catch-up

- Ты водишь! Гимнастерка "Торонто" Никите несуразно большая, а синий кленовый лист на свежем джерси топорщится на животе. Резкий запах прокатного станка, на котором буквы его фамилии раскатали по еще хрустящему джерси бьет в нос. В длинном коридоре "Белл-центра", который ведет в никуда, серые стены и серый пол, тихо - весь шум там, за трибунами, где происходит драфт. Над портретом Кэри Прайса свет то загорается, то гаснет, от чего лицо легендарного голкипера то прячется в темноте, то снова улыбается из-под цветастого шлема. Вакуум - слышно, как течет горячая кровь по телу, чувствуется плотный взгляд Никиты на теле, он осязаемый, изучающий, почти ласкающий. На глаза Жени надвинута кепка "Сан-Хосе", зубастая акула скалится в полутьме коридора сатиновым принтом, а внешность Никиты такая контрастная по отношении к его новой форме. Цветотип "лето" - но зимние цвета формы. Теплая шерстяная пряжа кудрявых пушистых растрепанных волос на голове - кипенно-белый ледяной оттенок белого на джерси, отдающий промозглым холодом в темном коридоре. Теплые карие глаза - но черно-синий кленовый лист на груди. Мягкие черты лица и улыбки - но грубые изломы шуршащей гимнастерки. Свечников любовался бы им вечность, но в плечо прилетает острый кулак, на мгновение выбивающий воздух из легких, и Женя теперь водит. Никита смеется и скрывается за углом, Женя тут же следует за ним. Это глупая, детская, невеселая игра, но Женя водит, ему ничего не остается делать - нужно догнать и передать ход. "Белл-центр" каких-то ебанутых размеров, особенно когда убирают ледовую коробку и нижние трибуны, площадка заполнена знакомыми и не очень лицами, Женю хватают за руки, здороваются, пытаются остановить, чтобы поболтать, но Свечников плывет по толпе, следуя за почти потерявшимся силуэтом. Сцена, кулисы, тонны бумаг, костюмы, гримеры, разноцветные джерси на напольных вешалках - Женя почти настигает его, но Никита задорно смеется и исчезает в лабиринте коридоров арены, словно он хорошо знал их. Протяни ладонь, и ты коснешься его плеча, но он идет, почти бежит спиной вперед, смеясь над Женей. Свечников злится и летит за ним. Летит сквозь интервью с российскими журналистами, сквозь чашку кофе с менеджером, сквозь поздравления задрафтованного "Сан-Хосе" парня, сквозь толпу у выхода их арены, сквозь Uber и тухлое афтерпати с белым ди-джеем и безалкогольным пивом. Никита в черном, причесанным, улыбчивый, держит в руках карикатурный красный пластиковый стакан с газировкой, пока еще одно русское дарование - Мичков - наливает ему в этот стакан что-то из почти советской фляжки. Женя чувствует, как путается в своих кроссовках, как кепка скользит по лбу, когда он бежит к нему, но Никита замечает его раньше, делает глоток, облизывает губы и растворяется в танцующей молодежи. Свечникова холодит от желания облизать пухлые губы, сминая пальцами черную футболку, трясет от желания вжать его в стену и попробовать с его губ, что Матвей налил ему в стакан, морозит от холодных переливов серебристых нитей на кепке "Торонто" и бросает в жар от растопленного шоколада его кудрявых волос. Женя давно не чувствует такого азарта. Спорт был для него всем, когда пар бил из ушей. Его почти физически заводит разница в счете, силовые приемы и забитые шайбы, и иногда эта взаимосвязь заставляет его быть плохим хоккеистом. Но он азартен, и правильный ключ срабатывает на него, как цветастая кнопка прокрута на игровом автомате. Никита ударом в плечо заставляет эту кнопку залипнуть и крутить тотализатор бесконечно. Вместо иконок цифр, уток, фруктов и мешков с деньгами в линии сходятся светлые глаза Никиты и синий