращения. Будто бы так и надо, будто бы так и должно было быть всегда. Голос разума утихал под гнётом влияния этого существа. Медленно лейтенант переставал соображать, теряясь в этом соблазнительном шёпоте на ухо, чьё тепло обжигало край хряща; в этом запахе солёности и тяжёлого мускуса. Только тигр не знал, пахло ли так от него самого, или это был соблазн от Кракена. В любом случае это работало как дурман, опьяняло, мешая думать. Ким успел прикрыть глаза, оставив мелкие щёлки, погружаясь в лёгкую дрёму. – Не спи пока что, Tiger, ещё не время. Мы не закончили тут. Сам дьявол шептал корейцу в уши, пока загребущие пальцы свободной руки осьминога оглаживали бёдра и таз человека, с нажимом обожания спускаясь всё ниже. Влажная промежность уже перестала пульсировать. Отличный сигнал для продолжения. Те же раздражающие извивания тряпки перед мордой быка, пока шершавы пальцы раздвинули половые губы Хоранги, оценивая скользкость его самых нежных и соблазнительных частей. Кёниг хмыкает, самодовольно обводя сальным взглядом всю фигуру рядом с собой, освобождая хрупкие человеческие лодыжки от ремней. С некоторым снисхождением полковник разминает стопы лейтенанта, разгоняя кровь и убирая покалывание. Напоминает то, как взрослый человек мял лапки обычному котёнку, находя их мягкими, такими приятными на ощупь, что не оторваться. С желанием навсегда оставить этого человека в постели, чтобы его ноги не касались земли и оставались столь мягкими всегда, а тварь обеспечит его всем необходимым, будет обхаживать, заботиться. Но пока что он должен держать себя в руках. А руки эти последний раз касаются клитора тигра, слизывая языками смазку, что осталась на пальцах, прежде чем, наконец, потянуться к собственным брюкам. Тяжёлая бляха ремня звенит, когда её вместе с прочным лоскутом кожи отбрасывают в сторону, она с громким звуком ударяется о пол. Кракену плевать на этот шум. Сейчас, когда снова наполняющийся страхом взгляд направлен на него с осознанием, что лейтенант не сможет избежать интимной близости. Что ему придётся принять крупный член существа, который тут же выскакивает из ширинки, стоит дать ему хоть немного пространства. Член яркий, не схожий с человеческой частью осьминога, провисающий чуть вниз из-за собственной тяжести, но всё так же уверенно стоящий ввысь. Торпедообразный, без заметного перехода от головки к основному стволу, широкий и почти пугающе длинный. Хоранги не хотел знать все возможности этого монстра, как и не хотел знать, насколько у Кёнига уже гудели яйца от бурлящего семени, желая, наконец, высвободиться внутри партнёра. Хоранги тянут ещё больше на полковника, умещая его таз поверх другого, так что разгорячённая влажная плоть тёрлась бугорками и небольшими отростками на площади стержня о такие же скользкие складки, вход, делясь температурой и вынужденным возбуждением с вульвой, от чего клитор заново набухает. Из этого положения Ким едва может взглянуть, что происходит внизу, шея сразу же начинает болеть от напряжения при каждой попытке. А громоздкая ладонь на лбу из раза в раз откидывает его любопытную голову назад, к Кракену на плечо. – Не волнуйся, Kitty, это не будет слишком больно, я постараюсь,– Откликом на приторные слова, острый кончик эрекции трётся о малые складки, постепенно прислоняясь к сжатому входу, плавно протискиваясь. Хоранги не успевает дёрнуться или взбрыкнуть, когда его держат в плотном обхвате и щупальцами, и тяжёлыми руками, мешая сдвинуться. Отростки осьминога предупреждающе сжимаются на его горле, обхватывая не только затылок, но и под кадыком, создавая множество опасных петель, переубеждая жертву к более безопасному поведению – послушанию. Присоски стягивают кожу, ещё