Узнай меня заново...

Новая жизнь ощущается, как глоток воздуха после длительного пребывания в воде. Она непривычная, чужая, совсем странная, будто пробуешь новый вкус моти и он тебе вроде бы и нравится, а вроде бы и ложится на язык странным ощущением. Очнуться после того, как испробовал все прелести смерти, открыть глаза, посмотреть на белоснежный потолок больницы, понять, что ты жив. Воскрес, как не иронично прозвучит. В двери палаты закричит медсестра, её крик болезненно ударит по барабанным перепонкам, заставляя поморщиться. Засуетятся врачи вокруг него, проверяя пульс, настраивая аппарат, снимая с лица что-то, что мешало ему дышать. Он вдохнёт поглубже, смотря на незнакомые лица, лица людей, которые мелькают удивлением и облегчением перед глазами; хочется закрыть их и лечь спать. Он смутно помнит, как умер, помнит лицо Сукуны перед глазами, помнит, как было больно, не то ли в теле, не то ли на сердце. И мысль в голове. «Я иду к тебе, Сугуру». Хотел ли он этого? Хотел ли, чтобы Сатору умер, что бы встретился с ним на том свете? Тот ли это свет? — Господин Годжо? — знакомый голос, такой родной, он его точно знает. Поворачивает голову, видит уставшие карие глаза, синяки под глазами, тонкие руки с аккуратными ногтями, что обхватывают, кажется, его медицинскую карточку, — Как Вы себя чувствуете? Вы? С каких пор Сёко обращается к нему на «Вы»? — Нормально, — он едва ли узнает свой хриплый голос, будто старое радио в поиске нужной волны. — Это хорошо, — женщина кивает, спускает маску на подбородок, несколько раз моргает, осматривая его пронзительным взглядом, — Вы помните что-то из своей жизни? Сатору не знает, что ответить. Где-то на подсознательном уровне ему шепчут, что тут что-то не так, что это странно и этот мир ему чужд. И Сёко не та, но при этом так знакома. — Нет, — он даже пытается покачать головой, но затёкшие мышцы шеи не дают ему это сделать и он лишь морщится, — Что со мной случилось? — Вы пробыли в коме два с половиной года, — Сёко открыла книжку в её руках, будто проверяя свою информацию, — Вы попали в аварию и упали в кому. — Два с половиной года? — ему хочется нервно посмеяться. А лучше расхохотаться, закрыть лицо руками и хохотать до упаду, пока не сорвёт голос, — Разве спустя три месяца не отключают аппарат жизнеобеспечения? — Отключают, — кивает женщина, захлопывая книгу с глухим звуком, — Но Вам его оплачивали ваши родители. Чудо, что Вы очнулись, но мы рады видеть Вас в добром здравии. Годжо молчит, проводит ещё раз взглядом по фигуре родного человека, который знает его лишь по информации с медицинской книжки. Отвратительное чувство. Он медленно отводит взгляд, немного переворачивается на бок и морщится, прежде чем закрыть глаза. Сёко понимает всё без слов — разговор закончен — и выходит с палаты, закрывая дверь с тихим щелчком. У него есть родители, что почти три года платили за то, чтобы поддерживать его жизнь. Годжо Сатору, попал в аварию и отключился на два с половиной года. Что из этого реальность? Неужели эти года ему снился один реалистичный сон, который покинул его после смерти в нём? Может быть вот это сон и он просто уснул, а вскоре очнётся, снова будет раздражать учеников, убивать проклятия, путешествовать и скучать. Может быть, он не знает. И, наверное, не хочет знать. Он не знает, когда его сморил сон, но пробуждение ощутил слишком ярко. Дверь в палату открылась с грохотом, кажется, вошедший (влетевший) чуть не вырвал ручку, а вместе с ней и Сатору с пучины сна. Ему не снилось ничего, лишь чёрная пустота, но потерять её все равно было отчаянно грустно. Медленным движением он поворачивается на второй бок, пытаясь на ходу разминать отёкшие мышцы, смотрит на вошедшего. На пороге стоит Мегуми. После Сёко он уже не удивлён, но врачом тот не выглядит, скорее очень напуганным ребёнком, в глазах которого плескается много различных эмоций, начиная с облегчения и радости, заканчивая злостью и разочарованием. В его руке рюкзак, кажется, ребёнок только со школы, во второй руке пакет, что неприятно шарудит в тишине комнаты. Он делает шаг вперёд, опускаясь коленями прямо на пол перед койкой, и тяжело вздыхает, ставя пакет возле тумбы. — Привет, — банально, словно день, но так надломленно, — Врач сказала, что ты не помнишь ничего. Сатору молчит, смотрит на него с долей интереса. Почему же, Мегуми он помнит. Хотя, вернее сказать, знает, но абсолютно не знает, какие у них отношения здесь. В этом мире, что абсолютно отличается от того, где жил он до смерти. — Я твой... сын, — Мегуми хрипит, сжимает в руке ручку рюкзака, который всё ещё не может отпустить, нервничает, — приёмный. Сатору