Я согрешил, Святой Daddy

      Церковь, в которую он приходил по средам и воскресениям, была огромной. На стенах иконы. Под высоким потолком колокол. Рамки икон, краска на стенах и потолке, канделябры для молитвенных свеч. Все золото.       Чан сидит на скамье, наблюдая за церковным хором. Он так и не понял, в честь чего поют. Если быть точнее, даже не знал, для чего хор вообще в церкви. Вот у Чана веский повод для присутствия здесь.       Он ощущает, как член истекает естественной смазкой и в штанах становится тесно каждый раз когда видит его.       Красивый и статный, всегда с идеально прямой осанкой, священник Чонин причина тому, что Чан посещает церковь.              Его черные глаза всегда находили Чана среди прихожан. Чан поклялся бы — если бы верил в Бога, — что видит в них огонь из самой Преисподней. Поклялся бы, если бы уверовал.       Хотя то, что он может видеть Чонина в рясе, считал благословением Сверху.       Проблема в штанах набирала масштабы катастрофы. Сидеть становилось невыносимо, как и поддерживать зрительный контакт со Священником.       «Как же хочется хотя бы прикоснуться к рясе»       Чонин в ней выглядит слишком горячо, возбуждающе. Мозг плывет, мысли в голове мешаются, пока он ясно не слышит:       — Ты исправно посещаешь церковь, — Чонин рядом с ним. Даже несмотря на него, Чан чувствует, как рядом присели черти. — Я хочу отблагодарить тебя. Идем.       Чонин встает со скамьи, и даже не проверив следует ли за ним Чан, уверенным шагом идет мимо хора в ризницу.

🙏🏻

      В комнате сильно пахнет ладаном из-за чего голова кружится сильнее. По всюду церковная атрибутика, название которой Чан не знал.       Священник подошел сзади Чана в плотную, шепча на ухо:       — Неужели ты и вправду веришь во Всевышнего? — Чан слышит наглую ухмылку в голосе. Чонин хватает его за шею, опирая на свое плечо. — Думаешь, что есть силы, способные замолить людям их же грехи? — Чан чувствует горячее дыхание на шее, то как влажно покусывают мочку. — Думаешь, что если удовлетворяешь себя с мыслью о Священнике, а потом приходишь в церковь, то ты обновился и можно грешить заново?       Чан натурально сгорает от внутренних ощущений. Его плавит дыхание Чонина, которое прожигает все внутренности. Узел внизу живота готов взорваться в любую секунду только от одной властности в голосе Чонина.       — Я… Нет, — голос звучит настолько надломленно, что Чан едва ли осознает, что это его собственный.       Но продолжить ему не дают, усиливают хватку на шее.       — Нотр-Дам сгорел, милый, верить больше не во что.       Чонин разворачивает Чана лицом к себе и впивается в его губы. Поцелуй грубый, властный, способный вознести любого прихожанина к небесам, даже если за ними ничего и нет.       Чонин упивается им. Размазывает слюну вокруг рта, облизывает кожу. Прокладывает дорогу из поцелуев-укусов по шее к ключицам.       — Хочешь, я помогу замолить грехи? — Чонин возвращается к губам Чана, — Может даже получится отпустить их все. Скажи, чего ты хочешь? — Чонин поднимает пальцем подбородок Чана, чтобы тот смотрел в глаза.       — Я хочу, что бы вы не снимали рясу, Священник, — Чан мямлит это тихо, но Чонин слышит.       — Ты — грешник. Ты знаешь, как замаливают грехи? — Чонин ощутимо оттянул его за волосы. — Тебе придется стоять на коленях. Ты согласен?       Чан о многом мечтал, но залезть Чонину под подрясник — дно личного айсберга. От осознания, он был готов скулить.       Он покорно опускается на колени, не смея шевелиться без указаний.       — Я согрешил. Я готов получить наказание.       — С каждым моим движением, ты должен ощущать, как очищаешься. Каждое прикосновение к члену для тебя должно стать просветлением. Приступай.       Чан задрал рясу до живота. Как бы ему не хотелось сразу припасть губами к выпуклости, он не мог пропустить ни миллиметра кожи ног. Он покусывал, облизывал, местами посасывал, пока не почувствовал, как его макушку тянут выше.       Без лишних сопротивлений он спустил трусы и потянулся к члену. Оттянув кожу, открыв головку, Чан начал посасывать, другой рукой проходя по всей длине.       Он хотел взять глубже, грубее, но здесь действовали правила Чонина.       Священник до сих пор держал его за волосы, устанавливая темп. Ужасно медленный, как будто пространство во круг них остановилось.       Чан проводит языком по основанию и берет в рот, задержав дыхание.       Он чувствует толчки и расслабляет горло, не мешая Чонину самому дойти до грани с помощью его рта. Давление усиливается с каждым толчком. От собственного наслаждения, Чан хватается за ноги Чонина, чувствуя, как напрягаются мышцы.       Чонин достает член, пару раз проводит по щекам Чана, кончая на лицо.       Кажется, у Чана есть еще много грехов. И он определено уверовал.