***
Пустой взгляд на такую же пустую, темную улицу. Глеб сидел на бордюре, смотря вперёд, цепляя этим же взглядом ярко горящие фонари. Телефон в дрожащих руках беспрестанно вибрировал уже на протяжении трех минут. В нетрезвой голове по-прежнему оставались несколько слов. "Ещё один глоток — убью." А ведь Серафим и вправду может убить. Мысли смешались в одну кучу и Викторов, на шатающихся ногах поднимается с холодного асфальта. Вздрагивает, после чего пытается опереться хоть на что-либо. Рукой нащупал скамейку, на которую вскоре чуть ли не упал, но, благо, задержался и негромко выругался. От юноши за километр пахло алкоголем, перегаром и от одного его "помятого" вида, можно было определить, сколько и чего он выпил. Телефон Глеба продолжает вибрировать и смотря на экран вызова, он размыто видит только одну подпись. Сжимая устройство в руках, тот задерживает одну кнопку, тем самым выключая его и еле как убирая в карман джинс. Домой идти совершенно не хотелось, но, делать было нечего, из-за чего Глеб лишь судорожно вздохнул и двумя пальцами протер глаза, стараясь сфокусировать взгляд на дороге. Пошатываясь, он прошел несколько метров, после чего вновь остановился и опёрся о фонарный столб. Дальше было невыносимо. Ноги не слушались, в голове была каша, зрение подводило и оставался лишь один вариант, как добраться до дома живым и здоровым. Хотя, ему казалось, что за такие выходки на нём и живого места не оставят. Уже десять раз пожалев за действия с телефоном, он снова включает его и первое, что видит, больше тридцати пропущенных звонков от Серафима. Множество сообщений на номер, в социальные сети и все от него. Тёмные, мутные глаза проходят по текстам каждого из них и тело словно прошибает током. Викторов видит на экране аудио звонок из телеграмма, нервно сглатывает и принимает его. — Блять, ты где шляешься, сука, ещё и телефон удумал выключать, — буквально кричит в трубку, — где ты, я тебя спрашиваю. — Сим, ты о чём.. я же всё говорил,— Глеб стелит прямо на ходу, пусть и голос выдаёт всю истину, — на студии просто устал и сейчас иду домой, я сам справлюсь, правда. — Геолокацию живо скинул, у тебя минута. После этого и поговорим. — голос Сидорина становился грубее с каждым сказанным словом. Этот парень буквально выводил его из себя. Завершив звонок, он не стал выключать телефон и уставился на чат с юношей, ожидая того, что он просил. Глеб был готов буквально провалиться под землю. После тысячи обещаний он вновь обманывает такого близкого, родного ему человека. Пальцы по памяти отправляют местоположение, пока сам парень скатывается по стене какой-то панельки. Разум мутнеет, из-за чего он чуть ли не отключается, но быстро вспоминает, что делать этого категорически нельзя. Хоть какой-то контроль присутствовал, и на том спасибо. Знакомая машина спустя пару минут заезжает и останавливается в переулке, где находился Глеб. Находясь в состоянии алкогольного опьянения, он не сразу понял, кто и зачем выходит из неё, а после чего подходит к нему, хватает за дрожащее, тонкое запястье и ведет в салон авто. На удивление, Сидорин даже не поздоровался и не бросил на юношу свой такой пронзительный, строгий взгляд. Самостоятельно усаживаясь на переднем сидении, Глеб пытается пристегнуть ремень безопасности, вдруг что. Руки отказываются слушаться, тогда ему помогает Серафим, а после вытягивает их перед лицом кареглазого. Викторов особо не реагирует на это, ведь ему сейчас главное добраться до дома, а там, желательно и заснуть. Не успевает он прикрыть глаза и откинуться на спинку мягкого кресла, как слышит щелк. Звук застегивания наручников. — Серафим, блять, не смешно. Расстёгивай. — Глеб, стараясь казаться увереннее, произносит с натянутой улыбкой на лице. — Завалился, — отрезает старший, после чего вжимает газ и выезжает на главную дорогу, — на студии он был, конечно. Думаешь, я не видел сторисы твоих друзей, на которых они отмечают тебя? Как ты там, блядь такая, обжимаешься буквально с каждым, кто попадается на глаза? Твои ебучие руки, которыми ты трогал всяких шавок будут застегнуты до конца нашей ночи, а может и до утра. Не будешь иметь даже малейшую возможность касаться меня. От таких грязных, до жути любимых слов начинает завязываться уже привычный узел внизу живота. До побеления закусывая губу, Глеб начинает ёрзать на кресле, пытаясь обратить на себя внимание. — Сима.. — парню даже не дают сказать и пары слов в своё оправдание. Не отрываясь от дороги, Серафим убирает одну руку с руля и прокручивает его, пока свободной рукой отвешивает Глебу пощёчину, пользуясь его неудобным положением. — Сима блять, — передразнивает жалобным голосом, — Серафим Сидорин. Не иначе. Тёмные глаза Глеба заслезились от резкости и грубости. Почувствов обжигающую боль в районе кистей рук и щеки, он не смог сдержать слёз и хныканья, на что Серафим лишь усмехнулся, продолжая следить за дорогой. В машине стояла напрягающая тишина, которую не хотел разбавлять никто из присутствующих. Викторов развернул голову к окну, начал засматриваться на ночную Москву и прокручивать события из клуба в голове. Всё, что оставалось в памяти, да и то какими-то отрывками, сцены с несколькими девушками, которые пробовали обнимать его. Вспоминая горячие руки на своей шее, Глеб стал представлять на месте одной из них человека, который прямо сейчас был безумно зол на него, но был так близко. Ему правда не нужен был никто другой. — Обними меня, — прозвучало максимально по-детски и в какой-то мере даже глупо, но, попробовать стоило, — пожалуйста. Серафим даже не отреагировал. Даже, сука, не посмотрел в его сторону. Глеб пожал плечами, продолжая пялить в окно на уже знакомые улицы. Сейчас они почти подъехали к дому, а значит, можно начинать угадывать, что с ним сделают за враньё на этот раз.***
