Если Смотритель Нагрянет к Тебе, Помни Запреты, Забудь о Себе.
Снова горит эшафотный костер. Священный огонь тлеет на обугленной коже. Ее глаза цвета шоколада застыли, всматриваясь в Бездну. Запах плоти обжигал легкие и сворачивался клубком в груди, пробуждая завтрак вырваться наружу. Спертый воздух и отсутствие намека на морской ветер распространяли смог во всем районе — это предупреждение: все жители знают, что смотрители делают свою работу. Столб черного дыма грозно высился над домами, стеной закрывая Смотрителей от зевающих стражников и людей с балконов, что осмелились посмотреть. Хотя, не смотреть будет ошибкой — к ним тоже придут, если в яме лежит их соседка. Терренс просовывает платок под тканевую маску, чтобы убрать пот со лба: сжигать трупы в такую жару все же плохая идея. Молодняк не сразу справляется с таким — один уже отошел от места казни, сгорбленный у колонны, в надежде, что очистить желудок будет достаточно. А от этого, скорее, запахов только прибавиться. Ему точно будет хуже. Но на огонь он смотрел праведно, рьяно убежденный — так и надо. Терренс тоже когда-то был таким: молодым, и верным священному огню. Сейчас все обыденно, рутинно. Больше не вызывают восторга найденные еретики, больше нет радости от похвалы начальства, нет единения в стенах Аббатства Обывателей. Нет ничего, кроме крови на руках, запаха жженого мяса в легких и тихого шепота, который ежедневно напоминает Терренсу кто он такой. Плотная маска и ткань в молодых руках чуть подрагивали, а из уст слышалась мантра из Семи запретов. Терренс подошел к нему и тяжелой рукой похлопал по плечу, пока тот откашливал желчь. — Ты же знаешь правила, брат Стивен? — он крепче сжал плечо и потянул на себя, заставляя новичка выпрямиться. Ему на вид лет двадцать, — Надень. Я сделаю вид, что этого не было. Он выхватил маску из трясущихся рук и с силой толкнул в чужую грудь. — В следующий раз возьми себя в руки. И нашатырь. Сейчас иди в алтарь и прочитай молитвы еще раз. Парню это не поможет от назойливого запаха и въевшегося в памяти обугленного тела. Еретиков сжигают примерно раз в неделю, а казнят, примерно, через день — ему хватит и полугода, чтобы привыкнуть. — И чего, нам все это одним разгребать? — брат Дэниел, старый знакомый и напарник, поморщился на груду книг и ящиков, еще не сожженных, и присел рядом с ними, откидывая в сторону вырванные страницы. — Веди отчет. Я займусь книгами. Терренс присел на корточки и началась еще одна из самых нелюбимых его частей: он перебирал книги: обычные — в стопку, дневники — на изучение, оккультные — в яму. Но надо было найти что-то еще — то, ради чего они сюда пришли. Терренс пока не понимал, что именно, но слышал шепот и легкий треск рядом. Гул Бездны сочился в реальность и сплетался с ней в ушных раковинах, расплываясь по всему телу вязкой теплой смолой. Он чувствует, как Она смотрит сквозь время. Говорит с ним. Амулет затесался между письмами. — Один амулет, — Терренс покрутил артефакт в руках. Металлическая круглая скоба с вставленными в нее зажимами, крепко соединяла мелкие китовые кости. — На изучение? Терренс всматривался и вслушивался — работа дилетанта, он сжигал мастеров своего дела и знает, как выглядят настоящие амулеты. — Нет, — Терренс закинул его в огонь догорать вместе со своим владельцем. На форпост он прибыл к вечеру уже один, отпустив напарников на молитву. Дверь в Общие комнаты открывается, куда входят трое Смотрителей, продолжая разговор, начавшийся еще возле молельной. — …и завтра отправлюсь. Этот художник рисует странные картины. — Этот брат был самым крупных из их смены. И самый, как выразился бы наместник Бирн, продуктивный, потому что выбивал признания несколько раз на дню. И не важна их истинная принадлежность к Чужому — этот брат рано или поздно получит утвердительный ответ. — Сначала надо обыскать его дом, брат Стенли. — Дэниел вздыхает и открывает свой шкафчик. Стенография