майами целует лучших

– ты действительно сделал это. макс нежный, сдержанный и спокойный. макс улыбается во все тридцать два, гладит родную кожу норриса и смеётся — тихо, но заразительно. смеётся, касается костяшками выделяющихся родинок, разглаживает, считает, рисует созвездия. ландо смотрит на него невидящими глазами и улыбается. местами слепо, совершенно неверующе в то, что сегодня произошло. ландо смотрит и видит собственное отражение. искажённое, с другим воспитанием и порядками в семье, с другой командой и чужими мыслями. – ты сделал это, ландо. ты забрал подиум, – верстаппен улыбается шире — хотя, казалось бы, куда ещё — и целует норриса в кудрявую макушку. он в ответ сжимается от смущения, смеётся звонко-звонко и отодвигается. как будто отвык. – я горжусь тобой. ты невероятный молодец. а то, как ты заходил в… – я стесняюсь. вот так. по-детски, чуть нелепо, сквозь бесконечные попытки перестать краснеть. верстаппен смеётся, и ландо чудом ловит его смешок. кажется, что любое слово макса можно обхватить пальцами, поставить на ладошку — так, чтобы точно никуда не убежало и не поранилось — и смотреть-смотреть-смотреть. гладить, просить повторить(ся), наслаждаться моментом. ландо думает об этом, пока макс продолжает целовать его лоб и щёки. аккуратно, отсчитывая секунды между соприкосновениями губ с кожей; так, чтобы точно не поранить. даже сейчас, когда солнце медленно спряталось за горизонт, а вся радость победы была давно ощущена, макс не перестаёт верить, что ландо хрустальный. – мне неловко, макси-и, – норрис тянет гласную. верстаппен отодвигается и смотрит на него. глаза-в-глаза. немой поцелуй. – я чувствую вину. я забрал у тебя… – ты не забрал ничего, солнечный, – макс ловит на себе вопросительный взгляд и дополняет. – ни одна моя победа не стоит того, что произошло сегодня. – это неправда. они оба молчат. за окном медленно плывут облака — кто-то вообще знал, что в майами бывает настолько облачно? — и неторопливо гуляет ветер. макс переворачивается на живот, чтобы лучше было видно панорамное окно, и притягивает ландо ближе. как будто немой разговор гораздо лучше любой попытки поспорить. норрис лениво ёрзает, устраивает голову на чужом сильном плече, но неожиданно чувствует, что у макса дрожат руки. – что случилось? они перехватывают ладони друг друга. снова поцелуй глазами. боже, как это невыносимо. – я до сих пор не верю, что это действительно произошло. во мне, наверное, слишком много эмоций, – верстаппен переходит на привычные попытки рационализировать всё на свете. ландо мог бы посмеяться, но вместо этого внимательно слушает. – я чувствую такую радость и восхищение, и, наверное, восторг. и ещё… не знаю, меня переполняет любовь. я никогда не был так счастлив. это лучше, чем то, что было в абу-даби, и… – не сравнивай. мягко, но предупреждающе. макс хихикает. – не спорь, правда. я лучше знаю. ландо напрягается под его прикосновениями, сплетает пальцы — наверное, больше игриво — и мягко прижимается щекой к щеке. верстаппена не хватает: ещё немного, и расплывётся-расплавится от нежности. – твоей победы я ждал гораздо больше, чем любого титула. скомкано, тепло, вязко. слова макса липнут ландо на руки. он хочет сдержать их на подольше, оставить в самом дальнем шкафу и никому больше не доверять. не давать трогать, смотреть, изучать, даже наблюдать одним глазом — так, чтобы сохранить навсегда. потому что завтра наступит совершенно другой день, завтра снова придётся выбирать выражения на публике, отпускать любимое создание домой, делать вид, что нет никаких причин для совместной пробежки или завтрака. потому что завтра, каким бы оно ни было, всё будет по-другому. макс чувствует его волнение и словно забирает себе. хватает за подбородок, разворачивает, но не целуется. прижимается так, чтобы лоб-в-лоб. – я буду скучать, – ландо закрывает глаза и старается уловить момент. – сколько мы ещё не увидимся? – я не оставлю тебя, – как мантра. – я больше тебя не оставлю. я решу все проблемы, я избавлю нас от недосказанности, я прекращу этот поток ненависти. я всё исправлю. пожалуйста, поверь мне. я знаю, тебе… тебе трудно тебе невыносимо тебе непонятно, как можно снова кому-то верить – не надо. не надо ничего сейчас. останься со мной сейчас. макс закрывает глаза — как будто в ответ — и двигается ближе. между ними нет ни единого свободного пространства. носы и лбы соприкасаются, и между ними осторожно выглядывает солнце. майами чувствует их прикосновения и отражает на себе бесконечной небесной нежностью. – мне… – поспать здесь. просто поспать. ничего больше не прошу. макс кивает и открывает глаза. во взгляде ландо отражается восхищение. – ты можешь просить всё, что только захочешь. они улыбаются идеально синхронно и кивают друг другу. норрис безмолвно двигает макса, вынуждает перевернуться на спину, и забирается на грудь. ложится, ворчливо ёрзает, и оставляет голову там, где у верстаппена сердце. – оно так быстро бьётся. они смотрят на бесконечный пейзаж. максу кажется, что он никогда не был так счастлив. ландо думает о любви. – быстро, – повторяет макс и начинает медленно разглаживать запутанные кудри норриса. – чувствует твоё присутствие. напоминает о главном. ландо смущается, как будто заранее зная, что будет дальше, и поворачивает голову, чтобы снова поцеловаться взглядами. – о чём? максу не нужно говорить, это очевидно. не нужно, но хочется. – о том, что моя самая главная победа — это ты. солнце постепенно прячется. макс продолжает монотонно гладить чужие волосы и глазами считать родинки, слушать чуткое ровное дыхание и улыбаться. он знает, что ландо засыпает прямо так, на руках. знает и понимает, что лучше этого не может быть ни одно гран-при. майами целует лучших, так говорят всегда. сегодня оно поцеловало маленького принца.