Параллельные линии не пересекаются

Дождь стучал по крыше веранды, на которой он сидели. Минка, традиционный японский дом, сейчас выглядел серо и тускло по сравнению с садом, что располагался во дворе, цветущим буйством розовых фейерверков. Годжо, с полотенцем на шее, обхватил руками колени, наблюдая за тем, как капли стучат по поверхности пруда. Он мог бы использовать бесконечность, чтобы не намокнуть под дождём и спокойно дойти до техникума, но отчего-то не хотелось. Просто не было желания. После ухода Гето в этой бесконечности как будто отпал всякий смысл. Наверное, он даже мечтал о смерти. А желательно парной. С Сугуру. Умереть в один день ведь красивая смерть? Правильная? Вот только он уже пятый год пытался отыскать Гето, который скитался по миру собирая проклятья и расширяя культ, и все никак не находил. Он не стал бы его убивать. Никогда. Не смог бы. Хотя бы просто поговорить, просто узнать причину, по возможности переманить на другую сторону, а, возможно, и присоединиться к нему. К своему первому и единственному, который всегда был больше, чем другом. Больше, чем простым помешательством и платонической любовью. Он был самым сокровенным секретом, самой первой, нежной и невинной любовью, на которую Годжо Сатору был способен. Наверное, если бы тогда он обратил внимание на его состояние… Нет, это бы не помогло. Сугуру давно все решил, а пустые попытки отговорить его от идей геноцида только ещё больше бы подкрепили её. Они оба хотели лучшего для мира шаманов, но добивались этого разными способами. Блядскими разными способами, которые разделили их. Не было больше тандема сильнейших. Не было «их», были лишь — " Позор Мира Шаманов» и «Сильнейший Мира Шаманов». Две противоположности, судьбу которых решила жестокая реальность и верхушка, которой было откровенно плевать на полученные парнями травмы. Годжо до сих пор помнит день смерти Рики Аманай. Помнит вопрос, что он задал Сугуру в том зале: «Может, мне всех их убить? Нынешний я, вероятно, ничего не почувствую.» И если бы Сугуру сказал только две буквы, выражая согласие, то Годжо сделал бы это не раздумывая. Однако потом, когда день заканчивался вместе с заходом солнца, Сатору не выдержал: склонился к Гето, оперевшись на его плечо лбом и водил пальцами по крестообразному шраму на груди друга. Пока сам Сугуру, в попытках хоть чуть-чуть успокоить одного из их тандема, перебирал его волосы. Годжо любил тактильности и Гето принял это достаточно быстро, стараясь проявлять её к другу настолько, насколько позволяли его собственные границы. Перебирать шёлк его волос, которые напоминали долгожданный первый снег, было самым любимым. Точно также как и исследование вен на его шее и руках, где они выступали особенно чётко, когда Сатору отказывался есть и изводил себе «тренировками». Вены, как кровь на снегу. Как ягоды рябины на голых ветках. Идеальные, яркие, приятные на ощупь. Годжо был тем, к кому хотелось прикасаться. И эта тема была настолько нездоровой в голове Сугуру, что он иногда боялся собственных мыслей, которые возникали по поводу лучшего друга. «Поцеловать бы его.» — одна и та же навязчивая, жужжащая как пчелы, мысль. Она буквально мешала спать, мешала дышать и жить. Это было желание. Нездоровое, одержимое и абсолютно идиотское. Но сделать с этим что-то было проблематично. Ведь Сугуру интересовал только Сатору. Все это звучит так бредово, так по-детски наивно, что плакать хочется. Так глупо потерять друг друга по глупости, которую создала верхушка, разделив их, сильнейших, по разные стороны. Единственное, о чем мечтал Годжо — вернуться в прошлое и все исправить. Не отходить от Гето, помогать и поддерживать, даже если сам чувствует себя так, что хочется вскрыться. Послать на хуй все руководство, оплатить психологов, купить путевки на отдых. Да, блять, сделать все, чтобы его первый и единственный вылез из этой ебаной ямы самобичевания. Сатору был готов отказаться от всего мира ради Гето. И уже хотел послать все к чертям. Уйти, найти Сугуру и просто больше никогда не расходиться. Не потерять друг друга хотя бы на этот раз. Вдруг получится? Вдруг ещё есть шанс? Найти бы его только. Пять лет искал и все бестолку. Но это не повод опускать руки — он найдёт его. Найдёт