Сгореть в аду с тобой? Без проблем, Нейтан.

— Что-то болит? — спрашивает Нейтан, и Сэм с отвращением морщится. — Да, последний стакан был лишним. Желудок будто изнутри грызут. Сэм Дрейк лжёт. Лжёт, разумеется, и не краснеет — скорее наоборот, краска постепенно пропадает с лица. Обычно, когда люди напиваются, то у них загораются глаза, блестят, искрятся. Так было с Нейтаном — и он выглядит просто чудесно даже под градусом: миловидный, стройный, весёлый. Он рад этому вечеру и этой ночи: наконец-то у них этот крохотный импровизированный отпуск, и они могут не думать ни о чём: ни о Панаме, ни о Рейфе. Точнее — они всё ещё здесь, в жарком климате, все мокрые и потные, но пьяные и безрассудные. Нейтан похлопывает брата по плечу, и того пошатывает. Сэм старательно притворяется, что его тошнит, лишь бы избежать допросов. Он поглядывает на Нейта кратко, отрывисто, будто подозревает в чем-то. Так две подружки смотрят друг на друга, когда им есть, чем поделиться. С желанием, чтобы их взгляд заметили. В этом и была проблема. Сэм много думает. Он много анализирует. Смотрит, изучает. — А зачем продолжаешь пить? — Нейтан хоть и пьяный, но рассудок работает. Он непонимающе осматривает брата. Тот, поправив воротник разноцветной аляпистой рубашки, морщится, но продолжает пить прохладное пиво. Его не тошнит, у него даже не ноет печень. Не кружится голова. Он просто врёт самому близкому человеку, который у него остался. — Жарко. — Уже полегче. — Нейтан пожимает плечами, когда они заходят за угол, где вообще нет ничего живого, кроме пары деревьев и стареньких домов. Они оба играют. Как забавно. Сэму нравится такая тишина. Единение, если это можно так назвать — оно успокаивает, дарит силы. Как только шум бара утихает, остаётся только он и Нейтан. Два брата, затухающий закат и такой долгожданный прохладный ветер. — Ты меня неправильно понял. — тут же говорит Нейтан, и его губы кривятся, будто брат только что спалил его за дрочкой. Но нет, всё было куда хуже. Нейтан не онанировал, он поцеловал его. Сэма. Тронул губы в порыве какого-то беглого удара друг о друга. Они столкнулись в толпе танцующих девчонок, и Сэм навсегда запомнит этот момент. Как Нейтан, изогнувшийся так, что смог пролезть через пару подруг, разбрасывающих руками туда-обратно, протиснулся к брату. Пустил обе руки по туловищу, сжал рубашку и дёрнул к себе, приминая приоткрытые в удивлении губы мужчины, его, Сэма, своими. Он танцевал, точнее пытался: отрывистые покачивания головой, словно утверждения. Играло что-то странное, похожее на синт-вейв. Мешанина старья и новья. Этими кивками, рваными движениями, он пытался скрыть себя и собственный взгляд. Буквально. Он жмурился, когда целовал Сэма, и в какой-то момент старший дёрнулся, ощутив, как по телу сверху-вниз тянется приятная дрожь. Музыка становилась громче, нарастала внутри басами дешёвых колонок. А Нейтан всё танцевал, если мелкие, все ещё резкие кивки в такт нарастающей музыке, можно было бы назвать танцем. У него сорвало крышу. У Сэма — тоже. Он не поверил. Сначала ему показалось, что он бредит, но тот, кто так тщательно целовал его, пусть и без языка, пах Нейтаном. Этот запах бы он ни с чем не спутал. Но и руки… руки тоже были знакомыми. Сильная хватка, гладкое бритое лицо, жмущееся щекой к щеке, когда губы перестали терзать другие. — Объяснишь? — спросил Сэм, громко выдыхая. Но младший не слышал. Не слушал. Хотел или нет, намеренно или случайно упускал такие важные вопросы… Он