И озеро не спит ночами, не бодрствует днём
К озеру летят печали огненным дождём
Озеро не спит, не дремлет тихая вода
Та, что без суда приемлет раз и навсегда
(с) Ясвена – Озеро
В ясный спокойный вечер поверхность озера похожа на зеркало: водная гладь отражает закатное небо – всю градацию оттенков от пыльного сумеречно-синего до охряного пополам с чертополохом – и все чувства, воспоминания, сны. Мерлин прислонился спиной к камню, ещё тёплому после самого долгого дня в году. На воду смотреть не хотелось. Безмолвная, обманчиво-зеркальная поверхность могла внушить умиротворение кому угодно, но только не ему. Не сегодня, не сейчас. Он ещё помнил, словно это было вчера, как эта же самая вода – безучастная и бесстрастная – забрала у него единственного дорого человека, который у него остался после ухода из Камелота. Но оставила память. А вместе с ней и боль, которую время не смогло ни приглушить, ни, тем более, вылечить. Как насмешку над его собственным бессилием и ничтожностью перед хитросплетениями судьбы.годом ранее
Главное, не привлекать внимания.х
Минуло без малого три года с тех пор, как в пещере у Истока туман, скрывающий будущее, рассеялся. Всего на несколько минут, но и этого было достаточно, чтобы понять, что всех принесённых жертв недостаточно, и это ужасно выводило из себя. Мерлин всматривался в кристаллы, в сменяющиеся картины грядущего, во вспышки, отдающиеся головной болью, и вслушивался в голоса, эти ни на секунду не утихающие голоса. Тогда он потерял счёт времени, и неизвестно как далеко бы мага завели тропы возможного грядущего, если бы не тёплые пальцы, сжимающие его руку. Мордред не задавал вопросов, но его раздражение было почти физически ощутимо. Это не означало, что друид не понимал. Скорее наоборот. Но… понимать и принимать – вещи разные. Тот короткий разговор, с которого всё начало рушиться, до сих пор звучал в ушах мага. «Эмрис, ты должен остановиться, сейчас! Эмрис!» – Всё в порядке, я здесь, – собственный голос кажется каким-то чужим. – Ничерта не в порядке! – Мордред разжимает пальцы, позволяя руке мага безвольно повиснуть. – Ты думаешь, я не вижу, что происходит? Мне казалось, ты сделал свой выбор. У Мерлина перед глазами вновь проносятся все те видения, в которых он раз за разом теряет его, Артура, их обоих: – Мне судьбой предначертано быть тем, кто защитит Артура! Но я решил, что сильнее судьбы. Смотрел на тебя и думал, что поступаю правильно, я и сейчас так думаю… – слова заканчиваются сами собой. – Но было бы лучше, если бы ты остался с ним? – губы друида кривятся в грустной усмешке. Они стоят в сумрачной пещере напротив друг друга, как будто между ними снова стена из недосказанности и подозрений. – Никаких «но» нет, моё место рядом с тобой. – Что тогда? Зачем мы здесь? К Истоку не ходят просто так, или ты думаешь, я этого не знаю? Возражать было бы в высшей степени глупо. Настолько же, насколько бессмысленно пытаться понять и тем более объяснить на словах взаимосвязь видений и принятых решений. – Давай уйдём? Я больше не могу здесь находиться. Мерлин помнил, что лес тогда встретил их тишиной и абсолютным безмолвием: всё живое вокруг затаилось, как перед грозой. Или скорой бедой.х
Главное, не привлекать внимания. Поплотнее запахнуть плащ, перехватить сумку с травами, понадежнее закрепить бурдюк с водой на поясе. И, по возможности, избежать вопросов. Эти земли принадлежат Камелоту, а значит магия здесь запрещена. И их, наверняка, до сих пор ищут. Мерлин слишком хорошо знал Артура, чтобы думать, что король просто так взял и смирился с его… нет, с их уходом и благословил в добрый путь. Да, конечно. Не в его характере. Нет, он будет пытаться найти его или Мордреда, а лучше обоих сразу, чтобы выпытать из них причину такого решения, глядя в глаза. И неважно, что Мерлин вполне исчерпывающе всё объяснил в письме, да и Гвен должна была донести до короля то, чего он, конечно же, не понял бы сам. Но попадаться королевским ищейкам нельзя. Мерлин шепчет слова привычного заклинания, превращающего его в своего рода невидимку, накидывает капюшон на голову и незамеченным выскальзывает из селения, проходя тенью мимо дремлющей от скуки стражи. В конце концов, какое им дело до какого-то странноватого путника. В