Быть твоим

      Время, кажется, переваливает за два часа ночи, когда Чан сквозь сон слышит, как открывается дверь, и, с трудом разлепив глаза, фокусируется на дверном проёме. Феликс вступает из темноты коридора в спальню, освещённую лишь робким ночником, он выглядит напуганным, он даже будто бы бледнее обычного, и альфье чутьё подсказывает Чану, что его омега сейчас особенно сильно нуждается в заземляющих объятиях. — Пойдём ко мне? — шепчет он, раскидывая руки в разные стороны, и Феликс семенит к кровати Чана. И столько в его глазах безмолвной благодарности, что сердце вожака от нежности заходится гулкими ударами.       Ликс усаживается Чану на колени, прижимается к его груди испуганным воробушком, тычется носом в его шею, потому что запах вожака — самое ценное, самое успокаивающее, что может быть у омеги.       Чан направляет Феликса ближе к железе, выпускает больше заземляющих феромонов, массирует кожу на его затылке. — Что случилось, малыш? — мурлычет лидер, набрасывая на спину омеги одеяло. — Я не знаю!.. — надломленно бормочет Ликс, и в его голосе слышатся слёзы. — Мне просто очень странно! — Где странно? — Везде! В теле, в настроении… Мне ужасно некомфортно, руки и ноги словно не мои, кожа чешется, но как будто… изнутри?.. Нет сил, я раздражительный, ни на чём не могу сконцентрироваться… — Погоди, — мягко прерывает его Чан и за подбородок поворачивает его лицо к себе. — А когда у тебя течка? — Ты думаешь, это она?!. — вскрикивает Феликс, и его зрачки, почему-то, тонут в неподдельном страхе. — Не уверен, но симптомы очень похожи, — вожак хмурится, когда улавливает горечь в запахе омеги. — Что не так, родной? Всё же как обычно: проведёшь течку с тем, кого выберешь, за несколько дней она сойдёт на нет — и ты снова будешь в обычном состоянии. Или… Стой, у тебя что… — замолкает он и тревожно вглядывается в потускневшие радужки Ликса. — У тебя никогда не было течки?..       Феликс всхлипывает и склоняет голову, чтобы Чан не видел его лица. Ему ужасно стыдно, вина мерзким короедом точит его сердце, потому что он бракованный. Он как омега не состоялся. — Ликс, но как?!. — восклицает Чан и тут же начинает выводить на его спине круги, чтобы вывести омегу из оцепенения.       Феликс мотает головой, задерживает дыхание, сжимает пальцами плечи Чана. И вдруг начинает плакать — горько, болезненно, надломленно — испещряя горячими каплями грудь вожака. — Ликс-а, Ликс-а, — зовёт Чан, — посмотри на меня. Ну же, солнце, ты нужен мне. Пожалуйста.       Феликс срывается на горькие стоны, словно пытается вынуть из глубины души многолетнюю боль, и его голос звучит хрупко, неровно, когда он наконец выдавливает: — Я бесполезен.       Чан прижимает его к себе крепче, целует его мокрое лицо, молчит, давая возможность выговориться, и разговаривает с Феликсом через феромоны: сильные, уверенные, они просто обязаны показать омеге, что альфа хочет его любым. — Я поздний цветок, — продолжает Ликс. — Я ходил по врачам, но мне никто не смог сказать, в чём причина. Почему у меня нет течек. Почему я никогда не смогу понести щенков.       Он снова ломается, достигнув, видимо, пика душевной боли, скулит, глотая слёзы и нервно дыша. — Сначала всё было терпимо, а потом кто-то в школе узнал обо всём и началась травля. Мне из каждого угла твердили, что я бесполезное существо, на которое ни один альфа не взглянет, раз я не способен подарить ему ребёнка, и это было так отвратительно больно, что я начал резать себе руки, и в конце концов… — Маленький мой!.. — сбивается на шёпот Чан, целует его губы, щёки, веки, лоб — лишь бы ласковее, лишь бы показать своему несправедливо пострадавшему омеге, что он нужен своей стае не из-за того, что он может принести щенков, а потому, что он важен сам по себе. — Сколько же ты мучился, мой родной!.. — А сейчас мне ещё страшнее, когда внутри столько странных ощущений, я так боюсь, что потеряю над собой контроль и брошусь на первого, я просто не знаю, как мне быть! — Ли-икс-а, — нежно тянет Чан, касаясь его носа своим. — Я всё ещё тут, слышишь? Я здесь, чтобы помочь тебе справиться со всем. И твоя стая готова на всё, лишь бы ты чувствовал себя хорошо, и ты всегда можешь положиться на нас. Давай завтра вместе поговорим с Хёнджином и он тебе всё объяснит? Или ты хочешь сам?       