не сдерживает лёгкий смешок, подпирая голову рукой и улыбаясь. Мегуми очаровательно нервничает и переживает, что бы не сказать лишнего. Выглядит потерянно, грустно, но в его глазах — безграничная радость, которая, кажется, сейчас выльется через край синевой океана. — Мегуми, — ребёнок поднимает глаза, смотрит удивлённо и радостно одновременно, — Я не помню ничего, что пережил, но тебя помню. — Ты... Какое облегчение, — он мягко опускает голову на койку, упираясь ею в колено Сатору, спрятанное под одеялом, вздрагивает, когда бледная рука вплетается тонкими пальцами в черноту волос, перебирая их пальцами, — Я скучал. Сатору выписывают с больницы буквально через день, когда все врачи были уверены в том, что его показатели адекватные и не имеют никаких сбоев. За день у него взяли три раза кровь с пальца и дважды с вены, чтобы проверить, как организм реагирует на еду и другие раздражители. Проверили всеми возможными способами, предложили ещё полежать, что бы наверняка, но он отказался, ссылаясь на то, что чувствует себя прекрасно. — Ты как? — с трепетным интересом спрашивает Мегуми, пока они сидят в автобусе по направлению к их дому. — Нормально. Хотя странное ощущение, будто заново родился, — и Сатору не врёт. Ему ничего не знакомо, всё странно. Нет этого вечно давящего на мозг переизбытка проклятой энергии, нет больше Бесконечности, из-за чего люди неприятно толкают его в плечо в толпе, нет больше привычных шести глаз, из-за чего всё кажется таким обычным. Нет проклятий вокруг. Лишь люди, что устало снуют по городу, создавая шум. — Не удивительно. Столько пролежать в коме, — Мегуми вздыхает, держа руки на коленках, изредка посматривая в окно, к которому прижимался Сатору. — Расскажи, как у тебя жизнь? — с интересом спрашивает Годжо, немного улыбаясь. Ему правда интересно, как выглядит их обыкновенная жизнь. Жизнь людей, которые никогда не сталкивались с такими обязательствами, как защита людей от того, что они сами неосознанно создали. — Да что тут рассказывать, — бормочет под нос Мегуми, вздыхая, — Учёба, подработка по выходным, прогулки с друзьями. Всё, как и до твоего... — Подработка? — Мне было совестно нагружать твоих родителей своим обеспечением, поэтому я работал сам, — он повёл плечами, будто эта тема щекотлива для него, неприятна, — Я же не родной им. — Ты родной мне, — будто машинально вырвалось с груди Сатору, пусть это и не было ложью. Даже там, в том привычном ему мире Мегуми всегда был ему родным. Самым любимым учеником, другом, ребёнком. На щеках подростка — очаровательный румянец, губы дёргаются в полуулыбке, пока глаза благодарно светятся. Чудесная реакция, Сатору не сдерживает лёгкий смех, кладя свою руку на плечо сына, прижимая ближе к своей груди. Квартира, в которую они приходят кажется ему чужой, но при этом в сердце осторожно ёкает, отзываясь тянущим чувством ностальгии. Где-то на задворках разума коркуется мысль о том, что здесь ничего не изменилось за столько то лет. Или изменилось, он же не знает это место, пусть душа и говорит иначе. Мышечная память знает намного больше, поэтому он почти машинально идёт туда, где предположительно находится его комната и не ошибается. Его комната выглядит так, будто здесь подросток он, а не Мегуми, но это очень на него похоже, как не иронично. Светодиодные ленты под потолком, возле двери спортивный уголок, шкаф с большим зеркалом, на столе бардак, лишь кровать аккуратно заправлена, словно на ней недавно спали. — Я не нашёл сил убраться здесь полноценно, — пробормотал Мегуми, стоя сзади него, — Побоялся, что ты не очнешься. Хотел оставить хотя бы в этом беспорядке воспоминания о тебе. — И спал здесь, потому что скучал? — с улыбкой спрашивает Сатору, в полуоборота смотря на ребёнка, который лишь смущённо кивает, — Очаровательно. — Будешь кушать? — Мегуми старается сбежать от этого странного смущения. — Конечно. В больнице ужасная еда. Но сначала душ, я два с половиной года не мылся, — с лёгким отвращением на лице бормочет Сатору, а после расплывается в улыбке, трепля ребёнка по волосам. — Я там оставил чистые полотенца, — в ответ бормочет Мегуми, разворачиваясь и направляясь в сторону, где арочная дверь впускает внутрь кухни-гостинной. Годжо некоторое время смотрит ему вслед, а после оборачивается, изучая комнату взглядом снова. Он делает шаг внутрь, закрывая за собой дверь и щелкает по кнопочке, что была приклеена рядом с выключателем, включая свет лент, погружая комнату в неоновый синий. Была ли та его жизнь сном? Или эта жизнь — продолжение той? Реинкарнация? Сатору медленно опускается на край кровати, смотря