Долго думать не пришлось. Десять минут после парковки и выхода из машины как в тумане, а после Глеб оказывается в общей спальне, полностью раздетый. Руки были пристёгнуты теми же самыми наручниками к изголовью кровати. Становилось невыносимо жарко, спокойно лежать было невозможно. Закатывая глаза, темноволосый демонстрирует идеальный прогиб в спине, сопровождает это достаточно громким стоном. Серафим появляется в комнате спустя пару минут после того, как слышит протяжный стон. Пройдя в комнату, он присаживается на кровать и сразу же ведёт прохладной рукой от груди до паха, выбивая из Глеба звуки. — Чего вдруг такой активный стал? Забыл, ради чего ты здесь, маленькая сука? — улыбается, слегка надавливает на низ живота, — напомню, для того, чтоб хорошенько извиниться. Уверен, ты готов выполнить мои желания. Глеб вновь выгибается, не в состоянии сказать ни слова, когда родные руки ласкают его податливое тело. Реакцией на слова послужили желанные стоны в перемешку со сладким скулежем. Стараясь держать себя в руках, он вжимается в кровать и щенячьим взглядом смотрит на Серафима, рука которого уже сжимает основание члена кареглазого. Глеб толкается бёдрами в кольцо из пальцев, но вторая сильная рука придерживает его, дабы он не натворил чего-то лишнего. С покраснейшей головки сочится естественная смазка. Хочется большего. — Серафи-им, прекрати издеваться, — протягивает последний слог, улыбается, — прекрати, прекрати пожалуйста.. — Было одно касание, — Серафим нахмурился, после чего провел по стоявшему колом органу вверх-вниз ещё раз, — теперь два касания, — слышит желанный стон, из-за чего рука рефлекторно повторяет действие ещё пару раз, — четыре. Глеб, громче. Я не продолжу, если ты будешь плохо стараться для меня. Сидорин действительно прекращает стимуляцию и двумя пальцами хватает Глеба за подбородок, приближается к его красному, милому личику, затягивает в мокрый поцелуй. Серафим целует грубо, напористо, проходит языком по рядам ровных, белоснежных зубов, иногда хрипло постанывая прям в поцелуй. Резко начал, также резко и закончил. Рука снова коснулась члена юноши и стала надрачивать ему сразу в быстром темпе, не давая привыкнуть. Затуманенный разум Викторова не соображал, из-за чего он реагировал на каждое действие и слово достаточно остро. Он выгибался навстречу такой родной, доставляющей удовольствие руке Серафима, старался вести себя как можно громче, дабы не расстраивать его. Итак ведь уже расстроил. Чувствуя мелкую дрожь, что начала проходить по горячему телу, лицо Серафима расплывается в самодовольной ухмылке, из-за чего он вновь отдергивает руку. Всхлипы, стоны, что были полны разочарования ласкали слух. Глеб заслужил. — Извиняйся, сука. Не продолжу, пока не извинишься, — проговаривает с насмешкой, во взгляде читается полное отсутствие желания что-либо делать, — давай блять, живее. — Прости, прости пожалуйста, Серафим.. — вздрагивает, сладко постанывая имя старшего, — продолжай, умоляю тебя.. Разрядка была настолько близка, что Глеба это доводило буквально до слёз. Он дернул рукой, в попытке освободиться от наручников, но сделал себе больнее в несколько раз. Запястья адски болели, также как и голова после нескольких литров алкоголя, которых по-сути не должно было быть в его организме. Серафим же на извинения отреагировал взглядом, в котором читалось что-то из разряда "можешь лучше", но руку всё-таки вернул на прежнее место. Сделав пару резких, грубых движений, тот вновь почувствовал предоргазменную дрожь и свободную руку положил на горло нижнего, сразу же сжимая его, — Не смей кончать, блять. Извиняйся, — темп становился всё быстрее и быстрее, а долгожданный конец всё ближе, — Викторов, извиняйся. — Больно, блять, больно.. — с глаз Глеба брызнули слёзы, он начал задыхаться от нехватки кислорода, — извини, Серафим.. пожалуйста.. Сильнее сжав чувствительную шею, намереваясь как бы придушить Глеба на раз, Сидорин улыбнулся, не проявляя никакой, даже самой малейшей жалости к нему, — Больно? Не ври мне. Лучше извиняйся, умоляй меня простить тебя, выблядок, — голос становился громче, буквально был готов сорваться на крик, — забудь про оргазм со своими отвратительными извинениями. Хотелось лишь одного. Чтоб это побыстрее закончилось. Глеб был не в состоянии сказать что-то дельное, из-за чего начал стонать громче обычного, стараясь сорвать голос, показать, что он готов на всё ради Серафима. Или не на всё? — Умоляю, прости.. Прости, я больше никогда в жизни не выпью, даже не трону эти ебучие бутылки.. — перед глазами всё начало темнеть, а голос стал охрипшим, будто Глеб сейчас дал подряд два, а то и три концерта, — извини, Сим.. пожалуйста.. Ещё пара секунд и Глеб отключается полностью. Тело принимает расслабленное положение. Его уже не волнует долгожданный оргазм и нежности после такого от Серафима. Сквозь звон в ушах, последнее, что он слышит, так это только "не ври мне."