Феликс уверенно мотает головой, и Чан кивает: — Поговорим вместе. Пусть он расскажет тебе, как ощущается течка, как к ней подготовиться, как она проходит и так далее. Так ведь будет проще, согласись. — Да, — хрипло бормочет омега, вздрагивая. — И запомни, что тебе нечего бояться: стая за тобой присмотрит, где бы ты ни был. Поэтому тебе никто не причинит вреда и ты сам ни на кого не набросишься. Я обещаю тебе, хорошо? Доверься мне, солнце.       Феликс вздыхает, покорно утыкаясь лицом в чанову грудь, рисует носом крошечные любовные узоры: благодарит. И его ромашка снова начинает пробиваться сквозь горький осадок ароматом благоухающего цветения.       Ему внезапно так невероятно хочется спать! Потому что Чан мягкий, спокойный, заботливый и очень-очень нежный. И сердце Феликса с тихим застенчивым биением выпускает наружу что-то томительное, воздушное, почти неуловимое. Что-то, что очень смахивает на чувства.       Ликс правда очень нервничает, когда с утра Чан, спросив о его самочувствии, хмурится и просит не откладывать разговор с Хёнджином. Феликс мнётся перед дверью в спальню омеги, чувствует тревожную дрожь в руках, но Чан подбадривающе поглаживает его по пояснице, давая понять, что Ликс в своих переживаниях не один. — Джинни, не занят? — заглядывает в комнату вожак, когда понимает, что Ликс не в том состоянии, чтобы перебороть себя. — Нет, Чани, — отзывается из глубины спальни Хёнджин и откладывает кисти. На холсте среди зелени проступают силуэты восьмерых людей, и осознание, что омега рисует их стаю, дрожащим умилением теплится в сердце Феликса. — О, и Ликси здесь? — Да, нам нужно кое-что у тебя узнать, — кивает Чан и целует Хёнджина в макушку. — Детка, расскажешь сам или лучше мне? — спрашивает он у Феликса, который всё ещё стоит в проходе и нервно трёт пальцы. — Я… сам, — отзывается тот и скомканным неловким движением пробирается к кровати и усаживается рядом с Чаном так, чтобы оказаться напротив Хёнджина. — Джинни, я думаю… мы с Чани предполагаем, что у меня скоро будет течка. — Ага?.. — Дело в том… что у меня раньше никогда такого не было, поэтому я чувствую себя странно, неправильно, как-то… неловко и помято… И мне очень нужен твой совет.       Хёнджин прячет удивление в тёплой улыбке, пересаживается со стула на кровать, чтобы успокаивающе погладить омегу по щеке. — А что именно ты хочешь знать? — Ну… как всё это, вообще, проходит, что омеги обычно чувствуют, каково это — быть с кем-то в течку… Ну всякое такое. И что можно сделать заранее, чтобы потом было проще.       Он поднимает на Хёнджина свои большие доверчивые глаза, кусает губы и выглядит донельзя смущённым, и омега с альфой просто не могут сдержать мягкого ворчания. — Я не знаю, что тебе нарассказывали знакомые и чего ты начитался в интернете, раз так нервничаешь, но на деле всё не так страшно: ты несколько дней перед течкой более чувствительный, даже капризный, иногда раздражительный. Тебя могут сильно волновать феромоны твоей стаи, поэтому, когда у кого-то из нас наступает течка, особенно альфы с их яркими запахами стараются держаться подальше. Обычно в предтечке омега проводит много времени с тем, кого выбрало его внутреннее чутьё, и если ты боишься, что почувствуешь себя одиноким, если мемберы отстранятся, то зря: твой партнёр будет рядом столько, сколько тебе потребуется.       