жены и сына на дверце придавали сил, чтобы закончить смену и выслушать до конца этот разговор. — Тебе достаточно будет взглянуть на его картины… — дальше диалог не представлял никакого интереса, потому что к Терренсу подошел тот самый молодой парень, что несколько часов назад выворачивал свой желудок наизнанку. — Брат Терренс… спасибо, — Стивен подошел ближе к старшему, прикладывая кулак к груди в знак благодарности. Терренс вздохнул и опустился на свою койку, лениво отбив кулаком в грудь, чтобы не показаться совсем уж безразличным, потому что весь его интерес занимало расписание, с которого он не сводил взгляда. Вчера Кэлу пришло письмо из Академии и он попросил как можно скорее прийти, чтобы сообщить новости. Хорошие для него и плохие для Терренса, иначе, он сказал бы все сразу в своей записке, что оставил на столбе, где дежурил Смотритель. — Не забывая о своих обязанностях и правилах, брат мой… — Терренс хотел было продолжить напутственную речь, но его перебили. — Кстати об обязанностях, — брат Дэниель опустил ладонь на плечо напарника, — ты пропустил молитву. Помолимся вместе, брат мой, — Дэниель сжал плечо крепче. Ждал. Ждал, пока Терренс встанет и тот сможет проводить его до моленной. Конечно, он пропустил молитву, но так бы о ней и «забыл». Он часто стал «забывать» про молитвы, отвлекаться другими делами, помогать стражникам, проситься на дежурство подальше от форпоста, чтобы оттянуть время, потому что бессмысленное повторение этих запретов гул Бездны не уймет, и огонь в его сердце разжечь не сможет. Единственное, что заставляло его ходить туда время от времени — воспоминание о запахе химии и жженой плоти от когда-то сделанного клейма на его брате. Изгнание навечно, без права найти приют и получить еду. С клеймом одна дорога — к крысам. Или трупным осам, тут как повезет. Пренебрежение молитвами не каралось смертной казнью: преступление легкое, но все еще являющееся преступлением. Поэтому допросная комната, адская боль и дорога в вечное скитание. Жаль, что судьи не знали с каким упоением некоторые братья рассказывают об убийствах и женщинах, иначе, орден давно бы заполнил собой каналы. Моленная находилась в угловой части здания, рядом с кабинетом дежурного Смотрителя. Закрытая комната, вмещающая в себя не больше пяти человек. Бронзовые дощечки с высеченными запретами закреплены на стенах. Свечи, зажженные несколько часов назад тускло освещали текст и тихо потрескивали. В тексте нет нужды — они знали все наизусть. Воск и ладан пропитывали стены, обволакивали тело и роднились с кожей и легкими — головокружение обеспечено. Терренс встал на колени и сложил руки в молитве. В унисон со своим напарником они начали читать въевшийся на подкорку текст, но Терренс думал совершенно о другом. — Блуждающий взор. Избегай блуждающего взора, что перескакивает с одного на другое и легко притягивает к блестящим вещам, которые поначалу вызывают восхищение, но затем приводят к беде. Помни: глаза не устают смотреть, но неспособны тут же отличить истинное от ложного. Удерживай взгляд на чистом и поучительном, и когда придёт час, различишь ты козни Чужого. Взор Кэла не блуждающий. Ищущий. Изучающий. В морском пейзаже видит грусть, отчаяние и глаза больших созданий, молящих о пощаде. В светлом небе видит прореху Бездны, что наблюдает за миром, пытается заглянуть глубже, услышать шепот. В Терренсе видит больше, чем кто-либо другой, встречающий его на жизненном пути: видит душу, повернутую к Пустоте, страхи и сомнения, верность и покорность. Спокойствие, которые Терренс может обеспечить. Видит красоту в этом глубоком шраме на щеке, в этом дряхлом, годами изношенном теле и в неприлично глубоких морщинах. — Лживый язык. Лживый язык подобен искре во рту. Искра мала, но от нее может вспыхнуть пожар, дотла сжигающий целые города. Лучше не проронить ни слова за всю жизнь, чем хотя бы единожды извергнуть из себя ложь. Ибо эхом