кленовый лист. Под каменными бедрами Никиты хрустит металлическая серебристая тележка официанта - но Гребенкин сам загнал себя в угол, не продумав пути отхода до конца. Свечников ставит колено между разведенных ног и прижимает его плотнее к паху, рычит, как дикое животное, нагнавшее добычу и готовое разорвать антилопу, хватает запястья Никиты и фиксирует их над его головой. Никита счастливо и беззаботно смеется ему в лицо, кроша любую попытку Свечникова напугать его - Женя, пока не поздно, затыкает улыбающийся красивый рот поцелуем, пробуя на вкус все, до чего мог дотянуться - пухлые губы, извивающийся язык, плотные щеки. Никита под ним стонет, и это заставляет Женю отпустить его руки и положить их на его бедра. А затем: - Нет, ты водишь, - глухо прорычать на ухо, ударяя в плечо и выходя в толпу за стеной. Пьют они, кстати, Jameson. Свечников нащупывает в кармане свой ID и сворачивает за угол, до ближайшего SAQ. *** - Ты водишь! Гребенкин выглядит просто ужасно... Пуговицы на белой льняной рубашке расстегнуты до живота, еще пока что гладкая блестящая грудь в блестках сияет в софитах, под ключицей - след алой помады, и Свечников хочется выгрызть эту метку и выплюнуть ее себе под ноги; узкие джинсы облегали сильные большие ноги. Просто ужасно... сексуально. "Винтаж" - грязная каменная коробка с хмурым фейс-контролем на входе, внутри душно, пахнет алкоголем и спермой, пахнет табачной ванилью от TF, пахнет, блять, пряжей его шоколадных, выцветших соленых волос, пахнет маем и пыльной Москвой. Никита бьет его в плечо у входа - останавливается сердце, разгоняемое МДМА; и скрывается в толпе, оставляя свой запах красной нитью. И Женя теперь водит. Путь до Никиты - пиздец сложный: дорожка, дорожка, дорожка, и Свечников далеко не в бассейне, хотя мокрый насквозь, дрожит, облизывает сухие губы, дергает непослушной челюстью, жмурится от яркого света. Ваниль капает на пол, Женя бы слизал этот запах прямо с бетона, но держится, идет на ощупь, и руки находят тело - в прокуренной одиночной кабинке туалета с небольшой раковиной в углу, над которой висит заляпанное зеркало, Никита расстегивает джинсы, обнажая голые ягодицы, по-девичьи обводит изгибы руками, виляет бедрами, дразнит, приглашает - ведь у самого зрачки по пять рублей. Слюна капает с жадных и искусанных губ на чистый светлый лен рубашки, Свечников хватает его за загривок, как непослушного щенка, тянет, рычит, кусает, хочет выдрать его спинной мозг и провести руками по голым нервам. Гребенкин стонет, но его рот затыкают грубые пальцы, Свечников не в себе, хочет залезть в рот Никите как можно глубже, проверить, где грань, где его остановят, оттолкнут и вышвырнут их кабинки, но грань, походу, так далеко, и Свечников вынимает мокрые пальцы из глотки кашляющего и задыхающегося Гребенкина, приставляя их к узкому входу меж разведенных ног. Отверстие не поддается ни с первого, ни с пятого раза - разум вопит Свечникову, что перед ним, блять, девственник, и не получится затолкать ему член по самые яйца с одного выверенного движения, Женя вздыхает и, поглаживая Никиту еще мокрыми пальцами, думает, что им делать дальше, разочарованно прикусив губу, но в льняном рукаве рубашке Гребенкина припрятан козырь. Ярко-желтый пузырек в длинных дрожащих пальцах Никиты рассыпается на прозрачную банку и этикетку, крышка стучит о раковину, и Женя наблюдает за ним в зеркало - Никита зубами стягивает резиновую крышку с баночки и тут же прислоняет ее к носу, крупно вдыхая содержимое. Хрипя не своим голосом, он виляет бедрами, приглашая снова попробовать, и Женя завороженно толкает в его расслабленное нутро пальцы, понимая, что