Хёнджин улыбается, наблюдая умилительную картину: Феликс, ещё недавно нервный, издёргавшийся, успокаивается, когда Чан тянет его на себя и позволяет опереться спиной на свою грудь. — Сама течка — не безумие, которое люди привыкли ей приписывать, поэтому в этом плане тоже не беспокойся. Ты не потеряешь себя, ты сможешь контролировать процесс и наоборот будешь чувствовать всё гораздо ярче: течка — в конце концов, не марево, не потеря разума. А ещё это важнейшая часть отношений внутри стаи. В течку омега показывает своим партнёрам, что он готов доверять им, принять их. И если альфий гон скорее настраивает всех на страстный властный тон, то нежная страсть, которую омеги источают в течку, наоборот возвращают стаю к нужному балансу. Это то, что даровано природой, и это поистине удивительная вещь. И да, как я уже сказал, важно, чтобы в течку ты был с кем-то. Первые течки могут быть несколько болезненными, если проводить их в одиночку, поэтому тебе бы не помешал партнёр. Что об этом думаешь?       Феликс не отвечает, смотря вбок отстранённым взглядом, улыбаясь свои мыслям, и Чан переглядывается с Хёнджином: — Кажется, подступает?       Омега кивает, берёт Ликса за руку, поглаживает большим пальцем, заглядывая ему в глаза: — Ликса, слышишь? Тебе было бы лучше провести течку с кем-то из нас.       Феликс несколько раз быстро моргает, осмысляя услышанное, и, когда до него доходит, беспокойство тут же прокрадывается на его лицо складочкой между бровей. — Провести её с кем-то?.. Но я же… Это слишком неловко!.. — он упирает взгляд в коленки, пару раз жмурится и морщит нос. — Я… Мне кажется, я вас просто замучаю и буду слишком навязчивым, затраханным, некрасивым… — Эй, малыш, — шепчет Хёнджин, приближаясь к его лицу вплотную и ласково целуя его веснушки. — Ты всегда красивый. Для нас ты ходячее совершенство, самый желанный, солнечный. Мы все были бы счастливы стать причиной твоей страсти, твоей разбитости в постели, но важно, чтобы ты сам выбрал кого-то, с кем бы чувствовал себя комфортнее всего, — он касается губами расстроено опущенных уголков чужих губ и продолжает. — Но, на самом деле, тебя никто не принуждает. Если хочешь побыть один, мы просто будем время от времени тебя проверять, а в остальном будешь отсыпаться. Короче, если что, мы придумаем, как выйти из ситуации.       Феликс резко сжимает запястья Хёнджина, мотает головой: — Нет, я хочу, я очень хочу с кем-то из вас, очень-очень хочу, мне надо… — Ну же, детка, дыши, — шепчет Хёнджин и касается носом его уха. — Может ты уже чувствуешь, с кем бы хотел быть? — А? С кем быть? Где? — снова путается в мыслях Феликс. — Ликс-а, — низким голосом бормочет Чан, — сосредоточься. У тебя есть ощущение, что ты хочешь провести течку с кем-то конкретным?       Ликс резко разворачивается к альфе, изо всех сил пытается сфокусироваться на его лице. — С тобой?!. — выпаливает он. — Можно с тобой?..       Чан тихо нежно смеётся, уткнувшись лицом в изгиб чужой шеи, румянец зажигает розовым щёки и кончики его ушей. Картинка складывается воедино: вот, почему с самого начала Феликс пришёл с проблемой именно к нему: он уже тогда, сам того не осознавая, выбрал себе пару.       Хёнджин воркует, немного отстраняясь, чтобы дать Чану и Ликсу чуть больше пространства, а альфа поворачивает за подбородок лицо омеги к себе и глубоко целует его в губы. — Конечно, можно. Естественно.       Феликс быстро утекает в расфокусированное состояние, прикрывает глаза, сонно урча, и Чан отпускает свой запах чуть больше, чтобы позволить омеге надышаться им. — Отнеси его в свою комнату, — говорит Хёнджин. — Мне кажется, вечером должно начаться.       Чан кивает, нашаривает руку старшего омеги, чтобы в благодарность чмокнуть его в ладонь, аккуратными медленными движениями подхватывает Ликса на руки и несёт к себе.       И, честно, от вида омеги, доверчиво уснувшего от его феромонов, в груди сладко тянет в предвкушении и желании показать Феликсу, насколько драгоценное место он занимает в сердце своего вожака.       