И в любви обретём мы спасение...

      Ренато — свет. Истинный сын Божий. Он — жаркий летний полдень в полях, окутанных ароматами трав и цветов. Солнцем поцелованный — оно рассыпало свою ласку веснушками по его лицу, запуталось в пшеничных кудрях. Говорит немного, но каждое его слово бальзамом льется на сердце, затягивая раны, оставленные судьбой, зачастую не слишком-то благосклонной к детям своим. Люди тянутся к нему, как путники, гибнущие в пустыне от жажды, тянутся к живительному чистому ключу. В нем они видят спасение, и Ренато с готовностью протягивает руку каждому, кто нуждается в его помощи, не требуя ничего взамен. Он — жизнь, полноводной рекой прокладывающая путь через мёртвые земли, питая и возрождая их.       Нова — тьма. Нечестивая, дочь самого Дьявола, как шепчутся испуганно обычные смертные, опасающиеся, впрочем, заявлять о таком в полный голос. Она — ночь непроглядная, в которой легко заплутать и сгинуть так, что и следов не найти. Глаза, сверкающие золотом, манят и завораживают, заглянуть в них — всё равно что в бездну времён с головой упасть и не выплыть. Ловчая ведь — вот и видит куда больше, чем иные Другие. Нове двадцать восемь, посмотришь — совсем девчонка, но из-за дара иногда ей кажется, словно она прожила уже сотни и тысячи жизней. Даже окружённая толпой таких же, как она, не-смертных — всё равно одна. Нова уже привыкла. Она — смерть, холодным пеплом оседающая на землю, не оставляя ничего, кроме горького привкуса на губах.       Они не должны были не то, что полюбить друг друга, но даже встреча их была невозможна — слишком уж разными были миры, которым они принадлежали. И всё же вот они, Ренато и Нова, стоят друг напротив друга в крошечном номере какой-то замызганной гостиницы на окраине Рима и не могут наглядеться. Ловчей страшно, обычно по-древнему спокойные и насмешливые золотые глаза полны сомнений. Пересохшими губами она шепчет: — Это всё неправильно… — Я так не считаю, Нова, — священник, напротив, выглядит спокойным и безмятежным, и только до побелевших костяшек сцепленные пальцы выдают волнение. — Нам нельзя, — качает она головой, но не отступает ни на шаг. — Мне плевать, что там будет со мной — и так гореть в геенне огненной. Но тебе, — сглатывает, поправляется, — вам, святой отец, я этого не позволю. — Бог есть любовь, — мягко цитирует Священное писание молодой человек, — и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем.       Ведьма непонимающе хмурит брови, и Ренато тихо вздыхает, объясняет. — Мне не ведомо, Нова, в чём состоит замысел Всевышнего, но верю сердцем своим, что всё не зря. Любовь — дар божий, наивысшая милость, как бы некоторые богословы ни пытались обесценить её. Многие проживают жизнь, так и не познав этого чувства, меня же небеса благословили встречей с вами, позволили открыть сердце и полюбить. И, что я считаю воистину самой драгоценной наградой, вы полюбили меня в ответ, несмотря ни на что. Разве я ошибаюсь?       Ловчая открывает рот, чтобы возразить, обругать, заставить его отступить и забыть о ней на веки вечные — лучше сделать ему больно сейчас, чем обречь на муки в будущем. Ей не привыкать, а Ренато слишком ценен для этого мира, чтобы вот так себя растратить на обречённую. Но ложь умирает на губах — тепло и любовь, плещущие в карих глазах священника напротив, беспощадной волной сметают решимость. И Нова сдаётся. — Нет. Я на самом деле люблю вас.       Священник улыбается — и Нове кажется, что в её тёмной, как ночь, жизни, наконец взошло её личное солнце. Его рука тянется приласкать девичью щёку, и ведьма прикрывает глаза, чувствуя жжение от подступающих слёз. А потом он обнимает её, крепко-крепко, словно в ней — его спасение. Ответы на все вопросы. Нова замирает на мгновение в ожидании молнии, что поразит обоих прямо здесь и сейчас за грехи их, но вместо этого приходит покой и ощущение того, что вот теперь — всё правильно. Ловчая вцепляется в его плащ, сжимает ткань тонкими пальцами, утыкается носом в шею и вдыхает запах света и счастья и впервые в жизни ощущает себя — собой, не полезным инструментом, а отдельной личностью, девушкой, что заслуживает безусловной любви просто за то, что она есть. А Ренато гладит её по голове и чувствует, как всё в его мире наконец обретает смысл.       Потому что жизнь всегда идёт рука об руку со смертью, а свет без тьмы теряет своё значение. Потому, что без любви — всё ничто.

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.