не был глупцом. Нейтан знал, что как только они покинут здание клуба, этого местного притона, как спрашивать станет уже поздно. Сэм и не стал. Он сделал вид, что ему уже хватит пойла, но на самом деле грезил о целой бутылке водки. Лишь бы отключиться. И теперь вопрос, повисший от самого Нейтана, заставил его нахмуриться. Он тоже захотел сыграть. — О чём ты? Ну, я перебрал. Или ты хотел продолжить вечеринку? Ты мог бы остаться. — Ты меня неправильно понял. — вновь повторил Нейтан. Сэм снисходительно улыбнулся. Хороший ход, пусть и детский. Подмена понятий. Он гордился Нейтаном, пусть и не понимал, к чему нужна сейчас такая резкая смена настроений. Одной маленькой лжи было достаточно. — И что я неправильно понял? — спросил старший с ухмылкой. Он её не удержал бы, даже если закусил бы язык. Нейтана дернуло в сторону, и он толкнулся к стене спиной. Сэм присел на невысокие перила лестницы, идущей вниз. Вокруг всё ещё было тихо и безлюдно. — Не вини меня. — сказал Нейтан на выдохе, — Не знаю, что это было. Просто… — Неожиданно и дико. — честно признался Сэм, но, вспоминая о поцелуе, не удержал волнительного выдоха, последовавшего за словами. Он до сих пор фантомно ощущал прикосновения. Такие чуткие и неправильные. — В аду сгорю. — Нейтан опустил голову, и в этом взрослом парне Сэм резко увидел маленького мальчика, которому всю жизнь запрещали жить так, как он мог бы только мечтать. Да, это было громко. Всё вокруг громкое: разговор в закоулке, голос Нейта, усмешки Сэма. Шелест ветра в кустах. Звон металлической клёпки на карманах джинсов о ребристую поверхность опоры изгороди. — Я не знаю, почему не оттолкнул. — признался старший. — Ты отвечал. — Да. Я знал, что это ты. Сгореть в аду с тобой? Без проблем, Нейтан. Просто скажи, зачем ты это сделал. — Ты говоришь со мной, как одна из тех сестёр в приюте. — оскорбленно шикнул Нейт. — Я хочу услышать ответ. Оправдание, если угодно. Что угодно, мать твою. Мой родной брат только что целовал меня в губы, и мне это какого-то хера понравилось. Людей нет. Не вокруг, не рядом. А были бы — давно бы валялись вырубленные. Им нужно это обсудить, и чёрт знает, что будет, если диалога не состоится. Нейтан замер, глядя на раздробленный асфальт. Он не плакал, не кривился, не ругался. Он даже не двинулся, но Сэм понял его эмоцию. Нейт закрыл глаза и открыл их. Он шокирован. — Я почувствовал, что хочу этого. Я не знаю, как это получается, откуда это берётся. Знаешь же, кто-то говорит, что одержим демоном? Дьяволом? Вот, вроде такого. Я просто услышал свой собственный голос, и он попросил тебя. Может, я просто перебрал. Сэм уже не знал, требуется ли ему честный ответ. Он просто не знал теперь, что с ним делать. Нейтан сказал то, что сказал — и что? Чем это поможет? Стало ли легче? Нет. Ни капли. — Сэм, не злись. — Я не злюсь. — старший только кивнул и облизнулся. Он сложил руки на груди лишь спустя какое-то время, пока они молча ждали, что солнце скроет последние остатки романтики вокруг. Ему ведь понравилось, и отрицать было нечего — если отречься от того, что его целовал брат, то в целом… Грех жаловаться? Выражение отвратное, но Сэм улыбнулся. Он с любовью осмотрел стоящего напротив Нейтана, в футболке и рваных джинсах, такого… Огорченного. Будто его вот-вот поведут на эшафот. — Мне извиняться? — прошептал Нейтан, на что Сэм однозначно покачал головой. — Не за что извиняться. — Серьёзно? Я довёл тебя до тошноты. — Я блефовал. — Хах… Нейтан выдохнул, и