Baby, it's cold outside

Зима выдается на редкость бесснежной и холодной. — Не припомню, когда последний раз такое было, — ворчит Джон, натягивая одни шерстяные носки поверх других и неодобрительно косясь в сторону окон. На термометр он с самого начала наступления холодов даже не смотрит, говоря, что не хочет расстраиваться лишний раз. Гейл, который первое время все же следил за тем как ртутный столбик опускался все ниже и ниже, соглашается. Потому что просыпаться, понимать, что за ночь ни капли не потеплело, а потом видеть этому подтверждение, подходя к окну — кому это надо? К тому же холод напоминает обоим холод Германии, и настроения это не улучшает. Они перебираются в гостиную, в которой теперь беспрестанно горит камин, и устраивают на диване что-то вроде гнезда из вороха одеял, собранных по всему дому. Стоящая у камина здоровенная корзина для дров набита под завязку, и Гейл тщательно следит за тем, чтобы она не пустела. Правда, для этого приходится выходить наружу чаще, чем им обоим хотелось бы, но тут уж ничего не попишешь. — Скучаю по своей дубленке, — грустно говорит Джон в один из вечеров, когда холодно становится настолько, что даже сам воздух кажется замерзшим. — Возможно, это тебя удивит, но я тоже скучаю по твоей дубленке, — отзывается Гейл, подтаскивая кресла ближе к камину. Опускаясь в одно из них, Джон расплывается в довольной улыбке: — Я прямо как чувствовал, что надо брать именно такие, широкие. Чтобы в одном можно было разместиться с комфортом двоим. В нем и переночевать можно, если вдруг захочется. И он тут же, кажется, решает это продемонстрировать. Переворачивается, устраиваясь так, чтобы голова лежала на одном из подлокотников, а ноги — по большей части на коленях у Гейла, и улыбается еще довольнее. — Мне казалось, или ты говорил будто бы в кресле могут уместиться двое? — Так и есть. Видишь, на примере моего кресла я показываю, что в нем можно лечь, а на примере твоего — что в нем помещаются двое. Ну, в данном случае почти двое. Джон слегка шевелит ступнями, устраивая их поудобнее. Гейл фыркает: — В изобретательности тебе не откажешь. — Сегодня ночью ты говорил то же самое, — кивает Джон и тут же возмущенно добавляет: — эй, а щипаться-то зачем? Он пытается убрать ноги с коленей Гейла, но тот придерживает их. Какое-то время Джон подозрительно смотрит на него из своего кресла, поблескивая глазами в полумраке гостиной, но затем устраивается так же, как и прежде. Гейл поглаживает его ноги, от подъемов к голеням, и думает о том, что ступни Джона в двух парах носков выглядят забавно и уютно одновременно. Какое-то время они молчат, затем Джон внезапно произносит: — Я вспомнил. Я тогда был еще совсем мелким, но сейчас вдруг вспомнил — мама рассказывала, что в одну зиму, примерно такую же холодную, тут видели волков. Только волков нам здесь и не хватало, рассеянно думает Гейл. Он на всякий случай косится в сторону плотно зашторенных окон, прислушивается, но ничего, кроме потрескивания прогорающих поленьев не слышит. Не слышит до тех пор, пока Джон не начинает тихонько подвывать по-волчьи, давясь хохотом. Гейл мстительно дергает его за щиколотку, но Джон едва ли обращает на это внимание, продолжая смеяться. — Извини, — говорит он наконец, утирая набежавшие от смеха слезы — извини, Бак, но ты выглядел слишком уж серьезным. — Ты все придумал? Про волков? Джон мотает головой. — Да нет, они тут и правда были тогда. Почти к самым домам подбирались, мама так говорила. — Она наверняка говорила так, чтобы ты по холоду не шатался. — Думаешь? — Почти что уверен. Джон какое-то время молчит, размышляя над чем-то, затем вдруг спрашивает: — А ты, Бак? Что бы ты сказал, чтобы уберечь меня от шатаний по холоду? И смотрит — так, как только он умеет, лукаво и предвкушающе одновременно. Гейл выдерживает этот взгляд, пожимает плечами, и произносит: — Сказал бы, что нужно проверить твои слова. — Мои слова, Бак? Какие слова, про волков? — Нет, не эти. Про кресло. Думаю, нам надо проверить, точно ли в нем могут уместиться двое.