от прежнего напряжения в узком колечке мышц не осталось ничего. Чтобы подготовить его, он использует их слюну и смазку с члена Никиты, который течет, как сучка, извиваясь на его пальцах так, словно ждал этого проникновения всю свою жизнь. Женя впервые испытывает потребность что-то сказать ему, когда его головка касается приоткрытого мягкого отверстия. Никита снова убирает с горлышка большой палец и вдыхает попперс - и мышцы сами засасывают его внутрь, или же Гребенкин бесстыдно насаживается на него. Слюна течет по его губам, он скребет короткими ногтями по зеркалу, дышит безудержно, как твинк из вылизанного порно: "жестче", а Женя не хочет жестче, сколько бы дорог МДМА он не проплыл, чтобы оказаться здесь. Свечников берет его осторожно, понимая, что в любой момент сможет натолкнуться на сопротивление, старается уговорить шокированное тело под собой вступить с ним в контакт, поглаживает мощные бедра, задирает рубашку на спине, чтобы пустить слюну по ложбинке между ягодиц, зарывается руками в пряжу волос. Всей пятерней он прижимает Гребенкина лицом к зеркалу, вдавливая юнца в стекло, непонятно, что трещит от напора - повидавшая жизнь рама, скула Никиты или внутренности Жени. Гребенкин кончает себе под ноги, срываясь на плач, и это становится выше каких-либо возможностей Свечникова - он вколачивается в сужающуюся задницу, входит до самого конца, чувствуя, что Никита сжимает его, как тиски, и кончает, забывая обо всем. Хочется воды. Свеч слизывает с губ соленый пот и застегивает штаны. По спине бежит капля за каплей с мокрых растрепанных волос. "Винтаж", блять, могли бы и позаботиться о кондиционерах в таких особенных местах, но Свечникову сейчас не до книги "жалоб и предложений". Раскрасневшийся и вытирающий слезы Гребенкин умывается холодной водой, из растраханного красно-розового отверстия течет сперма, пузырится, капает на пол, прямо рядом с каплями его собственной спермы и ванильным табаком, аромат которого теперь выгравирован в носу Свечникова. Свечников заносит руку, чтобы оставить на ягодице след, но в последний момент шлепает легонько, почти незаметно: - Нет, ты водишь, - сипит ломающимся голосом и на дрожащих ногах выходит из кабинки. В баре блевотный алкоголь, хотелось свежего воздуха. На всякий случай Свечников нащупывает паспорт в кармане и открывает карту на телефоне, чтобы найти ближайший WineLab. *** - Ты водишь! Гребенкину просто пиздец как весело. Он улыбается - а куска центрального верхнего резца уже и нет. Никита в черной клубной форме, в тапках Nike на белый носок, подкатанные шорты обнажают мощные квадры. Во рту - арбузный Halls, Женя бы попросил конфетку, но предпочитает вытащить ее прямо изо рта Гребенкина и разгрызть своими зубами. Его злит, что Никиту что-то веселит. Хотя, у Никиты все хорошо - что может быть плохо у задрафтованного "Торонто" парня, которого прямо сейчас в задницу целует новый тренер. Никита самодовольный, самоуверенный, важный, высоко задирает подбородок, и Женя, сбитый летчик - хотя, он особо далеко и не взлетал, смотрит на него снизу вверх. У Никиты в руках лента для обмотки клюшек, синяя - он выбирает ее под цвет своего термобелья, хотя синий, лазурный, ему совершенно не идет, не идет его теплой внешности, его мягким каштановым волосам и светлым чистым глазам. А вот черный - Женя сглатывает, смотря, как Никита с мотком ленты пятится назад. Хочется чувствовать себя хозяином ситуации, хочется загнать его в угол, хочется сожрать его с костями. Вот только Никита сам эти углы и находит. Свеч просто ведет языком по каплям виски и парфюма, как ебанутый кобель, упавший на след течной суки. Свеч просто обедает