заворожённый льдинками светлячок

Впервые Даня пришёл в Академию Спартака в 2014 году. Он тогда зашёл в раздевалку с опущенным лицом и быстро прошёл к свободному шкафчику. Не сказать, что мальчик не любил общение, но заводить новые знакомства для него было тем ещё испытанием. Робкий, словно запуганный, Даня боялся сказать лишнего. Его пугала мысль, что окружающие не примут и не поймут его, поэтому решил для себя, что пока он не убедится в положительном расположении к себе со стороны, будет избирателен в своих высказываниях и менее эмоционален. – О, у нас новенький? – раздаётся задорный голос из двери. Зорин в это время смотрел в пол, натягивая шорты, и надеялся, что обращались вовсе не к нему. Он искренне верил, что тогда в раздевалке находился ещё один новый игрок, а лучше два. Нет, десять! Тогда бы его точно не заметили. Однако реалии были несколько иными – новым игроком являлся лишь один Даниил Зорин, к которому уже подошёл мальчик из команды. – Привет, я Паша. – радостно представился он и протянул ладонь. Даня поднял голову, выпрямился и легонько ухмыльнулся, с некой осторожностью протягивая руку. – Привет, – ладони соприкоснулись друг с другом, причём пальцы Дани машинально сильно сжали чужую руку. Он хотел представиться, но глаза напротив отчего-то надавили на голосовые связки, не позволяя ничего сказать. Заворожённый взгляд с оттенками голубизны заставил забыться. Заставил потеряться в пространстве и времени. – Тебя как зовут, тихоня? – усмехнулся Паша, а Даня, очнувшись от гипноза, рефлекторно притянул к себе руку. – Даня я, – выдохнул мальчик, на что Паша прыснул в кулак. – Приятно познакомиться, Дания. Зорин уставился на весельчака, как на умалишённого, а тот оценивающим взглядом пробежался по новенькому с ног до головы. – Я тебя несколько иначе представлял, – с нотками разочарования в голосе произнёс Паша. – А я тебя вообще никак не представлял. На момент знакомства мальчикам было по десять. Даня принял тогда Пашу за клоуна и подметил в мыслях, что по-хорошему было бы здорово его избегать. Мелёшин же сразу нашёл застенчивость новенького забавной черной и был не против поближе познакомиться с Зориным. И какими бы разными они ни были, оба тогда не понимали, что обрели великую ценность – человека, который пробудит чувство значимости к самому себе. Того, кто будет готов прийти на помощь и восполнит твою жизненную энергию, лишь бы ты поверил в свои силы. И ты поверишь! Соберёшься и будешь биться за себя и за того, кто весь путь пройдёт с тобой с улыбкой на лице. Тогда даже невзгоды покажутся мелочными, а счастливый мотиватор – главной причиной просыпаться по утрам. Но ты, разумеется, этого не поймёшь. Или не захочешь понять. Поначалу Даня действительно старался избегать общения с Пашей: часто находился на другом конце поля, а если Мелёшин и начинал разговор, то отвечал Даня ему односложно и без какого-либо энтузиазма. Зорин при этом рассчитывал, что надоедливый мальчишка потеряет всякий интерес к нему, однако Пашу лишь больше это задорило. Он как будто сумел разглядеть в Дане то, что он тщательно старался скрыть от чужих глаз. Паша словно слышал в словах мальчика не то, что он говорил, а то, что он хотел сказать, но не мог, будто боялся или что-то скрывал. Несомненно, блистательный ум мальчика мог дать сбой и та неординарность, которую он приписал Зорину, являлась лишь плодом его широкой фантазии. Ведь Даня на самом деле мог являться самым обычным и шаблонным, как все те, кто делил с Пашей поле. Однако малейшие сомнения в голове растворялись, когда, наблюдая за Зориным со стороны, Мелёшин замечал слегка коснувшую губ улыбку и сотни летающих светлячков в глазах. Они словно вырваться наружу пытались, чтобы освещать не только душу Дани, но и окружающих. При этом обладатель трепетно теплил жучков внутри, не осознавая, что и их, и себя этим губит. А Паша был убеждён, что искрящаяся улыбка и светлячковые глаза принадлежат одарённому человеку, которому следует помочь понять это. – Максим Сергеевич! – Даня выбегает из раздевалки и равняется с тренером. – Разве я настолько плох, чтобы меня не выпускать вторую игру подряд? – Зорин с интересом и страхом смотрит на тренера. Тот слегка улыбается. – Дань, ты неплох, – отвечает Максим Сергеевич, и Даня едва слышно выдыхает. – Совсем неплох. Но с твоего прихода в Академию прошёл только месяц, и ты ещё не научился чувствовать партнёров, – глаза Дани померкли, и он с грустью усмехнулся. Тренер подбадривающе добавил,– Поверь, ты заиграешь. Ещё как! Но нужно время. А сейчас извини, мне пора. Максим Сергеевич, похлопав по плечу мальчика, поспешил ретироваться. В коридоре остался стоять один Даня, который до конца не определился с эмоцией, которую испытывал: вроде и грустно было из-за того, что с командой не успел сыграться, а вроде и приятное осознание, что тренер верит в него, присутствовало. Пусть и прозвучали слова мужчины сухо и скомкано. – Дань, ты потрясный! – раздался голос сзади, а Даня вздрогнул от неожиданности. Ну до чего же контрастным