темноте дорога плохо различима, но ему не нужны глаза, чтобы знать, куда идти. Про этот лес ходили легенды: местные сюда не забредали, боялись гнева духов. Тропы, меняющие направления и заводящие случайных путников в топи, голоса и образы, непроглядный туман – всё это и даже больше, естественно, с должной экспрессией и десятком деталей для эффектности, на них выплеснул хорошо подвыпивший кузнец в придорожной таверне, куда их с Мордредом занесло по воле случая на исходе осени. Дни тянулись преотвратительные – пасмурные и ветряные. Не прекращался проливной дождь. Нужно было где-то осесть, пока погода не наладится, и так, чтобы ни Артур, ни, тем более, Моргана и её приспешники их не нашли. Тогда-то пьяный кузнец и поведал им о местечковых легендах и заодно о старом доме в глубине леса – давно заброшенном пристанище лесника. Мерлин тогда поймал уставший взгляд Мордреда и принялся аккуратно выпытывать из местного пьянчуги, что да где. Крыша над головой, пусть и не самая надёжная, была больше, чем просто нужна. Может, друид и молчал, старательно обходя эту тему стороной, но Мерлин чувствовал, что с ним всё далеко не в порядке. В последнее время в нём будто что-то надломилось. И хоть в тот момент маг и не понимал, что именно не так, чувство острой тревожности и какой-то неловкой колючей заботы требовало от него использовать шанс на отдых. Найти избушку лесника оказалось несложно: лесные духи не держали зла на тех, кто обладает магией. И к лету четыре стены и крыша стали для них местом, похожим на дом: общие вещи, которые прежде общими не были; привычки, что ни один из них не замечал у другого в походных условиях; памятные моменты, ссоры и неловкие попытки примирения, которые всегда заканчивались так, что воспоминания об этом вызывали исключительно улыбку. И если бы не прогрессирующий недуг Мордреда, Мерлин был бы, наверное, счастлив. Почти как когда-то в Камелоте. Но понимание, что жизнь друида буквально утекает, и что день, когда его не станет, совсем близко, сводила на нет всё то хорошее, что ещё могло у них быть. Конечно, он искал выход, они оба искали. А когда у друида не осталось сил, Мерлин продолжал один. Но всё, что получилось найти, лишь подтверждало их бессилие перед судьбой. А то, что удалось узнать за эту последнюю вылазку, оптимизма и вовсе не добавляло. Потому что такое решение требовало той смелости, какой, как ему казалось, у него не было. – Боже, Мерлин, даже молоко бы скисло от твоего вида, будь оно у нас, – тон Мордреда звучит насмешливо, что удручающе плохо вяжется с его бледностью и какой-то общей болезненной хрупкостью. – Как ты себя чувствуешь? – вместо приветствия маг прикасается к его виску пальцами. Так и есть, жар. Мордред перехватывает его руку, давая понять, что не нуждается в жалости: – Не хуже, чем вчера. – Но и не лучше. Мерлин отмечает каждую мелочь: тени, залёгшие под глазами, потрескавшиеся губы и лихорадочный румянец на щеках. – Ты знаешь, что мне не станет лучше, – в бесцветном голосе нет ни грусти, ни злости, одно сплошное безразличие. – Мы оба слышали, что сказал дракон: или я, или Артур. Маг ничего не говорит, лишь позволяет себе почти целомудренные объятия. Он прекрасно помнит слова Килгарры: он был первым, к кому они обратились, когда стало понятно, что это не обычная хворь, которую можно вылечить травами или магией.х
Жёлтые глаза дракона замерли на лице Мордреда: – Приветствую, юный друид. Не скажу, что рад знакомству, но мне отрадно не видеть в тебе больше угрозы Альбиону. Мордред явно не знал, как себя вести – до этого дня ему не приходилось вести бесед с драконами – а потому он просто учтиво склонил голову, позабыв о своём телепатическом даре. Мерлин не хотел вмешиваться, но видя его растерянность, взял разговор на себя: – Ты же знаешь, что происходит, верно? – Конечно, – Килгарра переступает с лапы на лапу. – Неужто ты думал, мятежный чародей, что твой выбор не возымеет последствий? – Что я… – он неосознанно сжимает руку Мордреда, позволяя ему опереться на своё плечо. – Что мы сделали не так? Ты сам говорил, что судьба переменчива! – Это верно, но судьбы короля и друида слишком тесно переплетены. Чтобы жил один, должен умереть другой! Мерлин на миг закрывает глаза, стараясь сохранять