Одуванчик

Чанбин пах одуванчиками. По воспоминаниям Чана, этот маленький непоседа, меньше ростом своих сверстников, всегда собирал желтые цветочки, не боясь испачкаться в пыльце и молочке, от чего его пальчики на обеих руках всегда были покрыты коричневыми разводами и ярко-желтыми пылинками, которые он стеснительно прятал от мамы и быстрее старался отмыть после каждой прогулки. В карманы его джинсовых шорт по колено всегда были попрятаны желтые цветочки, какие-то уже успели иссохнуть, какие-то закрутились и напоминали лапшу. Чанбин часто разделял стебельки цветочков на несколько полосочек, они слабо виляли по ветру, закручивались и приобретали вид кудряшек. Прямо как на его светлой макушке, обоженной и осветленной солнцем. Но больше они напоминали самые светлые блондинистые кудряшки близкого друга, за которые маленького Чана дразнили лапшой или удоном. Ребенок не понимал дразнилок, в светлой, солнечной голове не было чувств, подобным обиде или злости, он лишь восхищался природному мелированию на голове Бини-Чанбини и звал его барашком. Они были потерянными и забытыми детьми с самой чистой и настоящей любовью на свете, не съеденными озлобленными детками со двора, не дающими им играть в футбол вместе, ведь они так не вписывались в компанию короткостриженных мальчиков с прическами футболистов. Чанбин уже по памяти мог запросто сплести венок из десятков одуванчиков, не глядя мог определить, подойдет ли тот или иной одуванчик для красивого веночка. Пока в его детском сердце теплилась любовь к солнечному парню из солнечной Австралии, ручки готовы были тянуться к его свету и свету маленьких солнышек в лице одуванчиков. Солнышками их звали только мальчики и только между собой. Они разбивали коленки, падали и поднимались, смеялись и купались вместе на речке, прячась от палящего июльского солнца под деревьями у кромки берега. Они любили бегать в поле, где было особенно много одуванчиков, впервые встретили рассвет вместе и проводили закат, пролежав в высокой траве целый день, разглядывая плывущие облака, так напоминающие сахарную вату. Совсем ненароком, не специально, Бини сравнивает сахарную вату с пушистыми волосами друга, старший мальчик в ответ лишь смущается и отворачивает лицо, прячась в траве подальше, от чего раздается совсем легкий, детский смешок. Не такой, какой звучал во дворе их дома при виде мальчиков, держащихся за руки, не такой, каким одаривали их взрослые каждый выпавший случай, когда мальчики дарили друг другу букеты одуванчиков и васильков. «Ты похож на сладкую вату» - любил внезапно засмущать старшего Чанбин. «А ты похож на печенье орео» - Чан вскоре нашел схожесть с природным мелированием Бини и теперь дразнился в ответ, но совсем не долго. Младшему из мальчиков грело сердечко слышать легкие комплименты в свой адрес, чем он еще больше подводил к тому, чтобы маленький Бан придумывал все больше и больше теплых прозвищ для своего теплого друга. Они любили обниматься, совсем не видя проблем в том, что дарят друг другу необходимое, что отвернувшиеся друзья садика, выросшие из машинок и футбола, понять не могли. Они лишь думали, что выросли из детских увлечений, пока светлые и наполненные любовью друг к другу сердца детей трепетали от каждого одуванчика, от каждого веночка и конфетки, стащенной с родительского стола. В школьные годы их трепещущие при виде знакомого образа с веночком из одуванчиков на голове сердца бились в унисон. Они все еще купались в речке, бегали в поле и пропускали вместе уроки, прячась в небольшом сарае родителей Чана, который оба мальчика старательно украшали гирляндами из клевера, одуванчиков и васильков, развешивая на стенах плакаты любимых женских групп и вместе писали стихи, посвященные лету, солнцу и друг другу. Выпуск со школы вместе со взрослыми одноклассниками оба предпочитали не вспоминать, ведь самым приятным моментом вечера стали мягкие и горячие прикосновения губ к щекам и носу, которого так стеснялся старший из детей. Бини-Чанбини лишь доказывал, что не смотря на все пережитое и все испорченные другими людьми моменты, они остались теми же детьми. В поле из одуванчиков, васильков и клевера, который вместе перебирали, в надежде найти тот самый, с четырьмя лепестками. Первый лист символизирует надежду, второй – веру, третий – любовь, а четвертый – удачу. Чанбин как-то нашел один, но потерял, отвлекаясь на нежащегося в солнцечном свете Чана. Он давно перекрасился, пробовал разные цвета краски для волос, но хотелось больше как в детстве, спрятаться в сарае и красить волосы мелками для асфальта, гуашью и акварелью, прячась от дождя под сквозной крышей и боясь испортить радугу на голове. Чан оставался одуванчиком, прозвище, данное еще в раннем детстве, пронеслось с ним сквозь года и осталось приятным чувством на сердце, трепещущим каждый раз, когда младший обращался к нему. Клевер с четырьмя лепестками дети так и не нашли, но вот веру, надежду, любовь и удачу им встретить удалось. В небольшой квартире в Сеуле, сбежав от родителей и проблем, оба скрывались в своем царстве одуванчиков, светлых стен и нежных объятий. Стихи плавно перерастали в композиции, композиции - в полноценные песни. Радуясь, словно дети (коими они и оставались), каждой написанной песне и проведенной минуте вместе, они медленно шагали рука об руку, забывая обо всем плохом, что им пришлось видеть и оставляя в душе и сердце лишь теплые воспоминания о речке, васильках, одуванчиках и маленьком кладезе их детских творческих прорывов, разноцветных волос и облаках-сладкой вате.