на свои руки, на которых проступают синие вены, слишком отчётливо выделяясь на фоне белизны кожи. Он не уверен в своих догадках и, если честно, больше не хочет о них думать. Если уж судьба дала шанс на эту, вторую жизнь, он не будет её отталкивать, позволяя себе вдохнуть поглубже свежий воздух, который хлынул в его лёгкие. В ванной комнате пол с подогревом, что приятно согревает ступни, мягким теплом пробираясь выше. Он подходит к ванной, включая воду и затыкая слив пробкой. Пожалуй, ему не помешает отлежаться в воде и снять с тела всё то напряжение, что накопилось за столько дней лежания в одной позе. Врачи, конечно, удивились тому, как человек так легко и просто вышел с комы, тем более такой длительной, но Сатору не был удивлён ничему. Было ощущение, будто его жизнь в один момент притупила все эмоции, чтобы ему было проще. Лучше. Все ароматные баночки, что стояли на полочке рядом с ванной, мигом были задействованы и понюханы. Клубника, персик, черника, малина, груша — куча разных приятных запахов, запах лаванды и мяты. Всё это было так похоже на него, его любовь к сладкому касалась даже средств уходовой гигиены, а паста, который он чистил зубы, вовсе была детская, клубничная. И вроде бы стоило задаться вопросом «Какого чёрта?», но Сатору было уже так плевать, поэтому он налил всего пахучего по чуть-чуть, залезая в горячую воду, наблюдая за тем, как кожа покрывается красными пятнами. Пар от воды моментально ударил в нос, выключая все мысли и переживания, позволяя расслабиться и просто отдохнуть. Дать себе перенастроиться на ту жизнь, которая теперь его ждёт. В ванной пахнет сладко, вода покрылась огромным количеством белой пены, что сливалась с волосами Сатору, создавая одну цельную картину. Пар перекрыл все, перекрывая возможность видеть, но он не жалуется, лишь сильнее млея в воде. Мысли утекают плавно, куда-то в незнакомое ему место, освобождая в голове приятную пустоту, что обволакивала тело покалывающей усталостью, от которой хотелось спрятаться под одеялом. В коридоре немного прохладно и даже халат, в который Сатору судорожно кутается, не спасает. Дорога до комнаты на цыпочках, чтобы не касаться холодного пола, быстро накинутая одежда и, наконец-то, расслабленный вздох, ощущение, что тело заново начало дышать. И эта жизнь больше не кажется такой странной и чужой, наоборот, даже приятнее, чем та, которую он прожил. Он подходит к кухне, слыша там ещё чьи-то голоса, кроме Мегуми. Вероятнее всего, Мегуми не единственный человек, который окружает его так близко, что не удивительно, если честно. Сатору заходит на кухню, замечая знакомые лица. — Годжо-сан, — Юджи радостно подпрыгивает на месте, преодолевая расстояние в пару шагов и крепко обнимая человека перед собой, — Мы так рады вас видеть. Правда же, Нанами?! Сатору расплывается в улыбке, ловит на себе привычный уставший взгляд Кенто, который заботливо помогает Мегуми делать онигири, складывая их на тарелку. Кивок, едва заметный, но такой родной, знакомый. И эта жизнь ещё больше ему начинает нравится, оседая на языке приятной сладостью.

***

Сатору, оказывается, работает моделью. Мегуми заботливо показал ему все журналы и сайты, на которых мельтешит его лицо, широко улыбаясь в камеру белозубой улыбкой. С одной стороны, он даже не удивлён, его внешность вполне позволяет быть моделью, с учётом того, что он — редкость, среди азиатов. А с другой, он в себе модель видит с трудом. Но даже если это так, ему нравится то, как он выглядит на фото, а значит и его работа должна понравится. Его менеджер ему звонит спустя некоторое время, поздравляя с выпиской, и Годжо даже не удивляется, слыша на том проводе голос Мей Мей. Мягко улыбается сам себе, отвечает на её вопросы по самочувствию и соглашается на встречу, которую ему назначают буквально на следующий день. Он не против, только за. Ему нравится постепенно погружаться в рутину этой жизни, которая кажется ему намного интереснее той, которую он уже пережил. Его наведывают родители, любвеобильно тискают за всё, до чего достают, обнимают и напоминают беречь себя. Сатору лишь глупо улыбается, ощущая, как на сердце постепенно заживает та дыра, что гноилась столько лет его жизни. Заживает стремительно быстро, оставляя лишь одну небольшую дырку, что продолжает гноиться, сочась ядом боли и тоски. Но он молчит, ведь болит уже не так сильно, лишь слегка потягивает ноющей болью. Сатору не спеша выходит на улицу, пока автоматическая дверь за его спиной с тихим шарудением закрывается обратно. Он не помнит, куда идти, но в его руке телефон с Гугл картой и адрес, плюс Мей Мей обещала его встретить, что