крошками со стола, пока у этого маленького пидораса в руках то, чем он сейчас свяжет ему лодыжки и запястья прямо в рандомном помещении на "Минск-Арене". Женя хватает его за плечи - Никита смеется. В коридоре снова то горит, то не горит свет. Над портретом Алексея Калюжного моргает лампочка. Пахнет чем-то свежим - Женя толкает Никиту спиной в дверь, заставляя ввалиться в комнатушку с лохматыми швабрами, цветастыми ведрами и растрепанными тряпками. Никита выгибается, может, ударившись обо что-то, Свечников захлопывает за собой дверь и вырывает из его рук ленту. Она мягкая, шершавая, эластичная, она крепко удержит его руки и ноги в желаемом положении, но ее можно будет легко порвать, приложив усилие, Женя выдыхает и рвет ее на лоскуты, садясь на бедра Никиты и хватая его руки. У него - длинные правильные пальцы, мозолистые подушечки, редкие светлые волосы на толстых фалангах, аккуратные подстрииженные ногти, шершавые ладони, тонкие запястья с округлой косточкой, и Свечников целует их, словно это все, что доведется ему поцеловать в этом податливом теле. Никита смотрит на него с вожделением, но как бы Свеч не был возбужден сам, сейчас не время - они на чужой арене, по всюду слоняется персонал, который готовит ее для летнего кубка, участниками которого и являются "АкБарс" с "Металлургом". Хотелось стиснуть его, сжать в одну точку, смахнуть улыбку с лица, хотелось, чтобы он, блять, воспринимал это все серьезно - но Гребенкин смеялся, выкручивая запястья из рук Свечникова и надрывая лоскуты синей ленты. У Никиты вкусные щиколотки. Свечников закидывает одну ногу на свое плечо, вторую ставит на свою грудь, сдирая со стоп сухие носки. Целует все выступы и выемки, скользит, падает и взбирается на них языком, кусает кости, как голодный зверь, а смех Никиты распаляет, разжигает и тушит, но стоит только ему сквозь слезы пробормотать: "щекотно", продолжая мягко вырываться из цепкой хватки Жени, в живот Свечникова падает какое-то понимание, что все на самом деле не так, как он себе думал. Он позволяет ему обнять себя ногами и ныряет поближе к его груди, бежит пальцами по черным шортам и ныряет под клубный худи, цепляя пальцами вставшие чувствительные соски. Никита выглядит ошеломленным, и Женя становится зависимым от этого образа, Жене мало, он толкается вставшим бугром на зеленых шортах куда-то между ног Никиты, целует его, кусая горячие губы. Женя, нельзя. Женя, брось. Плохой мальчик. Гребенкин перестает смеяться. Свечников сцеловывает капельку слюны с уголка его губ, внимает голосу разума, садится на корточки перед Никитой, не касаясь его тела, но все еще чувствуя тепло его кожи, кидает ему выброшенные за спину носки и двумя пальцами бьет по щиколотке, на которой красуется отпечаток его зубов: - Нет, ты водишь, - мурлычет, а сам задыхается, потому что руки тянутся обратно к его телу. Турнир завтра, похуй плюс похуй. Надо хватать парней и бежать в WineAndSpirits. *** - Ты водишь! Гребенкин - на самом деле, отвратительный персонаж. Ебанный Брэд Маршанд. Пока что стесняется, не лижет соперников, хотя если бы Женя ощутил на своем лице тягучее прикосновение влажного языка Гребенкина, то кончился бы прямо там, в центре поля, где Никита и решил передать ему ход, ощутимо ударяя в плечо. Пластины нагрудника глухо стукнулись друг о друга, между ними влез линейный, видя, как поверхность льда искрится между ними. Никиту убирают на другой фланг, и Женя на мгновение выдыхает. Гребенкин дергает игроков "АкБарса" за джерси, бьет клюшкой по конькам, смеется в лицо при любом удобном моменте, ставит корпус там, где это не было так необходимо, нарывается - и Женя сейчас