был перепад с «ты неплох» и «ты потрясный». А больше выбивало из строя осознание, что голос принадлежал мальчику с улыбкой, пробивающей до дрожи, что объяснить Зорин был не в силах. – Издеваешься? – лишь коротко спросил тот. – Ты плохо меня знаешь, – Паша, минуя мальчика, встал к нему лицом. Чужие губы растянулись в фирменной улыбке, пуская по Даниному телу разряд тока, на что тот трусливо перевёл взгляд на пол. Он боялся этой улыбки. Паша же весело добавил, – и мне кажется, себя ты тоже плохо знаешь. – Очень смешно, – Даня с иронией закатил глаза, а Паша смотрел на него серьёзным взглядом, в голове прокручивая дальнейшие слова. Мальчик осознавал важность этого момента. Он понимал, что с него либо начнётся красивая история уверенного парнишки, либо закончится футбольный путь слабохарактерного мальчика. – Дань, я скажу банальные вещи, а ты пообещай, что обдумаешь их, – в океане глаз шторм. Вода стремиться окатить Даню с ног до головы и завлечь в свои неизведанные края. Океан таит простую истину, с которой готов поделиться. Которую желает раскрыть. Тогда Даня делает шаг навстречу к разгадке, с опаской кивая, а Паша настойчиво просит. – Пообещай. – Обещаю, – тут же произносит Даня без капли сомнения. Он сам не понимает, почему не допускает мысли, что глаза напротив могут оказаться бездонными дырами, которые завлекут в свои дебри в корыстных целях. Даню пугали неземные глаза и лучезарная улыбка, которые не были похожи на другие, но мальчик точно знал, что Паша непритворный. Он не строит из себя того, кем на самом деле не является, потому что он и впрямь такой. Такой искренний и жизнерадостный с особым огоньком в глазах. Он готов дарить людям свой свет, ничего не требуя взамен, и это цепляет, поражает и обездвиживает. – Начну издалека, – подаёт голос Паша и кажется, что весь мир затихает. Даня смотрит в упор, чувствуя, как сильно колотится сердце и дрожат руки. – Мне кажется, ты боишься. Либо людей, либо себя, но из-за этого ты хочешь казаться другим. Зачем? – Ты что-то придумываешь, – со смехом отнекивается Даня, а сам напряжён: глаза бегают, плечи опущены. И эта его напряжённость для Паши лучше любых ответов. – Я разглядел в твоих глазах правду, – настаивает на своём Паша, а Даня, не соглашаясь, закатывает глаза. Мелёшин улыбается. – И пусть ты это не признаёшь, я вижу, что ты другой. Да, именно другой! Знаешь, непохожий на остальных, поэтому и цепляешь. И сколько бы ты не старался, своё пламя ты не спрячешь и светлячков выпустишь. – Светлячков? – непонимающе спрашивает Даня. – Потом как-нибудь поймёшь. Я к чему это всё веду? – смеётся Паша, продолжая свою мысль. – Ты прячешь в себе уверенность, а она отвечает за твой успех. Тренер прав, ты способный и обязательно будешь играть, но всё зависит только от тебя, – Паша ткнул пальцем в грудь Дани, а тот нервно сглотнул. Он не привык к такому вниманию к себе. – Ты должен биться за то, что тебе действительно нужно. А для этого тебе необходима уверенность. Раскрой её и ты засияешь. А не получится в первый раз, не опускай руки, всё у тебя будет. – А если ты ошибаешься и никакой уверенности нет? – Тогда тебе не место на футбольном поле, – отрезает Паша и замечает, как Даня вздрагивает. Мелёшин отмечает для себя, что Зорин дорожит футболом и уверен, что мальчик сделает правильный выбор. – Сияй, светлячок. В тот день-то мальчики и подожгли конец верёвки, которая на протяжении нескольких лет медленно сгорала до тла. Это чуть ощутимое тепло позволило Дане принять слова Паши и выкладываться на тренировках по полной. Мальчик из кожи вон лез, чтобы доказать всем свой потенциал, а восполняли его силы даже не похвала тренеров или слова восхищения от сокомандников, а искренняя улыбка и искрящиеся от счастья глаза, которые больше не вызывали страх, а были отрадны. Они с особым переживанием каждую тренировку смотрели в сторону Зорина и вместе с ним радовались новым успехам. Тогда Даня, замечая знакомую улыбку, начал отвечать в ответ, и Паша был несказанно рад этому. Его согревала мысль, что он помог Дане раскрыть его крылья и вселил уверенность. – Спасибо, Паш! – Зорин выбегает из Дворца Культуры и, догнав Мелёшина, растягивает улыбку до самых ушей. – Ты всего добился сам, и ты огромный молодец. Всегда был им, – Паша потрепал Даню по волосам. – Просто скрывал. Но стоило тебе в себя поверить, и тренеры в тебя поверили. Горжусь! – В том-то и дело, – усмехнулся Даня. – Тренеры в меня поверили, когда я в себя поверил. А ты верил даже тогда, когда во мне уверенности не было, – светлячки заплясали в быстром темпе, а штиль напротив успокаивал их пыл. – Ты сделал невозможное, убедил меня в том, что я справлюсь. И я справился! Спасибо. – Гори, но не сгорай, светлячок. Паша привычно улыбался, а Даня замечал в этом нечто таинственное. Будто мальчик вовсе не молчал в этот момент, а глазами говорил о том, как сильно верил в Зорина. На что тот слегка смутился. – Паш, можно я задам вопрос? – Да, конечно. – Почему ты не веришь в себя? – грусть, с какой был задан