явно упрощало задачу. Он с лёгкостью находит нужный автобус, проталкиваясь сквозь толпы людей, с лёгкостью добирается до нужной улицы, подмечая, что здание находится совсем близко, но до встречи у него ещё целых полчаса, а кофейня рядом выглядит и пахнет слишком соблазнительно, чтобы не порадовать себя вкусным кофе и булочкой. Он осторожно толкает дверь, что сопровождается звуком колокольчика, осматривает уютный интерьер, несколько людей, что сидят в зале, наслаждаясь своей трапезой. На губах Годжо появляется лёгкая улыбка, а сам он подходит к барной стойке, на ходу доставая кошелёк, не спеша смотреть на бариста. — Здравствуйте, мне один карамельный латте и круассан с шоколадом, — он поднимает голову, смотря на человека перед собой, пока сердце пропускает несколько сильных ударов, —…пожалуйста. — Карамельный латте и круассан с шоколадом, — повторяет человек напротив, улыбаясь своими янтарными раскосыми глазами, что светятся отражением солнца в окне, — Будет сделано. Могу узнать Ваше имя? — Моё имя? — нервничает Сатору, не в силах оторвать взгляд от него. Это флирт? Заигрывание? Что ему нужно ответить? — Да. Ваше имя написать на стаканчике, — Сатору почти разочаровано стонет, но неловко натягивает улыбку, без сил оторваться от лица мужчины: — Сатору. Моё имя Сатору. — Сатору? Какое красивое имя, — мужчина улыбается и отворачивается, принимаясь за готовку кофе, а Сатору ощущает, как его ноги больше не хотят его держать, а та самая дыра в сердце заживает остаточно, избавляя от любой боли. Перед ним стоит Сугуру. Этот аккуратный пучок, глупейшая чёлка, что выбивается с прически, узость прекрасных глаз и мягкая, такая мягкая и любимая улыбка, что режет не хуже ножа по всем чувствительным местам. Он бы поставил свою жизнь на кон, полностью уверенный в том, кто перед ним, но для убеждения всё же спрашивает, когда ему вручают кофе в темно-зелёном стаканчике и круасан в пакете: — Как Вас зовут? И на губах мужчины появляется куда более широкая улыбка, а глаза лишь хитро щурятся. — Уж думал не спросите. Я Сугуру Гето. — Сугуру Гето, — безвольно повторяет Сатору, пока в его груди разбивается и снова собирается с мелких осколков сердце, — У вас прекрасное имя, Сугуру. — Взаимно, Сатору. И Годжо забирает свой заказ, медленно, почти машинально, покидая кофейню, пока в груди подавляется желание крепко его обнять. Живого, здорового, такого же мягкого и милого, как тогда, когда они были подростками. Он обещает себе вернуться в эту кофейню ещё раз, когда делает глоток кофе, а потом замечает рядом со своим именем несколько цифр, что начинаются на плюс. В груди болезненно жжёт, а на губах расцветает улыбка.

***

Этот день изменил всё, разделил жизнь на до и после, где до было забыто, как страшный сон. Мир, в котором они с Гето были разлучены событиями судьбы. Мир, в котором он же его и убил, не успев коснуться его мягких губ, насладиться любовью, которую они могут друг другу дать. Этот мир другой. Он яркий, он светит кучей цветов, словно окрашенный в радугу. В этом мире у них есть шанс. И Сатору им пользуется. В тот же вечер пишет на номер, который ему заботливо написали на стаканчике, лишая неловкой просьбы о его получении. Пишет долго, удаляя и набирая сообщение много много раз, чтобы получить что-то удовлетворительное. И всё равно выходит коряво и глупо, что смущает. И хочется удалить его к чертям, но его читают слишком быстро, будто ждали, когда же он напишет. Ждали, мечтали об этом сообщении, сидели над телефоном, ожидая, когда же придёт это спасительное уведомление. И они переписываются всю ночь. Сатору забывает о том, что ему утром на съёмки, ему не хочется спать, он просто ждёт каждое его сообщение. Лежит, обнимая подушку и глупо улыбаясь, пока на той стороне ему шлют глупый стикер с каким-то не менее глупым мемом, но он улыбается, тихо хихикает, чтобы не разбудить Мегуми, которому, между прочим в школу. Сатору так и засыпает с телефоном в руках, благо, подключенным к зарядке, пока на его губах расцветает поистине счастливая улыбка. Утром он видит на телефоне кучу сообщений, где спрашивают, куда он пропал, не случилось ли чего. В конце, конечно же, приходят к выводу, что он уснул и желают спокойной ночи, отправляя в конце стикер с котиком, который смотрит в камеру большими карими глазами, напоминая ему самого Сугуру. Сатору краснеет, словно влюблённая школьница, откидывая телефон на подушку и мечтательно вздыхая, закрыв лицо руками. После той ночи Сатору узнал рабочее расписание Сугуру и приходил к нему каждый день перед работой и после, садясь у стойки и с благим удовольствием наблюдая за тем, как