отзовутся лживые слова, и будет то эхо гласом Чужого. Кэл не врет никогда. Недоговаривает, скрывает, но врать не умеет. — Беспокойные руки. Умерь беспокойные руки, ибо они быстро становятся слугами Чужого. Не занятые честным трудом руки тут же устремляются к неправедной наживе, пустым стремлениям и злодеяниям. Зачем нужны руки, которые крадут, убивают и разрушают? Лучше положи их на плуг, вилы или лопату. Даже самая грязная работа, исполняемая с должным усердием, выжимает мускулы, изгоняя зло из души и тела. Сильные руки. Спокойные. Знающие свое дело. Покрытые мелкими шрамами и бережно держащие инструменты. Терренс не раз видел, как он препарировал животных. Зрелище становилось приятным только когда Терренс обращал внимание на тонкие пальцы, что ловко управляли скальпелем. Всегда в работе, всегда помогает другим, записывает, экспериментирует, далет лекарства. Всегда работает и никогда не убивает. — Бродяжные ноги. Бродяжные ноги не дают хозяину покоя. Бродят повсюду, нарушая границы чужой земли. Уносят в дальние края, откуда человек возвращается с душой, оскверненной страданиями и злом. Зачем нужны такие странствия? В Бездну ведёт сей путь! Укрепи ноги свои, дабы ветры Чужого не смогли даже поколебать тебя. Кэл всегда знает, куда идет. Знает, зачем ему нужно и никогда не останавливается. Ни один ветер Чужого его не остановит перед мечтой. — Необузданный голод. Противься необузданному голоду, иначе охватит тебя буйная страсть к излишествам, и будешь ты пожирать всё, что встретится, даже скверну. И за крохотный кусок мяса чревоугодник продаст все: свою честь, свою семью и своих товарищей. Он не был жадным, даже ценил простоту и отказывался от деликатесов. Его неестественная худоба при его зарплате, говорила только его скромных желаниях. — Распутная плоть. Избегай зова плоти, жаждущей удовольствия. Воистину, легчащий способ загубить жизнь — беззаботно предаться плотским наслаждениям. Какой прок в падшей женщине? Её внимание? Едва ли. И каковы плоды такого союза? Только приумножения горя и несчастий! А что, как не горе и несчастия, укрепляет силы Чужого? О, Кэл явно не был падшей женщиной и их отношения никогда нельзя было назвать зовом плоти. Терренс бы точно не назвал, потому что зова никакого не было. Только нежность и трепет в груди. Счастье и радость от единения. — Рассеяный ум. Ум рассеянный легко поддаётся злу и приемлет ложь. Разве может быть два хозяина в одном теле? Нет, поскольку один будет призывать в одну сторону, второй же — в другую, покуда тело не свалится в канаву и не свернет шею. Так и две противные мысли не должны терзать разум, иначе ослабнет воля человека и падет он под напором еретических измышлений. Кэл был одним из самых умных людей, что встречал Терренс, закаленный своими принципами в работе и жизни. Он будет одним из тех, кто откроет этому миру новое чудо благодаря своему уму, как Соколов, Гепатия, Джиндош… — Нам пора, брат мой, — Дэниел поднялся с места. — Спасибо, что помолился со мной. — Терренс постарался как можно сильнее скрыть саркастичные нотки в этой фразе, и ему удалось, судя по одобрительному кивку. — Тебя ждет смена. Ступай со Стивеном.***
Патрулировать в Пыльном квартале был тяжким испытанием, несмотря на находящийся здесь форпост. С одной стороны наместник Бирн, с другой банда Стенателей и вечный ветер пыли с рудников, что ранил глаза. Район погрузился в хаос после того как Стилтон обезумел. Его — защитника рудников — нет. Как покоя на улицах. Особенно ночью: вой Стенателей доносится из закоулков, бездомные играют в карты на шашлык из крыс. Родная Карнака. Такая манящая и одновременно отталкивающая, если идти немного дальше доков. Терренс давно бы попросил перевод на более стабильную и, можно сказать, скучную работу, но продолжал драть глаза и залечивать раны после стычек, чтобы одному человеку в этом городе было спокойно. Если спокойно ему, то и Терренсу тоже. Двух братьев