готов отдать все, чтобы оттеснить Мифтахова с ворот, подтащить за шиворот к ним Гребенкина и трахнуть прямо на стойке. Пусть хоть пьет свои попперсы - Женя больше не будет с ним таким нежным. Никита действует ему на нервы, Никита улыбается ему нахальной улыбкой, Никита задирает его партнеров по звену, Никита, блять, что-то перечит Радулову - Никиту явно давно никто не учил жизни. Свечников дышит через нос, ровно, медленно. Форма насквозь мокрая, сухой оскал расплывается на его губах в противовес. Никиту осаживают даже его старшие, но кто ни теперь все, блять, такие, против новой звезды клуба? Никита так высоко, что пробивает головой свод арены, пока Свечников стучится из-подо льда, закатанный Zamboni заживо. Никите его поведение добавляет куража - от этого у него сегодня уже дубль. Свечникова его поведение выбивает из колеи - Билл дает ему последнюю смену во втором периоде. Сейчас или никогда, сейчас или никогда, зеленые свитера, белые свитера, вбрасывание в зоне хозяев, вбрасывание в зоне гостей, перед глазами - серый коридор в никуда, кажется, над чьим-то портетом не горит лампочка. Свечников встает на вбрасывание, в сантиметре - Гребенкин, Сатана во плоти, с горящими глазами и беззубым оскалом, толкает его, пихает, злит, провоцирует, Свечников вспоминает, как кусал его за руки, как оставлял метки на его щиколотках, как вгрызался в его рот, как вдалбливался в его тело; глаза наливаются кровью, краги сами летят на лед. Гребенкин - смеется, и Женя стонет в голос от понимания, что юнцу наплевать на все. Он до сих пор в академии и девятом классе, словно никакой ответственности ни за какие действия перед ним нет и не будет. У Жени падает заслонка, а когда она поднимается - Гребенкин, хрипя, лежит на льду лицом вниз и не шевелится. Шутки? Да ничего, блять, не шутки в этой жизни. Свечников подбирает краги и едет на скамейку, однако, арбитр едет смотреть эпизод и дает четыре минуты. Радулов лает сначала на арбитра, затем - на Свечникова. Партнеры Никиты помогают ему подняться со льда после помощи врача, у Гребенкина сечка на щеке от сухого кулака Свечникова и выбит еще один зуб, а светлые глаза - теперь мутные, словно сонные. На скамейке штрафников Женя досиживает до конца периода, склонив голову к полу, а когда возвращается в раздевалку после сирены, объявляющей перерыв, украдкой смотрит на Билла и тут же начинает переодеваться в повседневную одежду. Никиту он находит на кушетке в коридоре около гостевой раздевалки. Никита опухший, уставший, обколотый анестетиками, на щеке и губе - швы, на шее - лед. Свечников скользит пальцами по расслабленной ноге Никиты, поднимается вверх, нигде не задерживаясь - по обнаженному взмокшему торсу, по напряженным плечам, по мягким волосам, наконец - тормозит на губах. У Жени мягкие пальцы, он знает это, свежий шов все равно не трогает. Никита смотрит на него прямым пустым взглядом, отпускает руку с пакета льда, хмыкает и отводит глаза в сторону. Свечников ловит этот взгляд и сталкивает их лица, заставляя дышать друг другу в губы. Он столько раз дразнил его, а Женя столько раз удерживался от того, чтобы раздавить его, как букашку, но не удержался в этот раз - и теперь вынужден извиниться перед ним. Губы Никиты мягкие, шов идет слева, поэтому Женя целует правый уголок, Никита - боже, блять - отвечает, и Свечников хватает пальцами айс-пак, не давая ему упасть с его шеи. Уголок губ плавно перерастает в полноценный, медленный, медовый поцелуй, в котором Свечникову влажно, уютно, спокойно. Никита держит руки на его бедрах, и Свечникову сносит крышу от осознания того, что тот наконец трогает его в ответ, а не дает своим