этот вопрос, выбила из колеи Пашу, и он удивлённо уставился на Даню. – С чего ты это взял? – Зорин услышал в вопросе неубедительные нотки смеха и скрывающиеся отголоски страха. Тогда-то он и понял, что теперь его очередь помогать Паше развести внутренний огонь. – Паш, – Даня взял руки мальчика в свои. – Последние игры тебя не выпускают на поле, и ты грустный сидишь на скамейке. И если раньше я боялся твоей улыбки, то теперь я понял, что бояться нужно, наоборот, моменты, когда её не застаёшь, – Паша усмехнулся. – Я серьёзно! Ты должен улыбаться. Ты должен верить в себя, как веришь в меня, и у тебя всё обязательно получится, – Даня выдержал паузу и добавил. – Я верю в тебя. – Спасибо, светлячок. После того дня Паша и правда задумался над словами Дани. Дело в том, что мальчик не славился самоуверенностью и если он понимал, что задача перед ним стояла непростая, то он даже за неё не брался. Паше было куда легче убеждать других людей, что у них всё получится, чем поверить в свои собственные силы. Но разговоры с Даней всегда обладали необычайной энергией, которая помогала Паше двигаться дальше с абсолютной уверенностью в себе. Так два совершенно непохожих мальчика оказали колоссальную помощь друг другу. Каждый из них слабо верил в себя, но сильно верил в другого, а это лучший способ поднять чужую уверенность. Они окрепли, помогая друг другу, и обрели важнейшую ценность жизни – друга, который готов всегда быть рядом. Из года в год они шли рука об руку, без лести радуясь успехам, и преодолевали препятствия, которые никак не могли их сломить. Ведь каждый из них продолжал верить в другого, тем самым веря в себя. – Паш, у меня ни за что не получится, – в моменте мог сказать Даня, на что получал укоризненный взгляд, наводящий на мысли, что было бы неплохо отрезать себе язык. – Какой же ты дурачок, – подначивал его Паша, щёлкая по носу. – Ты должен верить в себя и помнить, что я никогда не сомневаюсь в твоих способностях. Ведь вижу то, что от других скрыто, – Даня с интересом поднял брови, а Паша усмехнулся. – Я вижу настоящего тебя. Читаю через твою проскользнувшую улыбку истинные эмоции и замечаю, как ты не даёшь вырваться правде наружу, – выражение лица Дани застыло в немом вопросе, а Паша поспешил ответить. – Твои светлячковые глаза тебя выдают. Особый блик сверкал в глазах напротив. Паша смотрел с искренностью и с детской наивностью – всё ему было интересно и казалось подвластным. Одним видом мальчик повышал стимул двигаться дальше и заставлял верить в свои силы наперекор ранним убеждениям. И это нравилось Дане. Каждый раз видеть знакомую улыбку, вызывающую приятный обжиг в сердце, было для Зорина сродни закаливаниям – когда сначала тебя пугает холодная вода и тебе кажется, что ты никогда к ней не подступишься, а потом привыкаешь, и холодок, который она пускает по коже, неожиданно начинает нравится. Вот и улыбка, такая светлая и говорящая, сначала пугала и отталкивала застенчивого Даню, а потом уголки его губ сами невольно тянулись к ушам, стоило только Мелёшину замаячить на горизонте. Вероятно, юный Зорин не отдавал отчёта переменам и не собирался разбираться в том, как Паше удалось подкрутить Данины механизмы, вызывая радостные эмоции. Мальчик просто принял это как должное. Если улыбка Паши вызывает ответную улыбку, то пусть так будет. Если в голове присутствует желание увидеть мальчика, у которого максимализм бушует в крови, то так должно быть. На протяжении нескольких лет Даня восхищался улыбкой и глазами Паши. Он не погружался в самоанализ и не собирался выяснять причины. Ему просто нравились эмоции, которые он испытывал. Их можно было сравнить с теми, которые присуще человеку, находившемуся в хорошо знакомом ему месте: на душе сразу становилось тепло, а улыбка непроизвольно касалась губ, потому что он оказался в родных краях. А для Дани свет, излучаемый Пашей, был действительно чем-то родным. Чем-то, что объяснить он точно не мог. Мелёшин словно заряжал его светлячков, которые начинали светить ещё ярче и летать в зрачках ещё быстрее. И Даня был благодарен ему, не замечая, как верно тонет в океане глаз, которых считал виновником необъяснимых эмоций, совершенно не догадываясь, что дело давно уже не в глазах и даже не в улыбке. Дело в самом человеке, который сильно повлиял на мировоззрение Дани и позволил быть рядом. Отправной точкой к осознанию происходящего становится период, когда парням было лет шестнадцать. Тогда Даня впервые почувствовал колющее чувство в сердце, когда Паша показывал ему фотографии со своей девушкой. – Красивая, правда? – звонким голосом спрашивал Паша. Даня мельком пробежал взглядом по девушке и перевёл его на Пашу, изображённого на фото. Выглядел тот до безумия счастливым: широко улыбался, а в глазах его мелькал привычный огонёк. Тут-то грудь Дани и сжалась незнакомым чувством. Оно стремительно овладевало всем телом, отключая разум и не позволяя пошевелиться. – Эй! – Паша щёлкнул перед лицом друга. – Засмотрелся? – Засмотрелся, – отмер Даня, тяжело вздохнув. Паша