не болезненно. – Расслабься,– Звучит уже мурчащий рокот. Полковник мелко подрагивает от перевозбуждения, давая чётко понять, как тяжело ему даётся эта выдержка. Чтобы просто не поддаться искушению и не начать спаривать лейтенанта, как обычное дикое животное. До тех пор, пока сход и складки не опухнут от трения, пока не начнётся воспаление, а клитор Хоранги будет болеть от постоянной стимуляции, как и внутренние стенки, даже если они не столь чувствительны. Кракен пыхтел, облизываясь от озорных мыслей просто продолбить этот узкий закрытый вход, проникнуть как можно глубже. Пускай он навредит шейке матки лейтенанта, пускай пронзит эту часть человека, чтобы медленно начать откладывать икру внутри соратника. Слишком большой соблазн. Они выдыхают синхронно: Хоранги от наполненности, когда острая головка проскальзывает в его влажные стены; Кёниг от скромного облегчения, с чувством того, как его сжимает жар тигра. Он ещё не сделал первый толчок, плавно вдавливая свою плоть дальше в пизду, что против воли своего хозяина всасывала вторженца. – Schöne Katze, wunderbar... So nass und heiß, meine süße Süße...,– Полковник шептал как в бреду. Глаза сузились и немного закатились назад от наслаждения, как только он полностью погрузился в тугой жар, вовсе не чувствуя с какой силой напрягся человек в его крепких «объятиях». Щупы подхватывают настроение своего хозяина, на секунду сжимаясь вокруг горла Кима сильнее, но в другой момент отступают. Часть остаётся на месте, обновляя следы от присосок на других участках кожи, создавая мелкий пятнистый узор из розовых гематом. Другая же часть спустилась ниже, разбухая на груди лейтенанта, сжимая плоть его грудных мышц, пока не добираются до мягких сосков, накрывая их сверху ловушкой присосок. Хоранги часто и поверхностно дышит, чувствуя собственную наполненность, граничащую с болезненной. То, что его насадили на крупный член, не приносило удовольствия, а то, что широкий обхват основания раздвигал и тревожил ножки его клитора, заставляя нервные окончания нервно покалывать и качая кровь к этому месту, Хон Джин хотел игнорировать. Огня добавляют придатки, мучая его не чувствительную грудь, оставляя засосы и давление на плоть, сами бусины до тех пор, пока лейтенант не вздрагивает от небольшой боли. Кровь проливала и к груди. Кёниг был намерен сделать его соски чувствительными, чтобы в дальнейшем попробовать заставить человека только от таких поверхностных ласк, не прикасаясь напрямую к вульве. Может быть, совсем чуть-чуть. Полковник хвалит его. Используя щупальца, слова, свои языки, голодным зверем вылизывая щёку и губы лейтенанта, пока его не пускают в глубь рта, встретить упёртый шершавый язык и проникнуть дальше в глотку, к корню языка, вызывая сомнительные ощущения на грани отвращения и рвотных позывов. То, что осьминог любил больше всего. Первый толчок растягивал его нутро, влажные стенки двигались следом, издавая хлюпанье от обилия смазки, естественной и искусственной. Хоранги сжимал кулаки за спиной, нарочно прикусывая языки существа в тайной надежде, что это выведет его на ярость. Ярость, которая закончит это извращённое мучение. Тигр был не против покалечиться, если это означало завершение грубым толчкам, когда член, как поршень, толкал его. Но укус сочли не более чем заигрыванием. Это только больше раззадорило Кракена. Нужно быть снисходительным к этому глупому человеку, - напоминал он себе, протягивая одну кисть обратно к паху лейтенанта. Чтобы огладить лобковые волосы, чтобы раздвинуть его внешние половые губы и похвалить, нажимая и ёрзая подушечками пальцев по набухшему от притока крови клитору. В один из моментов осьминог приподнимает их двоих, почти садя, опираясь