Кошмар.

Окружение лесных массивов приятно блестит в солнечном оперении, касаясь зеленой травы. Тонкие ветви аккуратных деревьев терпеливо отбрасывают тени, сгибаясь к земле ниже, так, что листья почти касаются теплого грунта, впиваясь в почву аккуратными сухими концами. Ощущение спокойствия и незыблемости приводит в необычайный восторг, пока смиренное чувство откровенности тает внутри черепной коробки, неосторожно проталкивая вглубь тревожность и отчаяние. Кажется, что все идет совсем не так, как расписано в самых мелочах, так, как должно быть приказано. — Сал. Громкое эхо отражается от ледяной воды в окружении небольших искривленных стволов, с неприязнью напоминающих образы глубоководных страшил и противных несуществующих идиотских страхов. Эти буквы звучат мерзко до одури, сливаясь в бульканье наполненного человечиной, огромного желудка, пока вверх льются рекой рвотные позывы, отдаваясь внутри приторной сладостью неаккуратных комков белоснежных костей. — Салли. Эхо зеркально проскакивает по хрусталю воды, болезненно отдаваясь в грудь, куда-то в сторону ребер, где идет переплетение с грудиной. Липкий страх покрывает окружающее спокойствие, лепеча что-то внутри о безопасности и желания убраться подальше. Это имя неприятно выедает внутреннее ухо, обгладывая органические вещества миниатюрных косточек. Буквы плавятся, как сгоревший сахар, оставляя за собой лишь желание проглотить как можно больше камней, лишь бы никогда не ощущать этих букв в потоке горячего воздуха. — Где же ты, милый? За тонким деревом совсем не хватает места, а чтобы спрятаться, тем более. Пока где-то вдали раздаются глухонемые шаги, становится ясно, его причина нахождения здесь давно обоснована и горит только расплатой, стремлением выбраться, ударив себя по лицу до стискивания зубов. В очередной раз его мысли стали враждебными, обходя стороной даже быстродействующее снотворное, по-видимому, отошедшее на второй план. Его мозг опять играет злую шутку, позволяя ударить в медленно затухающее подобие небольшого сердца. Голова снова не нацелена воспринимать эти звуки, постепенно собирающееся в его имя, мерзкое и противное имя, клеймом выжженное на кожных покровах его тела, даже там, куда не смог добраться клейкий огонь. Салли еле слышно шмыгает носом, утыкаясь мокрым от слез лицом, в подранные колени. Ткань бежевых шорт промокает под влагой капель, падающих с ярко-голубых огромных глаз. Ощущение безысходности накрывает мальчика с головой, ощутимо прикладывая руку к его горлу, не давая возможности вдохнуть даже каплю необходимого кислорода. Он закрывает голову ладонями, запутывая детские пальцы в лазурные пряди волос, спутывая их с влагой от непрерывного потока хрустальных слез. Ребенка обгладывает ужас с ног до головы, захватывая каждую часть его сознания вместе с собой. Хрупкий позвоночник давится внутри футболки, больно ударяясь о толстую кору кривого дерева. Он просто надеется, что его не заметят, пока он изо всех сил старается не дышать, чтобы лишний раз не привлечь к себе внимание. — Мама скоро найдет тебя, малыш. Раз у твоего мерзкого ублюдка-папаши не хватает времени на то, чтобы просто с тобой посидеть. Эхо теряет свою созвучность вместе с теплыми нотами женского голоса. Обладательница переходит на громкий крик, выделяя каждое слово неприятным и хриплым басом, все ближе и ближе подходя к грани безрассудства и грубой почве, где притаилось сухое дерево. Она ощутимо теряет над собой контроль, пока каждая буква пестрит из ее рта чем-то грязным, больше похожим на вопли, чем на попытку сказать что-то действительно хорошее или доброе. Салли вжимается в дерево, не поднимая головы, пока кожа на спине все стирается в труху. Ещё немного и все закончится, нужно только потерпеть, руками обхватив собственное горло. Ещё немного и этот кошмар закончится, и тепло от крови на задней стороне его футболки обязательно исчезнет. — Нашла! Мальчика хватают миниатюрные ладони, заползая пальцами под впадину подмышек. Он чувствует странное движение на коже, отчетливый холод и гнилую