Не причиняй боль... себе

«Я должен… должен…» — шептал Энджел, держа руки под струёй горячей воды. Было больно. Очень. Но что ему оставалось? Если он этого не сделает, отель могут разрушить. Пусть это было лишь предчувствие, что било тревогу внутри него, но паук слишком привязался к этому месту, чтобы так рисковать. Да и тем более, это всего лишь ожоги. Они быстро заживут. Тревога, до этого бьющаяся в груди пойманной птицей, потихоньку усмирялась благодаря боли. Тихо всхлипнув, Энджел всё же выключил воду и, попятившись от раковины, опёрся, а после и сполз по стене. По его щекам катились слёзы боли. Резко в дверь постучались, а после послышался недовольный голос Вэгги: — Что там так долго можно делать? — Мы начали волноваться, Энджел, — взволновано продолжила Чарли. Шумно втянув воздух через стиснутые зубы, актёр пересилил себя и максимально нормальным голосом ответил: — Просто навожу марафет, сучки. Скоро буду. Вэгги раздражённо замычала, что-то ударилось о дверь, после чего звуки за ней стихли. Быстро умывшись ледяной водой, Энджел натянул перчатки и поспешил на выход. Он итак уже вёл себя подозрительно. Незачем давать другим подсказки о своём состоянии, заставлять их волноваться ещё сильнее. Эти обсессии всегда были с ним, но после того, как он попал в ад (вернее, в плен к Валентино), они совсем перестали давать актёру покоя. Вот и сейчас что-то внутри него говорило: «Ну же, проведи рукой по стене, иначе Чарли обо всём догадается». Энджелу оставалось только повиноваться. Хорошо, что эти обсессии не приказывали никому вредить. Если бы Энджелу пришлось бы навредить кому-то из отеля, он бы это не выдержал. Так, это плохие мысли. О плохом лучше не думать. Надо отвлечься. — Хей, усатый, налей мне выпить, — самоуверенно подразнивал Хаска паук, садясь за барную стойку. — Пошёл ты, — зло бросил кот, со звонким стуком поставив рюмку перед Энджелом. Через минуту в ёмкость полилась янтарная жидкость. Актёр помешкал, но тут же схватился за рюмки и, слабо поёжившись от боли в руках, опрокинул всё в себя. — Руки болят? — на непонимающий и слегка испуганный взгляд паука бармен пояснил, — ты вздрогнул, когда дотронулся до рюмки. — А, это… ну… пустяки. — Энджел мысленно заметался, ища отмазку на незаданный вопрос. — Это… просто… Валентино! Просто Вал увлёкся кипятком. Это очередной фетиш. Хаск выпрямился. На его лице появилось оживление и слабое не то волнение, не то возмущение. Про былую издёвку он будто забыл: — Так почему ты раньше не сказал? — Бармен вышел из-за стойки и, взяв паука за предплечье, спешно повёл его к лестнице. — Тебе надо обработать ожоги. — Нет, мне не надо, — возмущённо вскрикнул Энджел. — Если об этом узнает мисс Большое Сердце, она будет весь день таскаться за мной, спрашивая, всё ли в порядке и ничего ли у меня не болит. — Мы ей не скажем, — отмахнулся Хаск. Энджел раздражённо выдохнул, но всё же дал завести себя в комнату Хаска. Комната была обставлена просто. Было видно, что Хаск в ней только спит, остальное время проводя у барной стойки. Энджел замолчал, рассматривая обстановку. Он впервые был в комнате бармена. Тот в это время отошёл, но лишь чтобы вернуться спустя пару минут с аптечкой в руках. Хаск сел на свою кровать, хлопнув рукой рядом, как бы приглашая Энджела присоединиться. Тот улыбнулся, задумавшись, стоит ли подкатить к котику или лучше не ломать этот уединённый момент? «Поцелуй его», — сказало актёру что-то внутри него. Энджел вздрогнул, глаза его расширились. Чёртовы обсессии! Как не вовремя. «Поцелуй его, или он тебя возненавидит», — шептало что-то внутри Энджела. Он противился этому голосу, как мог, ведь умом понимал, что как раз таки если он поцелует Хаска, тот его возненавидит. — Чего застыл? — с напускным безразличием поторопил паука бармен. — Залюбовался таким красавцем, как ты, — подмигнул коту Энджел. Тот в свою очередь прижал уши и раздражённо зашипел. Он терпеть не мог такие подкаты в свою сторону. А обсессия всё не умолкала, становясь всё громче. Энджел на непослушных ногах поспешил к кровати и практически упал на неё. Хаск же будто ничего не заметил, осторожно взял актёра за руку и плавно стянул с него перчатку. Обычно розовая рука была вся красной, а на некоторых местах виднелись волдыри. Зрелище не из приятных, но на лице бармена не дрогнул ни один мускул. Вместо этого Хаск достал из аптечки мазь и, выдавив немного себе на кончики пальцев, мягко прикоснулся ими к самому большому волдырю. Энджел зашипел от боли, на что Хаск, выглядя не менее сосредоточенно, подул на рану. Это было до того несвойственно Хаску, что Энджел замер, растерявшись. «Поцелуй его, пока не поздно», — шептало что-то внутри. Паук закусил губу, лишь бы болью заглушить обсессию. Помогло слабо. Видя, как осторожно и мягко Хаск втирает мазь в волдыри, Энджел нагнулся к нему и подождал, пока Хаск не посмотрит на него. Когда их взгляды встретились, актёр прильнул своими нежными губами к слегка чёрствым губам бармена. Поцелуй длился всего мгновение, после чего Хаск оттолкнул паука с такой силой, что тот повалился на кровать, вскочив в это время сам. — Ты что творишь, больной?! «Глупости», — подумал Энджел, но не осмелился сказать это вслух. Он всё испортил. Сам.