Между строк

      Свет трех лун отражается в разбитом стекле пробирок, и Даламару кажется, что он не иначе как проклят, а богов забавляют его попытки что-то объяснить. Особенно язвительным был бы немногословный Нуитари — о боги — Даламар представляет его ироничную ухмылку, и ему становится не по себе.       Право, было бы проще открыть врата в Бездну, прогуляться там и вернуться обратно, чем донести до шалафи суть своих чувств. Словно высеченный из камня, Рейстлин оставался абсолютно непробиваемо глух ко всем намекам и попыткам вызвать в нем хоть какие-то чувства.       За последние несколько месяцев Даламар перепробовал все, начиная от малозаметных намеков до прямой агитации к действиям.       Поначалу он думает, что маг намеренно игнорирует его попытки, однако игнорировать что-то настолько долго было не в его характере. Кроме того, Рейстлин был достаточно прямолинеен, чтобы вызвать его на прямой разговор, и совершенно не сентиментален, что сразу же исключало вариант, что он просто жалеет чувства ученика.       Однако шли недели, попытки сменяли друг друга, и у Даламара опускались руки. Невозможно было поверить, что маг настолько слеп, чтобы не заметить его намеков. Оставалось признать, либо у Маджере нет сердца, либо Арджент проклят и обречен на одиночество до скончания своих долгих лет.       В конец разбитый и отчаявшийся он выдвигается в лавку за травами, где и встречает Элистана. Даламар смотрит на жреца оценивающим взглядом — Элистан ведь знает мага не первый день, может, он знает что-то о Рейстлине, чего не знает сам эльф.       Даламар дожидается, пока Элистан закончит с покупками, и приглашает его в таверну. Право, может, шалафи болен или проклят чем-то особенным, может, в конце концов, ему нравятся женщины. По крайней мере, это многое бы объяснило, и с этим уже можно было бы как-то жить.       Прямо заданный вопрос ставит Элистана в неловкое положение, заставляя его не то побелеть, не то покраснеть. К чести жреца, тот не хватается за сердце, не спешит спрашивать у Даламара, нет ли у него бед с головой, и не проверяет, не проклял ли часом темный маг своего нерадивого ученика, что в его голове завелись сеи нездоровые мысли.       — Думаю, — неловко откашлявшись и огладив бороду, после длительного молчания заявляет Элистан, — с ним будет непросто. Насколько Рейстлин гениален в магии, настолько же он недалек во всем, что касается сердечной сферы. Если ты действительно хочешь донести до него свои… чувства, — жрец сереет от одной мысли, что Маджере вообще способен вызывать у кого-то оные, — тебе следует выражать их максимально прямо. Будь решительнее. Боюсь, намеков Рейстлин не поймет никогда. Не припомню, чтобы он вообще хоть когда-то на моей памяти кем-то интересовался.       Ответ слегка успокаивает Даламара. По крайней мере, он не находит прямого доказательства предпочтения магом женского пола (или кого-либо вообще). Эльф слушает внимательно, спрашивает про проклятие, кивает, делает выводы и под сочувственный взгляд Элистана покидает таверну, размышляя, насколько прямее ему можно быть, чтобы не быть выпнутым из башни при первом же удобном (или неудобном, тут уж как получится) случае.       Будь объектом его чувств эльфийка — да упаси, бог, кто угодно, хоть сам Палладайн — было бы и то проще. Он мог бы ухаживать за ней, проявлять знаки внимания, приносить дары, ходить с ней на свидания, защищать. Однако с шалафи приходилось держать какую-никакую субординацию — их разделяет не столько возраст, сколько жизненный опыт, ранг, магический уровень, а о защите оного не могло идти и речи — скорее, ему самому потребовалась бы защита, вздумай Даламар пойти наперекор желаниям мага. Впрочем, кажется, он достаточно отчаялся, чтобы рискнуть пренебречь и этим.       Возвращаясь в замок, Арджент несколько дней ходит задумчивый, составляя план, а затем переходит к действиям. Элистан рекомендовал ему быть прямее — хотя, казалось бы, куда уже прямее — стоило опробовать это на деле. Даламар смотрит на сидящего в кресле вместе с длинной рукописью в крайне благодушном настроении Рейстлина, на коленях которого лежит излучающий мягкий свет посох, и определяет границы.       Начать он решает с прикосновений. И, поскольку случайных касаний маг не воспринимает в принципе, Даламар решает несколько изменить привычный подход.       Заварив в чашке травы, он останавливается за креслом, облокачиваясь на спинку, бросает быстрый взгляд в исчерканный пометками свиток, узнавая острый почерк шалафи. Черные волосы соскальзывают со спины, падая на плечи мага. Он отводит их от лица, поднимая голову.       — Ваши личные наработки? — мягко интересуется эльф, протягивая Рейстлину чашку. Маг забирает отвар, задумчиво глядя в пергамент. Даламар скользит взглядом по бумаге — заклинание явно поисковое, хоть и претерпевшее определённые коррективы.       — Отчасти, — кивает Рейстлин, отпивая из чашки. Эльф деликатно накрывает его руку, указывая на одну из правок.       — Не совсем понимаю, что дает это. — Маг бросает быстрый взгляд на абзац.       — Этот контур должен усилить основную составляющую, расширив зону поиска. — Арджент невесомо скользит пальцами по чужому предплечью, ощущая под пальцами нежный бархат ткани.       — В узких кругах дорого заплатили бы за такие разработки. Да и не только за эти, — Даламар ловит взглядом самодовольную улыбку и склоняется чуть ниже, легко дотрагиваясь второй рукой до шеи мага. Глаза эльфа жадно вспыхивают, и он сглатывает, ощущая, как бьется под его пальцами пульс.       — Большинство ваших наработок уникальны, шалафи. Кто еще мог бы достичь таких высот за такой срок? — вкрадчиво шепчет Даламар, спускаясь пальцами к чужим ногам, ведет кончиками пальцев от бедра к колену, цепляя ногтями нагретое светом дерево. Маг поднимает голову, напрямую встречаясь с ним взглядом, смотрит иронично и пронзительно, и Арджент тонет под его взглядом, разом теряя все мысли.       — Даламар, — Рейстлин перехватывает его запястье, поднося его к лицу. — У меня мало кто пытался забрать посох, но таким способом этого не пробовал сделать еще никто, — он слегка касается губами тыльной стороны руки, а затем разжимает пальцы. Эльф с шипением отскакивает, встряхивая кистью, на которой алым кольцом расцветает пятно ожога. На глаза от боли наворачиваются слезы.       — Мазь от ожогов на самой нижней полке. И, если ты ничего не напутал при приготовлении, где-то примерно через час боль уйдет, — не глядя на него спокойно произносит Рейстлин, возвращаясь к работе.       Даламар смотрит в спину мага с искренней обидой и, стараясь беречь запястье, склоняет голову, отступая в темноту.       Amor dolor, — думает он, обрабатывая рану. Хорошо еще, что шалафи был в благоприятном расположении духа.       Памятуя о прошлом опыте и дожидаясь, когда полностью сойдет след от ожога, Даламар вносит в свой план коррективы. Если касаться шалафи небезопасно для здоровья, тогда он должен вынудить на касание его самого. И, когда он думает об этом, в голову ему приходит только одна идея.       Рассматривая выделяющийся среди книг синий корешок, эльф заранее морщится, сжимая пальцы. Фантомная боль от предыдущего его опыта еще жива, и за переплет он хватается далеко не сразу.       На раскатывающийся по библиотеке сухой взрыв маг прилетает почти мгновенно. Извлекает за шкирку из-под упавших книг воющего эльфа, отдирая его от книги.       — Кажется, я запрещал тебя трогать книги в синих переплетах, — яростно шипит Маджере, встряхивая его за шиворот. Если бы взглядом можно было убивать, Даламар был бы мертв. Эльф жмурится, но не пытается оправдываться. Руки жжет огнем, с пальцев капает. Даламар смотрит на стоящего в полосе света в клубах пыли разъяренного Рейстлина и думает, что его шалафи и правда похож на бога.       Вздыхая, Рейстлин, переносит их в лабораторию, с чувством опуская непутевого ученика на стул. С раздражением выставляет на стол склянки, обхватывает его руки, переворачивая ладонями вверх. Обрабатывает, нанося на пальцы мазь, затем бережно бинтует. Даламар смотрит, как осторожно касаются его тонкие пальцы мага, и болезненно улыбается.       — У вас нежные руки, шалафи, — благодарно шепчет он. Рейстлин смотрит на него пристально, затем касается тыльной стороной ладони его лба, хмурится и, видимо решив, что его ученик не иначе как тронулся головой, вливает в него седативное, и отправляет отдохнуть.       Уже ночью, так и не провалившись в объятия сна, эльф слышит тихие шаги и чувствует, как проседает под чужим весом кровать. Теплые пальцы касаются его рук, пока маг читает заклинание. Ощущая, как отпускает, наконец, боль, Даламар расслабляется, сдерживая улыбку. Кажется, несмотря на то что его мотивы так и остались не поняты, этот план можно считать не таким уж и провалившимся.       