рукам висеть по обе стороны от тела. Хочется попросить его обнять его, хочется попросить его взять его лицо в руки, хочется, чтобы он запустил свои пальцы в его волосы, хочется взять его на руки и украсть, целовать так всю ночь, зализывать синячки, ранки, брать нежно, извиняясь, но вместо этого Свеч, на мгновение отрываясь от него, почти плачет в зацелованные губы: - Нет, ты водишь, - и снова целует Гребенкина, делая это ебанную вечность, пока не слышит шаги медицинского персонала. Если он сейчас прыгнет в такси, то еще успеет в "АлкоДьюти". *** - Эй! - шепот над ухом острый и резкий, как выстрел, Свечников сначала не понимает, откуда звук, оборачивается - придурок Гребенкин во всем черном, как долбанный нинзя, спускает солнцезащитные очки с переносицы и стоит перед ним, как перед начальством. - Ты водишь! Никита хлопает его рукой по козырьку кепки, и исчезает в темноте, несется к арендованной Camry вприпрыжку, широкие штаны развеваются на ветру. Свечников держит в руках портмоне и кутается в пальто. Март отвратительный, промозглый, скользкий и печальный. Его амбиции загоняют его туда, откуда он не может выбраться, ему нужна рука, нужно плечо, нужен совет, но на "Тат-нефти" он их найти не может. Сезон для него кончается также, как начинался - неудачей. Никита хоть и во всем черном, но сияет, как солнце, стоя у водительской двери автомобиля и зазывающе махая руками Свечникову. Он опять будет смеяться? Свечников стискивает зубы и ускоряет шаг, идя к машине. Никита ждет, пока он сядет, оглядывается по сторонам и трогается с места. Чувствуется, что он еще не самый уверенный водитель, но он уже уверенно кладет руку на колено Жени и не сильно стискивает его. Не ползет вверх, не трогает внутреннюю сторону бедра. Просто мягкое касание, не игривое, скорее именно такое, какое было необходимо Свечникову. Женя смотрит в его глаза - Гребенкин снимает очки и отвечает ему пронзительным взглядом. Он не смеется, не злорадствует, не хихикает, в его чистых светлых глазах видно то, что Женя искал всю свою жизнь. Поддержку. Пальцы чуть сильнее сжимаются на колене, язык едва шевелится на губах с сиплым: "Женя", и Свечников ныряет в его руки, отдаваясь эмоциям, позволяя себе расплакаться и стиснуть в руках его худи. Обе руки Никиты бродят по его спине, монотонно поглаживая, губы путаются в волосах, целуя пряди. Женя никуда не хочет убегать, не хочет, чтобы убегал Никита. Хочет бросить эти догонялки, хочет просто остановить это бесконечно движение и разорвать эту цепочку, хочет целовать его каждый день, хочет просыпаться с ним в одной кровати, хочет знать, что он нужен ему также сильно, как Никита нужен самому Свечникову. Они на скоростном шоссе, припаркованы совершенно криво, целуются, как хотелось бы целоваться каждому в первый раз, когда от простого поцелуя сносит крышу, поджимаются пальцы на ногах и капает кислород с губ, не достигая легких, сгорая на языке. Свечников ничего не говорит - просто молча вбивает адрес своего дома в навигаторе, Никита продолжает держать руку на его ноге и неуверенно выруливает по неизвестным улицам. Дома они долго стоят в душе. Они одного роста, одного телосложения, только Никита какой-то магический. Мокрая челка падает на глаза. Они светятся добром и пониманием, пухлые губы сцеловывают все, что Женя хотел бы сказать ему, со слюной унося прямо в кровь, прямо в голову. Вода шумит так долго, что бойлер не справляется и она становится холодной. Они ласкают друг друга на мягком покрывале - без опасений, без поторапливаний, без подтекста, без игры, тупых детских и никому не нужных игр, от которых Свечникова выворачивает - он просто хочет