спокойствие, но голос всё равно срывается на крик, и тихое «Эмрис» – не громче дыхания – не в силах его сдержать: – Мы покинули Камелот, отказались от всего, что нам было дорого, выбрали судьбу отшельников и что? Всё зря? Какие боги могут быть так жестоки?! – Божества Старой Религии не знают компромиссов, юный чародей. Жизнь за жизнь, так было предсказано. И так будет. – К чёрту богов! Слышишь? К чёрту! – маг притягивает к себе опешившего друида и целует – коротко, со всем отчаянием, на которое способен, наплевав на приличия. – Я не отдам его! Дракон удручённо качает головой, игнорируя вспышку гнева – за свой долгий век он видел слишком много, чтобы такие незначительные вещи могли его впечатлить: – Я стар, Мерлин, и смею полагать, достаточно мудр, но не всесилен, – он замолкает и парой взмахов сильных крыльев поднимается в темнеющее небо, тем самым давая понять, что разговор окончен. Мордред задумчиво смотрит ему вслед, касаясь пальцами своих губ: – Знаешь, а мне даже нравится, когда ты ведёшь себя так, – и всё в нём в этот момент – почти неприкрытая ирония. И Мерлин не находится с ответом, потому что рискует сорваться. Он злится. Но не на Мордреда, конечно, нет. На себя самого. И на собственную наивность.х
– Я найду способ, – Мерлин не решается сказать «нашёл», лишь оставляет на чуть влажных волосах у виска невесомый поцелуй. – А пока ты должен принять лекарство. – Нет, сейчас мне просто нужен ты. И маг не возражает. Просто даёт ему отвести себя в постель. В конце концов, это лишь маленькая слабость, которая ничего не изменит. Он опускается на простыни и смотрит, как Модред стягивает с себя рубашку, останавливая взгляд на линии ключиц, на каждой выступающей косточке, на трискеле – неестественно яркой на бледной коже отметке друидов. Его не было рядом неделю. Всего неделю. Семь невыносимо долгих дней, за которые проклятие вгрызлось так глубоко, что нельзя было больше не замечать. Нельзя было верить, что есть иной выход. Мерлин позволяет Мордреду взять всё, что он хочет: каждый сантиметр его тела, каждое прикосновение и выпить каждый его стон. Потому что ему это нужно. Нужно больше, чем когда-либо. Действительно нужен весь он, здесь и сейчас, полностью. «В последний раз, Эмрис» Потому что он тоже знает, что его время на исходе. И что достаточно уже не будет. … Маг всматривается в сгустившуюся темноту, ощущая спокойное тёплое дыхание у собственной шеи. – Мерлин, о чём ты думаешь? – Мордред приподнимается на локте, чтобы заглянуть ему в глаза. – Я ходил… не только в деревню. – Я догадался. Ты был у них? – Да, у Дизир, – и поспешно добавляет, будто оправдываясь. – Однажды они уже спасли тебе жизнь. Мордред со смешком опускается ему на грудь: – Тогда у Богов были на меня другие планы. – Они дали ответ. – И он тебе не понравился? – Нет. Друид молчит, слушая его сердцебиение. И Мерлин находит в себе силы продолжить: – Они сказали, что эта ночь… нет, это слишком. Он садится в постели, намереваясь что-нибудь накинуть и выйти на улицу, просто забыть об этом и сохранить то немногое, что им отведено, но Мордред удерживает его, заключив в объятия со спины: – Ты не сбежишь снова, Эмрис, даже не пытайся, – его шёпот у самого уха кажется почти угрожающим. – Расскажи мне всё. Мерлин закрывает глаза и будто выталкивает из себя слова: – Я мог бы выкупить тебя у смерти. – Но? – Но сначала… мне придётся тебя убить. Он высвобождается из ослабевшей хватки и встаёт, на ощупь находя одежду. Требуется несколько долгих минут, чтобы наконец обернуться. Лунный свет ложится Мордреду на лицо, и Мерлину не нравится застывшее на нём выражение. – Так сделай это. – Что? – маг решает, что ослышался. Друид протягивает ему кинжал, который всё это время лежал под подушкой – на случай непрошенных гостей: – Сделай это сейчас. – Ты с ума сошёл?! – Мерлин непроизвольно отступает назад. – Нет… это не вопрос выбора. – Модред неотрывно смотрит на лезвие. – Да и умереть от твоей руки не кажется мне такой уж плохой идеей. – Я… – Ты сказал сегодня. – Я не смогу. – Сможешь. Иди сюда, – не просит, приказывает. Тело не слушается. Мерлин будто со стороны наблюдает, как опускается на кровать, опираясь о стену, как Мордред садится меж его коленей, прижимаясь спиной к груди, как