Весь день Ликс очень капризничает. Он постоянно зовёт Чана, когда тот отлучается на кухню или в душ, а если и спит, то тревожно ворочается и жалобно поскуливает во сне, поэтому альфа старается надолго не оставлять своего омегу.       На самом деле, когда Феликс пришёл к нему ночью, Чан очень испугался, что тот серьёзно заболел. Но сейчас, чувствуя, как ромашка пробивает ясным свежим ключом даже через закрытую дверь спальни, выдыхает: это действительно течка, и Чан обязательно сделает так, чтобы помочь своему омеге, пусть для этого и потребуется немного перераспределить обязанности в стае. — Ты звал? — спрашивает Минхо, входя в гостиную, и следом за ним подтягиваются остальные. — Да. У меня будет к вам несколько просьб, раз у Феликса началась течка и он выбрал меня.       Джисон тут же тычет Сынмина в плечо, обиженно скуля, что «им пренебрегли», но Чанбин уверенно переплетает свои пальцы с его и шепчет на ухо что-то нежное и успокаивающее. — Я не знаю, сколько дней продлится его течка, потому что она у него первая, но Хо-я, я хочу, чтобы ты пока взял на себя все организационные моменты: общение со стаффом, менеджерами, директором и так далее. Бинни, тебе поручаю работу в студии. Проследи, пожалуйста, чтобы к дедлайну все проекты были готовы. Сонни, ему понадобится твоя помощь, — лидер дожидается понимающих кивков и переводит взгляд на Чонина. — Нинни, на тебя я оставляю самое хрупкое и дорогое, что у нас есть, — наших омег. Следи, пожалуйста, чтобы они вовремя ели и ложились спать, потому что недосып и недоедание собьют их цикл. Джинни и Минни, на вас забота о доме, хорошо? Я очень надеюсь на вас. — А как мы, кстати, за всё это время не заметили, что у Феликса ни разу не было течки? — задумчиво спрашивает Сынмин, и все поворачиваются к их сообразительному омеге. — Реально… — хмурится Чанбин. — Это же ненормально — как мы могли это упустить? — Честно, я думал об этом, — отвечает Чан, обводя щенков взглядом, — и пришёл к выводу, что наши звери принимали его громкий яркий характер за течное состояние, поэтому не тревожились. А мы… Мы просто забегались с работой. Честно, мне очень стыдно за то, что я не сообразил.       Стая тепло щурится, и гостиная наполняется воркованием, которое убеждает вожака не переживать. Мемберы подходят к Чану за поцелуем, но не задерживаются надолго: неизвестно, как Феликс поведёт себя, если учует на своём альфе посторонние запахи. — Чан!.. — слышится приглушённый стон, и вожак виновато улыбается. — Мне пора, — смущённо усмехается он, и Минхо ловит его взгляд, чтобы мысленно сказать «всё получится». Брачная метка, усилившая их связь, всё-таки очень хорошо помогает общаться без слов.       Когда Чан входит в спальню, Феликс сидит, оперевшись о спинку кровати, и принюхиваясь к запахам. В полумраке глаза омеги кажутся ещё более дикими, когда он улавливает хвою Чана, взбудораженно подползает к краю кровати и тянет к альфе ладошки. — Почему ты так долго? Где ты был? — обиженно скулит он, пока Чан плавным уверенным движением направляет его обратно в кровать и укладывается рядом. — Я всё время был неподалёку, крошка, — мурлычет он. — Мне нужно было поговорить о делах со стаей, но я честно всё это время думал только о моём нежном желанном омеге, — улыбается Чан, привлекая Феликса к запаховой железе.       Ликс хихикает, довольный словами альфы, но его настроение меняется в момент: аромат ромашки сгущается, а сам омега шаловливыми пальцами проскальзывает под футболку Чана. — Я хочу тебя прямо сейчас, — низко гудит он, прихватывая шею вожака зубами. — Хочу отдаться тебе.       Чану кажется, что он подросток со спермотоксикозом или извращенец, потому что он всё меньше может контролировать своё тело рядом с мемберами. А предтечный омега вообще растворяет его последние крупицы самообладания. Или…       Чан тянется пальцами вниз, трогает ягодицы Феликса и выдыхает сквозь зубы, когда пальцы нащупывают пятно.       