вонь, больно задевающую кончик носа. В руках кричащей он обмякает от страха, повиснув на ее предплечьях, как пальто на вешалке, пока женщина умеренно трясет его, заставляя поднять голову вверх. — Открой глаза, — требовательно просит психопатка, резко впечатав Салли спиной в дерево. Он непослушно трясет руками и пытается пнуть ногой хотя бы наотмашь, но носок кроссовка вязнет в чем-то мягком и противно хлюпающем, пока по шнуркам что-то движется, взбираясь на икры худых детских ног. Женщина хватает его за мокрую шею, обхватывая вены пальцами, поднимает вверх, свободной рукой надавливая на веки глаз. Зловоние неприятно бьет в нос от каждого действия, пока Салли корчится от неприятных ощущений, вновь вцепившись ногой в какое-то месиво, напоминающее сгнивший помидор. Мальчик хватается ладошками за запястье женщины на его сонной артерии, ощущая пальцами влажное сборище чего-то шевелящегося. От неожиданности, он мгновенно открывает глаза, сглатывая горклый ком внутри. Его держит гниющий труп молодой женщины, без глаз, губ и полноценной кожи. В её конечностях плавает море мельчайших белых личинок, передвигаясь вдоль светлеющей кости. На голове почти нет ничего, кроме пятен в виде кожного покрова вокруг скул и очертания пухлых губ. Перед ним почти полностью обглоданное мертвое тело, почти не имеющее кожи и мышц. — Мама красивая? Мертвая женщина наклоняет голову вбок, двигая подобием небольшого рта, вдавленного в кости черепе. Её рука по-прежнему крепко держит шею Салли, почти вдавливая кровеносные сосуды в полость хрящевых полуколец трахеи, пока мальчик испуганно смотрит на свою ногу, угодившею прямо в груду мяса на животе, где торопливо копошились падальщики, переползая на его кожу. — Ты уже не любишь маму такой, правда? Я же права, Салли? Тебе же больше не нравится твоя мама, — почти обглоданный скелет кидает мальчика об дерево, попав затылком прямо в выступающую грубую корку. — Это все твоя вина. Если бы не ты, я бы не оказалась здесь, Салли. Это все из-за тебя и твоего отца, это все из-за вас, слышишь? — Груда мяса громко вопит, сорвавшись на истерический плач. Останки женщины падают на косточки коленных чашечек, утопая в земли, пока черви грудой осыпаются с её тела, скатываясь вниз. — Но мама все равно так сильно тебя любит. — Тонкие косточки пальцев закрывают пустые глазницы руками, пока она утопает в грязи уже по пояс, непрерывно корчась от громких рыданий и пронзительного крика. Мальчик вскакивает с земли, не обращая внимания на боль от удара и кровоточащие синяки по всему телу. Он стремительно бежит к мертвой женщине, стараясь вытащить её из трясины сухой земли. — Мама, я тебя люблю, мам, не уходи от меня, — Салли хватается за фаланги пальцев, вытягивая руку на себя, но это совсем не помогает и рука вместе с черепом пропадает под слой распаренной земли. — Мама! Мама! Мальчик пронзительно кричит, пока его хрупкое тело обволакивает густая оболочка холодной темноты, разрывающей его тело на части. Он вновь открывает голубые глаза, не давая легким раскрыться полностью для глубокого вздоха. Сал распахнул глаза в приступе паники, руками и ногами цепляясь за мокрую от пота, белоснежную простыню. Сердце глупо колотилось в трубчатых ребрах, отдаваясь пульсирующими ударами по черепной коробке. Ноги неприятно обмякли, постепенно переходя в состояние яблочного пюре или ещё хуже, набора из переработанных сухожилий и кожи. Новое снотворное, отдаваемое по рецепту в исключительных случаях, к сожалению, усугубило ситуацию, отравляя сновидение неприятными искажениями. Встреча с мёртвой матерью не откладывалась и в эту ночь, по всей видимости, не желая прекращаться вообще. Хотя и надежд на какие-то лекарство не было уже давно. Ему не хватало её внимания, её тепла, заботы, доброго взгляда красивых светлых глаз, аккуратной шелковистости пшеничных волос и славной улыбки. Ему не хватало его матери, но живой матери, а не её подобия, приходящего во сне, чтобы лишний раз напомнить, почему сейчас нет возможности прижаться к маме и послушать, как часто бьётся её