straight... to number one

Десять. В его губы жадно впиваются, слегка кусают, не дают отстраниться. Вильгельм и не предпринимает попыток сделать это, он вообще ничего не пытается сделать. Этим вечером он игрушка, с которой уж больно сильно хотят поразвлечься. В ушах шумит кровь, пульс отбивает ритм по скорости уступающий лишь мазурке. Поцелуй Рахима настойчивый, жаркий, страстный, будто весь мир и все ощущения сконцентрировались в точке слияния их губ. Девять. Ладонь ложиться на затылок, пальцы зарываются в короткие светлые волосы, надавливают, поцелуй становится ещё глубже и тут же заканчивается. Рахим отстраняется, любуется покрасневшими губами и щеками, наслаждается, не может сдержать довольной улыбки. Это та картина, которая должна висеть в каждой галерее, это — произведение искусства. Он тянется за куском ткани. Он мягкий, но плотный, не пропускает сквозь себя ни одного луча света. Ткань плотно прилегает к лицу на уровне глаз. На кончиках пальцев будто пляшут мелкие электрические разряды не то от возбуждения, не то от страха перед чем-то неизведанным. Губы Вильгельма вновь накрывают чужие. На этот поцелуй мягче, но от того не менее страстный. Восемь. Поцелуи Рахима спускаются ниже. Сначала к острой линии челюсти, затем к шее. Кожа там особенно тонкая и потому наиболее соблазнительна. Рядом с кадыком расцветает алый засос, на который Вильгельм невнятно стонет от недовольства и крайнего удовлетворения одновременно. Этим вечером он готов принадлежать. Рахим спускается всё ниже. Помимо губ по телу Вильгельма начинают блуждать ещё и ладони. Это тело слишком прекрасно для того, чтобы не удостоить вниманием каждый его дюйм. Мокрая дорожка поцелуев прямиком до уже налитого кровью органа. Жаркое дыхание ошпаривает, заставляет жмуриться и кусать губы, в голове больше не вертится ничего, кроме похабных мыслей, столь вульгарных, что Вильгельм сам бы дал себе пощёчину. — Bitte. — это мольба. Она звучит жалко, унизительно жалко, но и ему самому, и Рахиму это нравится. Только для них двоих. Семь. Рахим замирает. Он не продолжает горячих прикосновений. Такое ощущение, будто он сам затаил дыхание, чтобы лишний раз не нарушать вакуум, образовавшийся в комнате. Вильгельма это не сильно волнует, он поскуливает, теряя последние крупицы гордости, и всем своим существом просит к себе прикоснуться. Он уже тянется рукой к члену для того, чтобы получить хотя бы немного удовлетворения, но ладонь перехватывают. Рахим вновь возвращается к лицу партнёра, опаляет ушную раковину шёпотом, от которого пальцы ног подрагивают, а разум теряется. — Всему своё время. — Дьявол. Вот как бы Вильгельм описал Рахима сейчас. Он суккуб, желающий измучить жертву и получить своё. Немец не против отдать ему всё, что только тот потребует. Шесть. Легкий поцелуй остаётся возле виска. Губы вновь проделывают путь от шеи до паха, на этот раз быстрее, не так томно, но всё ещё нежно. Каждое прикосновение ощущается как фейерверк, Вильгельм не может видеть, но чувствует вдвойне сильно. От этого с губ срывается стон, за ним ещё один. Они короткие, тихие, похожи на слишком резкие вздохи, но Рахиму достаточно этого, чтобы понять, что он делает всё правильно. Член снова обдаёт горячим дыханием, быстро, всего на мгновение и тут же головка погружается в необычайную теплоту. Вильгельм не может сдержать стона громче прежних. Он комкает простыни, перед глазами пляшут искры удовольствия, а поясница непроизвольно выгибается. Тарханов берёт глубже, обхватывает губами ствол и вновь не может сдержать довольной улыбки от удовольствия Твангсте. Пальцы обхватывают член у основания, Рахим на пробу провёл ими вверх и вниз. От Вильгельма послышался рваный вдох, а его пальцы зарылись в каштановые волосы, определённо положительная реакция. Тарханов проделывает те же действия головой, постепенно наращивая темп, а затем сбавляя его. В удовольствии подразнить немца он себе отказать не мог. Пять. Отстраниться всё же пришлось, на что Вильгельм возмущённо вздохнул. Он хотел большего. Ласки продолжились спустя несколько мгновений, за которые Тарханов нанёс на руку лубрикант. Пальцы переместились ниже, огибая напряжённое колечко мышц. Немного помассировав его, Рахим проник внутрь указательным пальцем, растягивая проход партнёра. Спустя несколько минут внутрь вошёл ещё один палец. От этих ощущений перехватывало дыхание. Удивительная волна из ощущения дискомфорта и всепоглощающего возбуждения с новой силой накрыла Вильгельма. Пальцы внутри чувствовались так правильно, голова