вкладывает кинжал в ладонь его правой руки, сжимая пальцы своими. Маг вдыхает запах волос друида – знакомая травяная горечь: – Остановись… пожалуйста. «Разве не я должен просить тебя об этом?» – Смотри на это иначе, – Модред едва заметно вздрагивает, когда острое лезвие касается его обнажённой кожи – прямо над сердцем. – Я уже умираю, а ты даёшь мне шанс. Луна поднимается по небосводу. Время уходит. Слова Дизир эхом звучат у Мерлина в ушах. В полночь, когда луна в середине лета вступит в свою полную силу, принеси смерть в дар, чародей. По доброй воле. Оплати долг. Двенадцать лун. Двенадцать душ. Измученных. Искалеченных. Приведи. Освободи. И на исходе двенадцатой луны испроси благословения у врат Авалона. Помни. Плата должна быть равноценной. Древних Богов нельзя обмануть. Иначе потеряешь всё. Маг закрывает глаза, призывая один из самых больших своих страхов в реальность. Чувствует, как пальцы Мордреда, сжимающие его левую руку, расслабляются, а сам он безвольно оседает в его руках. В нём больше нет жизни. И Мерлину кажется, что это его сердце остановилось.настоящее время
Лунный диск медленно поднимается над горизонтом, разбавляя тёмную воду серебром. Лёгкая невесомая дымка стелется над поверхностью озера. Ровно год назад, в тот редкий день, когда Солнцеворот совпал с полнолунием, он принёс сюда Мордреда. Даже сейчас, даже в мыслях он не мог добавить «его тело». И каждую полную луну вновь и вновь возвращался на берег, приводя с собой заблудшие души магов, несправедливо лишённых жизни за свою суть, озлобленные и потерянные, чтобы открыть им путь в Авалон, дать возможность обрести наконец покой. Это выматывало. Требовалось использовать всю магическую силу, что у него была, и всю физическую, буквально отключаясь после тут же, на берегу. Зная, что к следующему полнолунию всё повторится. С последнего ритуала, который едва не убил его, минул месяц. 12 душ обрели покой. Мерлин выполнил то, что от него потребовали Древние. И не знал, ждать ли от них милости или же глухого безразличия. Воды озера станут дверью из мира Того в мир Этот. Но найти эту дверь душа сможет лишь в том случае, если чувство живого способно противостоять самой Смерти. Он ничего не рассказал Мордреду о последних словах Дизир. Потому что боялся. И продолжал бояться сейчас. Конечно, ему доводилось видеть, как Артур достучался до Гвен, разрушив заклятие Морганы, но… он не Артур. Достаточно ли весома его собственная любовь, чтобы стать сильнее смерти? Туман поднялся выше, превратившись в непрозрачное молочно-белое марево. Так бывало всегда во время ритуалов – озеро будто откликалось на всплеск магии – но сейчас Мерлин ничего не делал. Он осторожно поднялся на ноги и подошёл к кромке воды, опасаясь коснуться её и разрушить чары. Килгарра рассказывал ему, что магия врат хрупка. Сложно провести душу во врата, но стать маяком для того, кто хочет покинуть Благословенный остров – ещё сложнее. Мерлин пропускает тот момент, когда одна из теней, беспрерывно движущихся в туманной мгле, становится плотнее, но сразу цепляется взглядом за знакомые черты. И тут же забывает о своих страхах, ступая в прохладную воду. Ему всё равно, что одежда тут же промокает, и холодная влага неприятно проникает к телу. Он может не узнать тебя. Мордред стоит по пояс в воде – нагой и растерянный, будто не понимает, кто он и как тут оказался, а может и в самом деле не понимает. Но это совершенно точно он, такой, каким маг знал его, каким он жил в его памяти. Но он мог забыть… всё забыть. Мерлин не знает, что сделать ещё, как стать для него тем самым светом, на который следует идти, а потому сам делает несколько шагов навстречу, сокращая между ними расстояние до ничтожного, и осторожно касается губ друида, избегая иных прикосновений. Мордреду требуется несколько долгих секунд, чтобы что-то для себя осознать и сразу после прижаться нему всем телом, вцепиться в его плечи, углубляя поцелуй. Когда он отстраняется, тумана за его спиной больше нет – лишь гладкая поверхность озера да противоположный берег, плавно перетекающий в темнеющий лес. – Эмрис? – чуть хрипловатый голос, словно он отвык говорить вслух. Мерлин заключает его в объятия и шепчет, опасаясь, что язык не послушается: – С возвращением!