и обязательно скажет, как сильно скучает. Если бы это было так просто. Если бы… Но этих «если бы» было так много, что они больше напоминали мечты, нежели реальные произошедшие в будущем события. Сугуру Гето все сказал тогда. Ещё этот вопрос дурацкий задал, на который он даже не знал, что и ответить: «Ты Сильнейший потому что ты Годжо Сатору? Или ты Годжо Сатору потому что ты Сильнейшей?» Черт возьми, он Сильнейший только тогда, когда рядом с ним Гето. Его вторая часть. Его душа. Его рациональный холодный ум. Его часть. Его Сильнейший. Если бы Гето Сугуру был частью тела это был бы мозг, в то время, как Годжо Сатору был бы сердцем. Он так и не смог его убить. Да и смог бы? Годжо заранее знал, что это все заведомо проигрышная игра: чувства к лучшему другу; приказ о казни; их расставание (на этот раз навсегда). Гето был его самой большой слабостью. И не представлялось больше возможности заиметь другую — Сугуру был неповторим, он был единственным, кого Годжо мог пустить в сердце, разделить жизнь или с лёгкостью отдать её. И он бы отдал. Просто тогда, в свои семнадцать, испугался. А сейчас остался один. Без друга, без любви, без счастья. Если бы сейчас его спросили, согласен ли он отдать жизнь за Гето, хотя прошло уже пять лет, он бы без раздумий согласился. Всё в этом мире заменяемое. Всё, кроме Гето Сугуру. И эта правда была чертовски неугодна верхушке, которую Годжо не стеснялся дрочить. Из-за них Сугуру ушёл. Это все из-за ебаных выродков, которые придумали дурацкую систему заменяемости, признавая неугодных «предателями». Он прикрывал Гето перед руководством, мол, не знаю, след потерял. А на самом деле сознательно останавливался. Сатору Годжо боялся встречи со своим первым и единственным, хотя понимал, что однажды она произойдёт. Шотландия встретила Годжо дождём, когда самолёт приземлился в аэропорту. По последним данным, Гето Сугуру обосновался в Эдинбурге — красивом, но маленьком, дождливом городке, укрытым туманом. Готические строения, что привлекали внимание туристов, у Годжо не вызвали ничего, кроме как ассоциацию с Сугуру. «Такой же величественный и мрачный. Ему бы тут понравилось, будь мы при других обстоятельствах.» — это были те самые мысли, о которых не говорят вслух. Сокровенность их, пожалуй, зашкаливала. Они встретились в пабе, в который Сатору зашёл погреться, а Гето просто пил виски, удовлетворенно улыбаясь. — Йоу, Сатору, — он всегда так мягко и сладко тянул его имя, что в груди ёкало, — Выпьешь со мной? — Годжо буквально застыл в паре метров, смотря на друга в недоумении, — Ты каменное изваяние? Садись, я не кусаюсь, — он, явно навеселе, уже позабыл о собственной безопасности. Или просто был слишком рад видеть того, о ком не мог перестать думать. Сатору с сомнением взглянул на жидкость в его бокале, однако сел напротив, пока Гето ушёл за вторым бокалом. Лёд в бокале потрескивал от тёплой янтарной жидкости, пока оба парня проводили вечер за приятной беседой. Как будто не было этих трех лет, что они не виделись. Как будто никогда не расставались. Годжо, который до этого никогда не пил, в этот раз знатно напился. Для первого раза, впрочем, приемлемо. Гето, что не мог оставить его одного, заботливо отвез к себе, где уложил на кровать, а смотря в его, подернутые туманом, глубокие глаза не выдержал отказа в просьбе поговорить ещё. Сатору, что по пьянке был особенно болтлив, подвинулся на кровати и разговаривал до той поры, пока глаза Гето не закрылись от усталости. — Я надоел тебе? — замечая, что Сугуру почти спит, Годжо повернулся к нему. — Нет, — просто и мягко ответил Гето, — Я тебя слушаю. — А по-моему ты спишь, — Годжо, который познал новую стадию под названием «подъебать или подкатить», выбрал первый вариант. — Тебе кажется, — усмехнулся Сугуру, открывая один глаз, — Не хочешь «обнимашек»? — парень всегда знал, что иногда Годжо нужно просто обнять и все проблемы решатся. Злиться, психует, плачет, возмущается — обними его. Он успокоиться и вы все решите. Это был главный козырь, который работал только у Сугуру Гето. — Есть варианты? — Годжо сверкнул глазами, пока Гето снял с него очки и положил их на тумбочку, — Хочешь стать моей личной «дакимакурой»? — Боги, Сатору, иди уже сюда, — Гето