Сэм с облегчением услышал в этом выдохе успокоение. Теперь младшему было легче, но Сэм ощутил укор совести. Он разве не должен был покрыть брата матом, обвинить во всём на свете? Мужеложство, кровь к крови. Но вдруг Сэм понял, что хотел бы почувствовать это ещё раз. Что-то совсем далеко засевшее просило выхода, а улица так чётко уходила во тьму с каждой минутой. — В чём дело? — спросил Нейтан, когда Сэм отошёл от лестницы и прижался рядом к холодной каменной стене. — И что ты почувствовал? Как это было? — в его голосе можно было счесть интерес. Конечно, он этого и хотел. Хотел услышать. — Страх. А потом спокойствие, перебивающееся с возбуждением. Впервые такое испытывал. Будто ты находишься в безопасности, но осознаёшь, что она... хрупкая. — Звучит… неплохо. Почти философский смысл. — Пробирает до костей. Когда локоть бьётся тем самым местечком обо что-то жёсткое… Прошибает так, что выть охота. — Чёрт, Нейт. — Я хочу ещё. — Нейтан говорит с братом, но голову специально отворачивает. Будто от столкновения взглядами взорвётся последняя граница. Сэм вздрогнул. Ему стало не по себе и тревожно одновременно. И волнительно. Нейтан смотрел теперь на него — открыто, с какой-то пьяной мольбой во взгляде, и Сэму становилось больно от этого вечера. Он хотел обматерить весь мир. — Дай мне минуту. — попросил Нейтан, снова заговорив, — Ещё минуту. Теперь старший из Дрейков закрыл глаза. Кивнул, медленно, но возвращаться в реальность пока не планировал. Он протянул руку туда, где должна была оказаться грудь Нейта. Теплая ткань футболки, под которой она тяжело поднималась, защекотала кончики пальцев. — Это «да»? — Блять, Нейт… — почти рыкнул Сэм, и тогда его притянули за воротник рубашки. Губы оказались влажными, а прикосновение — грубее, чем в первый раз. Но ощущалось эмоциональнее. Не было шока, первичного стеснения. Теперь осталось жжение в горле, покалывание по телу и возбуждение, жестокое и приятное. Нейтан целовал его, обводя руками лицо, пуская пальцы в волосы, отрастающие на затылке брата. Он вёл язык по губам, прося углубиться, на что Сэм приоткрыл их, размыкая зубы. Такого ещё не было. Страх, волнение, боль, сладкое послевкусие чужой и родной одновременно слюны. То, чего не должны ощущать ни одни близкие люди. Но то, что ощущает сейчас Сэм… Нейтан пробивал слои тонкого льда, которыми Сэм защищался. Он притягивал ближе, настигал врасплох и мычал, громко, а затем настойчиво толкал язык глубже. Сэм с ужасом осознал, что хочет его. Всего полностью, целиком, полноценно, до конца, до последней части, до смерти. Хочет брата, его тело, разум и мысли — и что бы не таилось в заполненной противоречиями голове, ему насрать на последствия. А кому нет? Сэм молился. Должен был просить о прощении, но просил продолжения. — Держи меня. — шепнул Нейтан, когда Сэм вцепился в его затылок так сильно, что заболели пальцы. Губы всё ещё мазали по губам Сэма, но теперь с ощутимой дрожью. — Держу. Они бежали. Туда, где всё совершенное останется наедине. Где даже проклятая улица не станет молчаливым свидетелем, где каждый выдох станет личным, и его не придётся делить больше, чем на двоих. И где-то совсем далеко, в глуши, в пустой комнате, дурно обставленной, им наконец-то удалось понять друг друга. Любовь — злая хрень. Жестокая, несправедливая и одновременно прекрасная. В этом её суть, проблема и трагедия. Но Сэм знал: никому нет дела, и никогда не будет. Есть только он и Нейт. Нейт и он. И весь мир под ногами.