сердце. Парень протёр лицо рукой, прощупывая пальцами глубокие рубцы и верхний ряд передних зубов. Он сжал ладони около переносицы, свалившись обратно в тёплую кровать, но она вызывала отторжение. Нити одеяла коснулись руки и Сал дёрнулся, в открытую думая, что приобрёл откуда-то гостей из своего сна, пожирающих плоть. Желание ещё немного поспать тлело за считанные секунды в страхе растаявшего одиночества. Путаясь в собственных мыслях, Салли откинул от себя одеяло, чувствуя капли пота на косточках позвоночника. Лоб резко засверлило пронзительным взглядом, исходящим откуда-то из темноты. Фишер резко сунул руку к тумбочке, оголив спину из-за выгибания позвоночника, шарясь внутри ящика, он нащупал холодную рацию и по памяти нажал на кнопку, дернув плечами от писка, исходящего изнутри. — Ларри, — прошипел Сал в трубку, прикрыв её свободной ладонью, попутно осматриваясь по сторонам, насколько это позволял сделать свет луны и мутный взгляд от резкого пробуждения. Рация неприятно загрохотала, ударив резким скрипом по ушной раковине так, что сигнал дошёл до тонкой перепонки, почти прорвав в ней дыру. Тишина наступила через секунд тридцать, благоухая резким насилием над органом слуха. Фишер дёрнулся, сжав рацию в руках. Его не отпускал пристальный взгляд ничего. — Сал? — замычало в трубке, пронзительно сминая букву "л", — чувак, ты почему не спишь? Парень облокотил голову о холодную стену, оттолкнув ногой одеяло с неприятными нитками, норовящими залезть под кожу икр. — Тебе опять приснился кошмар? — Ларри тяжело вздыхает, забыв убрать палец с кнопки. Его дыхание становится похожим на глухие помехи, больно бьющие по ушам. — Нет, я просто.. — Фишер сглотнул, запустив руку в волосы. К горлу подкатывал комковатый ком, постепенно заедая где-то в полукольцах трахей. — Я просто не хочу быть один. — Салли дёргает пальцами, сгибая их в фалангах поочерёдно, пока ободранный чёрный лак напоминает жгучие гнойные пятна, пронизывающие руку насквозь плотно к хрустящей кости. — Ну ты же знаешь, что можешь спуститься ко мне, — Ларри усмехается в рацию, шурша наволочкой подушки. Хриплые словечки приятно тарабанят по стенам комнаты, приятно успокаивая вскакивающие нервные импульсы. — Мне достаточно просто услышать твой голос. Нет необходимости приносить тебе и Лизе столько неудобств, — Сал хватается ногтями за простыню, прекрасно осознавая, что его действия и слова вызывают лишь отвращения к противоречию собственных мыслей. — Чувак, поднимай свою задницу с кровати и спускайся ко мне, я один. Салли молчит, сдирая большим пальцем слой чёрного лака с указательного, параллельно выдирая из-под эпидермиса острые края высохших заусенцев. Не замечая возбуждения от чувствительности собственных рук, он хватается кончиками зубов за кожу, оголяя подушечку пальца почти полностью. — Сал? — Ларри обеспокоенно шипит через рацию, приятно кусая каждую из немногих букв его имени. — Всё нормально? — Да, я просто, — парень охватывает палец подобием мертвенно-холодных губ, касаясь ворсинками языка миниатюрный поток из линий металлических кровяных пластинок. — Эм, спасибо тебе. — Никаких проблем, жду тебя внизу. Рация громко клокочет резкой тишиной, прохрипев что-то напоследок из-за атмосферных составляющих. Сал откидывает средство связи вдаль кровати, хватаясь ладонями за голову. Ему постепенно кажется, что от кожи исходит запах гнили, мерзкой и настолько отвратительной, что косточки носа буквально крошатся в порошок. Парень глотает ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Достаточно вновь вспомнить свой сон, очутиться там, на солнечной поляне, где под зверским пеклом земля глотает труп его матери, убитой по его вине. От этого чувства не избавиться никогда, как никогда не смыть въевшуюся в кожу кровь с приятным ароматом весенних цветов. Нащупав по памяти небольшой стакан с чем-то плавающим внутри, Фишер всунул ноги в домашние тапочки и побрел к выходу из комнаты, с надеждой никуда не воткнуться. С кухни приятно несло жареным хлебом и чесноком, слишком сильно наседая на голову