метнул на него удивлённый взгляд, на что Зорин поспешно добавил. – Не бойся, не уведу. Когда парни перешли к другой теме разговора, Даню отпустило то странное чувство, над которым он не успел задуматься, потому что разум был отключен. Но в дальнейшем, размышляя над тем моментом, Зорин пришёл к выводу, что им овладело чувство собственника – будто Паша не мог быть счастливым ни с кем другим. Даня ведь действительно стал считать себя особенным и допускал мысль, что Паша искренний только с ним. Но тот со всеми такой. И к нему не может быть никаких претензий, потому что Паша не рисуется. Он настоящий. Даня быстро отпустил ту ситуацию, так как истинную причину странного ощущения не раскрыл. Он плыл по течению, даже не задумываясь о его маршруте, и был направлен по следу ложных мыслей. Мыслей, которые в любой момент могли свернуть в другую сторону и скинуть парня с обрыва. Из раза в раз, когда разговоры парней сводились к личной жизни Паши, Даня, чувствуя всё тот же укол в рёбрах, проговаривал в мыслях: «Я не собственник». Ладони Зорина сами по себе сжимались в кулаки, а ногти машинально впивались в кожу с неистовой силой. С презрением к самому себе. Даня осознавал, что он не смел считать себя особенным. Он и не хотел этого. Только почему-то не переставал чувствовать сжатие лёгких от осознания, что Паша был счастлив с другими людьми. В такие моменты Даня ненавидел себя. Он разумом понимал, что ему без разницы, с кем Паша счастлив. Главное – пусть будет счастлив! Однако что-то в механизмах Дани было куда сильнее разума. Что-то заточённое внутри и так жаждущее вырваться наружу. «Знаешь, непохожий на остальных, поэтому и цепляешь. И сколько бы ты не старался, своё пламя ты не спрячешь и светлячков выпустишь», – раздавался в голове детский голос Паши. – Светлячков? – усмехался Даня с абсурдности реплики, которая с годами так и не приобрела смысл. Маленький Паша, которому всё уже давно понятно, как будто насмехался в голове Дани над ним. Мол, вроде умный парень, а простых вещей не понимает. Заточил несчастных насекомых внутри и эгоистично держит их взаперти. А светлячки ждут. Наружу просятся. Им тесно. И уже очень давно. – Паш, каких светлячков я должен выпустить? – голос дрогнул. Даня сам не понял, как осмелился вслух произнести вопрос, который мучил его уже несколько месяцев. Паша с недоумением усмехнулся. – Ч-что? – Месяц после моего прихода. Тот разговор в коридоре. – вздохнул Даня, с надеждой глядя в стеклянные радужки Паши. – Ты сказал, что я в любом случае выпущу своих светлячков. Что ты тогда имел в виду? Паша засмеялся и с особой искренностью, свойственной только ему одному, взглянул в глаза Дани. Тот слегка поёжился. – Не думал, что ты всё ещё помнишь, – по-доброму усмехнулся Паша. – Честно? Не знаю, что я тогда хотел этими светлячками сказать, но сейчас я бы подразумевал искренность. – Искренность? – задумался Даня. – Я помню, как увидел в твоих глазах светлячковый свет, который ты боялся показывать. Помню твою едва мелькающую на губах улыбку, – Паша улыбнулся воспоминаниям, а Даня смотрел на него, чуть ли не затаив дыхание. – Я видел, как ты боишься открыться людям, но знал, что в тебе есть свет, который почему-то сравнил со светлячками, – Паша задумался, а позже добавил. – Я хотел, чтобы люди видели в тебе тот свет, который ты тщательно прятал ото всех, но который не смог утаить от меня. – Мне по-прежнему трудно быть искренним. Выходит, я не выпустил светлячков? – расстроенно выдохнул Даня. – Всему своё время. – подбадривающе похлопал друга по плечу Паша. Однако Даня расстроенно перевёл взгляд куда-то вдаль. – А если мне трудно быть искренним даже с самим собой? Чёрт, Паш, я не понимаю, что твориться в моей голове! – Даня закричал неожиданно и для себя, и для Паши. Оба вздрогнули, и их глаза заполонил страх. Даня боялся так и не разобраться в себе, а Паша боялся за Даню. – Теперь мне кажется, что светлячки - это те мысли, которые таятся глубоко в моей голове и хотят выйти на свет, но не могут, потому что для этого я их должен хотя бы понимать, а я не понимаю! – Ты взрослеешь. Понимать мысли становиться труднее, но ты справишься. Эй, – Паша потряс Даню за плечо. Парень повернул голову на друга и тот улыбнулся. – Не забывай, что главное - не сдаваться. – Паша завёл руку за спину Дани, сжал его левое плечо и, опустив голову на правое, щёлкнул Даню по носу. – И я всегда с тобой. В этом весь Паша – спокойствие вперемешку со взглядом, вселяющим уверенность, но одновременно душа, которая слабо верит в себя. Паша – это мимолётные касания, которые успокаивают неугомонных светлячков Дани. И Паша – это ветер, заставляющий бедных насекомых кружиться в ритмичном танце. Но каким бы противоречивым ни был парень, Даня точно знал, что любой разговор с ним, позволит забыть о проблемах и зажжёт ту веру, от которой включатель нашёл только Паша. После разговора о светлячках и искренности Даня чувствовал облегчение, которое позволяло задуматься о том, что всю чушь про собственнические чувства