тот работает. Сугуру не выгонял, с удовольствием разговаривая с ним в перерывах между клиентами. Они обсуждали всё на свете, находили темы там, где их даже не было, а после работы Сугуру вместе шли домой. Сатору с трепетом провожал его, словно влюбленный мальчишка провожает свою первую любовь к двери дома после первого свидания-прогулки. Ему будто снова восемнадцать, он краснеет, когда Сугуру однажды на прощание целует его в щеку, прежде, чем скрыться за дверью подъезда. — Ты последнее время сам на себя не похож, — метко подмечает Мегуми в тот день во время ужина, поднося ко рту вилку с наколотым огурцом, — Колись, что случилось? — Я, кажется, влюбился, — мечтательно выдохнул, Сатору, смотря в свою тарелку, вилкой пытаясь поймать кусочек брокколи. — О Господи. И кто эта счастливица? — Сугуру, бармен в кафе возле студии Мей Мей, — бормочет Годжо, улыбаясь, когда лицо Мегуми вытягивается, но в его глазах ни капли осуждения. — Тот самый, чёрненький такой? — Ага. Мегуми замолкает, Сатору тоже, они молча едят, но при этом в воздухе нет напряжения, лишь тишина, разбавляемая стучанием вилок об посуду. — У тебя не плохой вкус. И Сатору смеётся, с озорством смотря на сына, что смущается своих же слов, пряча лицо в вороте своей кофты. — Подходит тебе на роль второго папы? — Только если он разбирается в математике, — с ноткой шутливой язвительности говорит Мегуми, вытягивая вилку в сторону Годжо, который закатывает глаза: — Всю жизнь вспоминать мне будешь? — Именно. Ты не смог решить уравнение с одним иксом. — Ну подумаешь, — тянет Сатору и прячет улыбку за стаканом сока, подмечая про себя обязательно спросить, понимает ли Сугуру математику. На выходных ему приходит сообщение с полноценным приглашением на свидание. Буквально сразу же после его «доброе утро», ему пришло «Как на счёт сходить со мной на свидание?» И Сатору снова, словно влюблённая школьница, подрывается с кровати, влетая в ванную, чтобы привести себя в порядок, пока сонный Мегуми в шоке за ним наблюдает. — Какая рубашка лучше, белая или чёрная? — Чёрная, смотрится гармоничнее. — А галстук — этот или этот? — Без него, лучше вообще расстегнуть пару пуговиц, сразу на повал. — Какие цветы ему подарить? — Какие цветы, Сатору, виски и себя. — С каких пор ты стал таким взрослым и разбирающимся в свиданиях? — Секрет фирмы. Но Сатору слушается, расстёгивает рубашку немного, на плечи накидывает пиджак, брюки, что подчёркивают его прекрасные длинные ноги. Укладывает волосы, пока Нобара, пришедшая по первому зову, не жалея пшикает на них лаком для волос. Блеском красит губы, добавляет этой блестящей штуки на щеки, название которой Годжо не запомнил, что-то мажет на глаза. Двое подростков осматривают его со всех сторон, Кугисаки показывает большой палец, кивает и довольно улыбается, удовлетворенная своей работой визажиста. — Выглядите отменно, Годжо-сан. Он точно будет покорён вашей красотой. — Он уже это сделал, раз пригласил его на свидание, — хмыкает Мегуми, склоняя голову в сторону, смотря на стремительно краснеющего Сатору, — А этот словно подросток, в свои то двадцать восемь. — Да ну, Мегу, ему простительно. Первая любовь всегда такая, — Нобара улыбается, подбадривающе хлопает Сатору по плечу и поправляет его волосы. Цветы, в итоге, дарят ему. Красивый букет из белых роз и синих гипсофил, который тот, словно очарованный разглядывает с огромными глазами. Сугуру улыбается, смотрит с нежностью на его детский восторг и мягко берёт за руку. И Сатору тает, словно мороженое на солнце, позволяя вести себя туда, куда душе угодно. Сугуру одет прекрасно. Водолазка с высоким воротником, что идеально подчеркивает каждый кубик его пресса, и брюки, идеально сидящие на мощных бёдрах. Сатору глупо улыбается, болтает о всякой чепухе, сжимает его ладонь рукой, второй прижимает к себе букет, изредка вдыхая сладостный аромат цветов. Они глупые и влюблённые, бродят по парку бездумно, слушая голоса друг друга, утопая в внимании, а после трепетно целуются на скамейке под плакучей ивой, переплетая пальцы рук между собой. Сатору глупо влюблён. Он забывает обо всём. О том, что у него была другая жизнь, да и вообще, была ли она? Забывает о других проблемах, живя только Сугуру, будто тот его воздух, без которого он умрёт. Сгниет и завянет, как цветок без воды. Он мечтательно улыбается каждому его сообщению, тянется за прикосновениями, каждый день желая с ним встречи. После этого свидания они официально закрепляют отношения, Сугуру накрепко поселяется в сердце Сатору, он ощущает себя самым счастливым человеком на свете, слушая голос любимого человека. Конечно, он