своей тяжестью и настойчивостью. Сал, не обращая внимания, на аппетитный аромат, устремился в ванную, попутно врубая свет в коридор из-за пламенных искр темноты, слишком сильно напоминающих ненужные образы. Встав перед зеркалом, парень тщательно вымыл руки, предварительно засунув стакан на край раковины, где среди слегка мутной голубоватой жидкости, плавало ровное и белесое глазное яблоко, похожее на жвачку. Салли остался наедине со своим отражением, пока протез терпеливо ждал использования. Опасаясь лишнего взгляда в коридор, он громко хлопнул дверью в комнату, плотно сжав остатки омертвевших бесцветных губ. Странное ощущение идиотского прилива серотонина, превратило его лицо в искривленное подобие легкой улыбки, вызванной совсем не хорошим настроением. Ударив себя по щеке, Фишер схватился за стакан, вытаскивая скользкое глазное яблоко. Голубоватая радужка, больше напоминающая обесцвеченное небо, аккуратно проскользнула между костями черепа, образующими впадину для зрительного анализатора. Сал резко заморгал, стараясь выстроить правильное положение для протеза, пока через зеркало на него пялилось безликое чудовище с оттяпанной половиной лица. Картина на стекле стала более приемлемой на вид, когда пустая глазница стала походить на что-то более спокойное, чем просто половина сухого черепа без души внутри, хотя сквозь тонкий слой чувствовалось ощущение неприятного клокотания от беспомощности. Сал раздраженно вышел из ванны, заколотив по выключателю. Отражение в зеркале мерзко плавало в киселе, надавливая на него недавним сновидением. Лишний раз вообще не хотелось встречаться с самим собой, раз и навсегда пропустив в голове мысли о ненужном существовании и бессмысленных действиях без рассуждений. Зеркало показывало его изнутри, но больше всего оно сияло иллюстрированием улыбающейся Лизы, которую больше никто не увидит по его вине. Фишер вернулся в комнату, схватив протез с поверхности прикроватной тумбы, миниатюрный фонарик с большим диаметром линзы и карточку для лифта. Следовало бы расчесаться, надеть штаны, а не выходить в пижамных шортах, в комплекте с бесформенной черной кофтой и гнездом из светло-синих вьющихся волос на макушке, но пустота окружения, темнота в каждом углу квартиры, тонкий отголосок откуда-то из-под раковины в ванной шлепал его по лицу, лишний раз инстинктивно требуя увернуться. Он был уверен, что с Ларри ему будет спокойнее, несмотря на то, что даже сейчас чувствовал себя виноватым из-за неудобств, созданных им же. Салли собрал лохматые волосы в небрежный хвост и обмотал их вокруг резинки, хотя пряди с затылка падали на косточки лопаток под футболкой. Парень приложил протез к лицу, одной рукой придерживая пластмассовое лицо, он аккуратно щелкнул верхними ремешками, случайно захватив тонкую нить из волос. Раздражение брало вверх, постепенно приходя на замену животному страху, но прядь быстро выскочила, лишь ущипнув затылок ощущением кисловатой боли. Прищепка нижних ленточек спокойно щелкнула, прильнув к шейным позвонкам. Сал выскочил в коридор почти мгновенно, обеспокоенный тем, что в квартире с ним приключиться что-нибудь еще, пока он будет оставаться в обществе самого себя и погружаться в мысли еще глубже, чем это позволит уровень спокойствия. Нажав на кнопку фонарика, Фишер зашагал в сторону железных дверей лифта, надавил пальцем на холодную клавишу с изображением четверки и терпеливо ожидал прихода кабинки. Пустой коридор неприятно окружал его влажной темнотой и странным ощущением взгляда со стороны. Внутри этажа находилось несколько окон, но толку от них не было никакого, в особенности потому, что луна ушла за горсть туч, когда Салли покинул квартиру. Хотелось оглянуться, стряхнуть с себя рукой пристальные глаза, растворить их в кислоте света, но было понятно, кто хозяин этого взгляда и причина его цели тоже ясна. В последний момент показалось, что на его плече повисла хрупкая рука с ледяными пальцами, но он всего лишь коснулся дверей лифта, прежде чем зайти в кабинку. Глухая тишина внутри пугала не меньше, чем