Залечив руки, Даламар какое-то время не предпринимает новых попыток объясниться, полностью закапываясь в работу и довольствуясь совместным времяпрепровождением, пока не встречает на рынке старую ведьму, приторговывающую из-под полы на рынке зельями известного характера. Непонятной на вид жиже он верит еще меньше, чем сомнительного вида старухе, тем не менее это наталкивает эльфа на мысль, и он погружается в поиски.       Любовная магия не самая распространенная, почти запретная, оно и понятно —какой маг решит делиться чем-то, что может быть использовано против него?       Даламар тратит чуть больше двух недель, тайком пересматривая все возможные источники, чтобы обнаружить, что подходящая более-менее под его запросы книга в башне всего одна, причем в настолько истлевшем состоянии, что без слез на нее не взглянешь.       Чтобы приготовить зелье, состав которого он с трудом собирает по обрывкам рассыпающихся зеленоватых страниц, требуется еще пара дней. Вливая в небольшую стоящую над горелкой колбу остатки эфира, эльф смотрит, как обесцвечивается жидкость, и думает, что попытка повторить появится у него при учете редкости последнего компонента не так уж и скоро.       Готовый эликсир, что вполне соответствует описанию, не имеет ни цвета, ни запаха. Даламар переливает жидкость в небольшой фиал, и на следующий вечер вливает ее в травяной отвар. Склоняет голову, ставя отвар перед сидящим за столом в кабинете шалафи, и отступает, внимательно наблюдая.       Все еще глядя в книгу, Рейстлин берет чашку, отпивая. Даламар неотрывно наблюдает за магом, пытаясь обнаружить изменения в его поведении. Маджере задумчиво смотрит в чашку, поворачивается к нему вполоборота, и в душе эльфа загорается слабая надежда.       — Если ты принес мне это на оценку, то неплохо. Но ты передержал кровь ласточки. И, кто бы тебя там не заинтересовал, использовать последний флакон эфира — верх кощунства. Поэтому позаботься в ближайшее время восполнить его запасы, — маг отставляет чашку на стол и, перевернув страницу, снова углубляется в чтение.       Эльф рассматривает расслабленную освещенную мягким светом фигуру, такую желанную и такую же недоступную, и бессильно прикрывает глаза.       Следующее утро встречает Даламара белесой поволокой стелящегося над самой землей тумана. Эльф готовит себе завтрак, заваривает шалафи травы — самого мага еще не видно, Рейстлин не любитель ранних подъемов — накидывает теплый плащ и покидает башню.       Тонущая в тумане роща, и без того не отличавшаяся чрезмерно дружелюбной атмосферой, встречает его пробирающей до мурашек стылой тишиной и липкими касаниями не в меру дружелюбного знакомого. Даламар крепче сжимает в пальцах амулет, заставляя призраков обидчиво отступить, и уверенно переступает змеящиеся по земле корни.       В город он выходит, когда солнце золотом разливается по крышам домов. Перед тем как посетить рынок, эльф заглядывает в небольшую спрятавшуюся в тупике за ветвями раскидистого вяза лекарскую лавку. Местный алхимик — древний, кажется, как сам город седой старик в пенсне — охотно заказывает у него некоторые зелья и мази, щедро платя чеканной монетой и нисколько не гнушаясь цвета его мантии.       Даламар выкладывает на стойку несколько флаконов и баночек, выменивает у старика пару мешочков сыпучих ингредиентов, когда взгляд его неожиданно натыкается на стоящую в углу небольшую чуть светящуюся в темноте склянку. Эфир! Тот самый злополучный эфир, который он не чаял раздобыть еще как минимум месяц.       Арджент торгуется, скрепя сердце берется за несколько не самых приятных в приготовлении заказов, и доплачивая сверху парой золотых монет, полностью удовлетворенный покидает лавку.       На повороте он заглядывает к травнице, берет мешочек редких в их местности семян расторопши и пучок листьев гроздовника, затем идет на рынок прикупить овощей и мяса.       Уже на обратном пути эльф замечает в одной из лавок корзину с морошкой. Ярко рыжие ягоды манят его взор — сам он не очень их любит, зато шалафи они нравятся — Даламар выкладывает перед торговцем несколько монет, забирая кулек.       Обратная дорога проходит в приподнятом настроении. Туман к полудню полностью рассеивается, и холодное солнце слегка согревает его плечи.       Подходя к роще, Даламар скидывает капюшон, слегка придерживая переброшенную через плечо сумку. Дубы встречают его угрюмым скрипом и шелестом голосов. Уже на подходе к башне что-то внезапно обвивает его ногу и дергает. Даламар с шипением растягивается на земле, светящийся флакон эфира выскальзывает из его кошеля, укатываясь к искореженным корням. Не жалея выражений, эльф немилосердно пинает ногой сердито поджавшийся корень и тянется за флаконом, когда замечает в мерцающем свете небесно-голубые цветы.       Не веря глазам, Даламар рассматривает прячущиеся под вывороченным из земли корнем фиалки — здесь, посреди Шойкановой рощи! — такие неуместные и чужеродные на этой мертвой отравленной земле, и все равно живые. Арджент с невольным трепетом срывает несколько цветов, думая, что его любовь к шалафи такая же — выросшая на мертвой почве, неуместная, чужеродная, но все равно живая.       Рейстлина он находит на кухне. Маг сидит за столом, с отвращением помешивая ложкой подогретый отвар и неохотно ковыряя сушеные фрукты. При виде входящего эльфа Маджере немного оживляется, и неприязненное выражение пропадает с его лица. Даламар опускается на соседний стул, кладет перед шалафи цветы и кулек с ягодами. С улыбкой пристально смотрит на мага.       Рейстлин смотрит на цветы, затем на эльфа, затем еще раз на цветы.       — Откуда ты узнал, что они мне нужны? — после некоторого молчания подозрительно интересуется он.       — Догадался, шалафи, — с бесконечным смирением шепчет эльф.       Маг недоверчиво хмыкает, затем вскрывает кулек, довольно щурится и кладет перед Даламаром несколько ягод. Арджент покорно берет одну в рот, жует. Сладкая, но с кисловатым послевкусием. Прям как его привязанность к шалафи.       Даламар смотрит из-под ресниц на довольного мага, затем на лежащие между ними хрупкие цветы и тоскливо вздыхает. Все-таки его шалафи безнадежен.       Когда все возможные варианты оказываются исчерпаны, Даламар решает, что пришло время для решительных мер. Любовь — это искренность, а о какой искренности между ними может идти речь, если все это время он докладывается кучке перепуганных магов. Возможно, это, конечно, станет его последним признанием, но, если это внесет хоть какую-то ясность между ними, стоило рискнуть.       Несколько раз откладывая сие чудесное признание, в конце концов, Даламар признает, что когда бы он не выбрал время, произнести это будет ни разу не легче, и решает сказать, когда они заняты подготовкой к одному из экспериментов.       — Шалафи, я бы хотел признаться… — в сторону листающего книгу мага он старательно не смотрит, переливая едкую дрянь из котла в одну из колб. — Конклав отправил меня сюда, чтобы я следил за вами, но я больше не собираюсь работать на них, — эльф вжимает голову в плечи, сжимаясь изнутри, как побитая собака. Признание дается ему тяжело. Страх быть выгнанным из башни намного пересиливает страх быть убитым.       Рейстлин останавливается взглядом на одной из страниц, смотрит в книгу, а затем без слов вскидывает в его сторону руку. Даламар шарахается от его руки, выливая содержимое колбы себе на пальцы, шипит сквозь зубы от боли, роняя склянку на пол. Прижимает уши, задирает рукав мантии вверх, осматривая руку.       Закатывая глаза, маг вздыхает, хватая его за запястье, и выплескивает на кисть подготовленную для эксперимента воду.       — Сядь, — не терпящим возражения голосом едко шипит Рейстлин, направляясь к заставленным полкам.       Когда он возвращается и берет его за руку, эльф вздрагивает, недоверчиво зажимая уши — обычно свои раны он обрабатывает сам, за исключением случаев, когда это не является возможным. Прикосновения чужих пальцев, когда маг наносит мазь на обожжённую кисть трогательно осторожные.       — Вы не собираетесь меня убивать? — спустя некоторое время напряженного молчания рискует несмело уточнить Даламар. — Все-таки я достаточно долго скрывал правду…       — Насчет последнего, я в курсе всего, что происходит в этой башне. Насчет первого, глупость убьет тебя раньше, мне не стоит беспокоиться, — он закрывает пузырьки и, поставив их на стол, берет бинт. — В следующий раз сдаешь мне технику безопасности при обращении с реактивами и их подаче. Лабораторию уберешь через часа два, когда пройдет действие мази, ну, и всю башню, включая подвал, заодно тоже, — опираясь на посох, Маджере раздражённо захлопывает лежащую на столе книгу и, бормоча под нос про малолетних идиотов, покидает помещение.       Даламар рассматривает пузырящееся на полу зеленое пятно, затем смотрит на свою перебинтованную руку и со слабой улыбкой думает, что признание стоило того, чтобы их отношения все же сдвинулись куда-то с мертвой точки.       