спиной на подушки позади себя, что смягчали столкновение со спинкой кровати. – Я сделаю тебя мягким и податливым в моих руках. Ich werde dich ficken, пока тебе не начнёт нравиться. Пока ты не будешь полон нашей икры прямо тут, – Горящая жаром ладонь ощутимо давит на низ живота, выше лобка, но ниже пупка. И нажим достаточный, чтобы почувствовать, как член продолжает двигаться там, в глубинах выхода и входя обратно, оставляя после толчков влажные пятна на кровати. – Это будет совсем немного больно, Leutnant,– Кёниг шипит, возвращаясь обратно в глубокий поцелуй, пожирая губы человека. Он был везде, полностью окружал и поглощал Хоранги. Ким не знал, куда деться. А следующие толчки стали сильнее, глубже, колкой болью задевая его матку. И каждый раз его бёдра дёргались, указывая на то, что это неправильно. Его организм не был приспособлен для вынашивания икры. Его тело изначально было дефектным. Неправильный мужчина. Кракен хотел окончательно его разрушить, продолжая толкаться, раздвигая его внутренности, несмотря на боль и завывание человека. Позже кореец уже не помнил, в какой из моментов обжигающие руки глубинного существа давили ему на таз с бедрами, заставляя садиться на разгорячённый член всё глубже. И каждый раз Кёниг выходил почти до основания. Так что Хоранги чувствовал складками и чувствительным входом неровности, выпуклости и небольшие придатки на эрекции осьминога. Прежде чем тот вколачивался глубже, словно желая пронзить человека в самую утробу. А так и было. Он ввинчивался внутрь так, словно от этого зависела его жизнь, когда он уже не выдерживал. Узкий кончик члена пульсировал, смазки становилось всё больше, когда Кракен терял себя в этом примитивном размножении, а лейтенант в его руках уже хныкал и скулил, постанывая от стимуляции клитора и его ножек, смешивая чувство удовольствия на грани перевозбуждения с агонией и болезненным трением. Так продолжалось не долго. Лишняя смазка, их общие жидкости образовывали в ногах влажные пятна на постели. Приближающийся финал. Кровать предательски скрипела под их телами, не выдерживая свыше ста кило. Вульгарные шлепки глушили брюки полковника, вместо этого ещё больше возбуждаясь от скользких звуков при новых толчках. Его темп становился куда медлительнее, но толчки лишь набирали ещё больше мощности, впечатывая свои бёдра в задницу Хоранги. Это было отчаянье, с которым пальцы впивались в плоть и кости, оставляя синяки на самой сущности человека. Тигр кусает губы и свои, и чужие, не различая, кто где, будто бы они одно целое. Кракен отдаст всё на свете, чтобы продолжать видеть потерянного котёнка в своих руках, когда его тело трясёт от каждого проникновения, глаза расфокусированы, лицо горит от жара, боли и стыда. Тварь придвигает корейца ещё ближе к себе, входя максимально глубоко, вызывая хриплый крик лейтенанта, который заглушили щупальца. Отданные в жертву придатки были прикушены, наполняя рот Кима своей плотью. Ему не позволят откусить собственный язык, навредить себе, не позволят задохнуться. Но заставят в полной мере насладиться этой пыткой. Ладони с напором давят на таз Хон Джина до тех пор, пока острый и твердый кончик члена не касается шейки матки, проталкиваясь дальше. Истошный визг боли подавляют насильно. Кёниг с завидной лёгкостью сдерживает брыкающегося соратника: его ноги, обвитые собственными, его руки и плечи, скованные ремнями, его торс, голову, сжатые щупальцами и более крупными по сравнению с человеческими руками. Из глаз Хоранги хлынули слёзы. – Das ist es, Süße, почти всё закончилось,– Голодный хриплый шёпот не успокаивает. Одичалое животное облизывает потную шею и горло человека. Небольшое движение бёдер продвигает кончик