отправили на границу с нейтральной территорией, где единственная угроза — пьяный житель, что решит внезапно отлить рядом с постом. Слишком молодого и неопытного не отправят на границу со Стенателями, а Терренсу как раз нужна была стабильность на посту. — Брать Стивен, — он подходит к нему, когда небо затянули тучи и Карнака погрузилась в сумерки, — Могу я попросить тебя об одном одолжении? — Конечно. Вы спасли меня от наказания, просите о чем угодно, — его улыбку можно было видеть даже сквозь черную ткань, скрывающую лицо. — У меня неотложное семейное дело, которое не требует отлагательств. Вопрос касается жизни одного человека. Я вернусь, как только вопрос решится, а сдадим пост вместе, я Вам обещаю. Молодой парень не отвечал, делая слишком длинную паузу. Терренс мог понять, что выглядело это совсем не целомудренно — уходить с поста до утра, всю ночь «решать семейные вопросы», учитывая всем известное семейное положения Терренса — не женат. Но брат Стивен не задавал вопросов, а просто сказал: — Раз дело не требует отлагательств, то конечно, брат Терренс. Ступайте. Времени на рассуждения о том, что там себе надумал молодой парень у Смотрителя не было. Он передал пару гранаты в руки парню и ружье, оставив себе только меч на случай, если один из банды решит прогуляться по нейтральной территории и, поправив свой мундир, покинул свою смену. Терренс шел минут десять, заворачивая на площадь Маримар к дому с персиковой облицовкой и мраморными колоннами. На одном из подоконников первого этажа росли белые петуньи. Смотритель остановился и сорвал несколько цветов, заходя в соседнее здание. На первом этаже, стоя перед дверью, он поправил вышитый золотом по краям мундир и спрятал цветы за спину. Стучит в дверь три раза, но знает, что может этого не делать — у него есть ключи. — Терри? — в дверях показался высокий мужчина с легкой улыбкой, вытирающий руки о, ставший уже серым, фартук. В нос ударил запах тушеной картошки с мясом и что-то еще. Скорее, это исходило от чернеющей слизи, что была на пальцах мужчины — Я дома, — Терри стянул маску и черную ткань, обволакивающие лицо, и положил их на комод, где им самое место. — Заходи, я сейчас, — Кэл скрылся в глубине квартиры. Меч в ножнах поставил у стены, где и ботинки. На пятый раз, приглаживая непослушные седеющие короткие волосы, вошел внутрь, протягивая импровизированный букет. На цветах все еще оставалась грязь с грядки. — Спасибо, — Кэл усмехнулся, принимая букет, — Надеюсь, твои подростковые шалости не навлекут гнев тетушки Маргарет на невинных детей, — он прильнул носом к петуниям и широко улыбнулся. Фартука уже не было, как и слизи на руках. Накрахмаленная белая рубашка, рукава которой задраны по локоть, серый жилет, такого же цвета брюки. В квартире, ставшей отдушиной, после стен форпоста стало неожиданно пусто. Нет картин, общих стенографий, дипломов. Жизнь квартире придавало только кипение похлебки в кастрюле и тихий клёкот. Наверное, очередная трупная оса, над которой ставит эксперименты Кэл. Они садятся за скромный стол. Никаких изысков, скатертей и салфеток. Терренс любил обыденность и простоту, а Кэл не расточал свои силы на готовку и сервировку. — Мое любимое? — Терренс заглядывает в кастрюлю, откуда Кэл черпает половником блюдо. — С кроликом, да, — ему радостно от того что Смотритель наконец поест домашней еды. Его еды. Для многих это обыденность, но для тех, кому нельзя привязываться друг к другу всеми правилами и обетами внешнего мира, это был самый приятный и теплый момент. — Рассказывай, что там в письме, — Терренс зачерпнул блюдо ложкой и отправил в рот, чтобы хоть как-то отвлечь себя от тревоги. Горячее тут же растеклось во рту и приятно покалывало. — Они приняли мою работу. — Гристольсикий сидр, заботливо открытый Кэлом, наполнил бокалы. И нет. Терренс не рад это слышать, но улыбку натянул, — И пригласили меня проводить исследования в Академии. В