догорающая в предсмертном состоянии, неприятная лампочка над головой. Волос на затылке коснулся прозрачный ветер, Салли дернулся, крепче сжав в руках драгоценный фонарик. — Сал. Он точно услышал, как кто-то назвал его по имени, четко сложил три буквы в знакомое слово, но не нашел источник его произношения. Плечи неприятно дрогнули, пока лифт скрежетал в мгновении. Дорога длинной в пару секунд перетекла в часовую пытку из-за внутренних ощущений леденящего холода. Фишер нажал на кнопку фонарика, когда лампочка перестала мигать и просто потухла, но тут же источник света полетел в угол, когда внизу горячего луча показались чьи-то бледные ноги с выступающими венами. Салли прикусил язык, стараясь не орать, лифт сделал это за него, наконец-то отпирая двери. Фишер вылетел из него сразу, забыв про фонарик, горящий из угла. Воображение играло слишком злые картины, чтобы верить голове. Парень мчался к двери, ускоряя темп, и головой въехал во что-то мягкое, неприятно пахнущее дешевыми сигаретами. — Прямо в яблочко, — Ларри звонко захохотал, обхватывая руками прилетевшего Салла. От него несло чем-то еле уловимым, наравне с ароматом табака. Чем-то отчетливо похожим на скошенные кусты. — Просто я, — Сал судорожно хватает воздух ртом, утыкаясь пластиковым лбом в тёплую ткань футболки. — Ничего. От Ларри исходит приятное спокойствие, ощущение цветущей поляны внутри мрачного леса в окружении высоких деревьев, колючих зарослей дикого кустарника и паутины. Его обкусанные губы приятно согревают улыбкой бледное лицо с родинкой под глазом и лёгким прищуром под давлением тёмных бровей. Сал прижимается ближе, терпеливо глотая жгучий аромат тепла. — Почему ты тут? — Вышел тебя встретить. А ты чего из лифта так понесся? Аж фонарик вышвырнул, — Джонсон усмехнулся, толкнув пальцем кучку голубых волос на голове парня. — Показалось, что я там не один. — А-а. Неудивительно. Ларри отпрянул от Салли на шаг, толкая дверь в квартиру апартаментов. Изнутри несло чем-то жженым, отдаленно сравнимым с горящей веткой какого-нибудь дерева или кучкой листьев, пламенеющих от лучины солнечного света. Казалось, что аромат несет в себе ощущение немедленного отречения от желания войти. — Блять, — он переступает порог своей комнаты, спотыкаясь о мольберт, стоящий прямо около дверного косяка, почти вплотную. — Аккуратнее, Сал. — Ничего, — парень щурится, толкая пальцами деревянную ножку ближе к стене. — Так что у тебя там случилось? Ларри с шумом валится на кровать, слегка подпрыгивая на пружинах матраса. Вальяжно развалившись, он складывает ноги на изголовье, упирая их в стенку шкафа, пока его внимание завлекает белоснежный потолок с паутиной трещин в углу над входом. — Просто плохой сон, —Фишер потирает шею пальцами, чувствуя кожей отслоившейся кончик на каком-то из пальцев, оставляющей неприятные ощущения болезненного укола. — Знаешь, от просто плохого сна не дышат в трубку, как будто тебе к горлу нож приложили, — Ларри отодвигается к стене, освобождая чуть меньше половины места на кровати. — Извини, — парень усмехается, ощутимо смутившись от восприятия его поведения со стороны. — Это вообще не имеет значения, Сал. Фишер садится на край кровати возле шкафа, вцепившись пальцами в матрас. Когда-то аккуратное дерево сияет в росписях черного маркера с одной стороны, где его не видно. Аккуратные линии постепенно складываются в невообразимо по-детски несмешную рожицу с высунутыми языком и огромными глазами, больше щек. Маркер почти высох, но след въелся в дерево намертво. — А где Лиза? — Ушла куда-то в центр к старой знакомой. Наконец-то выбралась отсюда, — Ларри плотно сжимает губы, приподнимаясь с кровати в сидячее положение. — Иногда полезно сменить обстановку, — парень пожимает плечами, полностью разворачиваясь корпусом к другу. Косточки позвоночника ощутимо упираются в стенку шкафа через ткань тонкой кофты. Джонсон одобрительно растягивает губы, довольно быстро сокращая дистанцию в несколько жалких сантиметров. Его глаза напоминают что-то теплое, чем-то тянущее от скошенной