мягко рассмеялся, а потом обхватил друга руками. Долго ждать его не пришлось, да и как будто другое может быть, учитывая тот факт, что Гето Сугуру позволялось все. — Я не договорил… — Ага, — Сугуру усмехнулся, когда на половине слов Годжо угомонился и уснул, уткнувшись в его грудь. И обоим больше было ничего не нужно в этом мире. Всё такое правильное. И как хотелось чтобы этот миг никогда не заканчивался. Но на утро Сатору проснулся один. Гето пропал, оставив после себя только таблетки от головы и бутылку минеральной воды. Годжо так и не сказал ему, что скучает. Так и не попытался что-то сделать, а опять позволил уйти. Он так и не сказал, что любит его больше, чем кого-то ещё в этом мире. Годжо Сатору не любит алкоголь по одной простой причине — он напоминает ему о Сугуру и том вечере в Эдинбурге, когда они засыпали вместе, а на утро он остался один. После этого они не встречались. Как бы Сатору его не искал. Параллельные не пересекаются, если находятся в одной плоскости. Казалось бы, при чем тут правило математики? Но оно, как бы лишний раз, напоминало о том, что этими параллелями были они. Раз за разом ломали правило, а потом все приходило «в норму». В состояние «не вместе». И так было всегда. Как будто бы сама вселенная издевалась над ними, преподнося раз за разом попытку все вернуть, а потом отнимала её самым варварским способом. С их последней встречи прошло два года. Два года поисков, тупых отмазок для руководства и бесконечных страданий. Снов по типу «отпусти меня» и «пожалуйста останься». То, что убивало и сильнее не делало. — На улице холодно, а ты после душа, — Сугуру, что вышел из дома, сел рядом с Сатору на веранду. Их параллели опять пересеклись, ломая правило, но оба знали, что это не особо надолго. — Да похуй, — отозвался Годжо, кажется, слишком безразлично. Он не знал как себя вести и как реагировать. Слишком много всего, что его нагружает. В первую очередь невозможность прикоснуться. — Ты же знаешь, что я не галлюцинации? — добавил терпеливо Гето. — Ты самая идиотская мечта, которая у меня может быть. — Книжек перечитал? Только там не так было. — Да знаю я, как там было! Чего пристал то! Но Сугуру на такой выпад только рассмеялся, заставив Годжо покраснеть. — Тогда ты — моя самая больная несбывшаяся мечта! — заключил в итоге Гето. И не надо было никаких признаний. Это было настолько кристально понятно, что кровь закипала. Кажется, их жизни всегда были связанные. И в каждой из Вселённых Годжо не может существовать без Гето. А Сугуру не может быть без Сатору. Они сидели в тишине какое-то время, а потом Сугуру ушёл. Даже если он и был реальным, Годжо все никак не мог ему сказать то, что хотел. Почему-то становилось страшно. Иррационально страшно, почти неконтролируемо. — Чаю? — Гето, что появился рядом, протянул Годжо кружку с ароматным фруктовым чаем. — Как ты? Ах, да, точно, — Годжо взглянул на Гето, а потом до него дошло, — Ты ведь знаешь. — Да, твой любимый, — Сугуру улыбнулся, — Сейчас ещё моти принесу. — Клубничные? — кажется, его голос срывается от плохо скрываемых эмоции. — Да, как ты любишь, — кивает Сугуру. — Я думал, что ты забыл. — Такое невозможно забыть, — смеётся Гето, а потом скрывается за дверьми, добавляя почти еле слышно, — Как и тебя. Они ещё долго будут разговаривать обо всем на свете, пока солнце не сядет, а потом, как и тогда в Шотландии, закончат день спасательной порцией объятий, и коротким неловким поцелуем в губы, окрестив его «первым и единственным», как и они друг для друга. Сатору опять забудет все слова, что хотел сказать, а Гето так и не признается, что в Эдинбурге самым большим испытанием для него было не вернуться в его руки и согласиться на все, что предложит ему Годжо. Они всегда делают все друг для друга, даже сами этого не осознавая. Они всегда будут создавать мир, который примет их, но никогда не поговорят о том, чтобы сделать его вместе, а не отдельно. А затем опять потеряются на долгих пять лет. Встретятся уже тогда, когда появится Юта Оккоцу и начнётся парад проклятий. Встретятся ради последнего разговора, последнего признания и последней настоящей и искренней улыбки Гето Сугуру. — Любовь тоже проклятье. — Так прокляни меня напоследок, Сильнейший.