он себе напридумывал не от большого ума. То ли он внушал себе эту мысль изо всех сил, то ли и правда никаких порезов в области рёбер никогда и не было, но счастье Паши за пределами их с Даней общения больше не волновало Зорина. Он спокойно реагировал на то, как друг светится от общения с одноклассниками и друзьями, как широко улыбается, танцуя с какой-нибудь девушкой в баре. В эти моменты Даня ничего не чувствовал и был сильно рад этому. Только вот парень совсем не догадывался, что в его лёгких всё ещё живут светлячки, насильно связанные верёвкой. Они брыкаются, рвутся наружу, и ничего не могут сделать. Но пройдёт время – они окрепнут. И тогда их свет, который накопит убийственные фотоны, сожжёт все душевные струны. И тогда загорится сердце. А фитиль сгорит до тла. Это был выпускной – самый излюбленный день для откровений и признаний. Одиннадцатиклассники выбрались на базу отдыха, где раньше находился лагерь: корпуса возвышались на холмистой поверхности, а у подножья растянулась река. Ребята жарили шашлыки, танцевали и радовались наступившему спокойствию. Пусть совсем крохотному по времени, но такому желанному. Красивые пейзажи, летние песни и люди, которые абсолютно точно оставили важный след в жизни – все эти факторы делали этот день особенным. Даня забрался на разветвлённый ствол дерева и сидел на нём, радостно болтая ногами, а Паша стоял рядом, прислонившись спиной к дереву. – Ты должен к ней подойти, – неожиданно заключил Даня. – К кому? – с недоумением вопросил Паша, повернувшись к другу. – К Алине, – ответил Зорин с видом, а-ля всё очевидно, на что Паша лишь закатил глаза. – Я серьёзно! Ты же сохнешь по ней с 9 класса. Взгляд оторвать не можешь, – Даня дотянулся ладонью до плеча Паши и слегка толкнул парня. – Ты перегрелся? – серьезно спросил Паша, уставившись на Даню. Тот обиженно цокнул. – Я просто наблюдательный. Ты только что смотрел на неё несколько секунд и даже сказать ничего не мог. И потом, – Даня выдержал паузу, бросив на Пашу взгляд знающего человека. – Ты сам в 9 классе говорил, что Алина раньше тебе нравилась. – Раньше. – То, как ты на неё смотришь, говорит о том, что твоё раньше очень похоже на ваше общее будущее. – Пусть будет так, – смиренно кивнул Паша, а Даня посмотрел на него, как на умалишённого. – Ну тогда иди к ней! – Дань, это абсурд. – Ты должен биться за то, что тебе действительно нужно. А для этого тебе необходима уверенность. Раскрой её и ты засияешь. А не получится в первый раз, не опускай руки, всё у тебя будет, – произнёс Даня Пашины слова. Мелёшин сглотнул. В груди разлилось тепло, а сердце ускорило ритм. Паша улыбнулся. По-светлому и по-доброму. – Я хочу, чтобы ты был счастлив. Даже не так, – Даня, спрыгнув с дерева, встал напротив друга, посмотрел прямо в глаза и озарил его океан светом. – Я прошу тебя быть счастливым! А для этого нужно делать шаги. Пусть иногда неудачные, но они важны, понимаешь? – в глазах Дани - надежда, в глазах Паши - восхищение повзрослевшим мальчиком. – Подойди к Алине. Я почему-то уверен, что этот шаг будет удачным. – Ты повзрослел, светлячок, – Паша поддался вперёд и крепко сжал спину Дани, прижавшись к нему. – Спасибо тебе, – выдохнул в ухо Мелёшин. Даня вздрогнул. Он почувствовал, как верёвка, связывающая светлячков, начала ослабевать, а заточённые насекомые едва заметно бились о сердце, слегка его нагревая своим светом. Светом, который всегда горел внутри парня, но который последний год, казалось, утратил свою яркость. На деле же он каждый день вспыхивал яркой вспышкой, надеясь быть замеченным, а Даня жил в реальности, которую благополучно себе придумал. И тогда, почувствовав тепло в области сердца, парень списал её на радость за то, что спустя 8 лет Паша продолжал его слушать и слышать. Так было проще. Так было правильнее. Молчание для Дани становилось невыносимым: ему казалось, что он слышал стремительные взмахи крыльев, чувствовал, как парочку светлячков вырываются из заточения и хаотично давят на различные участки тела. – Спорим, что Алина давно от тебя без ума? – Даня прервал тяжёлую для него тишину, отстранившись от Паши и заглянув ему в самую душу. – Спорим, – засмеялся Мелёшин и, похлопав друга по плечу, направился к речке, у которой стояли одноклассницы. Даня смотрел, как Паша подходит к Алине, как подруги понимающе уходят. Зорин видел улыбающегося друга, который о чём-то оживлённо болтал с девушкой, и ловил себя на мысли, что ему просто нравится смотреть на Пашу – видеть в его глазах блик, который будоражит каждую клеточку тела, и замечать ямочки на щеках, позволяющие забыться. Не прокручивать в голове лучшее, на его взгляд, проявление действительности, а на миг прикоснуться к правде, которая в тот вечер была как никогда близко. Светлячки, горящие правдой, начали жечь верёвку. Паша беседовал с Алиной, но сам как будто даже не стоял рядом, он погрузился в глубины своего разума и начал исследовать коралловые рифы, которые теперь казались куда более необычными, чем он представлял. Парень на глубине