С уборкой башни он заканчивает только к следующему полудню. Словно отвечающий его настроению зарядивший к концу вечера дождь неожиданно затягивается и продолжает уныло стучать по стенам еще несколько дней к ряду, погружая башню и всех ее обитателей в нездоровое уныние. Даже полуаморфные живцы притихают, впадая в кукольное подобие анабиоза.       На улице ощутимо холодает, и, несмотря на все усилия эльфа, башню быстро захватывает сырость. Не страдавший в последние время от сильных приступов Рейстлин, снова начинает давиться кашлем, плотнее кутаясь в подбитую мехом мантию. Травы едва ли помогают снять приступы надолго. Маг меняет отвары, откладывает несколько значимых опытов, ловит обеспокоенные взгляды Даламара и раздражается еще больше.       Смотря на беспросветно затянутый горизонт, Арджент стирает со стола, где минуту назад сидел маг, щедрые пятна крови и стискивает пальцы в кулак. Рискуя нарваться на чужой гнев — шалафи не потерпит жалости — он в тайне пролистывает книги, изучая уже имеющийся состав и пробуя его изменить.       Спустя четыре дня, когда эльф экспериментирует ночью в лаборатории над составом, его беспокоит призрак. Алые глаза зависают над столом, смотрят пристально, тяжело. Даламар гасит под ретортой пламя и удивленно — призраки избегают общения с ним, предпочитая в случае необходимости обращаться к шалафи — следует за настойчиво маячащим перед глазами силуэтом, пока не останавливается перед дверью в чужую спальню.       Даламар с сомнением смотрит на дверь, затем на угрожающе вздувшегося призрака. За ручку он берется, предварительно читая защитное заклинание и проверяя дверь на наличие заклятий. К его удивлению, магия ничего не обнаруживает, хотя маг на его памяти забывчивостью не страдал. Осторожно стуча, эльф, так и не получив ответа, заходит. Рейстлина он находит лежащим на кровати, закутанным в одеяло.       — Шалафи? — маг не откликается, и он присаживается перед кроватью, касаясь высунутой из-под одеяла руки. Рука оказывается дрожащей и горячей на ощупь.       Даламар садится на чужую постель, ощущая неестественное волнение, и касается лба шалафи, откидывая с лица влажные пряди волос. Дыхание мага сиплое и тяжелое. Рейстлина мелко трясет, и он сбрасывает руку Даламара, бормоча что-то невразумительное и заходясь хриплым кашлем. Эльф смотрит, как на наволочке расцветают размашистые темные пятна, и, сохраняя неожиданное спокойствие и беспристрастность, думает.       Возвращаясь в лабораторию, он перерывает полки, закидывает в карман несколько флаконов, убеждаясь, что кое-что все же придется готовить. Потом спускается в кладовую, с каким-то отстраненным удивлением отмечая привычную ему собранность, заходит в кабинет за книгой и возвращается в лабораторию. Жаропонижающее готовится легко, но требует времени, чтобы настояться.       Даламар оставляет готовое зелье на столе, затем наливает в миску воду, берет полотенце и спускается вниз, забирая с кухни заранее приготовленный настой.       Возвращаясь к шалафи, он вливает в чашку содержимое пробирок, затем тянет мага за плечо, заставляя перелечь. Выглядящий совершенно слабым, Рейстлин внезапно оказывает ему сопротивление, шипя и смешивая диалекты.       Вынужденный отдирать от себя руки мага, Даламар заламывает тощие кисти ему за голову, удерживая их за запястья, и наваливается ему на грудь, заставляя лежать смирно. Золотые глаза вспыхивают — Маджере смотрит на него неожиданно остро и высокомерно, как смотрят на зарвавшегося неожиданно ощутившего себя сильным щенка, а затем с губ его срывается начало очень хорошо знакомого эльфу заклинания. Не давая ему закончить, Арджент с ужасом зажимает магу рукой рот. Здесь достаточно жарко и без огненных заклинаний! Рейстлин смотрит на него оскорбленным полным досады взглядом, но прибегнуть к магии больше не пытается. Спешно вспоминая слова, эльф шепчет что-то принудительно успокаивающее, и, только почувствовав, как расслабляется под ним маг, убирает руку.       Ощущая стремительное биение собственного пульса, Даламар смотрит на распростертой под собой тело, чувствует под собой чужое учащенное сердцебиение, и его ведет. С силой стискивая запястья мага — наверняка останутся синяки — он заставляет себя собраться.       Беря в руки чашку и убеждаясь, что сопротивления со стороны Рейстлина больше не предвидится, он заставляет его пить, затем мочит в миске с водой полотенце и, откинув одеяло, обтирает дрожащее тело мага, стараясь сохранить в себе беспристрастность.       Накрывая Рейстлина одеялом, Арджент выходит за дверь, прислоняется к ней спиной и только тогда позволяет себе выдохнуть.       Несколько дней проходят в уходе за магом. Даламар поджимает губы, критично оценивая состояние шалафи. Состояние Маджере едва ли можно назвать удовлетворительным. Эльфу относительно удается снять жар, однако мага продолжает мучить исступляющий кашель, и его состояние и так нестабильное ухудшается. Даламар меняет постель, стараясь не смотреть на кровавые пятна, которых с каждым днем становится все больше, бессильно сжимает пальцы и думает.       В конечном итоге, поскольку старый состав практически перестает действовать, эльф полностью отказывается от него, пробуя вариации и испытывая их сразу на Рейстлине. Что-то работает хуже, что-то лучше, однако ни что не позволяет удержать эффект долго, либо сами приступы становятся длиннее и тяжелее.       Книги не дают ответа, поиски нового состава затягиваются. Когда призрак появляется перед Даламаром во второй раз, мага он находит с приступом удушья. Шипя под нос проклятия, он вскидывает руки, читая единственное известное ему на этот случай заклинание.       Дожидаясь, когда дыхание шалафи более-менее выровняется и кожа потеряет нездоровый синюшный оттенок, Даламар обессиленно опускается на кровать, стирая со своих губ кровь, и долго сидит, сжимая в пальцах чужую взмокшую ладонь. Рейстлин дышит сипло и неровно, но дышит.       Поднимаясь обратно в лабораторию, эльф замирает перед заваленным исписанными листами столом, затем смотрит в сторону окна, сквозь которое виднеется черный провал луны. Было бы странно просить помощи у Нуитари, все же он не является богом целительства. Тем не менее Даламар садится на стул и прикрывает глаза, взывая к богу. Не получая ответа, эльф вздыхает. Тяжесть дня наваливается на него тяжелым грузом, и он, прикрывая глаза, кладет голову на руки, проваливаясь в сон.       Утро встречает его хмурым небом и ставшей привычной за несколько дней усталостью. Собираясь смахнуть со стола, чтобы расчистить немного места, исписанные листы, Даламар внезапно берет верхний, внимательно рассматривая его расширившимися глазами. Правки, внесенные алым цветом прямо поверх его записей, сразу бросаются в глаза. Аккуратные круглые так не похожие на его неразборчивые или острые шалафи буквы.       Там же, под листом, он находит щедрую охапку завернутых для сохранности в тонкую холодную шкуру ящерицы усыпанных белыми цветами свежих побегов багульника. Он неверяще перебирает зеленые веточки — на Кринне широко распространен багульник розовый, более же сильный по своим свойствам белый не произрастает нигде, кроме болотистых окрестностей Кзак Царота. Теряясь в сомнениях, кого благодарить, Даламар шепчет общую форму признательности богам и, осторожно завернув рассыпавшиеся растения обратно в чешуйчатую кожу, с листком отправляется в кладовую.       Готовый отвар имеет такой едкий запах, что сомневаться в его вкусовых качествах особо не приходится. Тем не менее уже к вечеру Рейстлину, кажется, впервые за эти несколько дней становится действительно лучше. Даламар вслушивается в ровное дыхание и позволяет себе, наконец, отдохнуть.       Спустя четыре дня эльф отмечает, что алые пятна практически полностью пропадают с постели мага, а спустя еще пару дней, когда он спускается к Маджере проверить его состояние, на пороге его встречает цепкий взгляд золотых глаз. Рейстлин выглядит слабым, но смотрит в отличие от большинства предыдущих дней полностью осмысленно.       Даламар присаживается на край кровати, протягивая чашку. Садясь на постели, Маджере берет у него отвар, отпивает и морщится так, словно у него сводит зубы.       — Ты изменил состав, — шепчет Рейстлин. В его голосе нет вопроса. Даламар кивает. — У нас не было болотного багульника, откуда ты его достал? — Арджент отводит взгляд — не говорить же шалафи, что он молился богам о его здоровье.       — Это… долгая история, — в конце концов произносит он.       — В которую, полагаю, я не должен быть посвящён, иначе ты бы сказал прямо, — ехидно уточняет Рейстлин. Даламар морщится от формулировки, но кивает. Маг хмыкает и отдает пустую чашку, снова ложится в постель, и смотрит на эльфа из-под полуприкрытых век.       — Ты мог бы убить меня, и Башня с посохом перешли бы тебе, — он произносит это абсолютно спокойно, словно и правда допускал этот исход. — Конклав тут же простил бы тебе предательство, — маг смотрит на него пронзительным взглядом, и у Даламара мурашки бегут по спине.       — Моя жизнь принадлежит вам, а не конклаву, — холодно отвечает эльф, поднимаясь, чтобы избежать дальнейших расспросов. Рейстлин тонко улыбается и окликает его уже в дверях. Даламар оборачивается с тяжелым сердцем.       — Откуда у меня синяки на запястьях? Или это тоже «долгая история»?       — Вы сопротивлялись, мне пришлось вас держать, — стараясь не отводить взгляда, выдает некую полуправду эльф. Лгать он не пытается, зная, что чистую ложь маг раскусит сразу и это вызовет только больше вопросов.       — И ты, видимо, решил насладиться этим от души? — насмешливо интересуется Рейстлин. Даламар нервно стискивает пальцами дверь и прячет взгляд. Его беспокойство не остается незамеченным. Маджере выразительно вскидывает бровь. — Даламар?       — Я не хотел вам навредить. Прошу принять мои извинения, — эльф склоняет голову. Маг смотрит на него странным взглядом, но больше не задает вопросов.       Закрывая за собой тяжелую дверь, Даламар прислоняется спиной к стене и стискивает мантию на груди, дожидаясь, пока успокоится сердце. Вопрос времени, когда шалафи заметит изменения в его поведении и начнет делать выводы, и еще больший вопрос, к чему он в итоге придет.       Спустя несколько дней Рейстлин окончательно встает на ноги, и жизнь в Башне возвращается в привычную колею. Не имевший возможности нормально выспаться и буквально валящийся от усталости во время болезни мага, Даламар наконец позволяет себе отдохнуть. Тогда же эльфу начинают сниться сны. Фантазии в его голове мешаются с воспоминаниями. Ардженту снятся чужие руки, ласкающие его тело, требовательные поцелуи и шалафи, просящий его не останавливаться.       Просыпаясь дрожащий и мокрый, Даламар тихо стонет в подушку, касаясь себя и несколькими движениями доводя до себя до оргазма. Ощущая себя абсолютно разбитым, он заставляет себя встать и привести себя в порядок, ловя себя на мысли, что будь его сны реальны, ему не пришлось бы делать это самому. Роняя гребень, которым он расчесывал спутанные волосы, эльф прислоняется лбом к зеркалу, чувствуя, как холодит разгоряченную кожу зеркальная поверхность, и заставляет себя успокоиться.       На Маджере в течение дня он старается лишний раз не смотреть, боясь, что взгляд выдаст его мысли, но полностью погруженный в работу шалафи не замечает странностей в его поведении, и Даламар в кои-то веке благодарен ему за это.       Безуспешно стараясь сосредоточиться на работе, эльф чудом не допускает ошибок, взваливая на себя даже больше положенного. Вечером, смотря в книгу, Даламар несколько раз перечитывает один и тот же абзац и с раздражением захлопывает фолиант, понимая, что из прочитанного минуту назад не может вспомнить и слова.       Так продолжается несколько дней до одного из призывов, где он должен поддерживать защитный контур. Трещащий под непрекращающимися ударами хвоста барьер едва выдерживает натиск разгневанной твари, когда эльф и без того вымотанный внезапно понимает, что не может вспомнить финальные слова.       Иглистый хвост еще несколько раз хлещет по мерцающему заслону, а затем разбивает его. В сознании темнеет от боли, когда костяной хвост насквозь пронзает его, подвешивая к стене. Даламар смотрит на свое пробитое плечо, затем на продолжающего читать заклинание косящегося на него Рейстлина.       На помощь он не рассчитывает, маг не посмеет вмешаться — если прервать сейчас призыв, отослать тварь обратно уже не получится, кроме того, он помнит об уговоре, что, если что-то идет не так, каждый спасает себя сам. Его задача — не помешать Маджере закончить.       Тем не менее заклинание обрывается на полуслове, Арджент с изумлением замечает выросшую перед собой черную фигуру. Мелькает кинжал, а затем тварь, истошно воя, наконец отпускает его, и Даламар со стоном валится на пол. Не позволяя себе ошибиться снова, он тут же поднимается и встает рядом с магом, стараясь игнорировать пронзающую плечо боль. Вдвоем им удается загнать демона в угол и после протяженной борьбы испепелить его.       Осматривая наполовину разгромленную лабораторию, Рейстлин вздыхает и оборачивается к эльфу.       — Это моя вина, вам не стоило вмешиваться, шалафи, — Даламар кривит душой, вмешательство мага шевелит в его душе надежду, что возможно он не так уж и равнодушен ему, по крайней мере, не настолько, чтобы разбрасываться им как расходным материалом.       Руку сводит болью, по груди течет кровь, однако эльф не обращает на это внимание, покорно склоняя голову перед Рейстлином в ожидании наказания.       Маг еще раз вздыхает и, прикрывая глаза, устало касается лба.       — Снимай мантию, я посмотрю плечо, — безэмоционально произносит он, присаживаясь на чудом уцелевший табурет. Даламар вздрагивает, неверяще поднимая взгляд, затем благодарно склоняет голову и, сбрасывая мантию с плеч, позволяя ей свободно повиснуть на поясе, присаживается перед магом.       Осмотрев его плечо, Рейстлин поднимается и отходит к шкафам в уцелевшей части лаборатории, возвращаясь с несколькими склянками, бинтами и хирургическими инструментами.       Кладя руку эльфа себе на бедро, он прижимает ее локтем, фиксируя, и берется за пинцет. Не смея поднять взгляд, Даламар расширившимися зрачками смотрит в пол, ощущая под рукой теплый мягкий бархат, и чувствует, как горят кончики прижатых ушей.       Вытаскивая пинцетом несколько коротких обломанных костяных игл, Рейстлин бросает их на пол, затем смешивает несколько флаконов и щедро льет на рану с обеих сторон. Арджент мелко дрожит под его руками, разрываясь между желанием, чтобы это закончилось побыстрее и не заканчивалось никогда.       Память любезно подбрасывает обрывки снов, реальность смешивается в его голове, тело отвечает охотно и закономерно. Даламар стискивает в пальцах черный бархат мантии, и маг, воспринимая это, видимо, как признак боли, добавляет сверху еще один флакон — что-то анестезирующее, угадывает Арджент, ощущая, как притупляется чувствительность.       Подрагивающие пальцы осторожно касаются его кожи, когда Рейстлин начинает медленно сшивать края раны под ключицей. Магу редко приходится шить — мертвые в этом не нуждаются, живые же предпочитают не обращаться к нему за помощью.       Чувствуя несмелые касания пальцев, Даламар прикрывает глаза и глубоко дышит, радуясь, что спущенная до бедер мантия до сих пор позволяет скрывать его возбуждение.       Заканчивая сшивать рану, Маджере берет бинт, внахлест забинтовывая плечо, стараясь не фиксировать при этом сустав.       — Благодарю… шалафи, — шепчет эльф, едва не ошибаясь в форме обращения, когда маг заканчивает.       — Через два дня жду тебя перед башней. Будешь отрабатывать защитную магию. А сейчас приберись в лаборатории и на этом свободен, — Рейстлин подхватывает свой посох и, поднимаясь с табурета, покидает лабораторию.       Даламар не поднимая головы, дожидается, когда хлопнет дверь, и только тогда, опираясь на табурет, позволяет себе коснуться себя. Все равно грязнее в лаборатории уже не станет. Иступлено жмурясь, он крупно вздрагивает, кончая и думая, что так больше продолжаться не может.       Решение к нему приходит, пока он убирается в лаборатории. Вертя в руках попавшееся ему на глаза сонное зелье, Даламар думает, что спать без сновидений лучше, чем травить себя несбыточными мечтами. Кроме того, он больше не может себе позволить допускать ошибки — следующая может стоить ему куда дороже. Однако употреблять зелье в больших количествах нельзя, вялость и его работа не совместимы, кроме того, длительное употребление может привести к существенной потере координации. Впрочем, этого ведь можно и избежать, если правильно подобрать антидот…       В ту ночь, первую за долгое время, Даламар, наконец-таки, спит без снов.       В отличие от эльфа Рейстлин напротив долго не может уснуть. Прокрутившись в постели, он накидывает мантию и теплый плащ, заваривает себе в чашке травы и выходит на задний двор, где с недавних пор с легкой руки его ученика растут непонятно откуда притащенные фиалки.       Цветы он находит странными, не подчиняющимися проклятию его глаз. Маджере даже проверяет, настоящие ли они. Фиалки оказываются настоящими, нежными на ощупь и сладковатыми на запах. Магия так же не находит в них ничего особенного, и Рейстлин наконец отстает от них, никак не комментируя голубой рассадник на заднем дворе Башни. Цветы ему даже по-своему нравятся, поскольку в отличии от всего остального, умирающего и распадающегося, он имеет возможность насладиться их красотой.       Располагаясь в траве среди голубых соцветий, он накидывает капюшон и долго смотрит в небо, где разливается, перекрывая остальные луны, яркий ореол алой луны. Рейстлин больше не служит Лунитари, чтобы ощутить трепет этой особенной ночи, тем не менее он отпивает из чашки, позволяя себе полюбоваться видом.       — Прекрасная сегодня луна, не так ли? — Маг оборачивается и чуть не роняет чашку с отваром. Кажется, ночь сегодня и правда особенная.       Видеть перед собой богиню алой луны несколько дико. Тем более при учете того, что на данный момент он служит другому богу.       Маджере ощущает, как пробирает до костей ее мощь, и уважительно склоняет голову, теряясь в догадках.       — Не стоит беспокоиться, маг, я здесь не для того, чтобы вспоминать старые прегрешения, — Лунитари улыбается притягательно и открыто. Алое платье рассыпается шуршащими складками, когда она присаживается рядом с ним. — Боги с любопытством наблюдают за тобой.       — Если боги хотят поговорить со мной, почему здесь ты, а не Нуитари? — Лунитари смотрит на Рейстлина укоряюще, почти обиженно, но маг угадывает в ее глазах озорство.       — Прийти сюда — мое личное желание. Кроме того, взгляни на небо, — она указывает рукой на небосклон, — сегодня моя ночь, Маджере.       Рейстлин и правда поднимает голову, разглядывая ярко сияющий среди звезд алый диск. Тонкая изящная кисть ложится на его плечи, богиня доверительно кладет голову ему на плечо и смеется, замечая, как в замешательстве вздрагивает Рейстлин.       — Ты мне симпатичен, маг. Считай это просто встречей старых знакомых. Выпьем? — неуловимым движением она материализует в своих пальцах бокал с вином, протягивая его магу. Маджере поднимает зажатую в пальцах чашу с отваром. Лунитари пожимает плечами, отпивая. Теплый ветер колышет рассыпавшиеся по плечу мага длинные рыжие волос. Рейстлин отпивает из чашки, настороженно наблюдая — расположение его бывшей богини скорее пугает, чем льстит.       — Кажется, твой очаровательный ученик несколько изменил состав, — усмехается она, проницательно глядя в его чашку. — Как ощущения?       — Лучше не бывает, — иронично цедит Рейстлин, пряча взгляд под капюшоном.       — Времена войн копья прошли, а ты все такой же заносчивый, — тихо смеется Лунитари. — Судя по всему, этот твой темный эльф делает успехи.       — При всех его недостатках из него вышел на удивление стоящий ученик. Думаю, в будущем он станет неплохим темным магом, — самодовольно произносит Маджере.       — И только? — Рейстлин вопросительно вскидывает бровь, но богиня вздыхает и отмахивается от него.       Некоторое время они сидят молча, глядя на звезды, затем Лунитари нехотя отстраняется.       — Знаешь, Маджере, до тебя я не встречала настолько слепых людей, и речь не про твои глаза, хотя и про них тоже, конечно. Точнее про то, где они были все это время... — богиня подпирает голову рукой и смотрит на мага проникновенным взглядом.       — Я не совсем понимаю, — прохладно отзывается Рейстлин, кутаясь в наброшенный на плечи плащ.       — Понял бы, быть может, если почаще поднимал голову от своих книг, — Лунитари прячет улыбку в бокале с вином. Маг оскорбленно хмурится и поджимает губы — за одержимость магией его еще не упрекали.       — Возможно, тебе стоит присмотреться к тому, что происходит у тебя под носом. Может, это поможет тебе открыть глаза, — Лунитари кладет на землю перед ним извлеченный из воздуха небольшой прозрачный шар и растворяется в воздухе, не дожидаясь ответа.       Маджере поднимает сферу, вертит ее в руках, не находя ничего примечательного, и прячет ее в карман.       Следующие несколько дней маг пристально присматривается ко всему, что происходит в башне, прислушивается к разговорам призраков, поручая им осмотреть башню на предмет чего-нибудь подозрительного, самостоятельно проверяет живцов.       За Даламаром он следит с особой тщательностью. Рейстлин внимательно наблюдает за эльфом, замечая малозаметную нервозность в своем присутствии (впрочем, он не может вспомнить никого, кто бы чувствовал себя с ним по-настоящему спокойно), ловит на себе странные взгляды и отмечает общую подавленность своего ученика. Кроме того, судя по изменениям запасов, Даламар явно в каких-то нездоровых количествах глушит сонное зелье.       Осматривая предоставленный под чужие опыты стол, он находит несколько отчетливо пахнущих мелиссой колб. Любопытно, его ученик знает про побочные эффекты?       Порыскав еще немного, он также находит среди пустых флаконов покрытую радужными разводами пробирку с еще не высохшими на стенках розовыми каплями. Ага, кажется, все-таки знает, раз использует антидот. Рейстлин испытывает странную гордость — все-таки Даламар был достойным его учеником. Тем не менее прояснить некоторые моменты все же стоило.       Забирая с собой одну из оставшихся из-под сонного зелья колб, он покидает лабораторию.       Даламара он находит сидящим за столом в библиотеке, перерисовывающим с манускрипта астрономическую диаграмму. Подходя ближе, он присаживается вплотную на край стола, сдвигает рукой книгу и слегка склоняется над учеником, демонстрируя колбу.       — Хочешь что-нибудь рассказать мне? — Арджент смотрит на него исподлобья в упор и молчит. — Уверен, что ничего не хочешь рассказать? — Эльф выглядит отстраненным, но Рейстлин улавливает в его быстром взгляде страх и цепляется за это.       На самом деле в самом факте использования зелья нет ничего странного. Даламар мог сослаться на бессонницу или болезнь, и Рейстлин принял бы такой ответ. Настораживает реакция ученика.       — Вы можете наказать меня, но я бы не хотел, чтобы вы знали, — после некоторого молчания произносит он. Очаровательно.       Маджере прячет склянку в карман и, поднимая голову эльфа за подбородок, склоняется ближе. Даламар вздрагивает, замирает, смотрит расширенными зрачками, стискивая в руках перо.       — О чем еще ты бы не хотел, чтобы я знал? — приторно мягко интересуется он, щуря глаза и изучая реакцию эльфа. Даламар ловит руку Рейстлина и касается губами острых костяшек пальцев, не отводя взгляда. Пальцы его холодные и слегка подрагивают.       — Если вас интересует что-то определенное, шалафи, вам следует просто спросить. Я не хотел бы отвечать на конкретный вопрос, однако постараюсь удовлетворить ваш интерес в других.       Если после истории с признанием эльф все-таки и умудрился (хотя, когда бы он успел при его-то занятости?) найти себе нового хозяина, то его мастерство в сокрытии этого явно возросло.       — В таком случае ты не против, если я задам тебе несколько вопросов?       Заклятие искренности, срывающееся с чужих губ, эльфу хорошо знакомо. Рейстлин вздыхает — Даламара сложно в чем-то упрекнуть: он идеально вышколен, беспрекословно исполнителен и так же, как и он, разделяет страсть к магии. Но предупреждениями богов не стоит пренебрегать, даже если это уже не твой бог.       — Кому ты служишь?       — Нуитари и вам, шалафи, — Даламар чуть крепче сжимает чужую руку.       — Ты служишь еще кому-то помимо меня? — уточняет Рейстлин.       — Я бы не променял вас ни на кого другого, — с насмешкой отвечает он, с вызовом глядя на мага.       — С чем связано твое нежелание отвечать на первый вопрос? — все-таки интересуется маг.       — Я боюсь упасть в ваших глазах, шалафи, — доверительно выдыхает эльф.       Рейстлин хмурится в некотором замешательстве. Кажется, какими бы там не были мотивы его ученика, к предупреждению Лунитари он отношения не имеет.       — Что-то еще, шалафи? — Даламар смотрит на него пристально, словно и правда ждет чего-то еще. И это неясное «что-то еще» прослеживается в каждом его жесте, фразе, взгляде. Задумчиво разглядывая ученика, он приходит к выводу, что скорее всего Арджент просто устал — все-таки нагрузка, сваливавшаяся на него последние несколько недель, была и правда большой. Маджере и сам не против немного отдохнуть, в конечном итоге, последние пару недель и так были достаточно эффективными.       — Завтра ночью, когда алая луна будет в зените, надо будет проверить одну вещь, до этого можешь отдохнуть, — решает он и поднимается со стола, направляясь к выходу. У двери он оборачивается, оглядываясь на Даламара. Эльф лежит на раскрытой книге, накрыв голову руками. Кажется, его ученику и правда нужен серьезный отдых.       Следующим вечером, когда свечение Лунитари становится наиболее ярким, цветными отблесками отражаясь в стеклах, Рейстлин рисует на полу широкий расчерченный по сторонам света защитный круг, кладет в него поблескивающий шар и зовет Даламара.       Затем смотрит на конструкцию и, поглядывая в лежащую рядом книгу, добавляет еще один контур послабее — в конечном счете это он сменил бога, как знать, не пришло ли время платить за это. Кажется, ему слышится тихий смех богини, впрочем, маг может и ошибаться. Когда живешь в башне, где никогда не бываешь одинок, даже оставаясь один, на подобные вещи перестаешь обращать внимание.       Когда в помещение заходит Даламар, Рейстлин сидит на корточках у границ нарисованного мелом круга. Шар на его посохе горит неясным дрожащим светом.       — Ты знаешь, что это? — задумчиво интересуется Маджере, указывая концом посоха на нарисованный круг.       Эльф присаживается рядом, разглядывая лежащий в центре предмет.       — Магический шар?       — Еще предположения будут? — закатывая глаза, ехидно интересуется маг.       Даламар пожимает плечами и, вскинув над предметом руку, читает заклинание. Сначала одно, затем другое. Стекающий с ладони фиолетовый свет заполняет защитный круг и гаснет. Хрустальный шар остается шаром, никак не реагируя на магию.       — Моя магия не находит в нем ничего ни опасного, ни безопасного — никакой силы. Что это, шалафи? — Рейстлин смотрит на прозрачную сферу, затем оглядывается в сторону окна.       — Понятия не имею. Подождем, пока Лунитари не наберет полную силу, — игнорируя вопросительный взгляд ученика, Маджере удобнее устраивается на полу и кладет посох на колени, прикрывая глаза.       Ждать приходится недолго. Когда алая луна восходит в зенит, шар внезапно вспыхивает изнутри алым светом. Маги оживляются, переглядываясь друг с другом.       Поднимаясь с пола, Рейстлин присаживается рядом с защитным кругом, вскидывает над шаром руку, прощупывая его магией. Шар послушно окутывается нейтральным голубым свечением. Маджере хмурится, затем протягивает руку, осторожно касаясь шара. Под его прикосновением сфера теплеет, и в границах круга, вспыхивая у барьера, разливается алый свет.       — Думаю, он призван что-то показать, но круг ограничивает его, — задумчиво произносит Даламар, наблюдая за поведением шара. Рейстлин согласно кивает, а затем стирает несколько рун, разрывая оба контура. Ничем не ограниченный, свет вспыхивает ярче, устремляясь в дальний угол помещения, где под темной пыльной портьерой находятся Врата. Маг настороженно хмурится, отрывая руку от шара. Свечение гаснет.       — Попробуй ты. — Даламар послушно берет в руки прозрачную сферу, смотря как стекающийся к его ногам алый свет колеблется, а затем уверенно замирает под ногами шалафи. Рассматривая образовавшийся под собой алый круг, Рейстлин удивленно вскидывает бровь, бросая взгляды то на ученика, то на зажатую в его руке сферу.       — Очень любопытно. Притащи-ка живца из подвала. — Эльф послушно кивает, а затем, положив шар на место, скрывается за дверью. Возвращается он уже через минуту, таща с собой маленькое не сопротивляющееся существо. Посадив его рядом со сферой, Даламар отходит на пару шагов, давая пространство.       Рейстлин присаживается рядом с преданно уставившимся на него существом.       — Дотронься до шара, — приказывает маг, внимательно наблюдая за живцом.       Покорно выпустив липкие студенистые ложноножки, он опутывает ими вспыхнувший шар. Кажется, нагревшаяся сфера пугает его, потому что живец пищит, обеспокоенно втягивая несколько отростков, но от шара не отлипает.       Разлившийся свет вытягивается, замирая под ногами сидящего рядом Маджере.       — Понятно. Можешь отпустить, — кивает маг. С явным облегчением живец втягивает бледные ложноножки, заискивающе (если к существу подобного вида вообще применимо это понятие) глядя на своего создателя.       — Отнеси его обратно в подвал, — вздыхает Рейстлин, отводя взгляд. Даламар кивает и забирает живца, возвращаясь уже без него.       — Думаю, этот шар демонстрирует наши желания, — начинает маг, глядя на странно побледневшего ученика. — Мое желание открыть врата, твое желание учиться у меня и волю живца служить мне. Одно не дает мне покоя, что должно дать мне это знание? — Рейстлин вглядывается в полыхающий алым шар.       Он что-то упускает, что-то очень важное, он чувствует это, но что? Чертовы боги с их чертовыми загадками, почему нельзя просто сказать прямо?       Наблюдающая за происходящим Лунитари с сочувствием смотрит на Даламара. Нуитари ухмыляется и снисходительно касается ее плеча.       — Я бы удивился, если бы он понял. Кто вообще может понять женские намеки?       Богиня вздыхает. Случай безнадежный и лечению не подлежит. Даже боги бессильны перед неспособностью Маджере понять, что у его ученика есть к нему чувства.       Всю следующую неделю Рейстлин ловит на себе странные взгляды, но отмахивается от них, слишком поглощенный работой. Изученный от и до переданный богиней хрустальный шар, ныне покоящийся на каминной полке в кабинете, не дает ответов, и маг, чувствуя острую необходимость что-то предпринять, но не имеющий представления в каком направлении двигаться, решает просто усилить охранный барьер Башни. В конечном итоге, лишняя защита еще никому не мешала. Даже если и не совсем понятно, от чего надо защищаться.       Распугав всех еще не до конца отошедших от его прошлого появления эстетиков и добившись осуждающего вздоха махнувшего на него рукой Астинуса, Рейстлин перекапывает не менее трех десятков книг, прежде чем находит то, что ему нужно. Правда, в итоге его все равно ждет разочарование, поскольку среди ингредиентов, требующихся для обряда, значится сердце дракона. А дракона, готового пожертвовать ради него своим сердцем, на горизонте пока как-то не наблюдалось.       Мрачной тенью дожидаясь шалафи на ступенях библиотеки (внутрь неестественно бледные эстетики отказались впустить его даже под страхом смерти, утверждая, что в качестве угрозы библиотеке хватит и одного его учителя), Даламар исподлобья рассматривает проходящих по дороге людей, всем своим видом излучая враждебность. Получается у него, судя по всему, отменно, потому что уже через полчаса перешептывающихся и косящихся на него людей становится меньше, а через час площадь перед библиотекой и вовсе вымирает, доставляя эльфу угрюмое удовлетворение.       Цель их похода в библиотеку он представляет себе весьма расплывчато — где-то между бесконечными размышлениями о работе Маджере роняет что-то про предупреждение, затем про шар, а потом и вовсе перестает отвечать, закапываясь в магические выкладки.       Странный шар — ему так и не удается выяснить, откуда он у шалафи — эльфу не нравится. В отличии от Рейстлина у него нет иллюзий, что именно он должен демонстрировать. Вопрос лишь в том, кому и зачем это могло понадобиться и как еще много было известно о нем настоящему владельцу сферы.       За спиной скрипит дверь, и Даламар, утомленный длительным ожиданием, стремительно поднимается с нагретых ступеней, встречая мага. Рейстлин выглядит скорее задумчивым, чем разочарованным, из чего эльф делает вывод, что поход в библиотеку в целом нельзя назвать неудачным. Поднимаясь к шалафи, Даламар ловит поверх его плеча почти облегченный взгляд эстетиков и угрожающей тенью вырастает позади мага, наслаждаясь поспешностью, с которой помощники Астинуса захлопывают за ними дверь.       — Вы нашли то, что хотели? — интересуется Арджент, когда они отходят от Библиотеки на приличное расстояние.       — Да, но мне кое-чего не хватает.       — Чего же? — Рейстлин слегка оборачивается к нему, траурная тень падает на его лицо.       — Мне не хватает сердца. — Даламар даже останавливается. Смотрит изумленно на мага. На его памяти шалафи еще ни разу не был с ним так самокритично откровенен. Стоит ли это понимать, как…— Сердца дракона, — раздраженно закатывая глаза, уточняет маг, глядя на вытянувшееся лицо своего ученика.       Бормоча извинения, Даламар кивает, нервно стискивая руки. Рейстлин оскорбленно фыркает и до самой Башни не произносит больше ни слова.       Почти неделю они не разговаривают. Право, кто бы мог подумать, что возникшее между ними досадное недопонимание настолько сильно заденет мага. Арджент даже думает еще раз извиниться, однако события опережают его желания.       — Даламар, — стоит эльфу утром переступить порог кухни, зовет его Рейстлин. Не в пример последним дням выглядит он намного миролюбивее и, кажется, пребывает в на редкость хорошем настроении. — В каменоломне недалеко от Утехи пала виверна. Надо забрать ее сердце, пока ее не сожрала местная живность. — Даламар удивленно вскидывает брови, подходя к сидящему за заваленным различными картами столом магу.       — Как вы узнали? — Рейстлин самодовольно придвигает к нему одну из изрисованных кругами карт. Эльф склоняется над картой, изучая сложную магическую разметку.       — Помнишь, я показывал тебе свои наработки по поисковому заклятию? — Арджент вспоминает, о каком случае идет речь, и смущенно кивает. — Последний месяц я испытывал его, чтобы убедиться в точности. За все разы оно еще ни разу не дало ошибки, — в голосе Рейстлина отчетливо проскальзывает гордость, и Даламар позволяет себе улыбнуться.       — Даже если так, откуда вы знаете, что виверна мертва? — Маг с улыбкой достает из-под низа потрепанную карту Палантаса и, вскидывая над ней ладонь, прикрывает глаза, читая нараспев длинное заклинание. Свет, стекающий с его пальцев, волной пробегается по бумаге, а затем собирается в красную точку чуть восточнее Башни.       — Видишь? Это библиотека. — Эльф кивает, убеждаясь, что место действительно отражается правильно. — А теперь для сравнения… — Рейстлин добавляет к заклинанию еще несколько слов. Точка послушно расплывается и загорается зеленым ровно над Башней. — … вот мы.       — Ваша магия поразительна, шалафи, — впечатленно шепчет Даламар. Рассчитывавший на подобную реакцию, Маджере с улыбкой откидывается на стуле, полностью довольный произведенным впечатлением. Эльф искоса наблюдает за ним, любуясь — мага редко можно увидеть настолько расслабленным и удовлетворенным — кажется, былые недоразумения между ними, наконец-то, можно считать забытыми.       — Даю тебе полчаса на сборы. Туда я тебе открою портал, обратно используешь порт-ключ. Найдешь его на столе в кабинете, координаты я уже внес. — Даламар склоняет голову и выходит из кухни.       Стоя в обозначенное время в лаборатории, Арджент закидывает на плечо сумку, пристегивает на предплечье короткий кинжал, и оглядывается на застывшего перед книгой шалафи. Маг вопросительно смотрит на него, Даламар кивает, и Рейстлин прикрывает глаза, концентрируясь — ошибка может дорого обойтись его ученику, чего ему лично очень не хотелось бы.       Глядя на раскрывающийся перед ним портал, эльф морщится и делает уверенный шаг в пустоту.       Окрестности Утехи встречают его слепящим солнцем и тихим шелестом ветра. Каменоломню он находит без каких-то проблем — не особо скрывающаяся за лесным массивом находящаяся выше по склону полуобвалившаяся пещера сразу притягивает его взор.       Исходя из того, как заросла усыпанная камнем и щебнем дорога, сюда уже очень давно не ступала нога человека. А вот животных здесь, судя по оставленным в грязи следам, напротив водилось в достатке.       На всякий случай доставая припрятанное оружие и перевешивая сумку, чтобы в случае чего легко было бы сунуть в нее руку, Даламар, направляется к пещере.       Замечая на входе вдетый в скобу факел, он вынимает его и поджигает, направляясь в сырую полутьму. Коридоры, поддерживаемые тяжелыми подгнившими бревнами и поперечинами, тянутся вглубь широкими кротовьими норами. Какие-то заканчиваются обвалами, другие медленно, но верно уходят под воду. Эльф методично обходит каждый, пока один из них не выводит его в просторную поросшую мхом пещеру.       Виверну он находит в дальнем углу. Даламар осматривает уже подранное местами зверьем лежащее на боку тело, более похожее на обтянутый кожей скелет, чем на дракона. Одно крыло оказывается перебито тяжелой цепью с гарпуном на конце — вся мембрана крыла изорвана, а погнутый крюк намертво входит в кость — противоположное же крыло оказывается полностью погребено под обвалом. Судя по характеру ран, обе были получены, скорее всего, еще во времена войн копья. Рана на сломанном крыле была покрыта неровной коркой хаотично наросшей чешуи — дракон явно надолго впадал в спячку в попытке восстановиться. В конечном итоге, не имевший возможности двигаться, он так и умер здесь от истощения.       Подойдя к грудной клетке, Даламар вынимает кинжал, выбирая место. Вскрыть ее не составляет проблем — и без того ослабленная виверна слишком много времени провела без солнца, еды и движения — чешуя потеряла былую прочность, а кожа стала уязвимо тонкой и болезненной. Вырезая из груди дракона сердце, Даламар не чувствует ничего, кроме сожаления. Ни одно существо не заслуживало той долгой мучительной смерти, на которую была обречена эта виверна.       Уменьшая сердце магией, эльф бережно заворачивает его в ткань и прячет в сумку. Обратную дорогу он находит не сразу, долго блуждая среди разветвленных однотипных коридоров. Однако, когда Даламар все же находит нужный проход, на выходе его ждет крайне неприятный сюрприз. В обвалившемся проеме, сквозь который виднеется голубое небо, эльф неожиданно замечает волчий силуэт. Зверь тоже замечает его и останавливается, низко склоняя голову, навостряя уши и принюхиваясь.       Замирая, Даламар медленно перекладывает факел в другую руку и достает кинжал, делая осторожный шаг вперед. Зверь угрожающе щерит зубы и, вздыбив холку, отступает. Эльф сосредотачивается на волке, тихо шепча заклинание, когда за спиной зверя нарисовываются еще 4 силуэта. Даламар обрывает заклинание, тут же меняя тактику.       В следующую секунду происходят одновременно три вещи: оказавшиеся спереди волки бросаются на эльфа, в воздух летит зажженный факел, и эльф сует в сумку руку, успевая выхватить горсть песка. Стремительно отступая к стене, не давая зайти себе за спину, Даламар всаживает кинжал в бок одного из волков, уворачиваясь от другого, попутно читая заклинание. Брошенная вслед за факелом горсть песка ярко вспыхивает в воздухе.       Не успев уклониться, пара зверей заходится в визге, отступая в лес, пока двое оставшихся окружают Даламара. В воздухе разливается отвратительный запах паленой шерсти. Отвлекаясь на бросок ближайшего хищника, эльф на мгновение забывает про второго, и волчьи зубы тут же впиваются ему в ногу. Даламар с размаха ударяет его в голову, распарывая прочный мохнатый лоб и заставляя зверя замотать башкой и с рычанием отпрыгнуть.       Помощь приходит неожиданно: прилетевшая со стороны входа стрела метко входит ближайшему к выходу зверю между лопаток, заставляя его со скулежем броситься к выходу. Пользуясь тем, что второй волк отвлекся, Даламар бросается на него, успевая всадить кинжал ему под горло.       Стряхивая с кинжала кровь, он присаживается на пол, осматривая ногу, когда в проходе появляется приземистый одетый в простую охотничью одежду седой мужчина. На бедре его покачивается в перевязи видавший виды короткий топор, а в руке незнакомец держит лук.       Он останавливается перед Даламаром, внимательно оглядывая его, а затем протягивает ему руку, помогая подняться.       — Живой? — Даламар кивает, вставая. Мужчина, опираясь на лук, оценивающе смотрит на него, затем оглядывает залитый кровью проход и неодобрительно качает головой.       — Тебе не следовало приходить сюда, маг. Эта пещера опасна даже для тебя. Каменоломня заброшена уже много десятков лет с тех пор, как в ней завелся дракон.       — Дракона больше нет.       — Ты убил его? — серые глаза охотника смотрят с внезапным интересом. Даламар отрицательно качает головой.       — Его убило время. — Мужчина некоторое время смотрит в темный провал тоннеля, затем задумчиво щурится, возвращаясь вниманием к эльфу.       — У тебя на ноге рана, ее лучше обработать. У меня нет ничего с собой, но, если хочешь, я могу проводить тебя до Утехи, покажешься Тике. Она не лекарь, но многих из наших поставила на ноги. — Рана Даламара не слишком беспокоит, с ней он справится и сам, а вот имя внезапно его заинтересовывает.       — Как, говоришь, ее зовут? — уточняет эльф.       — Тика. Тика Маджере, — отвечает охотник, и Даламар неожиданно вспоминает.       Ну конечно! Шалафи как-то упоминал, что его брат женился и живет в Утехе вместе с Тикой. Брат, который знал о Рейстлине если не все, то явно куда больше остальных.       Разговор с Карамоном мог дать ему необходимые ответы, такой редкой возможностью, при учете того, как нечасто он имел возможность надолго покидать Башню, не стоило пренебрегать. Конечно, шалафи обязательно поинтересуется причинами его задержки, но Даламар уверен, что сможет придумать что-то убедительное.       В Утеху они добираются ближе к полудню. Разглядывая расположившиеся на ветвях потрепанные временем домишки, Даламар благодарит охотника за помощь и прощается с ним, отправляясь в направлении гостиницы.       Последний Приют встречает его полным залом и приглушенным гомоном голосов. Карамона, к огромному своему сожалению, он не находит (судя по раздраженному ответу Тики, ждать его сегодня вряд ли придется), зато неожиданно для себя замечает у камина примостившуюся в кресле ссутулившуюся рыжебородую фигуру. Судя по всему, полуэльф тоже замечает его. Даламар видит, как напрягается Танис, когда он проходит к нему через весь зал и присаживается в стоящее напротив кресло.       — Не ожидал увидеть тебя здесь, в Утехе, — переходя на эльфийский, приветствует его Арджент.       — Я здесь только для того, чтобы повидаться со старым другом. Видеть здесь тебя куда страннее. Рейстлин тоже приехал с тобой? — он смотрит куда-то ему за спину, словно надеется найти фигуру темного мага. Такого же темного, как и его ученик — Даламар чувствует, как тускнеет взгляд Таниса, когда тот разглядывает его одежды.       — Нет, я здесь один. Помнится, ты хорошо знал моего шалафи. Выпьешь со мной, полуэльф? — добавляя в голос нужную долю дружелюбия, интересуется Даламар и ставит между ними бутылку хорошего эльфийского вина, купленного здесь же, по дороге в гостиницу. Танис смотрит на него, потом на вино между ними, а затем несколько расслабляется и кивает. Эльф победно щурится и идет за стаканами.       