не отвечает на вопросы, откуда он знает, какой кофе любит Сугуру, какой его любимый цвет, книга, фильм, любимый жанр музыки. Нет, он просто говорит, что предположил и угадал, а не потому, что уже знаком с ним. Не потому что любит уже давно, а не последние два месяца с их знакомства. Сугуру становится частым гостем у них дома и мигом становится другом Мегуми. Он всё же понимает математику, у них совпадают вкусы во многих вещах, что не может не порадовать Сатору, который точно не планирует разбежаться с Сугуру, как будто тот временный роман. Он сделает всё, чтобы Гето добровольно принял его предложение связать их жизнь узами брака. Они вместе играют в настольные игры, смотрят фильмы, проводят вечера за готовкой, где Сатору в основном занимает роль кота-пожирателя, ибо на кухню его пускать нельзя. А потом Мегуми заботливо накрывает их одеялом, когда два глупых взрослых засыпают на диване в объятиях друг друга. Не комментирует руку Сугуру на животе под футболкой Сатору, невольно улыбается, радуясь за счастье своего отца. — Мегуми, — названный медленно поднял голову, отрывая взгляд от телефона, пока бутерброд замер в воздухе, так и не достигнув цели в виде рта, — У меня к тебе деловое предложение. — Внимательно слушаю. — Итак, — Гето подошёл ближе, садясь на стул напротив, — Я завтра вместо тебя решу всё домашнее задание, а ты сегодня на ночь пойдешь к друзьям. Мегуми всё же откусил бутерброд, медленно пережевывая его и смотря на Сугуру, который мягко, но с ноткой хитринки улыбался. — Ты прям бизнесмен, — хмыкает тот, прожевав еду, — Тебе стоило сказать, что вы собираетесь потрахаться и я бы свалил, чтобы не слышать. — Ну просто выгнать тебя было бы не вежливо, — тянет Гето, поглядывая на проход в коридор, что бы Сатору не вышел с ванной и не услышал их диалог, — Ну так что? — Ясное дело, я согласен. Дай мне полчаса и меня уже здесь не будет. — С тобой приятно иметь дело. — Взаимно. Сугуру удовлетворенно усмехнулся, откидываясь на спинку стула и наблюдая за тем, как Мегуми на ходу доедает бутерброд, уходя в свою комнату. И, как он и говорил, ко времени, когда Сатору покидает ванную, Мегуми уже вышел с дома, оставляя их наедине. — Ой, а куда Мегу ушёл? — Годжо зашёл на кухню, на ходу вытирая волосы полотенцем, пока футболка липла к его телу в некоторых влажных местах. Гето, не удержав своё желание, медленно поднялся, подходя ближе и приобнимая Сатору со спины, утыкаясь носом в его шею: — Он сказал, что его позвали друзья на ночёвку. — А как же уроки? — Я пообещал, что помогу ему завтра, — мурлыкая произнёс брюнет, покрывая кожу шеи мягкими поцелуями, пока его руки вели чуть выше по талии. — Поможешь? — Сатору опустил руки, бросая полотенце на стул и слегка улыбаясь, — Или это ты его прогнал? — Даже если и так, то что ты мне сделаешь? — Поцелую? — с невинным взглядом расплылся в улыбке Сатору, прижимаясь спиной к груди возлюбленного, пока тот мягко смеялся в его шею. — Очень устрашающая угроза, правда. — Конечно. Сатору медленно повернулся в кольце крепких рук мужчины, тыкаясь носом в его щеку и счастливо улыбаясь. В его желудке трепещут сотни мотыльков и бабочек, создавая ощущение, будто его сейчас разорвёт от количества любви внутри. То, чего он не смог ощутить там из-за жестокости бытия, сейчас было полностью в его руках. Гето, чьи поцелуи горячей лавой опадают на его лицо, шею, плечи; чьи руки касаются везде самыми нежными шелками; взгляд, в котором сияет вся любовь мира и вся она принадлежит только ему, Сатору. Сугуру с улыбкой жмётся к нему ближе, теплые объятия, в которых нет места ничему другому, кроме трепетной любви и нежности. Сугуру медленно отрывается от него и тянется рукой к колонке, что стоит на холодильнике, клацая одну кнопку, прежде чем по комнате полилась нежная музыка. — Потанцуем? — он ласково улыбается, обхватывая Сатору за талию и делая шаг вперёд, наступая на беловолосого мужчину, что широко улыбнулся, размашисто кивая. Хочется быть к тебе ближе. И лепестком белым вишни. Затеряться в кармане рубашки. Затеряться с тобой в Париже. Гето мягко сжимает пальцы на его талии, переплетая руки, осторожно шагая в такт музыки, не сводя взгляд с голубизны чужих глаз, что только ярче светятся от чувственного момента. Сатору пытается поспевать за темпом, что настроил партнёр, пусть и совсем не умеет танцевать, но при этом они двигаются слаженно. Изредка наступают на ноги друг друга, тихо хихикая при этом, как малые счастливые дети, испробовавшие вкус первой взаимной любви. Хочется быть к тебе ближе. И лепестком белым вишни. Затеряться в кармане рубашки. И не найтись никогда. Песня