искал причины по которым подошёл к девушке и странно, что он не натыкался на громогласные слова любви. Вместо этого в его голове раз за разом всплывали глаза с особым светом и улыбка, подарившая силы. Но Паша тогда неправильно расценил их значимость. Он счёл, что Даня в мыслях – это своеобразный катализатор, ускоряющий реакцию. Так всегда было, есть и будет. Даня внимательно наблюдал за счастливым лицом друга и улыбался мыслям, что Паша сумел. Сумел отбросить страхи и поверил в себя, а для Зорина это было самым главным. Даня чувствовал лёгкий мандраж в руках и тепло, разливающиеся в груди: он был горд за парня, который научил его жить, а не существовать. Ведь Даня всегда желал Паше самого лучшего. Вот и тогда, видя как Паша обретает желанное счастье, улыбка Дани, кажется, светилась даже ярче улыбки, озарившей жизнь Зорина. А потом.. Потом светлячки сожгли верёвку и невыносимая боль, вызванная их жаром, сковало всё тело. Паша поцеловал Алину, а лёгкий мандраж в руках Дани сменила нервная дрожь. Температура нарастала: тепло перестало согревать, оно жгло, рискуя уничтожить всё. Невыносимо и больно кольнуло в сердце, и Даня узнал это чувство. Оно завладевало разумом, парализуя тело, и надавливало на гортань, затрудняя дыхание. Но если в прошлый раз парень нашёл хоть какое-то объяснение странной реакции, то во второй он даже задумываться не стал. Даня лишь понимал, что падает с обрыва, которого сторонился. Не замечал и не хотел бы замечать. Неожиданно Даня вскочил с места и побежал в лес. Он хотел убежать от удушающих ощущений и от собственных мыслей, но не знал поможет ли ему хоть что-то. Он бездумно бежал в неизвестном направлении, мысленно находясь не на улице и даже не в этом временном отрезке. Даня перенёсся на 8 лет назад, когда впервые увидел цунами в глазах и блеск улыбки, ставшей родной. Он вспомнил первый страх, вызванный появлением забавного мальчика. Не забыл и про начальное желание сторониться его и смятение, которое вызывал снег в океане глаз. А потом, вновь пережив каждый момент, заметил нечто иное. Что-то миниатюрное и совсем незаметное, но безумно важное. То, до чего ему дела совсем не было, но одновременно то, в чём он сильно нуждался. Это был едва ощутимый трепет, который не рос, а с каждым днём лишь сильнее нагревался, всё равно оставаясь незамеченным. Но тогда Даня всё осознал. Он бежал, представляя в голове не улыбку или глаза Паши, а характерные ему мелочи: то, как парень чесал нос, когда смущался, или как комично корчил лицо, когда кто-то его упрекал. И тогда Данин трепет, как никогда, был отчетлив: в крови закипала волна, а мурашки отвоёвывали каждый участок кожи, чем пугали и завораживали парня одновременно. Не замечая ничего вокруг и не контролируя ноги, Даня прибежал на поле, где они с Пашей часто проводили время. Парень обессилено упал на колени и растянулся во весь рост. Он повернул голову и коснулся левым ухом земли, вдыхая запах мокрой после дождя травы. Настоящей, неискусственной травы. В этом и заключалась магия этого места – сливаясь с живой травой, человек, насколько бы мёртвым он себя не чувствовал, будет живее всех живых. Особая энергетика проникала в организм Дани, заставляя не бояться незнакомых ранее эмоций, а принять их, какими бы отталкивающими они ни были. И парень согласился, потому что иначе не мог. Он привык доверять своим ощущениям на этом поле, признавая себе, что ему были дороги далеко не Пашины улыбка и глаза. Ему был дорог сам парень со всеми его качествами и недостатками: с забавными ямочками на щеках и с иронией, выбивающей землю из-под Даниных ног. Однако одно дело принять ситуацию и совсем другое решить, что с ней делать. Даня осознал значимость Паши в его жизни, и был готов с этим жить. В чём и заключалась главная проблема: Даня не высвободил горящую сферу и никак не мог понизить градус внутри себя. Причина очевидна – он боялся потерять Пашу. Даня не хотел своим признанием рушить их связь, которую они бережно создавали все эти годы. Зорин видел, что Паша точно также дорожил их общением, поэтому не смел нарушать идиллию высвобождением своей внутренней лавины, которая с большей долей вероятности уничтожила бы всё. Дане оставалось только обречённо вздыхать каждый раз, когда он общался с Пашей, и чувствовать, как трепет не только нагревается, но и начинает разрастаться, надавливая на сердце. В тот роковой день Даня не догадывался, насколько тяжело ему будет жить. Парень перебирал мокрые травинки и смотрел на рассеивающийся от фонаря свет. И эта загадочная атмосфера отчего-то вселяла веру в лучшее. Хотя, быть может, дело было вовсе и не в ней. Даня скорее был спокоен, потому что чувствовал незримое присутствие нужного человека. В голове гулял Пашин голос, а перед глазами лежал сам парень, улыбающийся и в очередной раз заставляющий верить. Так ведь всегда было. Только не в тот раз. Да и не в этот. Даня, как и два года назад, лежит на том самом месте, куда в день выпускного его привели ноги из-за резко вспыхнувшего осознания. Только