ещё чуть глубже, провоцируя новое сопротивление от жгучей боли в органах, когда те неестественно расширяются от проникновения. Хоранги измученно стонет в живой кляп. Его чувствительные нервы в паху всё ещё с нажимом натирают. Шершавые пальцы смешивают пульсирующее трение клитора с колющими толчками в глубь до тех пор, пока на животе человека не появляется едва заметный бугор. И когда тигр уже хрипит и сопит в руках полковника, не уверенный в собственных ощущениях или даже потерявшийся в них, находясь где-то совсем близко к болезненному оргазму. Ким не был мазохистом, по крайней мере, он так думал, пока глубинная тварь из раза в раз не заставляла его менять точку зрения. Даже если против его собственной воли. Приучая к этой грани освобождения через яркие вспышки растяжения, погружая в оргазменную боль. Толчки останавливаются, осьминог остаётся полностью погружённым во влажное узкое нутро, громко фыркая и клекоча от удовольствия. Тигр поднял взгляд к тёмному потолку, ведь это то немногое, что он мог видеть и различать среди теней. Одним лишь мозгом лейтенант понимал. «Кончает»,– Слабым отголоском проскакивает в разуме при ощущении того, как пульсирует сам стержень члена. Хоранги был рад, что у полковника не была какая-нибудь особенная сперма, обязательно с каким-нибудь особенным проявлением, причинением новой боли. Но он не чувствовал того, как сперма выходила из скользкой уретры Кракена. Хон Джин расслабляется, позволяя себе не миг подумать, что всё, наконец, закончилось. Его грудь тяжело вздымалась, связанные руки уже затекали, а бёдра дрожали, и он не был уверен, сможет ли вообще встать на ноги после подобного… сеанса. Кёниг лишь поощряет подобное расслабление, но щупальца почему-то не утягивает обратно, продолжая занимать место во рту корейца. Сам же тигр просто решил, что это очередное извращённое проявление привязанности водной твари, его комфортное, тёплое и влажное место. Человека любовно гладили по голове, проявляя всю возможную нежность. Вот только пульсация члена не останавливалась, длясь подозрительно долго, и в то же время сперма ещё не лилась из его влагалища полосами и каплями, вызывая новые сомнения. Напряжение вернулось, стоило осьминогу случайно или нарочно подать ещё очередной звоночек заново крепко обнимая своего подчинённого, вжимая в свою грудь. Будто бы это могло помочь избавиться от первобытного ужаса той неизвестности, что могла предложить водная тварь. И Хоранги истошно вопит в щупальца, скрещивает бёдра, стопы, судорожно всхлипывает, когда чувствует, что его режет изнутри. Острый конец члена внутри человека расширился, пропуская по уретре относительно небольшую икринку. Первую из многих. По лицу лейтенанта струится уже холодный пот, когда он осознаёт, что успел кончить, что пальцы полковника так и не сдвинулись с его чувствительных нервов вульвы. Тигр дрожит, уже слишком уставший, измождённый, потный, скользкий, противный для самого себя. А Кёниг продолжает ворковать, попутно сдвигая руку на слегка выступающий бугор в основании живота корейца, с гордостью поглаживая его. В некотором роде это было помешательство, и он понимал это, возвращая почти полностью тёмные от широких зрачков глаза на лицо соратника. Бедный, уставший котёнок без сил лежал на нём, пыхтя и всхлипывая через нос, пока всем членом осьминог чувствовал, как стенки продолжали пульсировать после оргазма. Он хотел ещё. Его собственная эрекция продолжала пульсировать, проталкивая дальше то пока что небольшое количество икры, напоминающее бусины в склизкой защитной связке, что выпирали на нижней части его члена, направляясь к отверстию уретры. – Kitty, ещё немного…,– Влажное и горячее пыхтение в ухо