Туда, где ступала нога человека

Солнце насмешливо тянуло свои когтистые лапы к мёртвой земле. Земля раскалялась, начинала пахнуть песком и гнилью, заставляя выше натягивать повязку из впитавшей запах мыла и спирта марли. Даже несмотря на то, что город остался далеко позади, вокруг стоял отвратительный смрад. Цзин Юань ненавидел этот запах. Ровно как и ненавидел солнце, потому что не мог поднять к нему головы. Не хватало сил. Он жмётся спиной к стене полуразрушенного коттеджа, стараясь хоть немного остудить разгорячённое после бега тело. Стоит невыносимая жара, рядом речка шелестит некогда прозрачной водой слишком заманчиво. Нельзя было позволить себе даже сбросить тяжёлую куртку с плеч, — голодные упыри могли вылезти из любого подвала, клацая свёрнутыми челюстями. Это место в деревне ощущалось удивительно спокойным. Наверняка раньше сельские приходили сюда в жаркие дни купаться. Беспорядочно стягивали с себя грязную от работы одежду, заходили в холодную воду по колено, брызгались водой и бесконечно смеялись. Цзин Юань слышит этот смех и закрывает уши руками. Последнего живого человека он похоронил ровно сорок пять километров назад. Пальцы путаются в мокрых от пота волосах, Цзин Юань до боли сжимает ладони в кулаки, медленно разгибая колени. До военного полигона осталось совсем чуть-чуть, а там наверняка были люди. Мужчина тяжело поднимается, рукой держась за шершавую стену. Остались последние деревенские дома, за ними начинался густой лес. Цзин Юань невольно шатается от веса рюкзака: впереди десятки километров по совершенно неизвестной местности, стоило быть готовым ко всему. Он старается не выходить из тени широких деревьев и каких-то развалин. Нежить плохо видела и с трудом смогла бы различить фигуры в тени. Мужчина цепляется за арматуру, используя её как поддержку, медленно двигается вперёд. Острый слух улавливает торопливый стук армейских ботинок и грозный скрежет нечисти где-то за спиной, ближе к центру деревни. Остатки тишины разрушает выстрел. *** Блэйд не помнит, сколько времени он бежал. Перед глазами мелькала эта проклятая комнатка, заваленная тряпками и два упыря, буквально свалившихся на голову вместе с гнилым потолком. Эта картина мешалась с дорогой, по которой приходилось бежать, ноги от этого путались, а голова кружилась, с трудом обрабатывая информацию об окружающей среде. Сзади громыхала костями серая туша, чавкала гноем и протяжно стонала. Похоже, свежак, раз был в силах разговаривать. Как жаль, что нежить не была похожа на привычных зомби из фильмов и игр. Она не тянула вперёд руки, закатывая глаза, не хромала непременно на левую ногу, с голой костью вместо голени. Она стала настоящим хищником, хозяином. Быстрым и действующим наверняка, пусть вздутое от разложения тело выглядело до ужаса потешно. На крутом склоне ноги предательски подкашиваются и Блэйд катится кувырком вниз к тому самому сараю, откуда только что выбежал. Камни больно впиваются под рёбра, царапая кожу, ломая кости. Блейд закрывает глаза, цепляется пальцами за траву, рвёт её от бессилия и боли, пачкая кожу в ярком соке. Он больше не встанет. Он не тянется рукой за спину, не вцепится в холодную рукоять пистолета. Лишь смиренно ждёт, когда позвоночник с хрустом сломается под весом упавшего на него упыря, когда ещё тёплая плоть с треском будет рваться под чужими зубами. Умирать было не страшно. Увесистое тело с шумом приземляется рядом, захлёбываясь в гнилой крови и слизи, дёргая в конвульсиях кривыми ручками и ножками, а чьи-то непривычно тёплые руки за плечи тащат наверх. *** — Прошу, открой глаза, Блэйд. И Блэйд открывает. С трудом, болезненно жмёт пальцами влажную простынь. Дышать тяжело и больно. Блэйд не шевелится, взглядом утыкается в потолок. Он помнит эти руки, знает этот голос, но совершенно не понимает, как себя надо сейчас вести. Может, всё же смерть успела сомкнуть липкие руки на его шее? — Ты здорово приложился, — определённо нет. Рядом слышится активное копошение, и на мгновенье на лоб ложится прохладная рука. Безвольно лежать на твёрдой постели больно, но не