поляны, напоминающее густую лесную чащу с солнечными песочными лучами вокруг. — Сал, ты же можешь снять протез. — Не думаю, что я считаю это действительно важным. — Но это важно. Ларри настойчиво кладет одну руку на пояс парня, аккуратно двигая к себе. Теплота его глаз становится ближе, слишком ближе, чтобы не почувствовать, как начинают загораться зрачки. Он запускает одну ладонь в неаккуратно собранные волосы, пропуская пальцы под узкую ленту черного ремешка, и приближает теплые подушечки к щелкающей металлической застежке. — Ларри, — Фишер хватает его за предплечье, заключив косточку в кольцо из пальцев. — Чувак, все в порядке, ты же знаешь. — Джонсон добродушно улыбается, обхватив руками застежку. Металлические пластинки щелкнули, падая на плечи с холодным стуком по костяшке ключиц под кофтой. Салли обиженно морщится, дернув головой в сторону от теплой руки в его волосах, еще больше смущаясь от очередного смешка со стороны, когда ему не смешно совсем. На лоб падает прохладный воздух, медленно струящийся вдоль скул и глубокого шрама около носа, пока левая половина лица не пропускает почти ничего, полностью замирая в ожидании полного освобождения от пластиковых оков протеза. — Поговорим о твоем сне? — шатен впутывает указательный палец в резинку, сплетающую спутанные голубые пряди и дергает её вверх, ощутимо дернув за волосы. — Ларри, блять! — Фишер дергается, положив руку на затылок, откуда, по ощущениям, только что дернули хорошую копну волос. Неприятное жгучее чувство сопровождается щекоткой от кончиков упавших лохматых прядей. — Прости, я не специально. — Ребро ладони соприкасается с безымянным пальцем, почти полностью ободранным от слоя лака для ногтей. — Убери свои лапы от меня, — он раздражено толкает Джонсона в грудь ладонью, убирая вторую руку от головы. — Сал, я правда не специально. — Ларри сдерживает приторную улыбку, прижимая сжатый кулак к лицу, пока ладонь свободно плавает по волосам, резко зацепив вторую застежку протеза так, что от неожиданности пластиковая маска валится на шорты. Фишер инстинктивно прижимает руку к левой половине лица, заметно прижав губы плотно друг к другу, так, что щеки неприятно тянут вниз. Скулы леденеют от свежего воздуха внутри комнаты, а желание отвернуться становится болезненным из-за невозможности осуществления. Ему не нравится ощущать картиной на показе в галерее и чувствовать чужие глаза внутри своей кожи. — Можно тебя поцеловать? Ларри совсем не стесняется собственных слов или эмоций, его дебильная улыбка на половину лица сияет нескончаемым удовольствием, занимая почти все место, так, что ушная раковина вот-вот треснет по хрящам. Сал смущённо закрывает лицо уже полностью, запуская фаланги пальцев под вспотевшие пряди отросшей чёлки. Шея мгновенно покрывается румянцем, а руки неприятно чешутся от прилипшей ткани чёрной кофты. Ещё мгновенье и он готов ударить Ларри со всей силы, совсем не жалея собственных рук или прокричать что-то обидное про его сумасшествие. Его останавливают тёплые руки, резко отрывая покрывшееся капельками пота, ладони от лица. Джонсон выжигает его своими ведьмиными пуговицами, так своеобразно и свободно шаркая по нему, как по настоящей картине. Аккуратная и родная улыбка со смешной родинкой, становится пародией на волчий оскал с грубым рядом кривых зубов. Салли дёргает рукой и больно ударяется сжатыми в одной руке, запястьями о стенку шкафа. Ему кажется, что желание не оставаться одному медленно переходит в сюжет для порнофильма, когда для этого не было особых причин. Сердце бешено выбивает имя «Ларри», пока мозг медленно тает, совсем не отдавая отчёт о его собственном. Ему нужно сказать «нет» прямо сейчас, пока возбуждение не довело обоих до конца. — Скажи, если тебе что-то не понравится. Он кидает это в пустоту, скорее для галочки и с мгновенной скоростью, потому что эти слова не имеют значения сейчас по конкретной причине, выливающейся во что-то более гадкое и неправильное. Ларри трепется о чем-то ради него, но самом деле, чувствует сам, что никому это сейчас