Наблюдая, как пропадает из движений Таниса скованность, Даламар начинает осторожно расспрашивать его о событиях прошлого. Вопросы личного характера эльф прозорливо оставляет под конец, считая себя выше того, чтобы открывать свое сердце перед малознакомым полуэльфом. Выдает его обращение — где-то на середине длинного размышления слегка подвыпивший Даламар неожиданно переходит с «шалафи», на «шалори», понимая это, только когда ловит на себе изумленный взгляд зеленых глаз. Они обмениваются взглядами, повисает долгая неловкая пауза.       — Ну, на твоем месте я бы убедился, что то, что ты делаешь, действительно выглядит как проявление любви, а не уважения, — все-таки произносит Танис, оставаясь верным своей прагматичности. Даламар выдыхает. По крайней мере, полуэльф не спрашивает его, как он докатился до жизни такой, и Арджент искренне благодарен ему за это. — Что же касательного второго вопроса… Не припоминаю, чтобы за все время нашего путешествия, Рейстлин проявлял особое внимание вообще хоть к кому-то, кроме одного овражного гнома… По крайней мере, не могу вспомнить никого другого, к кому он был бы настолько добр, — Даламар, кажется, на глазах седеет, от этой информации. Если у мага на самом деле такие предпочтения, лучше признать поражение прямо сейчас.       В Башню он возвращается чернее тучи. Три дня он ходит и молчит, бросая на шалафи тяжелые взгляды. На четвертый маг не выдерживает.       — Если тебе есть, что спросить, говори прямо, — мрачно произносит Рейстлин, откладывая мел и оценивающе оглядывая результат своей работы. Пространство посреди лаборатории полностью расчищено, а на полу белеет усиленный рунными символами алхимический круг, в центре которого лежит сердце виверны. Не найдя изъянов, маг встает и оборачивается к Даламару, скрещивая на груди руки. Эльф молчит, исподлобья глядя на мага. — Если я сейчас не услышу что-то вразумительное, следующие три дня спишь в Шойкановой роще.       Даламар морщится. Ночевать среди одержимых призраками деревьев ему не хочется ни при каком раскладе.       — Шалафи… — неуверенно начинает эльф. Рейстлин многозначительно вскидывает бровь, ожидая продолжения. Даламар опускает взгляд, чувствуя себя полнейшим идиотом. — Вас… действительно интересуют овражные гномы?       Кажется, удивить мага еще сильнее просто невозможно.       — С чего ты взял, что меня вообще должны интересовать гномы и уж тем более овражные? — Даламар мнется с ответом, прижимая уши и пряча взгляд.       — Один ваш… знакомый… — Рейстлин опасно щурится, предвкушая в красках узнать обо всех подробностях своей и так не такой уж долгой жизни. — … рассказал мне историю… — совсем уж невнятно заканчивает он и замолкает.       — Кажется, знаю я, о каком таком знаком идет речь… — едко цедит маг. Неотвратимость наказания грозовым облаком нависает над эльфом. — Неделя в Шойкановой роще, чтобы утолить твое бесконечное любопытство, и еще четыре дня в подвале с живцами, чтобы было неповадно менять маршрут. Можешь приступать прямо сейчас.       Покорно склоняя голову Даламар, выходит за дверь. Что ж, может, не так все и плохо. В конечном итоге, оберегами шалафи пользоваться не запрещал, да и овражные гномы, даже если и были когда-то его слабостью, теперь ей, кажется, не являлись.       Стоя перед кругом, Маджере гневно сжимает посох. Спустя столько лет Танис (в том, что это именно он, маг даже не сомневается — только он из тех, кто остался жив, еще помнит ту историю) — все еще умудрялся задеть его за живое.       Рейстлин бросает взгляд на полку, где с некоторых пор покоится заспиртованная в банке шкура ящерицы — в ней нет ничего особенного, в зелья она не годится, да и запах ее даже в заспиртованном виде оставляет желать лучшего, однако Даламар по какой-то неясной причине наотрез отказывается избавиться от нее, постоянно перепрятывая, пока в конце концов Маджере не махает на нее рукой, и ящерица уже окончательно не обретается на одной из верхних полок лаборатории.       Помнится, Бупу тоже пыталась впихнуть ему дохлую ящерицу. Печальная улыбка касается губ мага. Как знать, жива ли она еще? Берегут ли боги ее душу? Вздыхая, Рейстлин берет со стола магическую книгу и, крепче сжимая посох, встает перед нарисованным на полу кругом. Черт бы побрал этого полуэльфа и его россказни! Что вообще можно понимать в чужих чувствах, если сам не в состоянии разобраться в своих?..       По истечении наказания Даламар некоторое время ведет себя тихо, желая отоспаться в своей постели, а не в объятиях гадливых деревьев. Тем не менее разговор с Танисом не идет у него из головы.       Любовь, а не уважение — вспоминает он слова полуэльфа. Даже если он прав, проще сказать, чем сделать! Эльф со стоном роняет на лицо книгу. Чертов Маджере с его эмоциональной непробиваемостью. Боги, стоит просто принять, что это бесполезно.       Даламар скидывает книгу на пол, прислушиваясь к мерному шелесту дождя по стенам. Рейстлина не будет еще как минимум два дня. Все дела переделаны, заготовки к экспериментам он подготовит утром. Мысли беспорядочным роем гудят в голове, и он, совершенно измученный, поднимается, чтобы найти среди запасов вино. В конечном счете, пару стаканов не сделают его слишком пьяным, зато помогут спокойно уснуть.       Ставя на стол початый кувшин, Даламар печально усмехается. Возможно, стоило бы просто-напросто споить мага. В конечном итоге, человек остается человеком со своими слабостями и плотскими желаниями, даже если он повелитель прошлого и настоящего и одержим магией.       Он возвращается в кабинет, подбирает, расправляя смятые листы, книгу и ставит ее на место. Подкидывает в камин дрова и садится в кресло, закидывая ноги и откидываясь на подлокотнике. Вино горячит кровь, позволяя немного расслабиться и забыться.       Прислушиваясь к треску поленьев, Даламар ослабляет ворот мантии, запуская руку под одежду. Дрочит себе коротко и быстро, закусывая губы и прикрывая глаза. Кончая, выгибается и давится тихим стоном. Рассматривая грязную ладонь, Арджент со вздохом думает, что кончать от рук шалафи было бы куда приятнее. Вытирая руку о спрятанный в карман платок, эльф оправляет на себе одежду и, наконец, забывается глубоким сном.       Желание так и не отпускает его до конца даже во сне. Даламар коротко вздрагивает, неразборчиво бормочет себе под нос и дрожит. Сны жаркие, влажные, постыдные, позволяющие ему то, чего он не может получить в реальности. Даламар с жадностью утопающего цепляется за эти видения, когда ощущение чьего-то присутствия безжалостно выдергивает его из мира грез.       Неохотно разлепляя глаза, эльф снизу-вверх рассматривает из-под полуприкрытых век замершего перед креслом со скрещенными на груди руками шалафи, который должен был вернуться не раньше послезавтра. Сны мешаются с реальностью, накатывают жаркой волной, оседая в паху.       Даламар смотрит на мага, наслаждаясь остатками сна, и не пытается скрыть своего возбуждения, а затем хватает Рейстлина за руку и валит его на кресло, прижимая его своим весом. Он ловит запястья мага, вжимается пахом в чужие бедра и тихо стонет. Даламар думает, что если у отчаяния есть имя, то это его имя. Рейстлин в изумлении вскидывает брови.       — Даламар, ты не в состоянии снять себе женщину? — Эльф смотрит на мага с желанием сложить с себя все полномочия. Похоже, проклят все-таки не Маджере, а он сам.       — Мне не нравятся женщины, — обреченно шепчет Даламар без малейшей надежды на понимание. Перед каким богом он так провинился, что он должен пройти через все это?       — Мужчину, — без малейшего смущения бесконечно терпеливо исправляется Рейстлин. Эльф измученно проводит ладонью по лицу, затем вздыхает и поднимает чужую голову, мягко очерчивает кончиками пальцев острую линию подбородка, заглядывая в глаза.       — Шалафи, вы правда считаете, что, если бы я этого хотел, я не смог бы этого сделать? — он почти смеется. Слабо и отчаянно.       — Тогда чего ты хочешь от меня?       Вместо ответа Даламар берет Рейстлина за руку, кладет ее себе на щеку, гладится о чужую ладонь, плотнее вжимается пахом в чужие бедра, ловит другую кисть, переплетая пальцы. Распростертый под ним маг выглядит неожиданно растерянным. Даламар закатывает глаза и, притягивая к себе руку мага, упоенно вылизывает хрупкое запястье. Смотрит из-под ресниц. В паху тяжелеет, и зажатый под ним маг не может этого не чувствовать.       — Я хочу вас, шалори, — голос эльфа звенит от напряжения. Рейстлин смотрит на него широко раскрытыми глазами, словно видит его впервые. — Если хотите остановить меня, лучше сделать это сейчас, и мы еще сможем сделать вид, что ничего не было.       Маджере не спешит ему отвечать, но и не делает попыток оттолкнуть его, эльф не торопит его.       Спустя несколько бесконечно долгих мгновений, за которые он успевает похоронить всякую надежду, ладонь мага неуверенно ложится Даламару на лицо.       Слава Нуитари, кажется, на этот раз Рейстлин все-таки что-то понимает.