больнее, чем лететь вниз головой по камням со склона. Вокруг серые стены с обоями, неважно, что они были цветными, от серости это не спасало. Блэйд усмехается про себя. Какой нелепый рисунок и какая нелепая идея клеить обои в дачном доме. Вокруг пахло спиртом и уже привычной гнилью. — Врач из тебя отвратительный. Зачем спас? — Блэйд мученически хрипит, опять закрывает от бессилия глаза. Собственный голос звучал до тошноты жалко и ничтожно, но сил на что-то более убедительное не хватало. Всё тело было будто залито свинцом. — Мне вернуть тебя в канаву? — Цзин Юань хрипло смеётся, жмёт чужую ладонь в своих, — Я скучал. Он проходится большим пальцем по сбитым костяшкам, с трудом сдерживая рвущийся от тоски вопль, когда ледяные пальцы стараются слабо сжать в ответ. По нему ведь тоже скучали. — Ты искал меня? — Признаться, нет. Услышал твой топот. И больше они не разговаривают. Поддерживать диалог пока что было просто тяжело, они оба это понимают и даже не пытаются начать. И Цзин Юань лишь устало гладит чёрные волосы, испачканные в земле и листьях. И Цзин Юаню впервые хочется плакать, а Блэйду — не закрывать глаза. *** Блэйд наконец мог самостоятельно стоять на ногах, не корчась от боли. Он молчаливо следует за Цзин Юанем по лесной тропинке, предварительно переложив часть вещей и провизии в свой рюкзак. Они толком не обсуждали дальнейший план действий, не имея даже малейшего понятия о целях друг друга. Цзин Юань почему-то не сомневался, что Блэйд пойдёт за ним. — Я хочу добраться до полигона. Всё же, там были военные, времени прошло не очень много, там были все условия для выживания. Дань Фэн был с тобой? Наличие живого товарища рядом удивительно воодушевляло. Уже не так болели колени от долгой дороги, а запах вокруг стоял вполне себе сносный. Цзин Юань не мог прекратить улыбаться. Он без умолку что-то вещал о своих недавних находках, наблюдениях, даже о старых попутчиках. Рассказывает о том прекрасном ребёнке с мягкими пшеничными волосами, что был полон решимости следовать за сильным взрослым. Он говорит и о том, как мальчик погиб. Лишь бы хоть как-то занять мёртвое и пустое пространство, делая вид, что никакой разлуки не было, что они всю свою жизнь не отходили друг от друга. — Сбежал. — А Цзинлю? — он не уточняет откуда, куда и по какой причине. — Умерла. Блэйд остаётся таким же немногословным. Его вполне устраивает роль внимательного слушателя. Он практически ничего не спрашивает, только невзначай касается пальцами голой ладони Цзин Юаня, словно опасаясь, что человек рядом галлюцинация. Куда-то пропал и животный страх, ставший самым верным спутником. Деревня за спиной была зачищена от упырей, а в лесу те встречались крайне редко. Тут хватало диких животных, на которых вирус не распространялся, однако они после всех этих перекошенных от гниения лиц казались пустяком. И Блэйд этому рад. Он чуть замедляет шаг, глядит куда-то сквозь широкую спину Цзин Юаня, когда тот отходит в сторону на пару шагов, чтобы рассмотреть интересной формы дерево. Широкий шаг и всё тело пронизывает невыносимая боль. Блэйд не сдерживает крика, пальцами впивается в ствол дерева рядом, ломая ногти до крови. Его трясёт, он лихорадочно царапает древесную кору, пытаясь набрать в лёгкие воздух. Мужчина рывками, — тело не в состоянии двигаться плавно, — опускает взгляд вниз, к очагу судорог и агонии. Ржавый медвежий капкан с хрустом сломал кость, и теперь вгрызается в самое мясо чудовищными зубами. И Блэйд не слышит больше ничего, кроме своего сердцебиения. Он не слышит громких криков Цзин Юаня, не видит его слёз, не чувствует его прикосновения и попытки освободить конечность. Блэйд впервые за долгое время поднимает голову к небу. Глубокая синева безразлично тянется до самого горизонта. Блэйд не ощущает своё тело в пространстве, возможно, всё ещё стоит, возможно, уже лежит на влажной земле. Хотелось выть, кричать и плакать, не хотелось только умирать. Не хотелось умирать так глупо, на чужих руках. Вообще не хотелось умирать, смерть было недопустима. — На полигоне нет живых, А-Юань, я оттуда сбежал.