медленно сходит на нет мягкими нотами, оставляя двух мужчин целоваться в тишине. Они жмутся друг к другу, словно потерянные котята, ищут счастье друг в друге. Сатору ощущает, как в животе взрывается фейерверк и больше ни одна рана в его душе не тревожит его. Их все заботливо зализал Гето, оставляя только шрамы, бледные и едва заметные. Сатору на них всё равно, пока рядом теплые руки и мягкие губы на его собственных. Они медленными шагами приближаются к дивану, не разрывая поцелуй. Секунда — Сатору оказывается сидящим на коленях любимого мужчины, пока его руки нежно гладят мягкую кожу под футболкой, касаясь каждого миллиметра, немного царапая ногтями, будто помечая. Поцелуи нежным потоком переходят на лицо, везде, куда можно коснуться — касаются. Мягко опускаются на подбородок, шею. Сугуру прикусывает адамово яблоко, оставляя небольшой след, пока с груди Сатору вырывается лёгкое мычание, а тело дёргается. — Я так тебя люблю, — шепчет Гето, тычется носом в шею и вдыхает сладкий аромат, что исходит от возлюбленного после душа, — Так, как никогда никого не любил. Словно мы предназначены друг другу судьбой. И Сатору жмурится чуть ли не до слёз, или жмурится, чтобы их сдержать, кто знает. Зарывается пальцами в волосы Гето, стягивая резинку. — Поверишь мне, если я скажу, что мы правда предназначены? — шепчет, склоняясь к уху и мягко улыбаясь. — Поверю. Иначе быть не может. Сатору смеётся, ощущая себя младше Мегуми сейчас. Маленький, потерянный котёнок, который наконец-то нашёл своё счастье. Умер ли он? Нет, он воскрес. Воскрес, ожил и попал в руки счастья, позволяя ему лелеять его ранее разбитое сердце. Нет, не так. Он слепил новое, одно на двоих, вручая в руки Сатору. И сейчас они живут одним сердцем на двоих, когда друг без друга нет воздуха. Сатору любил его чёртовых десять лет, зная, что они не смогут быть вместе. Зная, что тот Гето не выбрал его, потому что не мог. Они не могли выбрать друг друга, но здесь они могут. И они выбирают. Плевать на весь мир, здесь нет тех правил, что там, нет запретов, которые поставили им там. Нет ненависти, которую им навязали. Ненавидел ли Годжо хоть когда-то Гето? Чувствовал ли отвращение, думая о нём? Никогда. Сатору жил ради него, зная, что должен убить, но не может. Убивал ли он тогда, потому что надо? Нет, потому что не хотел, что бы Сугуру умер в мучениях. Он не заслужил этого. Он его солнце, которое потухло, а луна, увы, без него сиять не может. И они потухли вдвоём, оставив в прошлой жизни ту скорбь и отчаяние. Здесь же они, словно лепестки вишни весной кружат в белом танце любви, тепля в груди любовь друг к другу. Руки Сугуру везде, футболка Сатору уже давно валяется на полу, пока его тело терзают влажные губы. Диван, на котором он лежит, нагрелся от жара их тел. Колено Сугуру между его ног, тихий стон, пока язык ведёт от ключиц к ореолам розовых сосков. Мягко, нежно, немного влажно. Жадной страстью, как описывают в порно, и не пахнет, лишь нежная нежность, в которой только они вдвоём. Сугуру раздевает его так, будто снимает подарочную обёртку с фарфоровой статуэтки. Боится, что разобьётся. Сугуру целует каждый сантиметр, который обнажается, касается каждого участка кожи, мягко улыбается, смотря за каждой реакцией на лице Сатору, который трепетно реагирует на всё нежными стонами, что рвутся с груди. Сатору полностью обнажён, но ему жарко, особенно после того, как Гето стягивает с себя футболку, обнажая литые кубики пресса. Сейчас и здесь они не про похоть. Они про любовь, про ласку и нежность. Они про мягкие поцелуи, прикосновения, глупый влюбленный шёпот на ухо. Они про тихие вздохи и мягкие стоны, вперемешку с именами друг друга. Рука Сугуру скользит в карман спортивок, откуда он достаёт пачки презерватива и одноразовой смазки. Бросает на диван рядом с боком Сатору, развязывая шнурки и стягивая штаны вместе с нижним бельём. Сатору смотрит, любуется, не сводит взгляд. Чёрные волосы на слегка смугловатой коже кажутся ангельски прекрасными. Карие глаза в родном прищуре, мягкая улыбка, любовь в каждом движении. — Ты такой красивый, — вырывается у Сатору, но тот не стесняется своих слов, лишь шире улыбается, подтверждая их. — На себя посмотри, — Гето улыбается, берёт пакетик смазки, открывая её осторожным движением и капая ею на промежность Сатору. Он немного морщится — смазка холодная, — Лежишь тут весь такой прекрасный. — О, неужели мы собираемся поспорить из-за того, кто из нас красивее? — Сатору улыбается, морщит брови, когда указательный палец обводит вход, немного надавливая, но не входя внутрь. — Это будет самая глупая причина для ссоры, — Сугуру