вообще не нужно. Его горячие губы накрывают шрам Салли возле носа, пока выступление в роли насильника продолжается в прижимании рук к стенке шкафа и наглой ладонью под чёрной кофтой. Фишер знает, что это не то, чего он хотел, когда испуганный бежал из квартиры от образа своей матери из очередного кошмара, но он прекрасно понимает, что вообще не мог этого ожидать. Подушечки губ Джонсона стремительно ползут вниз, пробираясь пальцами вверх к его лопаткам. Шатен вжимает парня в матрас, устроившись на его бёдрах и совсем не видит угрозы в собственных действиях, опуская вторую руку Салли на лицо. — Ты мне, блять, так нравишься, — он произносит это прямо около губ, с раздражением и лёгкой злостью, плавая руками по фарфоровой коже. — Говоришь, как извращенец, — Фишер опускает затекшие кулаки вниз, надавливая ладонями на матрас. — Может быть. Ларри усмехается, мгновенно прикасаясь к губам парня с глубокой настойчивостью и нетерпением. Жадно обхватывая кончиком языка внутреннюю часть его щёк, шатен давит пальцами на лицо, прижимая бедра Салли к кровати почти до боли. Фишер хватается за его плечи, тяжело вздыхая от неприятного ощущения удара лопаток о шкаф, пока запястья переплетаются между шейными позвонками и друг другом. Влажный поцелуй разгорается внутри незнакомым чувством эйфории, непохожего на затяжку косяка из травы. Горячее спертое дыхание становится звоночком где-то в животе, разъедая приятным ощущением внутренние полости органов и тканей. Джонсон впивается ногтями в грудную клетку, врезаясь ногтями в кожу до синяков, тяжёлое дыхание от возбуждения мешает найти в себе силы остановится и отлипнуть от парня. Он не слышит собственного сердца, начинает казаться, что их не существует, есть только неистовое запретное наслаждение, перекрывающее ток кровати по направлению вен. Кожа Салли горячая, как раскаленный металл и до, сука, невозможного бархатистая, как теплое одеяло в зимний вечер. Болезненно-зеленоватая от нездоровой бледности, она так красиво сияет в его руках, обжигая каждую косточку приятным ощущением лихорадочного жара. Фишер хватается за шею парня в дурном припадке, дернувшись от слишком резких ощущений где-то внизу живота. Открыть глаза становится трудно, а желание отстраниться мимолетно исчезло вместе с детским страхом неизвестности. Теперь Сал боится это остановить, чтобы расстаться с чувством наслаждения внутри косточек навсегда. Рука неконтролируемо съезжает вниз от подбородка до косточки ключиц, оставляя рваную царапину на длинной шее, ладонь упирается в грудь, противоречиво отвечая на собственные чувства. — Заебись поговорили, — усмехается Джонсон между поцелуями, продолжая вырезать на позвоночнике замысловатые рисунки содранными кончиками ногтей. — Это все равно не имеет значения, особенно сейчас. — Сал, это имеет значение. — Ларри вытаскивает руки из-под кофты, положив ладони парню под подбородок. — Для меня ты имеешь значение. Парень смущено потирает побагровевшую от неловкости шею, путаясь между пространством, собственными прядями волос и предплечьем шатена. Перспектива обсуждать причину его прихода становится неощутимо вязкой и объективно ненужной сейчас. Ему совсем не хочется вспоминать пустые глазницы и пропавшее горклое мясо с переползающими белесыми личинками по конечностям. — Спасибо. Салли утыкается лбом в грудь Джонсона, обхватив его ладонями. От него все еще идет приятное тепло, ощутимый жар и странное ощущение недосказанности, ощущение чего-то неприкрыто-недопустимого, чего точно не должно быть. Но ему хватает лишь теплых рук в своих волосах, чтобы успокоиться. Ларри прижимает парня крепче к себе, как хрупкую античную вазу, проглатывая приятный запах лаванды. В воздухе ощутимо летает до боли неприятное чувство страха потери или возможности случайно двинуть рукой и разбить, потеряв все. Но для него достаточно чувствовать аккуратное жжение внутри груди, чтобы навсегда отказаться от этой мысли. Обоим хватит друг друга на вечность, чтобы больше никогда не думать о том, что разрывает ребра и мышцы сердца в порошок.