есть огромное отличие – тогда поле успокаивало, давая понять, что всё будет в порядке, а сейчас оно давило куда-то в область сердца, крича о том, что всё потеряно. Два года прожил Даня с горящим чувством, которое ни на секунду не затухало. Светлячки хотели вырваться, чтобы не томиться в тесном пространстве, но парень продолжал бояться. Он как мог прятал ревность, когда Алина приходила к Паше после тренировки, и даже, изображая заинтересованность, помогал Паше выбирать для неё подарки. В мыслях же Даня понимал, что делает это всё только ради Пашиного счастья. Не задумываясь, что мог бы построить своё. Парень придерживался здорового образа жизни, но сегодня, получив сообщение от Паши, где он радостно сообщал, что сделал Алине предложение, ноги сами привели Даню к прилавку с алкоголем. Парень схватил бутылку виски и, оплатив, выбежал на улицу, где на протяжении нескольких часов суетливо бегал по дворам, чем походил на психа. И ведь к бутылке он даже не притрагивался. А потом он неожиданно оказался здесь – в месте, которое и согревало, и разрушало душу. Даня не заметил, как открыл бутылку и прильнул к ней губами. Он маленькими глотками вливал в себя содержимое, обжигая горло, стараясь переключить своё внимание. Но какой бы крепости ни был алкоголь перед глазами отчётливо стоял образ обескураживающих, но чаще вселяющих уверенность глаз. И с каждым глотком Даня пикировал над моментами, когда Паша настоятельно требовал поверить в себя. Тот всегда утверждал, что если Даня не умеет отстаивать своё счастье и не способен бороться за право получить то, что действительно желает, то обрекает себя на мрачную и серую жизнь. Даже больше на существование – бессмысленное и тягучее, словно трясина. Она медленно затягивает, холодом обдавая кожу, и связывает конечности, не давая шанса выбраться. Паша говорил Дане, что сколько бы тот не пытался найти выход, не найдет, потому что потерял самое главное в жизни – веру в себя. Поэтому Мелёшин требовал помнить, что жизнь зависит только от Даниных сил, а его силы – это особое проявление уверенности. Даня выпил виски десять минут назад и теперь, распластавшись на спине, обессиленный смотрел на звёздное небо. Видя маленькие мерцающие точки, он услышал детский голос, сжимающий грудную клетку: «И сколько бы ты не старался, своё пламя ты не спрячешь и светлячков выпустишь». Светлячки вдруг резко оживились, зажигая огоньки. Они, словно услыша усладный голос, решили испытать удачу и всем своим нутром требовали свободы. И Даня, движимый алкоголем, не мог противиться. Под его влиянием он отчётливо понимал, что если это и не лучший момент, то самый последний. А Даня сам хотел освободиться от оков эмоций и в очередной раз убедиться в значимости появления Паши в его жизни. Тогда он достал телефон из кармана и, набрав номер друга, приложил гаджет к уху. Спустя пять гудков послышался сонный голос Паши. – Ало. – Ппаш, так смешно, – заикаясь, смеётся Даня. – Вот мы сейчас даже не рядом, а я тебя вижу. И так всегда! – голос дрожит, а глаза слезятся. Даня и правда похож на психа, который всеми фибрами души старается доказать, что нормальный. При этом сам понимает, что тонет. – Дань, ты в порядке? – оживляется Паша, резко поднимая корпус с кровати. – Ты пил? – А ты думаешь, это важно? – будто обиженно спрашивает Даня и, не дожидаясь ответа, продолжает. – Нет, важно, что ты всегда был прав. Ты же говорил, что всё зависит от меня и нужно биться за то, что важно. А я даже не бился! – восклицает Даня и нервно смеётся. Паша его не перебивает. Он покорно ждёт объяснений, потому что ничего не понимает. Даня сглатывает и с большим накалом продолжает, – Паш, я не бился, понимаешь!? Я упустил самое важное в жизни! – Дань, всё будет хорошо, – Паша с привычным оптимизмом старается успокоить друга, но тот лишь злорадно смеётся. – Паш, не будет! Светлячки, они.. – Даня вытирает выступившую слезу. – Они не выдержат. Они умрут! – Эй, светлячок, что ты такое говоришь? – обеспокоенно спрашивает Паша, а Даня, кажется, окончательно теряет рассудок и больше ничего не слышит. – Я уверен, что ты со всем справишься, а я обязательно тебе помогу. Ты же помнишь об этом, да? – Знаешь, я ломал себе руку в детстве, – игнорируя Пашу, обречённо вздыхает Даня, – так это, оказывается, не так больно было. Да и прошло быстро. А эта боль какая-то другая. Она заключена не в одном месте, – Даня понизил голос и заворожённым шёпотом добавил, – она повсюду. – Дань, я тебя не понимаю, – раздаётся раздосадованный голос из телефона. – Точно! – тревожно воскликнул Даня, с печальной усмешкой добавляя, – ты меня не понимаешь. – Дань, так объясни, – аккуратно требует Паша, боясь любым своим словом задеть уязвимого Зорина. – Паш, это объясняется химическими процессами, в которые я не вникал. Но ты можешь посмотреть об этом в интернете. – Дань, а можно не загадками? – спрашивает Паша, на что Даня заливается пугающим смехом, пускающим тысячи выстрелов в парня на другом конце провода. – Ты хочешь, чтобы всё было так просто? Паш, а