Теплота.

—Если свет погас внутри, ничего не поможет. —Значит стань моей спичкой. —Которой уже зажгли огонь и выкинули? —Именно. Их совместные посиделки на балконе поздним вечером всегда нравились Осаму. Каждый раз, когда они хотели этого, шатен расстилал на стульях небольшие покрывала, кладя на них пледы, темные, потрёпанные жизнью, знающие, что такое холод русский. Иногда делал чай для Феди, но всегда получалось хуже, по его словам, чем сделанный самим брюнетом. Сам же он не особо любил чай, но иногда, в преимущественно такие вечера выпить напиток он мог. Чаще всего он рассказывал о слухах в стенах универа своему соседу, что сидел на стуле, укутавшись в этот плед, с чашкой в руках, внимательно слушая оппонента и смотря на петербургский дождь. Солнца, как обычно, нет. Им не привыкать. Иногда они могли вместе рассуждать на разные темы, как философские, так и бытовые, совсем обычные. Сейчас, они подняли тему насчёт внутреннего своего состояния. У Фёдора пусто, у Дазая также. Их обоих это и тянет к друг другу. Только различало их то, что Осаму пытался заглушить это, пытаясь вливаться в общество вокруг, и имел кучу знакомых, не только с его группы или вообще с других факультетов. Но лишь Федя видел его таким. Их начало общения уже никто не помнит, да и чёрт с этим. Достоевский понимал, что никакая молитва не поможет ему окончательно исправиться перед Богом Всевышнем. Понимал, потому открыто показывал, что закрыт для остальных. Но здесь также, как с шатеном, он один имел такое право сидеть и болтать обо всём такими вечерами. Благо живут в тихом районе, никто не помешает. Здесь в основном либо такие же студенты, не любящие гогот оживлённых городов, либо пенсионеры. Потому и, как всегда, сейчас было тихо. Лишь капли дождя, стекающие по крышам, смели порушить это совершенство момента. Но и он успокаивал. Дазай любил дождь, он помогал отходить от собственных тревожных мыслей. А Фёдор, холодный, как и капли проливные, нравился Осаму ещё больше. Нет, не как парень или любовник, нечто большее. Встав со своего стула, поставив чашку на пол, всё ещё в пледе, он подошёл к Осаму, и вновь тихо прошептал. —Саму, всё ещё продолжишь просто стоять? —Федюш, мне нравится дождь. Хочу слушать его до самого окончания. И он почувствовал, как хладная ладонь брюнета опустилась на его предплечье и слегка дёрнула на себя. —Я замёрз. Как бы Дазай не любил дождь, ему доставляло много мороки, чтобы бегать в ближайшую аптеку за всякими таблетками и остальным медикаментами, потому что сосед не мог похвастаться сильным и крепким иммунитетом. Всё же, и в этом не привыкать, но шатен предпочёл отложить данный вариант на самую дальнюю полочку из всевозможных альтернатив. А их было всего две: эта и уйти в квартиру, согревая Федю теплом своего тела. И второе одерживала победу всякий раз, когда стоял этот выбор. Потому и сейчас, Дазай, уже сам взяв Федю за запястье, потащил его в квартиру, а вторым ходом забирая чашку, а то, не дай Бог, чай остынет. Не любит Достоевский продукты зря переводить. Свет в квартире тоже зажигался редко, тёмная атмосфера была как-то «по душе». Устелив плед, нагло отобранный у мёрзнущего, они вместе устроились на диване. Телевизора не было, да и никто в целом не пользуется им, из подобной техники есть лишь небольшие учебные ноутбуки. —А ведь любые спички нужны. —Даже уже использованные? —Они тоже. —Но, всё же, для чего? —Ты и сам ведаешь ответ, Осаму. Это было правдой. Он знал ответ. Для каждого он был разным. Для Дазая он был такой: найдётся и тот человек, что зажжёт и остатки спички. И им для него был Федя.