голосе радостного Кэла были нотки беспокойства. Потому что Академия была на другом острове. В чертовом Дануолле. — На сколько? — Терренс поднял взгляд на пустые стены и отпил из бокала. Холодный. На вкус отвратительный. — Не знаю, — Кэл явно осторожничал перед тем, как озвучить сроки, — Год? Два? Год. Или два. А скорее всего намного дольше, и вероятнее, в Пыльный квартал Кэл уже не вернется, а будет навещать Карнаку только в отпуск. Терренс вздохнул и окинул взглядом приоткрытую дверь в кабинет. Трупная оса лежала на столике под лупой. От нее так воняло. Собранные чемоданы стояли вдоль стены. Остальные трупные осы жужжали и бились о стекло, которого он не видел из-за двери. И снова треск. — Когда? — Через три дня, — Кэл внимательно смотрел в глаза родственной души, высматривая малейшую эмоцию, но сталкиваясь лишь с ледяным выражением лица. Терренс только вздыхал. Становится препятствием для Кэла он и не думал. И возраст не позволяет играть в подростковые драмы. За окном горн оповестил о ветре с рудников, заставляя людей на улице прятаться среди переулков, чтобы пыль не выжгла им глаза. Поток воем пронесся за закрытыми окнами, а мелкие камни и мусор звонким постукиванием врезались в стекло. Но нарастающий шепот это никак не заглушило. — Я попрошу о переводе. Надеюсь, для старого Смотрителя найдется место, — из Серконоса перевестись в столицу было слишком самонадеянно. Особенно для Терренса. Ему надо будет поймать в неделю еретиков в два раза больше, чем он ловит в месяц. Эту мысль он решил заглушить очередным глотком алкоголя. — Ты еще не старый. — Кэл улыбнулся. Они были одного возраста. У него морщинки в уголках глаз и седая прядь на левом виске. — Лживый язык подобен искре во рту. — полусерьезно процитировал Семь запретов Терренс, чем вызвал смешок у Кэла. — Ты обещал свои религиозные штучки оставлять за дверью, — он игриво закатил глаза, стараясь разбавить напряженный разговор. — А ты обещал оставлять свои экспериментальные штучки в лаборатории, — Терренс демонстративно покосился на дверь, откуда исходил этот звук, — ты знаешь, что тебе за это будет. Кэл проследил за его взглядом и улыбка резко растворилась в недоумении: — Ты правда слышишь? — Я лет с десяти в Аббатстве, Кэл. Ему повезло, что Терренс живет слишком долго, и слишком сильно его любит, чтобы закрывать глаза на его увлечение. В ответ Кэл долго смотрел. И долго молчал, потому что знал, что с ним будет, если об этом узнает хоть кто-то вне Академии и стен этой квартиры: — Я проводил эксперименты. — Уничтожь э…— Терренс не успел договорить, как его перебил возмущенный шепот: — Ни за что! — он цедил каждое слово сквозь зубы, — Я изучал это последние годы. Я уже продвинулся в изучении и могу предположить откуда сочится Бездна… — он смягчился, когда на последнем слове Терренс заметно нахмурился. Откинулся на стул и отложил вилку, которую сжимал в кулаке до побелевших костяшек, — ты хоть представляешь какой прорыв будет, если мы узнаем, как ее открыть? Терренс не представлял. Бездна — место голода и скорби, куда попадают души. Место, полное черной магии, питаемой Чужим. Это и «местом» назвать нельзя, потому что там нет пространства и времени. Он слышит ее искаженный плач, ощущает на кончиках пальцев, когда трогает руны, и знает, что она наблюдает. Но никогда ее не видел, а тех, кто видел, он сжигал по долгу службы. А тревожные новости с других островов, где прорехи Бездны создавали новые культы, люди которых поклонялись каменным существам, говорили с богом и сходили с ума от кошмаров — пугали Смотрителя. Он и не хочет представлять, какой это будет прорыв. В одном он уверен точно — Бездна принесет смерть в страшных мучениях вне зависимости от того веришь ты в нее или нет. Терренс смотрит на Кэла с сожалением, страхом и детской обидой. Кэл всегда был таким: его глаза цвета соленого озера горели любопытством и не знали страха. Он ждал, когда десятилетнего