знаешь, как я этого хотел? – Даня на взводе. Миг и он захлебнётся, уже не находя в этом ничего плохого, а лишь сильно желая не чувствовать больше ничего. – Ведь всё было бы лучше, если было проще. Представь, в голове пустота и на душе тоже пусто. Чудесно, правда? – Нет, Дань, так неправильно. – Неправильно!? – вопит Даня, заставляя Пашу вздрогнуть. – Неправильно, это каждый чёртов день засыпать и просыпаться с мыслью о несбыточной мечте. Неправильно считать, что всё стерпится, когда с каждым годом становиться только хуже. Но что мне оставалось делать? – риторический вопрос остался витать в воздухе, а Даня вдохнул запах травы, переводя дыхание. – Я боялся тебя потерять. Мне нужно было, чтобы ты был рядом, а тебе совсем не нужны были мои объяснения. У тебя была Алина, и ты был счастлив, – мир для Паши замер. – А мне хотелось, чтобы ты был счастлив. Пусть даже не со мной. – Светлячок, ты.. – Да, Паш, да! – тревожно перебивает друга Даня. – Два года, минуту за минутой, я проживал с колющим чувством в груди. Честно, не знаю, почему оно возникло и когда, но понял я это на выпускном, когда увидел, как ты целуешься с Алиной. Глотку ей вырвать хотелось! Даня сжал кулак свободной руки, вновь испытывая ревность, а Паша уставился на стену стеклянным взглядом, чувствуя лёгкую дрожь в руках и ощущая, как сердце стремительно наращивает темп. Оно грозило вырваться и разбиться на тысячу осколков, лишь бы Паша наконец осознал, чем на самом деле являлось проявление, которое уже несколько лет сопутствовало каждому появлению Дани. – Где ты? – с боязнью спрашивает Паша. – В лучшем месте Земли, – блаженно произносит Даня с неожиданно появившемся в голосе спокойствием. А Паше пояснения не нужны. Он вскакивает с кровати и, быстро одевшись, выбегает из квартиры. Даня, всё время молчавший, подаёт голос. – Знаешь, а я так благодарен тебе. За всё. За особую любовь к футболу. За уверенность. За самого тебя в моей жизни, – Паша бежит по дворам и улыбается каждому слову в телефоне, перед собой видя те самые светлячковые глаза. Даня продолжает. – Да даже за трепет, который ты вызываешь уже несколько лет, я несказанно благодарен тебе. С ним, несомненно, тяжело жить, но он кажется уже таким привычным, что без него и правда было бы неправильно. – Зорин смеётся и этот смех не походит на нервный, он искренний и с отголосками благодарности. – Не бойся, я не помешаю вам с Алиной. Если хочешь, даже уйду из твоей жизни. Но, пожалуйста, – Даня понижает голос. – Не запрещай мне любить тебя. Паша сбрасывает звонок, и не успевает Даня разозлиться, как слышит над самым ухом. – Ты думаешь, я позволю самому яркому светлячку улететь от меня? – Паша, улыбаясь, садиться рядом с Даней, а тот, поднимая корпус, касается плеча друга своим. Даня смотрит с выжиданием и надеждой, потому что для него ответ совсем не очевиден. – Дань, ну конечно нет! – То есть ты не зол на меня? – Даня настороженно улыбается, а Паша в открытую смеётся. – Я тебе благодарен, Дань, – Зорин удивлённо смотрит на друга. Тот, вздохнув, поясняет. – Сегодня своим признанием ты помог мне разобраться в эмоциях, которым я не придавал значения, но которые так рьяно завладели моим разумом. Я отчётливо их распознавал, но неправильно расценивал. А теперь я с уверенностью заявляю, что они ответно тянутся к твоему чувству, желая слиться в одно общее и больше не быть разделёнными. Даня сморгнул от неожиданности произнесённых Пашей слов и не успел опомниться, как парень поддался к его лицу и, коснувшись щеки, облизнул верхнюю губу Дани. Зорин, и без того лишённый всякого рассудка, полностью слетает с катушек, цепляясь за Пашины волосы, и с неистовым желанием впиваясь в нижнюю губу друга. Как в самом лучшем Данином сне, он с лёгким чувством волнения исследует желанные губы Паши, перебирая его волосы, и чувствует как земля уходит из-под ног, когда Мелёшин плавно проводит рукой по его шее. Даня рефлекторно запрокидывает голову, с наслаждением вздыхая, а Паша, воспользовавшись моментом, касается губами чужой шеи, с усладой выцеловывая каждый участок бледной кожи. – Паш, если я сплю, то утром я тебя ударю. – Не поздоровится же мне, – отстраняясь от шеи парня, забавляется Паша. – Не смешно, идиот, – Даня смотрит на него как на отсталого. – Я так хотел быть с тобой, но боялся отпугнуть. Знал, что ты дорожишь общением, и мог всё испортить. Но я не виноват! Правда! Это светлячки! – Эй, тише, тише, – Паша обнимает дрожащего парня, легонько поглаживая волосы. – Конечно ты не виноват. Эти эмоции не контролируются, они просто проявляются, а тебе остаётся мириться. Как бы тяжело ни было. – Всё-таки жизнь сложная, – заключает Даня, крепче сжимая спину Паши. – Сегодня ты сделал огромный шаг, чтобы её немного упростить. И я не сомневаюсь, что ты осмелишься это сделать вновь, – Даня лучезарно улыбается, а Паша душевно добавляет. – А я обязательно буду рядом. Так двое парней помогли друг другу стать увереннее и разобрались в чувстве, которое грозило уничтожить одного, но восстановило обоих.