эти руки, губы, касания, язык, внутри, снаружи, спереди, сзади, в любой проекции - он хочет завернуться в Никиту, дышать его ванильным табаком от TF, сцеловывать виски с его губ, ласкать тонкие шрамики и ерошить пушистую челку, лежа в его руках и глухо постанывая. Никита целует его так долго, что Женя сам просит разрядки. Никита усмехается, но Женя переворачивается на живот и подкладывает под бедра подушку. Гребенкин не выглядит так, словно ему это зрелище сносит крышу, он долог, нежен, он с благодарностью берет то, что ему предлагает Свечников, от чего Женя теряется в каждом вздохе на свое ухо. Никита любит его до того момента, как их спин касается холодное казанское солнце поздним утром, Женя бросает мокрую подушку из-под своих бедер на пол, дышит, заворачивает их в одеяло, крепко прижимает Никиту к себе и целует его щеки, понимая что это - лучшее утро в его жизни. Никита уже сопит в его руках, вымотанный и смешно растрепанный. Свечников смотрит на него влюбленными глазами и закрывает их. А когда открывает, то просыпается в одиночестве. *** - Я вожу? - спрашивает Никита. В коридоре холодно, хотя за пределами арены "Металлург" все плюс тридцать. Очередной длинный коридор в никуда, кто знает, если достичь его конца, можно провалиться в кроличью нору, из которой не будет никакого выхода. Свечникову не страшна нора - он уже провалился и в нее, и под лед, и в черную дыру, и лег головой на рельсы, и прыгнул с моста, и... блять. Свечников стискивает зубы, плотнее натягивая капюшон на кепку, чтобы от нее был виден только козырек. Никита тоже мерзнет - ежится в черной толстовке на молнии, засунув руки в карманы. Свечников делает шаг вперед к Никите - Гребенкин делает шаг назад от него же, сохраняя выверенную дистанцию. - Выходит, я не догнал тебя в прошлый раз, - говорит Женя. - Значит, вожу все еще я. Серый пол, серые стены, серый потолок. Над портретом Платонова лампочка истерично моргает. Тишина такая, словно летом оказался в пустой школе - что было недалеко от истины, где-то далеко слышатся голоса, мужские, неразборчивые. Женя делает шаг вперед - и теперь Никита не отступает. Женя срывается с места и тормозит, словно по велению стоп-крана, на расстоянии вытянутой руки от него. У Никиты ласковый осязаемый взгляд - Женя чувствует, как невидимые ладони трогают его лицо, щекотят губы, танцуют на шее, он улыбается, пока Никита остается серьезным. Никита такой теплый в холодном коридоре, и Женя льнет к нему, чтобы поцеловать его, но любимые губы совсем холодные. Пальцы в карманах толстовки - тоже. - А вот теперь, - но Свечникову все равно - он отогреет, он расцелует, он сделает все, чтобы он улыбнулся, - водишь ты. Свечников сдергивает капюшон с головы, обнажая бейсболку на своей голове - синий выстиранный недо-деним бейсболки украшает озлобленная оскалившаяся лиса. Зубастая эмблема "Металлурга" матовым ярким пламенем горит на его лбу. Свечникова переполняет гордость за свое решение - быть ближе, быть нужнее, дать знать, что Никита - тоже нужен, однако, в глазах Гребенкина удивления или радости Свечников не встречает. Никита берется за свою олимпийку и расстегивает ее от самого горла до самого низа - на нем футболка "Торонто" с нанесенными на груди инициалами и новым номером Никиты. - Три года? - ужасается Свечников, понимая, что Гребенкин сегодня приехал на арену тоже не просто так. - Как и ты, - Никита пожимает плечами. - Добро пожаловать, - шепчет Гребенкин. - Кстати, - он протягивает руку и касается его губ, - ты водишь! И нахуй скрывается в бесконечности коридора. Лампочка над портретом Платонова дернулась последний раз и окончательно перегорела.