кружилась, казалось, сердце вот-вот остановится от такой перегрузки. Изо рта вырвался сдавленный стон, когда Тарханов начал медленно двигать пальцами, время от времени разводя их, чтобы точно не доставить Твангсте неприятные ощущения на следующем этапе. Свободной рукой Рахим продолжал ласкать тело Вильгельма, попутно оставляя поцелуи на животе, как бы извиняясь за дискомфорт внутри. Четыре. Третий палец внутри отозвался оглушительной смесью эмоций. Вильгельма будто разрывало изнутри, но это ему нравилось. Стоило немного привыкнуть и вот он уже сам насаживается глубже, прогибаясь в спине, когда по простате мимолётно проходятся, не давая в полной мере испытать наслаждение. Твангсте уже вошёл во вкус, принял правила этой игры, как внутри внезапно стало пусто. Он разочаровано простонал, неужели всего хорошего и правда понемногу? Всё, что сейчас происходило было вне контроля Вильгельма, что только сильнее возбуждало. Дыхание всё не могло успокоиться, грудная клетка, казалось, трещала. Слишком долго ничего не происходило. — Рахим? — в горле пересохло, оклик получился вполголоса. — Скажи мне, что ты хочешь. — Безобразие. Шёпот над ухом послал табун мурашек вдоль позвоночника. Тарханов явно довольствовался своей позицией, мучил сладкими пытками свою жертву. — Mistkerl! Трахни меня уже! — терпение было на исходе, тело требовало больше прикосновений, больше внимания к себе. Рахим посмеялся, он любил выводить партнёра на эмоции, слишком искренние они были. Тарханов оставил на лбу Вильгельма невесомый и совершенно невинный поцелуй, полная противоположность всем тем мокрым и страстным, что были ранее. Три. Сам Рахим едва сдерживался, собственное возбуждение тянущей болью давало о себе знать, но испытывал внеземное удовольствие от каждой реакции на свои поддразнивания. Он мог продолжать мучить Твангсте до бесконечности, но и внимания к самому себе тоже хотелось. Хотя возбуждение полностью заполнило разум, Рахим не забывал о комфорте и безопасности, потому, как только ткань нижнего белья перестала стеснять эрекцию, он потянулся за заранее подготовленной коробочкой контрацептивов и уже открытым тюбиком лубриканта. Надев презерватив, он нанёс щедрое количество смазки на член и медленно, совершенно аккуратно ввёл его внутрь. У Вильгельма из глаз посыпались искры. Если бы он сейчас мог, то закатил бы глаза, боль, уже не такую заметную, практически полностью затмило блаженство. Чем глубже проникал Рахим, тем больше Твангсте сходил с ума. Слишком. Всего было слишком, но одновременно с этим недостаточно. Вильгельм был нетерпелив и жаден, он ёрзал, хотел получить больше, а Тарханову никогда не было жалко давать нуждающимся то, чего они хотят. Два. Первые несколько толчков были медленными, тягучими, словно мёд. Очередная пытка от Рахима. Он соврёт, если скажет, что не довольствовался нетерпеливыми вздохами и тихими матами от Твангсте. Он вовлёк Вильгельма в поцелуй такой же плавный, как и его движения, но с каждым последующим толчком темп ускорялся, как и становился более напористым и страстным поцелуй. Стоило только Рахиму задеть простату, как немец, не сдерживаясь, промычал в губы партнёра, а затем укусил за нижнюю. Больно, до крови. Тарханов отстранился и тут же сбавил темп, от чего Вильгельм невнятно выругался, а за тем на ощупь притянул лицо Рахима к своему и снова поцеловал. Так, как хотел сам, хоть и получалось смазано. Это были своего рода извинения, которые Тарханов принял, улыбнувшись в поцелуй, что было сильно ощутимо, и стал снова набирать темп. На этот раз не так мучительно долго. Сейчас уже он сам хотел получить долгожданную разрядку. Один. Вздохи и стоны становились всё громче, от некоторых оставался звон в ушах, от других пожар внутри разгорался всё сильнее. Голоса слились в унисон, который ни один из них нарушать не желал, наоборот, хотелось сохранить эти мгновения как можно дольше. Ритм сбивается, дыхание вместе с ним, кончики пальцев дрожат от переизбытка удовольствия. Первым кончил Вильгельм, прокусывая собственную губу до крови и впиваясь короткими ногтями в спину Тарханова. Рахим с громким стоном кончил следом после нескольких последних толчков. Едва заметная дрожь прошла по всему телу. Придя в себя, Рахим вышел из Вильгельма и развязал тому глаза. Пока немец привыкал к приглушённому свету, Тарханов стал покрывать всё его лицо невесомыми поцелуями, от чего тот жмурился и ворчал, но отстраниться не пытался, слишком разомлевшим себя ощущал, да и прикосновения чужих губ были до одури приятными. — Спасибо.