На Садовой большое движение

Там и решений особо не было, а проблем не оберешься. Просто велик угнали. Оставил его в центре города, на секунду отошел и вот транспортного средства нет. Илье продолжал сверлить взглядом то место, где должен был стоять велосипед, но даже под воздействием гипнотических карих глаз там ничего не появлялось. Идти до дома пришлось пешком. Его сосед курил, высунув голову из окна, проклятая челка (на троечку, если без владельца) тихонько развивалась на ветру. Только шагнув в поле зрения хозяина растрепавшейся челки, Илья услышал елейный голос: «Чего это Илюшкин и без велосипеда?» Вот пиздец! Судя по Овечкинскому везению, в следующий раз, когда он поцарапается, завод по производству соли откроют прямо на ране. Не поднимая головы, Илья злобно протопал прямиком до подъезда и скрылся на лестничной клетке. Костя был странным соседом. Каждый раз он рассказывал им разные варианты своей биографии, не признавался сколько ему лет, ловко увёртываясь от любых уточняющих вопросов, сыпал историческими фактами, как снежинками во время пурги. Ариана его искренне любила, Дима восхищался (но не без издевок), а Илья… Илья был им немножко одержим. Костя засел в его голове как та девочка на шаре из детских рассказов. Падающей звездой пролетал по полярному небосводу так, что во всех телескопах Овечкинского сознания теперь отражался только его свет. Образ непонятного соседа преследовал Илью даже во снах. В царстве Морфея была диктатура, поэтому выбора у Овечкина не было. Костя во снах был не перламутровым, не жемчужным и не рубиновым, он не подходил под видение средневековых английских поэтов, его образ был будто слеплен из пластилина и приведен в движение на какой-то советской студии. Под палящим солнцем фантазий он плавился и становился чем-то настолько фантасмагорическим, но при этом будто осязаемым, что плавились уже Илюшины мозги. Каждую ночь в сознании Овечкина крутили кинофильмы, в которых участвовал только один актер, и пленка все не кончалась. Пересказывать сюжет этих снов было бесполезно, Илья если честно его почти ничего и не помнил, в его воспоминаниях четко оставалось только действующее лицо и ощущения. Странные ощущения. *** Костя идеально подходил к любой компании, вот только ходить никуда не хотел. Вытащить его на посиделки было почти нереально. Им это и удалось то за год от силы раз шесть. Он весь был каким-то противоречивым, во всю бесился в обществе, потом обвиняя это общество в излишнем дегродстве, шутя даже самые отвратительные вещи, продолжал выглядеть как питерский интеллигент. Костя мог в одну секунду заливаться предыстерическим смехом, а в другую, открывая форточку для проветривания, пообещать выйти в окно. Костя был самым ярым участником пьяных разгонов, переходящих рамки дозволенного, он не кидал в огонь хворост или ветки, он обливался бензином и прыгал туда сам. Но после, на следующее утро, через час или даже в моменте его так возмущали все их шутки, что Илья каждый раз искренне боялся, вот сейчас, вот после этого Широкову перехочется кидать камни в окно Овертона, что вот этот камушек станет последней каплей. *** Илья прекрасно помнит, как Костя заселялся, перетаскивал коробки, раз в пару минут выдавал протяжное блять. Как порядочный сосед Илья, поглядев для приличия в глазок, решил помочь новому сожителю. Он выскользнул на площадку в тапочках и с самым дурацким видом спросил: «Вам помощь не нужна?» Новый сосед, пока еще безымянный, поднял на него голову, в глазах читалось больше неприязни, чем благодарности. — Можешь взять вот эту коробку. У тебя когда день рождение? Коробка тут же оказалась в руках Ильи, на вопрос он ответил с опозданием. — 13 июня. — Это по григорианскому, а по юлианскому 31 мая. Коробка была тяжелая, будто снизу доверху нагруженная камнями (наверное, для будущих овертоновских окон), может поэтому Овечкину так просто было принять, что его новый сосед начинает диалог с рандомных исторических фактов. — А ты из тех кто себе неправильную дату дршки ставит, а потом возмущается почему никто не поздравил? — Это правильная дата… Была бы до 1582 года. Вообще такой подход к началу знакомства Илье понравился, с места в карьер, вместо банальностей прыжок с пятого этажа и перелом. Сразу захотелось пооткровенничать. — Но вообще я не отмечаю. — Что? — День рождение. Я не отмечаю. Друзья поздравляют, а я не вижу смысла. — Ну и правильно. Любой день в истории это трагедия, любой день рождение запятнан кровью. Костя сказал это так искренне, что было непонятно правда он так считает или это прикол. Илья тогда не знал, что излишняя Костина искренность еще не раз будет источником его головной боли. Илья тогда не знал, куда приведут их взаимодействия, поэтому не спросил про Костин день рождение и не пошутил про кончу. *** В