Терренса забрали на Белый Утес для Испытаний, и плакал долгими ночами в неведении: останется он жив или так и не дойдет до Утеса, но продолжал ждать, забираясь на самую высокую башню садов Кирии, чтобы смотреть вдаль в ожидании. Учился в институте до отключки пожирая знания, чтобы получить один выходной в месяц, ради секунды объятий с молодым восемнадцатилетнем смотрителем. Пошел в Аддермирский институт для доступа к разным лекарства, чтобы залечить раны, когда Терренса повысили и отправили на войну со Стенателями. Был рядом в тяжелые минуты, когда вера от него ушла и осталась лишь пустота. И Терренсу жалко. Жалко, что не может прямо сейчас уехать с ним на юг Тивии, подальше от Академии, от Бездны и Смотрителей — главное, чтобы глаза не потухли. Он молчит. Довольно долго, чтобы Кэл начал обеспокоенно его осматривать, поднимаясь со стула: — Терри? — аккуратно берет его широкую ладонь и поглаживает большим пальцем, — Это мечта всей моей жизни, а Академия предоставит все для изучения. И ты не хуже меня знаешь про Бездну и какие она поможет сделать открытия, — он ожидает хоть какого-то ответа, но в ответ тишина. И он продолжает. Уже тише, совсем еле слышно, усаживаясь на корточки рядом со стулом, продолжая гладить запястье, — Ты слышишь ее. Чувствуешь. А я хочу всего лишь посмотреть, чтобы помочь понять. Всем. И тебе. Терренс поднял взгляд. Перед глазами все тот же мальчишка, что нашел напевающую руну двадцать лет назад и с сожалением выбросил ее в огонь. — Я просто беспокоюсь, Кэл. Я знал, что ты не бросишь это занятие. Но новичков присылают все ожесточеннее. Я не хочу… — Тихо, — перебивает его шепотом и легким поцелуем в седой висок, — Я с тобой. И я крайне осторожен, — пальцами ведет по золотой полоске, что обрамляет мундир, — Ты переведешься в Дануолл. Будем жить у Бордового проезда и пить грушевое вино из Тивии, — пальцы ловко справились с застежкой ремня Терренса. Потому что Кэл знает, что делать. Был бы Терренс убежденным Смотрителем, правильным Смотрителем, то сказал, что Кэлом завладел Чужой. Его языком, руками, губами. Потому что сводил с ума и приятно щекотал разум своими словами. Он руками забирается под мундир, расстегивает пуговицы, опаляет кожу пальцами. Терри вздрагивает и растворяется ласке. Глухой вой растворяется в тяжелом дыхании двух мужчин. Кто-то зовет, наблюдает. Если появление Кэла в жизни Терренса — это происки Чужого, то он бы воздвигнул тысячи алтарей в Его честь, чтобы эта ночь не заканчивалась.***
Пот впитывается в тканевую маску, а легкие снова щекочет гарь. Рутинный вечер Смотрителя после ночного дежурства, а по факту — отсутствия на посту, неохотного прощания с поцелуями и не очень заслуженного сна на несколько часов. Столб черного дыма норовит проникнуть в окна форпоста. Терренс кладет письмо о переводе на стол Старшего Смотрителя в Карнаке и подтягивает пояс, спускаясь на улицу. Знойная жара, разговоры братьев вокруг, лай волкодавов и в низине слышался зачитываемый приговор троим преступникам, что стояли на коленях спиной к судье. Рядом снова огонь. Кого-то явно ждет повышение. Брат Дэниел и Стенли стояли у груды вещей, когда увидел Терренса, что бодрой походкой проходил мимо места казни. — Брат Терренс, — Дэниел мягко останавливает его и кивает на вещи, — Слышите? Терренс слышал очередной артефакт и аккуратно наклонился, рукой разгребая вещи. Его напарник садится рядом и осматривает дневники. Молодой парень в маске подходит ближе к Терренсу, но на него не смотрит. Только на огонь. Его фигура высится над сгорбленным старшим Смотрителем. Терренс все это время откладывает научные труды в стопку, а оккультные книги сразу в огонь. Белый лепесток петуньи выскальзывает из груды книг. Жухлый, но не засохший. — Вы же знаете правила, брат Терренс? Снова горит эшафотный костер. Священный огонь тлеет на обугленной коже. Его глаза цвета соленого озера застыли, всматриваясь в Бездну.