отрезвляет, напоминая, что это реальность,– Совсем чуть-чуть, это так приятно, Schatz, позволь мне отложить ещё парочку, я так хочу. Кёниг на некоторое время освобождает рот лейтенанта от щупалец, выпуская звуки плача. Оба солдата пыхтели, с той лишь разницей, что один от дикого и первобытного возбуждения, проталкивая ещё несколько икринок в тёплую тесную утробу, пока второй задыхался от духоты чужого давящего присутствия и дарующего им же боли с удовольствием, наконец, громко вскрикивая, когда канал шейки вновь раздвигают. Это длится всего секунды, но для человека кажется вечными минутами жгучего ада. – Х-хватит, хватит, Кёниг, прекрати, пожалуйста… Это лишнее, это ненормально, пожалуйста,– Кореец запинается, в ужасе, спеша, поскольку наконец выпала возможность умолять, попытаться достучаться до трезвой части сознания полковника. Блестящие зрачки смотрят на Хоранги. В ответ там читается лишь одна похоть, желание. Его возносят слишком сильно, чтобы обращать внимание на мольбы и просьбы собственной музы, которую он хочет размножить. Грубые пальцы сжимают скулы лейтенанта, снисходительно наклоняясь ближе, чтобы человек мог ощутить жар его тяжёлого дыхания и то как горела кожа от одного только присутствия рядом с любимым котёнком. Ким сжимает зубы, когда подушечки пальцев давят на его щёки, искривляя мякоть губ, открывая их. Языкам всё равно, что человек упорствует. Любое соприкосновение с Хоранги подобно экстазу, вне зависимости от того будет ли это вкус кожи, пота, крови или слюны. Кёниг плавно толкается бёдрами. Для его тела лейтенант был пушинкой, которую он без проблем пронзал и сдвигал в нужную сторону. В то же время голодные щупальца лижут губы с зубами человека, смакуя слюну и то маленькое, такое милое противостояние его партнёра. – Lass mich, позволь, разреши мне ещё немного, тебе это нравится, Tigerjunges, я знаю тебе это нравится. Дозволь ещё пару икринок, – Рычащий шёпот, он умоляет, словно не является хозяином положения. Пёс, трахающий ногу, зависимый и обманчивый. А взгляд говорящий. «Я здесь решаю». Уретра сокращается, выпуская на этот раз куда больше, чем в прошлые разы. Лицо Хоранги кривится и искажается от боли. Он не может сдержать крик боли с ненавистью. Его рот быстро поглощают при новой возможности грязно, по животному присасываясь к губам и языку. Нежно и с заботой оглаживая щупальцами уязвимые жилки на шее Хон Джина. Грубые пальцы настойчиво продолжали массировать чувствительный бугор промежности, доказывая глупому человеку, что отрицает такую очевидную вещь, как удовольствие. Пускай и от боли. Лейтенант кусал его, царапал собственные ладони в кровь ногтями до тех пор, пока существо не пресекло при слабом запахе крови, протискивая щупальца и в крепко сжатые ладони. Голодный монстр слушал сладкие стенания человека, его дорогого, любимого соратника, что плакал, пускал сопли и задыхался в болезненной любви осьминога. На каждую мольбу Кёниг вторил, что осталось немного, что эта икринка будет последней, но за ней следовало ещё и ещё, пока лейтенант не был набит дюжиной мелких яиц. Тигр охрип, его губы и нутро болели, его соски, его клитор, что непрерывно гиперстимулировали, пылали болью и извращённым удовольствием. Полковник не спешил покидать сокращающееся нутро даже после того, как закончил кладку, находя эту связь излишне приятной и утешающей. – Guter Junge, Tiger, ты принял всё, такой полный и истощённый… Так прелестно, – Что он не мог отвести глаз, уже полностью отпустив измученный язык лейтенанта, глядя на красные щёки, широкие темные зрачки с диким обожанием. Тяжёлая, пылающая огнём ладонь скользит от влажных складок и лобка к животу, там, где маленькая выпуклость стала заметнее.