квартире был только Дима, тихо смотревший очередной фильм. Илья побыстрее протопал в свою комнату, ему сейчас ни к чему были любые попытки в аналитику и неочевидные сравнения, способные вызывать паническую атаку у любого проверяющего сочинения в егэ. Велосипед было очень-очень жалко, злоба на людей и разочарование в обществе росли в геометрической прогрессии. Болела голова, надо было поскорее выпить таблетки и попробовать не расплакаться от обиды. Илья лег на кровать и начал всматриваться в заливные пятна на потолке. Ему было жаль даже не сам велик, он был не самой ценной вещью, даже воспоминаний как таковых за собой не оставил. Его просто расстраивало, что люди так легко крадут велики, так легко портят другим настроение, толкают в очередях, плюют оскорблениями в лицо и вечно злятся, злятся, злятся. Первый раз, когда они вытащили Костю из квартирного кокона на вечеринку. В конце вечера Широков лежал у Ильи на плече, так смотрел Овечкину в глаза, так гладил по спине, что Илья замер на месте, не в силах сдвинуться ни на миллиметр. Пошевельнешься, и кошка, жутко обидевшись, соскочит с твоих колен, и может быть никогда больше не вернется. Один раз в нечленораздельном Костином пищании он отчетливо услышал нежное «Илюшкин» и его окончательно замкнуло. Он посмотрел на Ариану, та уставившись на них двоих пыталась обработать информацию. Скорее всего в ближайшие дни его ждет расклад таро (шуточный, конечно шуточный) на будущее этих отношений. Где-то через полчаса заливные пятна перестали будоражить воображение и пришлось встать. Илья посмотрел на улицу через мутное стекло, помыть времени не было. Во дворе недавно порубили деревья, но убрать не успели. И вот теперь напротив одного такого упавшего дерева с уродливо торчащими корнями кто-то сидел на корточках. Кто-то с подозрительно взхломаченной челкой. Настроение на вопрос «Что ты там делаешь?» не было, поэтому Илья открыл окно и крикнул: — Если между корнями и землей руку засунуть, можно тепло почувствовать. Костя поднял голову, с довольной ухмылкой начал протягивать руку в щель. — Да не надо туда руку совать. — Я не сую. И сунул. Придурок. Овечкин долго не думал, быстро впрыгнул в кроссовки и выпрыгнул из входной двери. Дима даже не успел крикнуть ему вслед что-нибудь про лифт и причину вечно порванных джинс. Только выбраться из подъезда ему было не суждено, на первом этаже он столкнулся лицом к лицу с виновником резких прыжков из квартиры, носителем челочно-паразитирующих и заслуженным артистом театра снов имени И. Овечкина. Видимо тому за минуту, проведенную у поваленного дерева, стало скучно, и он решил сменить обстановку. От такого близкого контакта с Костей у Ильи то ли прошла головная боль, то ли усилилась настолько, что уже даже и похуй. — Так где велик? Блять, а Илья ведь только отвлекся. Забавно, что и отвлек и напомнил один и тот же человек. — Какая тебе разница, Кость? — Да хороший был велосипед, хозяин так себе, но велосипед же в этом не виноват! Костя старательно нарывался. — Ты его продал и решил окончательно срастись с мусором в своей квартире? Будешь Ильей Завалечкиным. Костя постукивал по его плечу, смотрел в глаза и очаровательно улыбался, так, будто не оскорблял, а флирт… Илья не выдержал. — Да заткнись ты наконец, уебок. Костя на секунду замолчал, но улыбаться не перестал, постукивания как-то сами собой переросли в поглаживания. Они смотрели друг другу в глаза в полной тишине значительно дольше положенного. — Между корнями и землей и правда тепло. — Велик типа спиздили. Они произнесли это одновременно, сразу же с этого прыснув. Костина рука отцепилась от чужого плеча, и Овечкина тут же кольнула обида. Секундная заминка и Илья решил высказать все, что накипело. — А ты все заладил со своим «Где велик, где велик?», работаешь за весь солевой завод, стахановец от мира соли, не зря в Питере столько прожил. Широков смотрел на него, как на непонятого, но любимого ребенка, а потом начал говорить медленно, без присущего ему ехидства. — Может его и не украли вовсе, может кому-то надо было срочно принять роды у кошки, доставить лекарства больным детям, может его пропажа принесла больше пользы, чем если бы на нем просто катался Илья Овечкин. Закончив, он последний раз посмотрел прямо Илье в глаза, а потом чмокнул в щеку, нежно и быстро. Не так, как на одной затянувшейся вечеринке, не взасос и без смеха, более интимно что ли. Когда до Ильи дошло, Костя уже успел, перепрыгивая за раз пару ступенек, подняться к себе и прошмыгнуть в квартиру. Будто они не на одном этаже живут, ей богу. *** Вечером, когда Овечкин уже сидел один в комнате, ему пришло сообщение в телеге. Одно сообщение. Стикер с котенком, в глазах которого отражалось сердечко. Ощущение такое, будто Илью на велике сбили прямо на Садовой.