улыбается, наклоняется, целует в губы, в щеку, нос, улыбается, упираясь своим лбом в чужой, к которому немного прилипли белые прядки из-за пота. — Определенно… — Сатору морщится, жмурит глаза, ощущая, как внутрь входит первая фаланга пальца, мягко ощупывая упругие стенки. — Ты как? — заботливо шепчет Сугуру возле уха, целуя шею, что бы отвлечь от неприятных ощущений. — Странно немного. Но не больно. — Говори, если что. Я сразу остановлюсь. Сатору кивает, пальцами зарывается в волосы Гето, поглаживая и перебирая, что неплохо так отвлекает. Волосы у него мягкие, словно шёлковые нити. Сатору знает, как много он тратит времени на уход за ними, хотя даже без ухода они были бы очаровательными. Сатору тяжело дышит, ощущая, как от мягких движений накатывает ещё более сильное возбуждение, стягивая в животе плотный узел. Внутри него двигаются уже два пальца, вызывая неконтролируемое мычание. Из груди рвётся особенно громкий стон, а за ним и громкое хныканье. По телу проходится сильный ток удовольствия, из-за чего член дёргается, сильнее подтекая предэякулятом на впалый живот. — Нашёл, — бормочет Гето под нос, проталкивая внутрь третий палец осторожными движениями и концентрируя все три пальца на той самой точке, что заставляет Годжо выгибаться до не здравого хруста в спине. Из его рта рвутся бесконтрольные стоны, пока бёдрами он пытается лишь сильнее насадиться на пальцы, которых становится всё меньше и меньше хватать. Гето довольно расплывается в улыбке, целуя того в плечо и вытаскивая пальцы с пошлым хлюпающим звуком, от которого внизу все сжимается от желания. Это больше похоже на желание оказаться настолько близко, насколько это возможно, а не ради эгоистичного удовольствия. Хотя, разве сам факт того, что вот, перед ним лежит такой мягкий и расслабленный Годжо, мечтающий о том, чтобы Сугуру его коснулся, не является удовольствием? Его высшей точкой, не менее. Он раскатывает презерватив по своему члену, выдавливая туда остачу смазки, что бы лишить Сатору абсолютно любой боли. Сегодня он должен задыхаться только от удовольствия и любви, которые ему даст Сугуру. И Сугуру даёт. Проталкивает головку, медленным и слаженными движениями, держа последние клетки терпения в узде. Трепетно изучает каждое изменение на лице Сатору, каждый его стон, что бы понять, когда ему будет больно. А Сатору не больно. Его ведёт к чертям собачьим. Он переполнен везде и всюду, что там, что в сердце. Гето одновременно слишком много и слишком мало. Он протяжно стонет, когда головка затрагивает простату, выгибается навстречу, цепляется подушечками пальцев за крепкую спину, чтобы не оставлять полос и не портить идеальную кожу. Он хнычет, поддаётся бедрами вперёд, пока Сугуру пятнает его шею очередной порцией засосов, зная, что потом за это Сатору получит нагоняй от Мей Мей. Но это никого не волнует, ведь сейчас они только друг для друга. Толчки мягкие, любовные, нежные, руки на бедрах, что оглаживают тазовые кости, касаясь нежно и при этом так собственнически. Сатору хнычет, сбивчиво шепчет любимое имя в прямо в его ухо, жмётся ближе, пока пальцы на ногах поджимаются от количества удовольствия в один момент. Сугуру везде. Он забрался в каждый уголок его жизни, забрался под кожу, залез в сердце и засел там, грея его изнутри. И сейчас он тоже везде, касается везде, где может, а может он всё. Сатору скулит в последний раз, когда пальцы Сугуру касаются его члена, размазывая по головке естественную смазку. Он кончает долго, приоткрыв рот в немом стоне, пока всё его тело дрожало в переизбытке эмоций и чувств. Сугуру хватило ещё пару глубоких толчков, чтобы уткнуться в шею, тихо простонав от удовольствия. По телу разлилась приятная усталость, которую сглаживали теплые объятия. — Как думаешь, — бормочет Сугуру после того, как они избавились от всей грязи и перебрались в комнату, заваливаясь под одеяло в теплые объятия, — В других мирах мы тоже вместе? Сатору на пару минут замолкает, смотря в окно, за которым светит луна, падая лучами на пол комнаты. Нет, не так. Луна не светит, она отражает свет солнца, освещая землю. Она не способна светить, она — проводник, зависимый от солнца. Сатору — луна. Он мягко улыбается, закрывает глаза на долю секунды и тихо смеётся. — А какая разница, что там в других мирах? Здесь же мы вместе. В других мирах всё намного сложнее, Сугуру. Но это уже не важно. Ведь здесь и сейчас они вдвоём и остальное попросту не важно. — Да. Ты определённо прав, — нежный поцелуй в макушку, он чувствует, как Гето улыбается, прижимая его ближе к себе рукой за талию. — Я люблю тебя, Сугуру. — А я люблю тебя, Сатору.