Течный омега. Потому что он уже мокрый до безобразия, и Чану ужасно сильно хочется излить всю тяжесть в паху в сладкого, донельзя возбуждённого Феликса. — Детка, как ты хочешь? — рокочет Чан, и Ликс вздрагивает от приятно низкого тембра. — Хочу видеть тебя, — отвечает он слабо: новая волна лёгкой приятной дымки захватывает Феликса и размягчает его тело.       Чан мычит, быстрыми движениями стягивает с себя шорты, поворачивается на спину, утягивая Ликса за собой. Тот понимает альфу без слов: раздевается тоже, пусть немного и путается в рукавах футболки, и сразу лезет целоваться.       Чан терзает его губы, оглаживая мягкие приятные ягодицы, проходясь пальцами между ними. Ликса колотит от чувств, пока он касается скулы, шеи, груди Чана мокрыми опухшими губами, притирается к его прессу членом, оттопыривая задницу. — Отлижи мне, — внезапно просит он, и Чан отвечает ему хныканьем, потому что телу и так горячо, а Феликс с каждым своим словом подкидывает в печурку его сердца новые поленья.       Омега сам разворачивается ягодицами к чанову лицу, пытаясь удержаться на дрожащих коленях, но Чан не позволяет ему рухнуть — поддерживает ладонью под живот, пока зарывается языком в мокрую ложбинку.       И мать твою, Чан готов выпить Ликса полностью, потому что омега сладкий, немного терпкий, и, главное, — его.       Феликс роняет голову, едва не наваливаясь на вожака всем весом, почти неосознанно находит член альфы и впускает его в рот, потому что, если честно, быстрые жадные движения чанова языка доводят его до исступления, до безудержных стонов, которые наутро проявятся в сорванном голосе.       Чан в считанные минуты почти доводит его до цепких оргазменных судорог, но Ликс вовремя соскальзывает и торопливо поворачивается к вожаку лицом.       И лучше бы он этого не делал! Потому что у Феликса зардевшиеся щёки, покрасневшие губы, подбородок весь в слюне и смазке, и Чан с рыком сдавливает его бёдра и насаживает омегу на себя.       Ликс скулит, теряясь в чувствах, быстро работает бёдрами, в такт движениям лаская себя, и лидер готов поклясться, что от удовольствия на глаза омеги набегают слёзы. Как же Феликсу, блять, просто удаётся выбить Чана из колеи! Просто гибкой волной своего тела и мягкими покусываниями альфьей железы.       Нет, честно, Чан больше не может. Он приподнимается с кровати, обнимает Ликса за талию, чтобы ворваться глубже, чтобы затем одним сильным движением стащить его с члена и кончить на ягодицы. И почувствовать, как горячие капли осыпают его пресс, и услышать, как ломко, жадно стонет его омега, впиваясь в его грудь двумя диагональными укусами.       Блять. Феликс только что полностью признал его своим.       Из глубин души, из самого потаённого её уголка внезапно взметается столько живых всепоглощающих чувств, что Чан роняет Ликса на кровать и настойчиво лижет его кожу под рёбрами, прежде чем сдавить её клыками и оставить сердцевидную метку.       Феликс вскрикивает, но быстро затихает, и только сбитое судорожное дыхание нарушает набежавшую тишину. — Я люблю тебя, — шепчет Ликс, поглаживая свежую метку на груди Чана, и тот невольно морщится, но уголки его губ бегут вверх в смущённой благодарной улыбке. — Я тебя тоже.       Феликс укладывается Чану на грудь, скользит носом по ямочке на его щеке, прежде чем наконец втянуть его в поцелуй. У Ликса на душе спокойно, нежно от мысли, что он в надёжных руках своей стаи, которая никогда не бросит его в беде, в руках альфы, который бережно хранит под рёбрами чувства к нему.       И ликование трепетной ладонью сжимает сердце омеги, когда он вспоминает, что в соседней комнате, в его дневнике, на страницах, посвящённых Чану, написано короткое, но искреннее:       «Я мечтаю покорить Халласан, отправиться в космос и увидеть снежную грозу. Но ещё больше я мечтаю быть твоим».